У дома глаза мотыльки

38.

Облака плыли так низко, что протяни пальцы — и можно потрогать. Через открытое окно в салон дышало свежее летнее утро, заветривая кожу на высунутой руке Арса. Антон был из тех, кто ведёт машину одной правой, пока левая занята сигаретой. Из тех, у кого магнитола выкручена на всю, а из динамиков разносится нечто такое, что не поддаётся жанровому определению. Арс молча терпит, закрывая глаза на то, как парень игнорирует двойную сплошную или превышает — очевидно, после всех событий какие-то там правила больше не имеют значения. Кольца Антона отбивают нервную чечётку по коже руля. — Не смотри так, — убавляет он музыку. — Как? — Как будто мы из-за меня сейчас врежемся, — Антон ухмыляется, — я и не так могу втопить. Ничего не будет. — У нас, так-то, сзади погони нет, — перебил Арс и дал слабину — от очередного рывка машины вжался в кресло, — может, сбавишь? Но Антон коротко помотал головой. Погони и правда нет. Шастун в целом удивлён, как просто решилась задачка: всего-то выехать за кривую табличку «ВЕРХИ», делов-то. Всего-то затащить безосознанного и кое-как одетого Арсения на переднее пассажирское, пристегнуть и вдавить на газ что есть дури. Оставить Верхи погибать в своём дерьме, успокоенный тем, что Позов пообещал вылить мерзкую жижу на могилу Лиды и прикопать туда же крест. Проще некуда. Он выкуривает вторую подряд. Кажется, вся его бодрость держится на остаточном адреналине и дозе никотина. Когда Арс пришёл в себя, то не сразу понял, почему они в машине на скорости 120 километров в час рассекают пустую утреннюю трассу под невнятное техно. Пришлось объяснять — путано, прерываясь на обпоношивание Позова. Арсений на время закрылся в себе, уставившись в окно и не произнося ни слова. «Шок» — подумал Антон. Ещё бы, узнать, что все эти годы мог просто свалить из гнусного посёлка и жить мирной беззаботной жизнью. Да с таким осознанием и ёбнуться недолго. «Я не слышу твоё сердце» — вскоре произнёс Арс, и это была первая его фраза после осознания всего. Антон сжал губы и коротко глянул в его сторону. Тогда он подумал, что Попов один из этих странных сильных людей — казалось бы, понял, что мог спокойно жить без голода и крови, а расстроился только что не слышит какого-то там сокращения сердечной мышцы. Глупого механизма, выдающего с поднаготной все перепады эмоций… В очках Антона, каких-то несуразно больших, с бензиновым блеском, пролетали зелёные кроны деревьев и горизонты полей. Арс продолжал играть пальцами с ветром, будто ловил подушечками невидимые кнопки пианино. Когда-то давно, в прошлой жизни, далекой и беззаботной, он хотел всего сразу: и играть на пианино, и малевать что-то великосмысленное, и даже пойти в театральный кружок. На всё это отец рявкал многообещающее «много хочешь» и учил доить коров, забивать кур и ставить сети. Коров Арсений любил. Пахло от них не слишком приятно, однако об этом он забывал, как только из-под пушистых ресниц прямо в душу заглядывали проникновенно-грустные глаза. Иногда ему казалось, что он сам как эти коровы: отец их кормил, исправно выводил в поле, хвалил, а потом забивал за сараем. Потребовалось много лет, прежде чем от досок перестало пахнуть кровью и дерьмом. И никакое время не могло заглушить вой и рёв, смешанные с ударом молотка. «Бей промеж глаз. Перед этим как следует привяжи. Удар должен быть точным и сильным. Но не пробей череп. Иначе мясо будет не сочное…» Трава в крови. Разворочённое брюхо с торчащими бледными рёбрами. И совершенно блёклые, тупые глаза под пушистыми ресницами, на одном из которых сидит зеленоватая жирная муха… Арсений сморгнул навязчивые воспоминания и взглянул вперёд. Дорога сворачивала вправо, а из-за поворота выглядывала вывеска заправки. Антон крутанул руль и въехал на пустующую станцию. Заправив бак, он всунулся в открытое окно и с усталой улыбкой бросил, прежде чем направиться к кассе: — Я щас. Когда Арсению в руки сунули красно-белый стаканчик, источающий горьковатый пар, он лишь выдавил улыбку и благодарно взглянул на устраивающегося рядом Шастуна. Молча пригубил, отметил извращённость издевательства над любимым напитком, но прерываться не стал, послушно заправляясь пресноватой горечью. — На будущее, есть на заправках не советую, но здесь вроде не травят, — набивая рот хотдогом, заявил Антон и протянул ему свёрток. — Мяу! Арсений вытаращил глаза на безмятежно уставившегося на него парня, а потом хохотнул и зашуршал бумагой. — Мяу. Теперь будешь учить меня жизни в городе? — Только направлять, — невнятно поправил Антон. — Я ж не ты. — Ой, а я так задолбал тебя своими нравоучениями? — Есть немного. — Набитые щёки растянулись в улыбке. В город они въезжали под легкомысленную мелодию о бирюзовых волнах и вкусе соли. Запарившийся Арсений высунулся в окно. Бескрайние поля сменялись кособокими недостройками и разноцветными рядами гаражей. Привычные диковатые декорации обростали облизанными многоэтажками. Несмотря на городскую духоту, он потянул носом нагретый воздух и не заметил, как на губах родилась легкая улыбка. Чувство облегчения, миражное и полупрозрачное, заполнило пространство за рёбрами. Антон прибавил музыку и нажал на газ посильнее. Лавируя между сонными водителями, топил по хорошо знакомому маршруту, прощаясь с мрачными мыслями. В конце концов — в желудке убогий завтрак с заправки, а впереди — неизученная новая жизнь, в которую он свернул так резко и безоглядно, что в голове, как после выстрела, пусто. Совсем другие люди переходили дорогу по зелёному сигналу светофора. На поводках виляли хвостами причёсанные собаки. Девушки в бежевых лёгких одеяниях торопились на йогу, взвалив на плечи сумки с ковриками. Даже дети были другие — чистые, с белыми коленками, подпрыгивали, дёргая за руки уткнувшихся в телефоны родителей. Арсений прикончил