***
— Ты вовремя. Впрочем, как и всегда. — Есть такое, дядя. Майцзалимин пристроился на своё место и прикрыл глаза. — Ты мне хотел рассказать про то, как я сумел выразить эмоции в лет пять шесть, — напомнил он. — Я помню. Ты тогда натурально впал в истерику, — Цзян Чен перевёл взгляд на племянника и продолжил. — Тогда на псарне одна сука ощенилась. Только щенки чуть подросли ты туда и залез, на щенят смотреть. Как ты туда залез — я ума не приложу. Потом туда тебя повёл уже Вейлинь. Вы на псарню ходили вместе каждый день, как на службу. Ты с щенками играл, а Вейлинь за тобой смотрел, но в один день вы пришли, а щенки лежат мёртвые, три пушистых трупика. Смотрящего за псарней нет, собаки тоже нет… Тебя Вейлинь и тащит обратно в покои, уйти упрашивал, а потом в ступор впал, ибо ты плакать начал. Носом шмыгаешь, тельца щенят трогаешь, трясёшь, а потом спрашиваешь: «Почему они глазки не открывают?» Пришлось Вейлиню пришлось выкручиваться, мол, щенки устали сильно. А ты в слёзы и кричишь, что всё неправда и щенки умерли. Тебя тогда с псарни силой утащили. И рыдал ты у нас весь вечер, маленький любитель собак. Нянька ни одна тебя не могла успокоить, у Вейлиня от слёз твоих уже всё ханьфу мокрое, хоть Иди и выжимай оттуда вёдра детских слёз. И мы тебя потом уже на пару успокоили. А-Лин сопит уже давно, а ты ноешь… Это та ещё пытка была! — Это я такое сотворил?.. — Это ты такое сотворил. Ну не всё же Цзинь Лину меня удивлять, ну в самом деле! — Нашёл с кем сравнить… А-Лин — это ходячая катастрофа и гордозлоба в метр семьдесят. — О, а ты прям спокоен как покойник! И в истории никогда не влипал! — А я и не сказал, что я идеальный ребёнок. За мной тоже грехов хватает. — Ты даже это признаёшь, удивительно. — Да смысл отмахиваться? Я не Цзинь Лин, чтобы на такое обижаться и руками махать, вереща, что такого не было. Я умею трезво оценивать свои поступки и признавать ошибки. И не врать. Да и бонусом когда Лин сам половину содеянного не вспомнит… — Майцзалимин вздохнул. — Торнадо, а не подросток… — Хуже. — Тоже верно, — Майцзалимин прикрыл глаза, увлекая себя едой. — Повелитель жаб Хренов… — добавил он вполголоса, не думая, что его услышат. — Кто? Какой к гулю Повелитель жаб?! — Самый обычный, — отозвался Майцзалимин, даже как-то лениво щурясь, подобно сытому коту. — Можно даже сказать, Цзинявский. И пьяноватый… От Бэяе не укрылось, как потемнели глаза дяди. Не укрылось, как за искрился Цзыдянь. Видимо, при встрече юный глава ордена Ланьлин Цзинь получит от дяди подарок в виде сломанных ног. А Майцзалимин, если не закроет рот, сейчас получит презент в виде хорошей затрещины. — Когда? — даже голос искрился злостью. — Ммм… Примерно полтора года назад. — Когда пропало несколько кувшинов лотосового вина? — Сообразительный ты, дядя, — Майцзалимин поднял на родителя взгляд. — Верно. — Да? Прям пять кувшинов в одного Лина? — в глазах засветился праведный гнев. Цзян Бэяе прикусил язык. Сдавать брата с потрохами не хотелось, но он понял это слишком запоздало. Парень решил выдать всю правду. Влетит — ну и чёрт с ним, его ж дядя не убьёт! Наверное… — Я тоже к этому руку приложил. Кувшины спёр фон Чегу и предложил выпить мне. Я дал ему по шее за это, но согласился. Кто ж знал, что к нам присоединиться Цзинь Лин? А потом мы на пару ловили гордозлобу в метр семьдесят по всей Пристани. Он