I just can't wait for love
США, Калифорния,
г. Реддинг, 2023 г.
Вечер прошел сумбурно и как-то даже скомкано: мало того, что его и Тэхена постоянно тыркали, отвлекая от наслаждения друг другом, так еще и лучший друг омеги — Зак, ураганным бедствием влетел в номер, сразу же без какого-либо стеснения заваливаясь на два полусонных тела, начиная разыгрывать сериальную драму. Чонгук быстро смекнул, что дела сердечные явно не для его ушей, довольно оперативно ретировался, не забыв напоследок смять торопливым поцелуем нежные мягкие губы. Сердце, вопреки долгожданной эйфории и сладостному облегчению, тяжестью цепей сжимала в болезненные тиски тревога, а неприятные мысли роились со скоростью света. Альфа много думал, заново просчитывал каждый заранее выверенный шаг, убеждался, что все точно идет по идеально выстроенному плану — в прошлые разы время играло против него, зато сейчас оно любезно подставляет дружеское плечо, уверяя мужчину в правильности действий. Сейчас, сидя в автобусе и смотря в мутное от бурного дождливого потока окно, пока на плече мирно сопел, плотно прижавшись, Тэхен, он против воли заново прокручивал разрывающие сердце и душу события, в лучших традициях мазохизма собственноручно причиняя боль себе и своему сознанию. Не мог перестать винить себя. Вероятно, для многих альфа кажется очень стойким, холодным и отстраненным человеком из той самой группы людей, которых за спиной обычно называют бесчувственными машинами — но это совершенно не так. В душе он всегда был очень чувствительным, ранимым и местами тревожным: просто перед большей частью незнакомцев он виртуозно скрывался за безразличной маской, буквально срастаясь с той. Без сердца он терял всю душу. На плече вертлявая макушка закрутилась из стороны в сторону, чуть поскуливая сквозь сон — Чонгук сразу же повернулся к своему сокровищу, аккуратно, но уверенно прижимая за затылок к своей шее, прямо к пульсирующей запаховой железе, отчего омега сразу же замолк, успокоившись, и причмокнул слегка пухлыми от сна и витающей в атмосфере влаги губами. Мужчина медленно, но глубоко вздохнул — ему не нравилось, что Тэхена периодически все еще мучили плохие сновидения. Правда, сам парень думал иначе, веря в то, что все успело пройти с концами: просто Чонгук удачно успевал предугадывать моменты, когда начинались своеобразные приступы, и рубил их развитие на корню, каждый раз оказываясь рядом. Это тоже его беспокоило. Словно приближалось что-то неминуемое. Под стать погоде альфа с таким же мрачным настроением опять устремил свой взгляд в сторону лесополосы, разглядывая острые хвойные макушки, окутанные густым туманом, и предался терзающим душу воспоминаниям, которые не в силах выкинуть из головы последние пару дней: в памяти все еще слишком свежи следы своего самого грандиозного провала.Великобритания,
г. Лондон, 1852 г.
Дела шли просто отвратительно — не сосчитать, сколько за столь невыносимый период разлуки на его голове уже успело проступить седых волос. Чонгук раздраженной и пугающей походкой рассекал раскопанную со всех сторон местность, стискивая зудящие проступившие клыки и рвущийся наружу утробный рык — он сейчас больше походил на озлобленного дикаря, чем на идеального представителя аристократического общества. На самом деле, альфа большую часть жизней был очень сдержанным и рассудительным, но в редкие моменты несправедливого, по его меркам, поражения он будто срывался с цепи, выпуская на белый свет неукротимого цербера. А главный компонент души как назло уже длительный период отсутствовал, оставляя в памяти лишь легкий флер родного запаха. На кончиках пальцев все еще искрится фантомный аромат восточного костра. Мужчина очень скучал — жалких