паршивый кофе и жадно ловил каждую деталь, каждое расхождение: ровный асфальт дорог, разношёрстные вывески магазинов, слаженно работающие указатели на перекрёстках. По-другому светило солнце. По-другому — будто ещё ниже — плыли облака по раскалённому небу. Машина виляла по пробкам и всё глубже направлялась в незнакомый суетливый мир. — Ну всё, приехали, — вырвал его из наблюдений Антон, когда машина вдруг притормозила напротив въезда в подземный тоннель. Кажется, парковка? Они неторопливо заехали в огромное полутёмное пространство, заставленное машинами, и вильнули к одному из столбов. Антон вынул ключ и распихал в штаны немногочисленные вещи. На паркинге было тихо и прохладно. Арс шёл позади, кутая руки в бездонные карманы чужих шорт, которые были ему далеко не по размеру и свисали ниже коленок. В рёбрах все еще отдавало болью и почему-то сильно болела шея. Антон подошёл к железным раздвижным дверям и звякнул кольцом по кнопке. — Надо будет купить тебе одежду, — оглядев мужчину с ног до головы, произнёс он. — И телефон… И всякое по мелочи. — На какие шиши? — ухмыльнулся Арсений. — Найдутся. — Шастун помолчал, а потом отступил, приглашая Арса первым зайти в раздвинувшиеся двери лифта. Хоть Попов и храбрился, напуская непринуждённый вид, он заметил, что потряхивание кабины вызывает в нём тень нервозности. Оно и понятно, человек никогда не ездил на подобных штуковинах… Нахлынувшая волна неясной нежности затопила мысли, и примерно на шестом этаже Антон сделал шаг вперёд и прижал податливое тело к стенке, подхватывая удивленное лицо пятернёй и наклоняясь, целуя. Щёку обожгло чужим дыханием. Он вжался сильнее и углубил поцелуй. Руки смяли собственную футболку на худом теле и жадно опустились ниже, сперва на поясницу, а потом и на мягкие округлости, сжимая, оглаживая, вызывая запалённые выдохи и короткие мычания. Кабина встала, двери поехали в сторону. Арс выглянул из-за его плеча и поднял брови: — Пятнадцатый этаж? — Че, страшно? — Решил жить на комфортной для себя высоте? Антон позволил себе смешок и вытолкнул его причину на лестничную площадку. В прихожей Арсений замешкался, не спеша снимать шлёпанцы. Антон закрыл за ним замок и, разувшись, встал, ожидая вердикта. Голубые глаза наконец закончили любопытный осмотр и обратились к нему. — Кем ты работаешь? Впервые за всё время знакомства Арсений по-настоящему задумался над данным вопросом. Добротная прихожая расходилась на две стороны в широкую кухню и ещё один коридор с полуприкрытыми проёмами в спальню и зал. Высота потолков заставляла почувствовать себя карликом. Из зала игриво подмигивала солнечным зайчиком огромная плазма, а на стене прямо напротив входа в квартиру разместился плакат размером с полтора Арсения. — Мои интересы весьма специфичны… — прозвучал ехидный ответ. Арс взглянул на горе-шутника исподлобья, не спеша экзальтированно шептать «откройся мне», как того явно ожидал Шастун. — Да хоспаде, — Антон вздохнул и обвёл свои хоромы невинным взглядом, — квартирку сдаю, тут и там вложился удачно, спортивный клуб вот открыл. Мы мимо проезжали. — Это вот та громадина — твой клуб? — округлил глаза Попов. — Ну, типа. Наконец, Арс скинул шлёпки и недоверчиво, как кошка на новом месте, прошёл вглубь квартиры. — Слушай, просто расслабься и отдыхай. Ночка была пиздец. Ты заслуживаешь поебланить в городском комфорте. — Городском люксе, хотел сказать? — Арсюш, не забывай, что после деревни даже хрущёвка люксом покажется. Обычная у меня квартира, хорош. И всё-таки каким очаровательно застанным врасплох был Попов в тот момент. Антон некоторое время наблюдал, как мужчина цепляется глазами за всё на одном только пути в ванную, потом как замирает, наткнувшись на душевую кабину, как жадно рассматривает огромное зеркало и шоколадную плитку. Хихикает, когда Арс подскакивает, заслышав умную станцию, или когда тот пытается осознать двуспальную постель с ещё одной, поменьше, плазмой напротив и окном, открывающим вид с высоты пятнадцатого этажа. Как ребёнок в Диснейленде. Не вынося более умильности этой картины, он спихивает Арсения на матрас и заваливается сверху. Задавливает возмущённый восклик губами и будто невзначай подаётся бёдрами в бёдра. Усталость усталостью, а как он оголодал. До этого тела. До этого несносного характера. Хотелось оставить все хтонические злоключения позади, отрезать их секатором и похоронить в куче компоста. Имело значение только горячее лицо и закатывающиеся голубые глаза, обнажающиеся — и не такие уже острые? — зубы за пересохшими губами, которые целуешь так голодно, как будто это в последний раз. — От меня воняет, — раздаётся громом среди ясного неба, и Антон разочарованным котом уставляется на непреклонного Арса. — Да похуй ваще. — Хочу в душ. От меня до сих пор этой тиной несёт, — сжимает губы Арсений, неприятно вспоминая прошедшие сутки. — Пожалуйста? — Можно с тобой? Арсений делает невозможное: снисходительно улыбается, давая надежду, а потом отрезает с самым блаженным видом на свете: — Нет. Антон надувает губы, но его уже мягко спихивают вбок, оставляя на постели в одиночестве. На пороге ванной Арс оборачивается и снова светит этой обольстительной ухмылкой: — Но в другой раз точно можно. И защёлкивает замок, покуда в голове Антона происходит взрыв мозга от всех этих провокаций. Он не был дома уже долгое время. За все дни забылся даже запах родного жилища: так бывает после длительных поездок, когда возвращаешься на знакомый адрес, вдыхаешь воздух и вдруг вспоминаешь, как пахнет твоя собственная квартира. За запертой дверью зашумел душ. Незначительные мелочи, секунды. Во всём виноваты одни лишь они. Из их первой встречи Антон помнил всего Арсения, до деталей, до каждого вдоха. Звучит как бред — и по сути им же и является. В нём ныло, зудело до него, до его мыслей, до