успел побратиться с жабами, напугать до полусмерти двух адептов, попытаться поплавать в Тине, потом рыдал, что это у него не вышло, затем упал в реку, стал ловить рыбу, потом ныл, что ничего не поймал. А потом уснул под пирсом и мы утащили его в покои. Ваньинь, слушая эту историю о прохождениях младшего племянника, успел перебрать и даже составить в голове пару сборников отборного мата. — Идиоты… — выдохнул он в итоге, закрыв глаза рукой. — Настоящие, подлинные, кристально-чистые идиоты… — Верю. — Цыц. Ешь молча, Пей чай и с глаз моих долой. Потерялся до обеда. Вместе с младшими адептами. — А их-то за что? — Чтобы жизнь вином не казалась! — Им? — Да я тебе… — …Ноги переломаю. Угадал? Ваньинь не ответил. Он только сильнее нахмурился и продолжил есть.***
Жизнь и правда вином не казалась. Только не Майцзалимину, а его дяде. Работа не вязалась, мысли были как каша, злости через край. И так по кругу это носится, как адепты по тренировочному полю друг за другом. — Нахрен! Всё, достало! Кисть упала на идеально чистую бумагу, оставив после себя мерзкую кляксу. Саньду Шеншоу злобно уставился перед собой, будто желая сжечь взглядом стену. Будто преодолев какую-то преграду, мысли хлынули хлеще водопадов в Облачных Глубинах, натыкаясь одна на другую, путаясь, сплетаясь, падая, взлетая, мечась в сознании. И как назло они не давали себя толком понять, таяли, как искры от костра. Его что-то беспокоило. И беспокоило сильно. Чен понимал это и искал причину, копаясь в своих мыслях, что делать не любил. Нет, он не тревожил какого-то потустороннего зверя, который мог вырваться и сожрать всех, всех порвать, поглотить и удушить злостью весь мир, а самого Ваньиня в первую очередь. Он бы ни за что на свете не согласился бы так глубоко лезть в себя. Ведь зверя-то никакого в нём и нет. Есть только пёс. Пёс, ведавший виды, за многое получивший, много раз ошибившийся, падавший и поднимавшийся. Его боятся и уважают одновременно, от него шарахаются, каждый готов поклясться, что не хочет никогда услышать рык этой собаки. Но мало кто знает, что этот внутренний пёс скулит. Скулит от боли, скулит от страха. Запертый, в заложниках собственной проклятой маски сурового матёрого пса скрывается побитый жизнью щенок. Скулящий, скребущий лапкой дверь, молящий выйти наружу. Чен знает, где ключ от этой двери в его душе. Но он не ходит туда, понимая, что этот пёс — это и есть он. Это его внутреннее «Я», тоже скрытое под маской, высовывающее носик только при приближении близких, а потом также быстро прячущиеся в этот мрачный уголок сознания, натягивающее маску и вылезающее на свет уже матёрый псиной, готовой порвать глотки любому и держащей на готове убийственный взгляд, с дрожащими губами, готовыми в любой момент расползтись и обнажить частокол острых клыков, готовых прямо сейчас растерзать любую душу. Ваньинь криво усмехается. Он не хочет жалеть себя. Не видит смысла. Мысли, наконец, чётко фокусируются. Медленно текут, давая себя проанализировать и понять. Цзян Чен вылавливает из потока пару мыслишек и теперь рассматривает каждую. «Надо будет сходить и посмотреть, как там дела у младших адептов… Хотя Цзян Бэяе справляется. Кто б мог подумать, что с этой болезнью он так быстро научиться шугать адептов и станет им хорошим шифу… Его и побаиваются и уважают, это хорошо, когда в уважении есть капля страха, так они ему более послушны… Он хитрый малый, быстро к ним подход находит и гоняет всех. Вот же паразит, всех разгонит… И А-Лина шугал, и адептов… М? А это ещё чего?» — Чен прерывает мысли касательно племянника с адептами и поднимает большую стопочку документов. Та полностью заполнена, без ошибок. — И когда успел?***