редких писем от своего сокровища ему едва ли хватало, чтобы заполнить зияющую дыру в груди. Каждый день он с растущим безумством жаждал сорваться обратно, в свою личную пристань, седлая первую попавшуюся лошадь. Он и седлал — это уже был своеобразный ритуал, к которому местные работники привыкли: каждое утро альфа бесновался, внутреннее чутье истошно вопило «вернись», кружило голову настолько, что, даже не одевшись, тот в одной ночной рубахе в январский мороз уверенно запрыгивал в седло и тотчас устремлялся прочь. Однако после десяти минут такой сумбурной импульсивной пробежки он вспоминал, почему пошел на столь радикальные жертвы — после внутренней борьбы и противного смирения возвращался обратно на раскопки, которые в очередной раз не приносили хороших вестей. Это выводило из себя еще больше. — Леонард, прошу, скажите, что есть хоть какие-то успехи, — раздраженно выдохнул Чонгук, прикрыв глаза. — Простите, господин Чон, вынужден сообщить… — в привычной манере мямлил седовласый мужчина, что отвечал за весь процесс уже таких изнуряющих раскопок. — Увольте, — альфа выставил вперед ладонь, обтянутую перчаткой из дорогой черной кожи, не собираясь слушать очередное оправдание провала. Его провала. За год с лишним он перерыл почти весь белый свет, но так и не добился желаемых результатов. Нужная локация не находилась, а подрядчики, как бы не пытались это скрыть, за спиной шептались о сумасшествии своего заказчика. Может, оно и так — генерал сошел с ума. Да вот причину безумия дано узнать не всем. Не в силах больше сдерживать пульсирующее по венам желание, он, никого не предупредив, наконец-то в привычной манере забрался на лошадь, устремляясь вдаль. Только в этот раз с концами. Чонгук устал, просто безумно. Измотался, выдохся и сгорел дотла — ему срочно нужно увидеть любовь всех своих жизней, дабы насладиться давно покинувшим его спокойствием и умиротворением. К тому же, уж больно давно тот не получал таких драгоценных писем, отчего волнение огромной вибрацией растекалось по груди, подталкивая к горлу тошнотворный комок. Нахмурившись, он потянул поводья на себя, ускоряя своего выносливого скакуна — до Лондона был не такой уж и далекий путь, поскольку эта точка была последней на его когда-то подающей надежды поисковой карте. Честно, он бы и раньше сорвался, да вот хотелось расправиться со всем как можно скорее, дабы вернуться с хорошими вестями к своему сокровищу и подарить им долгожданный шанс на счастье. Но увы. То не приходит по щелчку пальца, зато уходит с заметной периодичностью. Альфа не знает, сколько пробыл в пути — просто мчался и мчался, не сбавляя темпа и не прерываясь даже на секундный отдых. Не жалел ни себя, ни своего скакуна — гнал на всех порах так, что из-за сильного потока ветра закладывало уши, а из глаз из-за морозных кристаллов, что кружили повсюду в вихре, текли бурным потоком слезы. Дыхание к чертям сбилось, сердце зашлось неконтролируемым глухим стуком, а в горле словно наждачкой прошлись — настолько сильно зудели стенки слизистой. Руки почему-то тоже тряслись: он в неконтролируемом волнении до скрежета кожи перчаток стискивал обледеневшую упряжь, упрямо хватаясь за прочную веревку, боясь ту в один неосторожный поворот разжать. Ближе к особняку его тело охватила трясучка, а в груди все ухнуло, словно сейчас альфе придется столкнуться с небывалой доселе бедой. Свет в особняке не горел. Резво спрыгнув с коня, даже не удосужившись того привязать, он немедленно пустился в бег, чуть ли не перепрыгивая высокие мраморные ступени — щеки то ли от мороза, то ли от волнения покраснели, а в глубоких угольных глазах читался нездоровый опасный блеск. — Господин… — в дверях появился опешивший