его смеха, до общения с ним. Он знал Арса так мало… Меньше половины лета? И всё равно, как пуля в череп: тшш… Идёт пар. Как это называется? Химия? Слишком быстрая реакция. Реактивная и сшибающая с ног. Слишком, слишком, слишком… Хватает лишь прикосновения. Голова стала тяжёлой. Вот Арс наконец добрался до миражного города. Исполнил мечту молодости — теперь он едва расправляющая крылья свободная птица. Не случится ли так, что, почуяв ветер, он унесётся прочь, бросив его, как трамплин? Нужен ли ему вообще будет Антон, когда он сам освоится в этом незнакомом мире? Что творится в мыслях Арса, как он воспринимает их несуразное «мы»? Но ведь Арс открылся ему. Доверил подноготную. Пустил в свой мир. Или Антону просто повезло быть нужным в правильный момент… За этими размышлениями он не заметил, как провалился в дрёму прямо в той позе, в которой Арсений его оставил: на боку, с подложенной под обгоревшую заросшую щёку ладошкой. Дремота была неспокойной и вязкой из-за стоящей в квартире духоты. В полуяви он осмыслял образы: рокочущий на него Арс, молящийся Дима и безумные брызги озёрной воды. — Ты пойдёшь? Он дёрнулся и разлепил весящие с полтонны веки. Арсений стоял в коридоре с прилизанными назад мокрыми волосами, и на бёдрах его было обёрнуто его собственное, Антона, полотенце. Проморгавшись и убедившись, что конкретно данный Арсений — чертовски горячий и, не считая мохровой тряпки, голый, — реален, Шастун присел и ненароком взглянул на часы: — Два часа? — изумился он. — Что можно было делать в душе два часа, Арс? — В Верхах горячей воды мало, вот я и… Антон уставился на него так, что Арс умолк. Горячей воды в такую жару… — В общем, ты идёшь, нет? — стушевался Арсений, принимая беззаботный вид. — Ага, да, — отозвался Антон, решив, что, пожалуй, приёбываться он ни к чему не будет. Возможно, Арс просто хотел побыть наедине со своими мыслями. Или наедине — подальше от него. В любом случае, мылся Антон на автомате, мучая нижнюю губу зубами. Капли душа тарабанили черепную коробку мелкими гвоздями. Конкретных выводов там не было — только тысяча и одна тревожная догадка, не приводящая ни к чему иному как к тому, что Тоха снова оказался инфантильным кретином, настроившим грандиозные планы на человека, которому, в общем-то, сперва от своей жизни бы не охуеть, не то что строить отношения. Он посмотрел на себя в запотевшее зеркало. Даже тут повсюду пахло Арсом, перебивая аромат геля. В собственных уставших глазах читался вселенский заёб. Плечо, прокушенное прошлой ночью, ныло. Он наклонился, достал из аптечки бинт и перекись. Обработал. Замотал, как пришлось. Замотал скорее из-за Арса, чем из соображений гигиены, — в конце концов, навряд ли тот будет в восторге от вида отпечатков собственных зубов в виде раны на его коже. Уже с гладкими щеками и в сухом полотенце, он открыл дверь и зашёл в спальню, заставая Арса в том же прикиде на краю постели. — Что может быть лучше душа после долгой дороги? — решив разрядить обстановку, произнёс он, улыбнулся для вида, включил кондиционер и почти что наклонился положить пульт обратно, когда Арс выдал: — Даже не знаю. Может, твой член во мне. Антон так и застыл, не глядя на Арсения, с глазами по пять копеек и резко опустевшей головой, готовой, как воздушный шарик, запищать и сдуться. Сумасшествие и Арс. Арс и сумасшествие. Два понятия, идущих рука об руку. Собравшись с силами, Антон-таки взглянул на него, но тот лишь приподнял подбородок и нахально улыбнулся, ожидая продолжения реакции. И она последовала. Одно сложилось с другим — Антон срастил быстро, без лишних раздумий, почему Арс так настаивал на душе, почему был там два часа и зачем так странно мялся. Всё оказалось проще, чем он, человек-во-всём-увижу-беду, успел себе вообразить. Полотенце упало на пол и вдобавок было запнуто под кровать. Арс охнул и сдавленно рассмеялся, пока Антон, навалившись на него, оголодавше кусал ухо и тыкался носом в ещё влажные волосы, вышептывая «Ах ты козёл» и «Сразу что ли сказать не мог». Чужие руки рывком стащили полотенце и отбросили в сторону, после чего Шастун, куснув еще раз мочку, скользнул вниз, опускаясь коленями на пол. Стало не до смеха. Арс, едва заметно подрагивая от волнения, внимательно следил за зелеными глазами, выражение которых обрело смесь восторга и удивления, граничащего с ахуем. — Теперь ясно, зачем тебе понадобилось два часа, — медленно изрёк Антон, обводя поплывшим взглядом гладкую мошонку и ягодицы, а потом сощурился и с трудом перевел глаза на него: — Козёл. Вырвался короткий смешок. Арсению до ужаса хотелось свести ноги, но чужие руки не давали этого сделать, крепко удерживая бёдра так, чтоб их обладателю открывался лучший вид. — Господи, если бы ты только… — Антон не договорил, замычал и подался вниз, присасываясь к чувствительной коже у мошонки — Арсений запрокинул голову назад и залился краской, уже не сдерживая кипящих внутри эмоций. Стыд и восьмеркой крутящееся в низу живота возбуждение накатили единой волной. Если бы ему когда-нибудь сказали, что тот мифологичный внук Зои Викторовны, который приезжал всегда, когда Арс был занят, будет вылизывать его там с таким упоением, будто он какое-то лакомство, он бы сгорел от стыда и лишний раз не пересекался бы с соседкой, боясь увидеть того самого внука и краем глаза. То, что Антон прямо сейчас творит своим языком, не укладывается ни в какие понятия правильности и неправильности — это просто так хорошо, что можно умереть на месте. Его подбирают под себя покрепче, неумолимо слипаются с ним потной кожей — он бы побрезговал, но не хочется — и нависают сверху. Антон отстраняется лишь на мгновение, мокро целуя в челюсть и облизывая шею. Дышит шумно, а глаза серьёзные. Арс приоткрывает рот, ловя его запах — густой, заполнивший всё пространство вокруг, запах тела