Хотя и Майцзалимину жизнь вином не кажется. Он хотел немного подремать, но не вышло. Стоило веком сомкнуться, как в голове сразу же всплывал образ того Вэня. Цзян Бэяе ещё раз закрыл глаза, в надежде задремать. И всё по кругу. Майцзалимин принял сидящее положение, поправил чёлку и стал с смотреть на одну лишь ему ведомую точку на стене. Но младшего господина Цзяна это положение не устроило, и потому он решил, что стоит посетить конюшню, взять своего коня и с прокатиться где-то рядышком с Юньмэном, развеяться и подумать. Дел-то у него всё равно нет: адептов утащили на ночную охоту, они должны сейчас готовиться. Тренировка у него вечером, часть документов он разобрал, так что Почему бы и не уделить час-другой себе? Майцзалимин поднялся и едва не поцеловался с полом. Ноги онемели от сидения в не очень неудобной позе. Цзян Бэяе чертыхнулся и сел на кровать, ожидая, когда состояние онемения пройдёт. А на пока можно и подумать. «Если тот мужчина — это Вэнь, то он, скорее всего, был главой… Уж больно дорого одет… Главы, главы, главы… Кто ж ты такой? — парень откинулся назад и растянулся, думая. — Нет, не Вэнь Мао… Он мало того, что и основатель, так и жил кучу лет назад, а меня и знать бы не знал… Мммх… Что с вами так сложно-то?..» — Майцзалимин вздохнул и потёр глаза. Пришлось перебирать в голове всевозможные диалоги, где хоть как-то фигурировала фамилия Вэнь. Вэнь Нин? Не похож, да и это Призрачный генерал… Вэнь Цин? Это женщина, вообще не то… Вэнь Чао, сидевший в Пристани после резни? Ну уж, совсем не похож! Хотя какие-то черты похожи… Родные? Майцзалимин закрыл глаза. В голове всплыло ещё одно имя — Вэнь Жохань. Бэяе слышал его пару раз, изучая Аннигиляцию Солнца, но с этим потоком имён, фамилий, кланов… Он сделал упор только на свой орден и забил на остальное. Видимо, зря. Исключать такую возможность нельзя. Вздохнув и отбросив все лишние мысли, Бэяе поднялся и пошёл до конюшни.***
Вороной конь встретил хозяина довольным ржанием. Майцзалимин потрепал его по шее, быстро снарядил в амуницию и спустя десять минут уже был вне Пристани. Он поехал по торговым рядам, купил себе палочку танг хулу (да кто б сомневался!) и вскоре был уже на берегу реки, вдоль которого и поехал. Ветер бил в спину, река шумела, солнце припекало. Но Майцзалимина это не волновало. Юньмэн остался позади. Цзян Бэяе огляделся и въехал в заросли, перестав гнать коня галопом и перейдя на шаг. Копыта стучали о землю, а потом и их звук стих, растаяв в шелести упавшей листвы. Но река всё ещё была по правую руку, ветер поутих, а солнце перестало так сильно палить, исчезнув в кронах. Майцзалимин остановил коня и стал наблюдать за рекой. И в Юньмэн, и из него плыли лодки. Люди шагали по ним, кто-то наклонялся к воде, Кто-то сидел. А потом реку огласил чей-то визг: — НУ ЛАНЬ ЧЖАНЬ! — Вот же ж блять… Одна проблема другой краше! — Майцзалимин перебрал в голове пару-тройку сценариев реакции дяди, вздохнул и дёрнул коня за поводья. Вей Усяня он из тысячи узнает. Только что они на пару