домоуправец, но даже слова не успел вымолвить, ибо взмыленный взъерошенный альфа, не обращая ни на кого внимания, принялся оголтело шастать по комнатам особняка. — Тэ-хе-е-е-н, — громко кричал мужчина, перебегая из одного зала в другой. — Тэхен! — терпение уже было на исходе, однако светлый лик не спешил появиться в зоне видимости и развеять все летающие в воздухе тревоги. Когда с первым этажом было покончено, мужчина, отмахиваясь от пытающейся что-то промямлить прислуги, рывком взлетел по витиеватой лестнице, направляясь в спальню — единственное верное место, где должно было находиться его чудо. Грубо отворив дверь, тот статуей замер на пороге, не в силах пошевелиться — по загривку прошел липкий холод страха, а глаза ледяной чернотой уставились на пустую комнату. Та выглядела неряшливо: кровать была не заправлена, на полу были раскиданы кисточки для рисования, в углу стоял незаконченный холст, где в тусклом свете зимнего солнца виднелся какой-то странный старинный храм в лесу, а на полках неровной грудой лежали папки с эскизами. Пройдя вперед, альфа глазами наткнулся на пятна чернил, что ярким контрастом растеклись по краю белоснежного ковра. Комната выглядела так, словно ту покинули в спешке совсем недавно, но слишком много деталей свидетельствовало о том, что данное утверждение ошибочно — Чонгук все еще оставался опытным генералом, повидавшим чересчур много на своих прожитых веках. Проведя по краю натянутого полотна пальцами, он обнаружил, что краска уже покрылась тугой корочкой, значит, к той несколько месяцев не притрагивались — а столь небрежное отношение точно не в духе его сердца. Тэхен всегда доводил свои работы до конца и не принимался за исполнение, если был не уверен в скорейшем окончании. Вернувшись к ковру и присев на корточки, он также провел мозолистой подушечкой по черному пятну — сухое. — Где Тэхен? — грозно прорычал Чонгук, стискивая челюсти и, развернувшись на пятках, не вставая, уставился на домоуправа, что все это время следовал за ним. — Младший господин еще три месяца назад пожелал съехать, — громко прокашлялся дрожащий седовласый мужчина, стыдливо пряча лицо. — Что? — неверящий свист сорвался с губ. — Как это понимать? — голос сквозил диким холодом. — Причины мне неизвестны, сэр, — работник потупил глаза, просто не в силах поднять их и встретиться с презрением во взгляде напротив. — Молодой господин просил не сообщать. — Уволю всех к чертовой матери! — прокричал Чонгук и, не дожидаясь очередных оправданий, пустился в бег, вновь оказываясь во дворе и седлая бродившего неподалеку коня. В голове крутился миллион вопросов, но все они заканчивались лаконичным простым «почему?». А ведь внутреннее ядро интуиции так и колебалось в беспокойстве последние месяцы, зудило и звенело — что-то точно произошло, а он даже и не заметил. Какой бы сложный характер не был у его мужа, тот никогда не позволял себе выходящие за грани вольности, которые заставляли бы действительно серьезно волноваться. Преодолев путь длиной в двадцать минут за рекордные восемь, он резко затормозил у небольшого поместья, где раньше проживал Тэхен — здесь последний раз они и виделись. Мужчина так спешил, что чуть прямо на коне и не ворвался в дом — но его спесь быстро сбила витающая в воздухе мрачная атмосфера леденящего одиночества и пустоты. — Господи, — шепот растворился в очередном порыве ветра, а дрожащая ладонь со всей силы начала дергать обледеневшую ручку двери, которая все никак не поддавалась. Альфа был потерян и напуган. Тэхен никогда не запирал двери при прислуге. — Я сейчас к чертям собачьим сорву эту адскую дверь с петель, если мне ее никто не откроет! — Чонгук гневался, в ярости сотрясая теряющую прочность