и кожи — и окончательно теряется, когда широкие ладони перехватывают его под поясницу и тянут на себя, стаскивая ниже по постели. Он рефлекторно раскидывает ноги и давится воздухом, пока широкие ладони уверенно ложатся на внутреннюю поверхность бёдер и надавливают, заставляя раскрыться глубже. Пальцы проскальзывают к самому чувствительному и нежно гладят — Арс запрокидывает голову, не вынося беззащитности положения. Влажно. От слюны. Господи, да он, наверное, красный, как варёный рак. Матрас продавливается. Накренившись к тумбе, Антон выдвигает один ящик, матерится, выдвигает второй, достаёт что-то и щедро выдавливает в руку вязкое содержимое. — Бля, — всё, на что хватает Попова. Он жмурится, ожидая боли. Задерживает дыхание. Прохладные пальцы мягко прикасаются ко входу. Вторая рука обхватывает его член. — Чшшш… — тихо шепчет Антон и ведёт выше, чуть сжимая у головки. Тревога поджимает лапы. Он едва контролирует дыхание и рвущиеся наружу поскуливание — широкая умелая ладонь точными движениями выкручивает из него дух. Антон то замедляется, поддразнивающе выдавливая из головки густую смазку, то ускоряется, тут же пережимая основание и не давая ему приблизиться к разрядке. Первые фаланги входят легко и описывают круги по стенкам. Арс распахивает рот, задыхается от противоречивых ощущений, но еще пара скользящих движений по члену — и неожиданно для себя подаётся навстречу, глубже, сильнее. — Сука, если бы ты хоть на секунду мог представить, какой ты охуенный, — доносится хрипло. — С чего бы я не могу? — улыбается Арсений и тут же жмурится и замирает, когда Антон вдруг входит глубже и подгибает пальцы. — Больно? — застывает. Арс, быстро мотая головой, наскоро облизывает пересохшие губы и наконец смотрит — тяжело смотрит, лихорадочно — прямо в потемневшие глаза над ним и тихо произносит: — Ещё. Антон бросает взгляд на — чёрт, Попов точно не понимает, насколько блядски хорошо это выглядит, — на свои вдавленные под корень пальцы, на порозовевший расслабленный вход и на дрожащий от возбуждения член. Арс просит ещё? Он получит. Наклоняясь ниже, вышёптывает: — Хочешь, чтобы я трахал тебя сильнее? Щелчок. Спуск. В яблочко. Что-то меняется в голубых — уже синих — глазах: зрачки затапливают радужку, на белках светится влага, и что-то безумное наконец проступает наружу. Но Антон не даёт ответить: слишком приятно двигаться в горячей тугости, проглаживая чувствительную — донельзя чувствительную, если верить вздрагивающему, как от тока, Арсу, — стенку, и то и дело толкаться глубже, ловя восторженный взгляд блестящих глаз. Он уже не помогает ему второй рукой: Арсений не сжат, напротив, внутри него мягко и жарко, а на плоском животе мокро от сочащегося предэякулята. Антон кусает губы и хмурится — пальцы сводит, но слышать, как Арс изводится и скулит, пока в нём откровенно хлюпает от смазки, выше физических неудобств. — Погоди. Что-либо понять Антон не успевает: он мягко выуживает пальцы и едва успевает открыть рот, чтобы спросить, в чём дело, когда Арсений вскидывается и валит его в постель, седлая бёдра. Кожа к коже. Влажно, даже слишком. Антон тяжело смотрит, как соприкасаются их бёдра и как покачивается, сочась, член Арса. Его собственный нагло направляют в жаркую тесноту, не давая опомниться. Арс опускается медленно. Под прикрытыми веками — закатившиеся от оглушительных ощущений глаза. Антон опрокидывает голову назад и не сдерживает глухого стона — вокруг него так туго и горячо, что можно в эту же секунду свихнуться и кончить. Руки находят испещрённые шрамами бёдра и крепко сжимают. Он подаётся вверх, толкается глубже и тут же задыхается, наблюдая, как Арса встряхивает от удовольствия. Тянет его на себя, сталкиваясь губами, лезет языком в рот, вылизывая голодно и мокро, вбивается снова и снова, глотая чужие стоны и сдавливая свои. В этой квартире никогда ещё не было так много кого-либо. Шастун сам ощущал себя крохотной частью своего жилища, подобно броуновской частице перемещающейся из комнаты в комнату. Арса же было так много, так ярко, что он заполнял собой всё пространство: своим запахом, стонами, взглядами, касаниями, он был везде, и, казалось, не было ничего, кроме него. Ни соседей, ни улицы, ни даже воздуха. Воздуха категорически не хватает: Антон запыхался, однако упорно подмахивает, придерживая то поднимающегося, то опускающегося на нём Арсения непослушными движениями. Когда они переворачиваются, становится проще. Поджав Арса под себя, Антон упирается рукой в матрас рядом с его головой и двигается мелко и глубоко, с каждым толчком выбивая из Арсения такие звуки, что можно с ума сойти. Кондиционер над постелью показывает комфортные двадцать пять градусов, но в комнате жарко и влажно. Они прижимаются друг к другу мокрыми лбами, целуются коротко и хрипло от недостатка кислорода, но даже так Арсений жмётся, обхватывает его спину руками и впивается пальцами в мышцы. Толчок за толчком — грань становится невыносимо ближе. Арс сжимает его изнутри, скуля от смешанного с лёгкой болью удовольствия — осталось совсем немного, ещё пара движений в нём, и он закончится как человек, как личность, если уже не закончился, потерявшись в мокрых звуках их кожи и этой безумной наполненности. А когда Антон берёт его под челюсть, слегка сдавливая горло, всё происходит так быстро, что… — Кончи в меня, — шепчет он жадно, не отрывая слезящегося взгляда от потемневшего взгляда напротив. … что всё перестаёт иметь какой-либо смысл. Пространство скручивается до тех несчастных пары сантиметров вокруг их тел во взбитых простынях. Антон охает, жмурится и сжимает его шею сильнее, но Арс уже слабо понимает что-либо: на животе становится мокро и липко, а внутри — жарко. Шастун вдавливается по самые яйца, и всё, что он чувствует — собственная пульсация в оглушительной тесноте.