со Вторым Нефритом тут забыли? Они же подались в странствия… Иль уже передумали? Но дело не его. Не ему в это вникать. Но что-то кольнуло сердце. Бэяе прижал руку к груди и склонил голову. Он помнил, каким был дядя после последнего посещения Усянем и Хангуан-цзюнем Пристани. Убитый, подавленный, будто желающий помереть… И эти пустые глаза, будто уже ничего не видящие. Бэяе тогда мучил вопрос: зачем? Зачем его дяде эта маска холодного и отстранённого человека? Майцзалимин эмоций не понимает, но он привык узнавать чувства близких. Но в тот момент он конкретно не понял, кого он видит. Его ли это дядя? Что с ним тогда было? До того момента Бэяе никогда не видел настолько опечаленных и сломанных людей, с которыми жизнь обошлась отвратительно. Майцзалимин сначала потерялся, а потом как-то интуитивно догадался что делать. Увёл дядю, потом и успокоил так, как смог. И всю ночь просидел в дядиных покоях в придачу. Но Майцзалимин знал, что если ещё раз такое случится, то Усянь научится жить без головы. И не посмотрит же Цзян Бэяе, что Вей Ин — его дядя, пускай и названный. Нахмурив брови, он дёрнул коня за поводья и отправился дальше.***
— Я сплю, что ли? Открыть глаза и найти себя где-то в обрывке ночного кошмара — это вещь отнюдь не из приятных. Майцзалимин только вздохнул и решил куда-то пойти. Но не в Пристань, а то его вырвет от запаха крови и вида трупов. Ну ладно, это немного преувеличенно, но кишки от сей картины у него уже скручивались и перекручивались только так. Хотя от запаха крови он не избавится, который, кажется, уже въелся под кожу, но хотя бы огородит себя от этого неприятного зрелища… Точнее, он лелеет надежду на это. Брести по пустым улицам города было непривычно. Казалось, что цветущий Юньмэн, сердце Ордена и огромный город разом вымер. По коже пробежал град мурашек. — Ну и куда ты попёрся?! — кто-то чувствительно схватил его за плечо и рванул назад. — А тебя волнует? — бросил Цзян Бэяе, дёрнув плечом. — Что ты вякнул?! — Что слышал! Майцзалимин уже всем телом чувствовал прожигающий до глубины души и полный ненависти взгляд. Ну и пусть смотрит, гуль с ним. И тут его поворачивают к себе, хватают за грудки и хорошенько встряхивают. Майцзалимин уже на автомате вырывается, пинается и в какой-то мере злобно рычит. — Тебе мозги вышибло, да, Вэнь Тиньшен?! «Кто?.. Кто это?» — Младший господин Цзян хмурит брови, пытаясь понять, кто это. Имя ему не знакомо. — Пошли, идиот… Тебя уже по всей Поднебесной супруга ищет. «Кто?.. Какая ещё супруга?» — сейчас все подозрения, касательно того, что эти сны — сознание какого-то проклятого духа, подтвердились и сомнений не вызывали. Вообще удивительно шлёпать по Пристани и упорно смотреть куда-то в никуда, чтобы потом попасть в объятия какой-то девушки, которая рыдает и без умолку тараторит о том, что пропал какой-то там мальчишка. Ещё удивительнее находить в ней всё больше и больше внешних сходств с кланом Цзян. Будто она была оттуда… Тогда почему на ней вэньские одежды? — Не все Цзяни такие бесполезные… Хороша твоя супруга, Вэнь Тиньшен! — Не Цзян я! — отвечает девушка, ударяя себя кулачком в грудь. — Я — Дева Вэнь! — Эт видно. Только семейку твою изловим — и прекрасно… «От вас башка кругом… Что ж все такие голосистые и на нервы капающие?» — недовольно думает Майцзалимин. И закрывает глаза. Бах! Хлопок и яркий