преграду, совершенно не обращая внимания на столпившуюся позади кучку зевак, с сожалением и настороженностью оглядывающую его. Вдруг генерал отпрянул, как только с той стороны послышался тихий торопливый скрежет половиц и судорожные неосторожные движения затвора. Секунда, и дверь с противным коротким скрипом отворилась, являя взору, нет, далеко не его мужа, а какую-то незнакомую напуганную старушку, что лишь сильнее куталась в шаль от пробегающего сквозняка и глядела своими большими мудрыми глазами сквозь толстое стекло очков. — В-вы к-кто? — охрипшим голосом промямлила пожилая дама, плотно прижимаясь к дверному косяку, заслоняя обзор на пространство за спиной. — Издеваетесь? — грубо процедил Чонгук, сверкая недобрым взглядом. В любое другое время он бы самолично ударил себя по языку за столь нелестный тон по отношению к видавшей жизнь женщине, однако сейчас разум мужчины был затуманен одной конкретной целью — Тэхеном. — Н-нет, — та сжалась, словно становясь в пять раз меньше, явно желая спрятаться подальше от давящей ауры гневающегося господина. — Тогда какого черта вы все еще здесь стоите? — Чонгук властно наступал, угрожающе нависая над потерянной старушкой. — Где Ким Тэхен и почему я все еще его не вижу?! Женщина сразу поменялась в лице, на котором сейчас застыло глубокое сожаление, синяя печаль и, кажется, осознание — в потускневших зрачках наконец-то проскользнуло какое-то пытливое понимание, сменившееся еще большей, теперь уже черной глубокой грустью. — Вы Чон Чонгук? — опустив всякие статусы, та поджала сухие губы и склонила голову, отводя взгляд. — Он самый, — альфа сглотнул, а по спине пробежались колючие мурашки. — В чем дело? Кто-нибудь позовет мне моего жениха? — тот попытался заглянуть в проход, но покрытая морщинами рука робко коснулась его напряженного плеча и по-отечески огладила, словно стараясь заранее успокоить. Но Чонгука не надо успокаивать — просто дайте ему его омегу. Его дражайшее сердце. — Чонгук, вы… — та говорила очень тихо, практически на грани слышимости. — Вы присядьте, — она шире отворила дверь и аккуратно потянула альфу за рукав, стараясь усадить того на пуф. Но Чонгук никогда не отличался терпением, особенно когда дело касалось Тэхена: он мягко, но тем не менее очень быстро освободил руку от слабой хватки, уверенными шагами направляясь в спальню, что также находилась на втором этаже — омега обожал создавать очередные живописные шедевры на открытых балконах, поэтому неизменно, когда дело касалось проживания, выбирал себе спальни на вторых и третьих этажах. Однако пока альфа спешно рассекал просторные коридоры, угольный взор с ужасом подмечал опустевшие и потускневшие комнаты — там, где раньше даже в малейшем уголке плескалось озорство, теперь застыла пугающая звенящая тишина. Будто жизнь покинула стены дома. Сердце вновь шумно забилось: Чонгуку казалось, его глухие удары были слышны даже в другом конце особняка — так громко оно звучало в мертвенной глади. Руки и ноги налились свинцом, отчего те стали дрожать, а в голове стоял густой туман, пропитанный едким страхом и паникой. Похолодевшие, липкие от пота пальцы судорожно вцепились в дверную ручку, с силой ту открывая. Лицо обдало обрывистым сквозняком, но щеки потеплели от охватившего душу жара разочарования — личная спальня встретила таким же холодом и серостью. Но здесь зияющее одиночество ощущалось еще хуже: комната была идеально убрана, что совершенно несвойственно творческой натуре Тэхена, на картины небрежно накинули белоснежные простыни, коего варварства омега никогда не делал — слишком ревностно и любовно относился к своим трудам, чтобы те пылились за тряпками, а зеркало и вовсе было задвинуто шкафом. Запаха