39.

— Кажется, нам снова нужно в душ, — смеётся Арс, глядя в потолок. Они лежали так уже несколько минут, развалившись на смятом постельном и только лениво целуясь. Все прошлые недоумения и страхи остались за дверью — да и шли бы они лесом, буквально. Температура воздуха казалась уже прохладнее, однако Арсений прав — помыться надо. Антон пошарил рукой по постели и наконец подцепил искомое, занося к губам мундштук. Может, хоть перебьёт запах пота. — Это что? — прищурился Арсений и с трудом приподнялся на локте. Антон выпустил облако густого пара и протянул ему небольшой металлический корпус электронной сигареты. Попов недоверчиво принял его и затянулся. — Господи, — выдохнув, скривился он, — помяни моё слово, когда-нибудь у тебя будет сахарный диабет. С этими словами он швырнул дудку обратно Шастуну, поднялся и покряхтел в ванную. Антон не без удовольствия провожал голую задницу ровно до того момента, как Арс внезапно остановился с нечитаемым выражением на лице и развернулся так, чтоб этой самой задницей не светить. — Всё норм? — присел Антон. — Да, — слишком быстро ответил Арсений и шмыгнул в ванную. Антон приподнял бровь и снова затянулся. Тропическая мята вкрутилась в лёгкие и пару мгновений спустя вышла задумчивой струйкой. — Блять! — осенило его так резко, что он закашлялся. — А ну стой! — Иди в жопу! — Я уже там побывал! Но это ты уже знаешь… — Антон замер на пороге, с кривой улыбкой наблюдая, как Арс, забравшись в душевую, смывает что-то с внутренней стороны бедра. — Так и будешь пялиться? — Нет, — хмыкнул парень, открывая кабинку, — присоединюсь. В голове пусто и до звона хо-ро-шо. Антон ловит чужое лицо пальцами и целует мягко, тягуче, слизывая капли воды и солёность пота. Арс сдаётся и отвечает, мыча ему в щёку и прижимаясь теснее. До момента, когда наглая рука не ныряет вниз по пояснице. — Нет, так мы точно не помоемся, — он отстраняется и многозначительно взглядывает ему в глаза, задрав голову, — и из ванной не вылезем. Шастун неохотно уступает, позволяя Арсению взяться за гель для душа и мочалку. В другой раз он обязательно продолжит — скользнёт пальцами прямо ко входу, тщательно вымывая собственную сперму, и непременно заставит Арса кончить без рук. — Всё хотел спросить… — вклинился Арсений в его чрезмерно яркие мысли, заставляя срочно включиться в реальность. — Что с плечом? Антон неосознанно почесал краешек бинта. — Да я расхерачил кожу, — на ходу сочинил он, поправляя намокшую повязку, — проехался по стене, когда бегал с Позовым. Ерунда, короче. — Точно? Может, откроешь, чтоб дышала? — Не, мне Дима сказал наоборот забинтовать. Он у нас всё-таки врач… — Шастун убедительно поиграл бровями. — Хуяч. Вылез он раньше Арсения — ещё бы, тому необходимо провести абсолютно все банные процедуры и помыться везде, где только можно, — и, распаренный и довольный, как кот, пополз к дивану в зале, по пути набрасывая какую-то домашнюю футболку, чтоб не светить повязкой и не вызывать ещё больше вопросов у Попова. Рухнув на мягкую спинку, он затянулся и растекся по подушке тропическим мороженым. А ведь Позов сейчас, лох такой, хлопочет с той мстливой тварью. Обереги крутит… В земле патрается. Бедный несчастный Поз. Всё, что произошло в Верхах — осталось в Верхах. И господи, до чего же хорошо. Когда праздные переживания канули в лету, он по-настоящему ощутил счастье. В его душевой моется самый потрясающий мужчина на свете, каким-то пизданутым образом ставший его. Ничьим больше. Его. Впереди — самое приятное — он обустроит его жизнь. Сколько бы это не стоило. Он даст ему всё, о чём тот только мечтал: самые потаённые мечты восемнадцатилетнего парня, самые горячие желания, самое лучшее. Чёрт, да он уже сейчас чувствует покалывающее предвкушение азарта: ему никогда не нужны были подарки, приятнее — дарить самому, видеть блеск в глазах напротив, воплощать заветное. Какими бы ни были страхи Арса, плевать. Он сделает. Он решит. Он сможет, ведь главная поддержка уже заворачивается в полотенце и выходит, вытраханная, к нему в объятия. — Хочешь есть? — заграбастывая клюющего носом Попова к себе, спросил он очевидное. — Мгм… У тебя есть продукты? — Не надо готовить. Я закажу. Что будешь? — Даже так? — Арсений изучающе глянул на него, а потом задумался. — Не знаю. — Выбирай что хочешь, только не суши. У меня аллергия на рис. — А я ненавижу рыбу. — Вот они и встретились, — усмехнулся Шастун в темноволосую макушку. Они сходятся на кафе, где ни того, ни другого не предлагают, и вместе просматривают меню, прежде чем Шастун нажимает долгожданную кнопку заказа и отшвыривает телефон. Арс прикрывает глаза, утягиваемый в нахрапистое объятие, и вскоре оказывается прижатым к груди, дышащим свежестью и теплом. Они лежат так несколько минут, не говоря ни о чём. — Знаешь, — подал голос Арсений, — если бы мне сказали, что я мог бы уехать тогда, в восемнадцать, но никогда бы не встретил тебя, я бы не согласился. Оглушённый таким признанием Антон молча выдохнул и задержал дыхание, словно боялся спугнуть следующие слова. — Я столько был один… Думал, что мне так лучше. Что только так и правильно. А потом появился ты. И я понял, что мне другого не нужно. Что нет ничего ценнее того, что ты дал мне. — А что я дал? — искренне спросил Шастун. Арсений помолчал. — Ты был со мной тогда, когда я мог убить тебя. Ты не ушёл в ту ночь. Ты вернулся, зная, что я такое. Мне кажется, не все могут пройти через подобное. Я чувствую, что… — он запнулся, а потом продолжил, скользнув рукой по его боку неосознанным поглаживанием: — ты не врёшь мне, когда говоришь, что не оставил бы. Ты боишься, но делаешь. — Если нужно изгнать из тебя ебанутую барабашку, чтоб сделать тебя счастливым, я в деле, — хмыкнул Антон ободряюще. — Я не забуду это, Тош… — Футболка нагрелась от протяжного выдоха. — И ты не пожалеешь, что решил помочь мне. — Ты ненавидишь быть должным. Конечно, ты это так просто не оставишь. — Всё шутишь. Я серьёзно. — Иди сюда. Он потянул его к себе и вдумчиво, медленно прижался губами к губам. — Как так выходит, что я только что трахнул тебя, а мне хочется ещё? — промурчал Антон. Арс усмехнулся: — Молодая кровь… Его тут же тыкнули