свет. Бэяе хмурится и чертыхается, а потом открывает глаза. М-да, опять «любимый» Безночный город. Что ж за проклятие-то, а?! — Долго ждать тебя не пришлось… Итак, перейдём к сути. «О нет… Ну только не ты…» — Ты, как я вижу, мозгами не отделён, это хорошо. Умный собеседник на весь золота. Правда, характером ты не особо вышел… — его берут за щёки и поднимают голову. Майцзалимин шипит. Острые ногти сильно впились в кожу щёк. — Да и лицом тоже… Черты хоть и красивые, но лицом — цзянская шавка. Хотя и от Вэней в тебе что-то есть… Бэяе находит опору и отпрыгивает назад. Меч снова выхватывается из ножен. — Кто ты?! Отвечай! — Ты же уже догадался, — легко отвечает мужчина, Как-то скучающе оглядывая свою руку. — То, что ты — это вэньский пёс я понял давно! А вот кто ты из них, а?! — он видит, как глаза собеседника за секунду наполняются злобой, а выражение лица кривится в гримасе гнева. — По одёже видно, что не просто собака! Видать, сам глава! Только для Вэнь Мао больно подлым выглядишь! Так кто ж?! Неужели, сам Вэнь Жохань?! — Правда твоя. Но ведь и ты, как сам говоришь, вэньская шавка. Злая ирония, не так ли? — Лжёшь! — Какие же вы все, Цзяни, утомительные… Только и тявкаете, как подзаборные вшивые псины… Майцзалимин даже понять ничего не успевает, как его слепит сиреневый свет и Жохань оказывается рядом за секунду. А потом темно…***
Глаза младший господин Цзян открывает уже в седле. Видимо, заснул, будучи на лошади. — Будь ты, сука, неладен… — вздыхает он, потирая щёку. Ощущение, будто его наяву держали за лицо, а острые ногти впивались в кожу. Майцзалимин гладит коня по шее. — Ворон, а, Ворон… Пойдём домой? Конь, на удивление, не отвечает, только поднимает голову и поворачивает в сторону Пристани. Она, как оказалось, совсем близко, только руку протяни. Цзян Бэяе этому рад, если можно так выразиться. Пока конь бежит рысцой, Бэяе думает. Пытается связать всё воедино. Какой-то Тиньшен, какая-то девушка, не то Цзян, не то Вэнь… В этом есть какая-то связь. Его опять выкинуло в чьё-то создание, какого-то духа, видимо, умершего на территории Пристани Вэня. Это немного напрягает и вводит в некий ступор. Под тяжёлые мысли Майцзалимин снимает с коня амуницию и ставит в стойло, наливает воды и сыпет еды, а потом разворачивается и уходит, затем быстро приводит себя в порядок и приходит в кабинет дяди, застав того за работой. — О как, — Чен кладёт лист с надписями в сторону и косится на племянника. — Какими судьбами? — Просто пришёл… — Просто так ничего в этой жизни не будет. Ты ездил куда-то. Теперь сюда решил прийти. Что случилось? Майцзалимин подходит, берёт пару листов у дяди из-под носа и под его недовол ный взгляд внимательно изучает. — Я видел Вей Усяня. Кисть в руках Цзян Чена вздрагивает, оставляя кляксу на листе. Саньду Шеншоу тихо ругнулся, убрал кисть и смял лист, выкидывая. — Какого гуля он тут забыл? — А мне по чём знать? — О небожители… Одна проблема другой лучше и без него! Где этот прохвост? Я ему голову до щелчка проверну! Чтоб духу его тут не было! «Кем-то говорит обида…» — думает Майцзалимин, щурясь и откладывая лист. — Усянь Усянем, он никуда не денется. Как приехал — так и уедет, — говорит он в итоге, взяв кисть и что-то быстро пишет. — Дядя. — Чего? — Расскажи о Аннигиляции Солнца. Цзян Ваньянь сжимает руки в кулаки. Вспомнать он не хочет… — Ну что ж…