костра и вовсе не ощущалось. — Неужели он в студии? — Чонгук цеплялся за бесследно ускользающую от него надежду, пытаясь отыскать хотя бы один положительный вариант истории. — Господин, — подоспевшая за ним старушка встала рядом, еще даже не отдышавшись, оглянула быстрым тусклым взглядом комнату. — Вы не найдете хозяина в студии, — та вновь поджала губы, отчего под конец предложение смазалось. — А где? — не унимался альфа, слегка безумными глазами сканируя такое непривычно искусственное пространство. — И какого черта вы повесили это дурацкое тряпье на шедевры? — генерал уверенным шагом пересек оставшееся расстояние до стендов, сдергивая ненавистную запылившуюся ткань с полотен, с удивлением обнаружив несколько неготовых работ. — Как вы посмели, они же еще не закончены! — гневно пробасил тот, взволнованно оглядывая как всегда прекрасную незавершенность. — Тэхен будет очень недоволен. Антрацитовые очи внимательно изучали каждое расписанное полотно: вот тут изображен странной формы милый пузатый чайник, из носика которого шел тонкими струйками пар, а рядом лежала стопка белоснежной, чуть оборванной на краях бумаги для писем, подвязанная плетеной жесткой веревкой; здесь вот стоял небольшой портрет самого Чонгука, правда, совсем сырой — было четко видно блеклую разлиновку карандаша, однако глубокий заволоченный чернотой взгляд был проработан очень детально, словно художник слишком долго уделял внимание одной конкретной точке; а дальше шла самая большая и, на удивление, самая полная и законченная работа — на ней разлился невероятной красоты пейзаж, пестрящий зелеными, нежно-персиковыми и голубыми оттенками. Такая необычная композиция сразу забрала все внимание на себя: на фоне слегка смазанными пятнами предстал то ли храм, то ли его полуразрушенные останки, то ли вообще какая-то дамба, то ли стена крепости, на которой раскинулись невнятные узоры, напоминающие наскальную письменность древних людей. Ближе к центру стягивалось кристально чистое небольшое озеро, на мягких волнах которого игриво танцевали солнечные зайчики, перетягивающие первое внимание на себя. Но вот следующая деталь, словно специально созданная исключительно для внимательных созерцателей, заставила мышцы живота напряженно сжаться, а рот наполниться тошнотворной сухостью. Ближе к правому нижнему углу располагалась небольшая, тоже старая, но очень даже чудесная и привлекательная беседка, что была сделана, кажется, из белого камня — колонны той были увиты зеленью, а круглая выпуклая крыша бросала тень на растущую рядом высокую траву. Однако самое интересное вот что: с одной стороны от беседки прямо в воду спускались ступеньки, хотя рядом и находился песчаный берег, а на тех самых ступеньках, свесив ноги в воду, сидели две человеческие фигуры. Одежды на них были странные, слишком диковинные, таких Чонгук не видел ни в одном прожитом столетии — люди, облаченные в бело-черные одеяния, словно сговорившись, образами дополняли друг друга. В самой беседке был детально прорисован цветной ковер или покрывало — такое оформление альфа тоже видел впервые. А на чудной ткани нечеткими линиями виднелись очертания разных яств: двое точно наслаждались пикником. Хотя стоило мужчине податься ближе, чуть ли не носом утыкаясь в слой краски, тот сразу же безошибочно узнал в изображенном человеке любимое родное лицо — здесь Тэхен широко улыбался, все так же, как и всегда, смотря на Чонгука, что тоже не сдерживался и украшал маленькое таинство своей треугольной, детской для его грозного вида улыбкой. Картина словно открывала двери в несуществующую реальность, какой-то воображаемый мир, к которому безумно хотелось прикоснуться. Такое далекое желаемое