под бок и истерически захихикали. За окном сходил на нет день: небо подергивалось невесомой вечерней влажностью, предшествующей началу заката. С высоты пятнадцатого этажа с трудом угадывался гул улиц; мимо окон редко пролетали отупевшие от жары голуби. Арсений прикипел к обнимающей его руке и откровенно проваливался в сон, тычась носом в тёплую грудь. Даже Антон, некоторое время втыкавший в телефон, сполз щекой на темноволосую макушку и блаженно прикорнул, чувствуя, как в теле звенит усталость и лёгкость. Тишину потревожил звонок домофона, осветивший экран телефона Шастуна. Арсений настороженно проследил, как тот смахивает вправо, открывая курьеру дверь — всё было видно по черно-белой камере, повешенной аккурат над входом в подъезд, и поинтересовался: — И везде здесь камеры? — Не паникуй, только в ванной. На крошечную долю секунды глаза у Арса округлились, и заметив это, Антон хохотнул и оттолкнулся от дивана, начиная поиски штанов. — Представь, как было бы удобно, будь в Верхах камеры, — парировал он. — Смотришь, вон откуда подменыш выполз, сука, а вот чем Позов, падла, занимается… — Меня больше устраивает неприкосновенность частной жизни. — Поверь, в городе её больше, чем в деревне… — Послышался скрип открываемого замка. — Здрасьте. Ага. Мгм… Спасибо. Зашуршали пакеты. Они набросились на доставку столь оживлённо, что забыли о чём разговаривали. Первая нормальная еда за два дня! Антон заставил себя оторваться от трапезы и сходить на кухню — принести из холодильника пару бутылочек из тёмного стекла. Завидев пиво, Арс приподнял брови, но затем одобрительно поджал губы и выставил руку — «давай сюда». — Блин, я даже не думал, что так голоден, — выдохнул он спустя несколько минут, откидываясь в кресло и поднося к губам горлышко. — Красота… Антона тоже развезло: растёкшись по дивану и чередуя пиво с электронкой, он сонно смотрел на всё ещё полуголого Арсения. За окном начинался закат — разливался ярко-розовым по окнам домов напротив. Арс прикрыл веки и запрокинул голову, открывая шею и распрямляя грудь. Невольно Антон залип: даже сам не дышал будто, а перед глазами, повлажневшими от усталости и пива, пронеслась вчерашняя ночь. Ныло прокушенное плечо. Он периодически чесал его, забираясь под футболку и бинты, но зуд был такой противный, что Антон сообразил: что-то попало в одну из ранок, и придётся провести хренову тучу времени со скошенными глазами, пытаясь вышкоблить мешающую грязь. Умиротворённый Арсений был прекрасен в своей естественности: распластался в кресле, закинув ногу на ногу и выставив колено, совершенно не парясь, что сидит в полотенце, расставил в стороны локти и лениво потягивал бутылку, позволяя усталости течь по венам и делать своё. Он бы так и уснул, если бы не бросил случайный взгляд на Антона. — У тебя кровь, — прозвучало в тишине комнаты так резко, что Антон вздрогнул. Из спокойного и размеренного Арс стал собранным и быстрым. Чрезмерно быстрым: Шастун не успел даже взглянуть на себя, как тот уже навис рядом, сдвигая с его плеча ткань с пятном крови. — Стой, — дёрнулся он и схватил суетливую руку. — Я просто посмотрю, — задействовав вторую, настоял Арсений и наконец спустил с плеча промокший бинт. Повисла тишина. Антон замер и прикусил губы, всматриваясь в реакцию Арса. Тот молча глядел на закруглённый ряд рваных ранок и разлившийся по периметру от них синяк. Несколько отпечатков — клыки и премоляры — кровили, отёкшие от почёсывания. — Кожу содрал, говоришь, — наконец проговорил Арсений. — Арс, это вышло случайно. Я сам виноват. Это был не ты. — Но зубы-то мои. — Но кусала ими та тварь. — Снимай футболку, — отрезал Попов, поднимаясь. — Где у тебя аптечка? Пока мужчина гремел в ванной, Антон сполз по спинке дивана и закрыл руками уставшее лицо. Дочесался, блять. Испортил вечер. С другой стороны, останься от зубов шрам, всё так и так бы вскрылось, а шрам скорее всего останется. — Арс, — позвал он его, сосредоточенно промакивающего рану. Тот не отреагировал. — Это просто царапина. Я протупил. Но знаешь, это было даже горячо. Не было. Это было адски больно и страшно, но никак не сексуально. Арс взглянул на него, как на дебила, и вернулся к тщательной обработке. — Всё кончилось, Арс. Тебе больше не надо привязывать себя, пить эту гадость, мучиться. Больше никакой крови и боли. — Антон выкрутился из-под его рук и взял за плечо, пришпоривая к месту. — Теперь ты не будешь спать ночью только если я решу трахнуть тебя. А это пусть будет напоминанием о том, что мы справились. Арсений молча обвёл его лицо грузным взглядом и медленно кивнул. Антон задрал угол рта, стараясь улыбнуться легко и ободряюще, а затем, расслабившись, подался вперёд, утыкаясь в чужие губы. Арс не двигался, покорно позволяя ему целовать себя, а потом, когда парень отстранился, хрипло произнёс: — Я всё равно закончу, ладно? — Конечно, — потупившись от прохлады в его голосе, пробормотал Антон. Закат бледнел, уступая влажным сумеркам. Небо укуталось в сизые облака, закрыв кривой призрак месяца, и бесповоротно темнело, предвещая ночь. Когда Арс покончил с перекисью и педантично замотал пострадавшее плечо, Шастун вскинулся и забегал по комнате, игнорируя настроение Попова. Казалось, оно, как и его обладатель, способно заполнить всё пространство, однако в этот раз Антон решил не уступать. Вспыхнула неоново-голубая подсветка вокруг балкона и телевизора. Мягко зажглась лава-лампа на столике у кресла. Шастун вышел, чтобы вернуться в чистой футболке и положить стопочку вещей Арсу. — Настроение на что? — включив плазму, повернулся он к бесстыдно переодевающемуся прямо при нём Арсению с самым спокойным выражением лица, на которое был способен. — Мы будем что-то смотреть? — спросил Арс так, будто Шастун сморозил последнюю глупость. — Ну да, или можем проваляться в депрессии дохуя часов прежде чем нас срубит. Я бы предпочёл отвлечься. Так на что настроение? — Даже не знаю… — пробормотал Арсений, накидывая майку. — Комедия, драма, криминальный детектив… — Давай криминальный детектив, — пожал он плечами. Антон терпеливо вынес показное безразличие и включил чайник — дистанционно, чтобы лишний раз не ходить туда-обратно.

40.

— Блять, ну, это было ожидаемо, — изрёк Арсений, пока Антон ошарашенно хлопал глазами. Парамедики оттаскивали от пойманного серийного убийцы девушку, захлёбывающуюся кровью. Поняв, что её благоверного скорее всего убьют в тюрьме, она не стала долго думать и приняла яд накануне встречи с ним, а когда они целовались — слёзно и страстно — яд начал действовать. Влюблённый в девушку следователь, которого ранее похитил убийца, едва не упал в обморок, осознав, что она может умереть. — Да нахуя, а? — взмахнул Шастун рукой. — Они б с этим следователем остались, могла б пережить. — Следователь тоже влюблён в этого, как его, убийцу, короче. Они бы друг друга затравили, вспоминая о нём. — В смысле влюблён? — Тебе весь фильм непрозрачно намекают. И они целовались, когда тот сдавался полиции. — Чё?! — Понятно, ты снова спал. — Ну извини… Чай уже остыл, но Арс продолжал отхлёбывать от своей кружки, приклеившись к экрану. Во-первых, что-то новое. Свою коллекцию он засмотрел до дыр, а то, что продавали в местном магазине было едва ли категории B. Во-вторых, выбранный Антоном триллер — или детектив? — действительно увлек его, заставив отвлечься от мыслей об укусе и пережитой ночи. Вернее от мыслей, что он этого всего даже не помнит. — Охуеть… — буркнул Шастун, притискивая его поближе. Как так вышло, Арс не заметил, но прямо сейчас он лежал на плече — здоровом — Антона и даже не сопротивлялся данному обстоятельству. Девушка пришла в себя в больнице и изумлённо осматривала собственные руки с катетерами от капельниц. К ней зашёл врач, за ним — влюблённый следователь, а потом Антон зажал рот ладонью, беззвучно херея. — Пиздец, — заключил, помолчав, Арсений. — Ты понял? — повернулся к нему парень. — Не, ты понял? Он ей часть своего желудка отдал, чтоб она выжила! — Да лучше б его просто в тюрьме убили, чем так бездарно слить концовку. — Его так и так бы убили, и он, понимая это, потребовал, чтоб он смог стать для неё донором! — Ты это сам додумал? — Ну фильм всегда должен заставлять подумать. Кажется, мне это кто-то из знакомых говорил… Ах, да, точно. Ты. — Но это же нереалистично ни капли! С травмами желудка выживают. — Слушай, по мне классный фильмец. Добротный такой, атмосферный. Ну ляпнули немного под конец, но всё равно охуенно. И вообще, окно пора открыть, не думаешь? Арс одарил его красноречивым взглядом, но всё-таки улыбнулся. Окно они всё-таки открыли: с улицы тянуло манящей прохладой летнего дождя. Перебираться в спальню не стали: слишком лениво было вставать с принявшего удобные изгибы дивана. Даже убираться не спешили, оставив поблёскивающие в неоне бутылки и опустошённые контейнеры доставки покоиться до утра. Лишь сейчас Антон осознал, как ему не хватало нормального сна без страха и вздрагиваний от малейшего шороха. Человеческого сна, одурманенного ароматом озона от окна. Посвистывал ветер. Шумел по стёклам дождь. Затихли соседи каждый в своей коробке. Как порой это уютно: каждый в своей комнатушке, и никакого страшного леса поблизости, никаких подозрительных звуков с просёлочной дороги, заразительного лая дворняг и звона кузнечиков. Тощая диванная подушка мягче пуховой перины. Тонкий плед уютнее толстых одеял. И запах Арса, заполняющий лёгкие до предела, вкручивающийся в память и дурящий до чёртиков. Запах на соседней подушке. Пустующей. Антон проморгался, всматриваясь в полумрак. Наверное, ушёл в туалет. Или воды попить… Кто его знает. Он почти провалился обратно, когда заслышал чуть уловимый запах табачного дыма. Тянуло из-за приоткрытой двери балкона — Антон осторожно сел, вглядываясь в происходящее за стеклом. Арс угадывался у перил справа. Аккуратно, стараясь не шуметь, Антон встал и тихо прошёл к двери. Плечи Арсения вздрагивали. Одной рукой закрыв лицо, второй — стряхивая пепел прямо на улицу, он, шатаясь, опирался на прутья, глотая позорные всхлипы — не хотел, чтобы его слышали, не хотел, чтобы видели таким. Антон замер, коснувшись пальцами ручки, а потом плюнул и осторожно открыл дверь. Арс не заметил. Он вжимал ладонь в лицо так, что непонятно было, красное оно от рыданий или недостатка кислорода. Сигарета почти кончилась, грозясь опалить пальцы. Медленно делая каждый шаг, Шастун наконец дотронулся до его напряжённой спины. — Твою мать! — вскрикнул Арсений и внезапно развернулся к нему. В мокрых глазах полыхала злость и отчаяние. — Что ты тут делаешь?! — На, держи. — Он протянул ему пачку. Попов застыл, пронзительно смотря то на сочувственно наблюдающего за ним Антона, то на сигареты. Плечи его вдруг расслабились, голова упала к груди. Вытерев лицо тыльной стороной ладони, он выудил из пачки сигарету и вставил её в зубы, злостно ища зажигалку. — Только что ж здесь была, где… — Стой, — Шастун мягко тронул его плечо. Зажигалка обнаружилась на подоконнике. Подойдя к Арсу вплотную, Антон прикрыл его сигарету от ветра и