будущее. — Господин, это тяжело принять, и, честно говоря, я даже не представляю, какой это для вас удар, — приятный миг разрушил приглушенный голос все еще стоящей неподалеку пожилой женщины. — Но вы должны уже все узнать. — Узнать что? — Ким Тэхен больше не появится ни в вашем доме, ни в мастерской, ни здесь и ни где-либо еще, — старушка отвела взгляд, — потому что Ким Тэхена больше нет. Вот уже как два месяца он умер, — та запнулась и с хрипом добавила: — от неизлечимой болезни легких, — альфа не был уверен, но кажется, сквозь заложенные уши слышал всхлип. — Поговаривают, то был рак. — Нет, — мужчина продолжал отрицать, — нет-нет, вы говорите какой-то абсурд. Генерал, как заведенный солдатик, начал усердно качать головой из стороны в сторону, не переставая отнекиваться от накрывшей с головой суровой несправедливой реальности. На побледневших щеках влажным страданием рассыпались слезы, ручьем стекая по подбородку и капая на пушистый прикроватный ковер. Руки тряслись, мышцы сокращались в пульсирующем спазме, а губы посинели, словно вот-вот — и альфу хватит припадок. Человек не может быть готов к смерти, сколько бы та его не навещала прежде. Не в первый раз их разлучает злой необратимый рок, но в первый — так несправедливо, болезненно и мучительно. Теперь едкие слова внутреннего голоса натурально разъедали изнутри, изводили криком осуждения. «Зачем ты его оставил?» «Ты никчемный муж.» «Виноват в этом только ты.» «Ты.» Сейчас до падшего безумия хотелось разодрать себе грудину прямо так, охладевшими пальцами, и вырвать тлеющее сердце — да вот незадача, то рассыпалось на части еще два месяца назад. Теперь там лишь одинокая пустота, что будет еще больше разрастаться. Пока дни альфы вновь не будут сочтены. — Он просил передать вам это, когда вернетесь, — Чонгук перевел туманный взор на трясущуюся руку, держащую слегка помятый на углах крафтовый конверт. — И сказать, что он просит прощения за свой уход. Старушка, дождавшись слабой реакции мужчины, что заторможенно забрал протянутую вещь, глядя на ту как на проказу, тактично удалилась, прикрыв за собой дверь. Понимала, что падение сильного человека должен видеть лишь он сам. Не стала наседать на разбитую душу, дала возможность свыкнуться с потерей. Любовь всегда труднее отпускать, женщина сама не понаслышке знает. Стольких схоронила. А там, за тонкой промозглой стеной, сыпалась на части молодая пылающая душа, разрываясь на незримые атомы — Чонгук больше не сдерживал истерику, выпуская разрушительную силу на волю. Мужчина, как чувствующий близкую кончину зверь, беспокойно метался по комнате, срывая с сохранивших фантомные касания омеги вещей раздражающие тряпки. Он кричал до зуда в глотке, надрывая голосовые связки, разбивал о стены обветренные костяшки, пачкая кровью местами потертые стены. Он тлел на глазах, заживо сгорая в бурлящем котле кислой скорби. Выпустив первый пар, генерал, словно вспомнив о своей военной выдержке, до лопнувшей пленки стиснул зубами губу, слабо выдыхая через заложенный нос, и открыл скупой на оформление конверт, сначала доставая оттуда пожелтевший листок бумаги. Развернув, при первом же взгляде сразу узнал родной каллиграфический почерк, на долю секунды согревший внутренний мороз. «Дорогой господин Чон, я сейчас нахожусь в крайне взбудораженном состоянии, поэтому по своей любимой привычке начинаю свою маленькую исповедь с таких вычурных слов. Вероятно, данным способом мне просто легче переносить невозможность увидеть тебя — даже не знаю, что убивает мой организм больше, болезнь или твое отсутствие. Думаю, все-таки последнее. Однако не подумай, моя душа, я страдал не из-за твоих решений, я страдал из-за своих принципов. Я просто не в