чиркнул. Огонь на несколько секунд осветил их лица: сосредоточенно-ласковое — Антона, раскрасневшееся измученное — Арсения. Арс затянулся, и пламя погасло. Закурилась и вторая. Антон выпустил дым в сторону, всё ещё не отходя ни на шаг. Сколько прошло времени, он не считал. Может, минута, а может, десять. Они курили, глядя друг на друга, и первым сдался Арс. Сдался в момент, когда рука с сигаретой задрожала, а рот перекосило. В грудь врезалась голова, недокуренный фильтр упал на пол. Антон оторопело обнял дрожащее тело. Чужие цепкие пальцы впились в его футболку. В грудную клетку врезался судорожный выдох. — Мой хороший… — Антон обнял крепче, укладывая одну руку на трясущуюся от шумного дыхания спину, а пальцами второй зарываясь во встрёпанные волосы. — Ничего… Слышишь? Ничего… Теперь всё будет хорошо, — с поднявшейся из ниоткуда тревогой шептал он в горячую макушку, машинально покачиваясь. — Слышишь, мальчик мой? Арса прорвало. Иначе объяснить то, какой звук он издал, сам от себя не ожидая, невозможно. Задохнувшись от сдавленных слёз, он взвыл, глотнул воздуха и ткнулся в горячую грудь теснее, чувствуя, как намокает ткань, как горячеет от его лица… Выл, срываясь на всхлипы, душил их, а потом Антон называл его «своим мальчиком», и его разрывало вновь. Совершенно ошарашенный Антон гладил его, покачивал, шептал что-то сбивчивое, нежное, но это чудовищно огромное, лезущее наружу, всё не кончалось. Его будто было готово вырвать. Зубы стучали на всю округу. В рёбрах схватывало от очередного рыдания и горького стыда. — Мой хороший… — снова и снова повторял Антон, придерживая разгорячённую голову. — Ты из-за моего плеча?.. — Нет… — хрипло выдавил Арс. — Не знаю… — Ничего… Можешь не говорить… — Антон облизал пересохшие губы и поставил подбородок на макушку. — Всё будет хорошо… — Я не мог уснуть… Всё ждал, когда начнётся. Было страшно засыпать не страхуясь, без верёвок… — Мой ты хороший… — Я ведь такой старый… — раздалось откуда-то из мокрой футболки. — Ты со мной возишься… Шастун врос в балконный бетон, абсолютно не понимая, как реагировать на тот поток неадеквата, что шрапнелью выдаёт Арс с искренней уверенностью. — … Как с ребёнком… Кормишь, одеваешь, позволяешь жить у себя… — Трахаю… — Перестань, я серьёзно… Я же старше тебя. А я ведь абсолютный дебил! Нихера не умею, только руками работать… Ни образования, ни денег… — Арс, ты первый день в городе. Вчера из тебя выселяли, блять, сущность в виде гномика, а ты уже хочешь красную корочку и два бизнеса. Дай себе время, а остальное не проблема. — Да нахуй я тебе сдался! — Арсений неожиданно отстранился и уставился на него красными блестящими глазами. — Мне тридцать один год. Я ничего из себя не представляю и не ясно, когда буду. Я чуть не убил тебя вчера. Я ввязал тебя в огромный пиздец, а сейчас ввязываю в долги и головную боль. Антон сделал глубокий вдох и уложил руки ему на бёдра. — Ну, начнём с того, что твои представления о моём финансовом положении обидны. И вообще, Арс. У нас разница в пять лет! Пять, алло! Ты не глупый, охуенно выглядишь, хитрости у тебя не занимать — о чём ты паришься? У меня и в восемнадцать не было такого старта. Я был дрищём-троечником. Пришлось долго работать прежде чем что-то получилось. Я помогу тебе. Со всем. Но у тебя внутри уже есть всё, что нужно. У тебя всё получится. Всё сложится. Я это знаю. Для убедительности он сжал мышцы в ладонях. — И ещё раз скажешь, что ты старый, — он вжал ничего не соображающего Арсения в свой пах, — я заставлю тебя так надорвать горло, что неделю будешь разговаривать как старик, — вышептал в ухо, не давая двинуться. — Может, хоть так до тебя допрёт, м? На заплаканном лице произошла едва уловимая метаморфоза: в глазах промелькнули бесята, на припухших губах дрогнуло подобие улыбки. Удовлетворённый «ответом», Антон поднёс ладонь к его щеке и тихо произнёс: — Я люблю тебя, еблан. Если ты ещё не понял. — И я тебя… — сёрбнув носом, проговорил Арс, поморщился от изданного звука и приподнялся на носки, чтобы коснуться губ. В ночном небе не было видно ни единой звезды. Стихший дождь спрятался в густых облаках. Темнели окна соседних домов — все нормальные люди лежали по кроватям. Лицо Арса было сплошь солёным: перебегая успокаивающими поцелуями от губ к щекам и до лба, Антон собирал засыхающие слёзы. Старик, ага. В его объятиях стоял измученный мужчина, испытавший за всю жизнь столько боли, что обычно вешаются. И сколько бы он не давился ненавистными сигаретами, скрывая ото всех свою боль, меньше она не становилась. На балконе стояли двое. Мимо качающихся от ветра проводов проносились вороны. И Антон надеялся, что это последняя ночь, когда Арс будет бояться засыпать. — Ну чё, рёва-корова, пошли на диван? — отстранившись, улыбнулся Шастун. Арсений ответил уставшей улыбкой, вытер глаза и кивнул, прежде чем тихо добавить: — Давай без коров.