состоянии был тебе сообщить о своей скорой кончине — хотел, чтобы хотя бы один из нас пожил счастливо подольше. В нашу последнюю встречу ты так сиял, что мой язык просто не повернулся подать хотя бы хлипкий намек: твой прозорливый ум с легкостью бы нашел подвох и виртуозно раскусил бы столь крупную ложь. Прости, мой мужчина, я подарил нашим узам много лжи, но, как ты там говорил? Все это ради тебя, ради нас. Увы, пришлось разбиться еще одному сердцу. Но я искренне надеюсь и верю, что ты спустя время сможешь пережить все это и заново склеить свою жизнь. Возможно, твою Лондонскую ночь осветит новая душа. Хотя, чего греха таить, в таком случае мой ворчливый неугомонный дух будет портить вам сон, скрипя половицами и роняя в комендантские часы самые старинные чашки сервиза с верхних полок. Но, если ты будешь счастлив, так уж и быть, я постараюсь пакостить не так часто. Думаю, сейчас вы, важный серьезный господин, сидите где-нибудь на полу, не соответствуя своему статусу, рыдая в три ручья, пока читаете мои глупые сумбурные мысли. Увы и ах, я все еще не научился быть серьезным и, пожалуй, не научусь и в следующей жизни. Возможно, все будет еще хуже, и от моей несносности и ворчливости ты наконец-то сойдешь с ума. Зато так, скорее всего, меня будет любить еще проще. Смысла у этого письма так же мало, как и свободного места в моей мастерской, ты ведь знаешь, я терпеть не могу прощания — те всегда приносят с собой боль. Однако я не хотел уходить бесследно, оставляя тебя без своего глупого монолога. Представь, что сейчас мой неупокоенный призрак стоит за твоей спиной, невесомо гладит плечи и недовольно причитает из-за твоих слез. Прости, что не подарил при встрече нежную улыбку. Но обещаю, я обязательно верну сполна должок, если все-таки окажется, что загробного мира и в помине не было, и вместо него моя душа обретет новую оболочку. Надеюсь, я буду таким же красивым, умным и талантливым — не хотелось бы тебя встретить противной брюзгой. Хотя кого я пытаюсь вновь обмануть, я обязательно буду сквернословить и упираться, но ты, будь добр, получи мое доверие снова. И если придет наше счастливое время, отдай мне это кольцо вновь (я положу то на дно конверта). Даю слово, в следующий раз постараюсь не тратить твои нервы и согласиться сразу. Ах, и да, сбереги мои работы, но ни за что их не выставляй! Эту незаконченность я позволю лицезреть лишь тебе. Что ж, думаю, теперь придется прощаться. Ох, а сейчас что-то мокрое поползло и по моему лицу. Пожалуйста, найди меня еще раз. Бесконечно люблю, Уголек. Твой несносный несостоявшийся муж.» Чонгук не ожидал умереть так скоро. Как только закончилось письмо, кажется, у альфы закончилась жизнь. Мужчина знал, что их счастливый конец требует слишком больших пережитых страданий, но не думал, что те будут настолько безжалостными и невыносимыми. С пересохших губ сорвался надрывный хриплый выдох, а перед глазами, казалось, и вовсе потемнело. Сил на рыдания уже не осталось, однако те немыми стонами растекались по организму, содрогая истощенное тело. Дрожащие пальцы, долго не попадая в отверстие, в конце концов умудрились подцепить тонкое обручальное кольцо, бережно заворачивая то в платок и убирая под самое сердце на сохранение. Вдруг Чонгук разразился мокрым громким кашлем, что больно сковал легкие — по инерции подставив ладонь, как только закончился приступ, тот выплюнул яркий кровавый сгусток. — Обещаю, сердце, мы скоро опять встретимся, — прохрипел опустошенный генерал, заходясь в очередном приступе кашля.***
— Упакуйте это, — мужчина совсем слабо махнул рукой в сторону огромной очереди из самых причудливых и разнообразных вещей. — Как только вам придет анонимное письмо с печатью Чон, отправьте вещи по новому адресу, — Чонгук безразлично натягивал перчатки, уже направляясь к выходу. — Ах да, — тот на долю секунды задержался у порога, слегка повернув голову вбок, — не забудьте вписать в семейный реестр новые данные. Дождавшись молчаливого смиренного кивка, он, не показывая накатившей усталости, вышел за дверь, впуская в помещение холодный ветер молодой весны. Мужчина чувствовал, что с каждой минутой его состояние ухудшалось, поэтому не стал медлить — к тому же, работники семьи Чон отбирались годами, как правило, передавая важные обязанности дальше по роду. Генерал не знал, какой интервал пройдет до следующего перерождения, поэтому для сохранности ценностей очень даже хорошо подстраховался, лично находя преданных и ответственных людей, даже, можно сказать, целые их династии. Тем позволялось проживать на территориях, находящихся во владениях Чон, однако все было небезвозмездно — в их прямые задачи входила вся документация, сохранение и уборка. Уходили те только в и так понятном случае: когда альфа перерождался и достигал юридически зрелого возраста, чтобы вернуть свое имущество. И вот сейчас вновь пришло время проститься с землей. Он умирал. Впрочем, как и все разы до этого: просто сейчас более изощренно и мучительно. Казалось, болезнь всласть с ним наигралась — на протяжении года его терзала вечная слабость, ломающая кости, вечерняя лихорадка, что часто захаживала вместе со своей парой — бессоницей, и хриплый царапающий кашель с кровью, что с каждым приступом темнела на пару оттенков. Неужели так же мучался и Тэхен? Об этом не хотелось думать, но он думал — нескончаемо, долго и изнуряюще, доводя и так увядающий организм до точки невозврата. Однако Чонгук понимал, что раньше упокоиться нельзя, таков закон осевшего на их молодых плечах проклятья. Хотя, если уж говорить откровенно, дай ему выбор — он все равно проживет каждую минуту боли, ни за что не размениваясь на облегчение. То возможно лишь с теплым сердцем под боком. Выйдя из просторной кареты, генерал, слегка пошатываясь, оперся на черную дубовую трость — последнее время передвигаться можно было лишь так. Откровенно говоря, альфа не любил показывать свою слабость, особенно при посторонних, поэтому значительную часть времени игнорировал столь полезный аксессуар. Но тут ситуация была уникальная, поэтому не терпела фальши и притворства. Он пришел увидеться с Тэхеном. Вернее, с холодным серым надгробием, что никак не выделялось на фоне таких же других. За прошедший год он так и не смог решиться посетить его могилу — слишком травмирующее для уязвленного сознания событие. Однако умереть тот пожелал здесь, вместе с похороненной частичкой своей жизни. — Ну, здравствуй, золотце, — альфа слабо улыбнулся и закашлялся, неуверенно опираясь на холодный выступ. Переждав приступ, он, не обращая внимания на промозглую влажную почву, прямо в дорогом черном костюме пал на колени, обхватывая ладонями бездушную плиту. На той было лишь блеклое очертание имени и совсем миниатюрная сноска с датой смерти — никаких вычурностей или излишеств. Омега, несмотря на любовь к высоким благам, никогда не отличался скупостью, жадностью и тщеславием: в нем была какая-то своя, особая, отдельная простота. Он не стремился быть выше других. Сейчас, глядя на серый монумент, генерал опять не сдержал слез — в этот раз тихих, сожалеющих и скучающих. Черная дымка в зрачках совсем растеряла оттенки, облачаясь в блеклую траурную фату — мужчина почти слепо хватался за лишенный души камень, сквозь зубы всхлипывая. — Прости, что оставил, — реки проливались из глаз, а на кончиках пальцев уже дотлевали последние силы, — молю, прости. Он не переставал себя корить — альфе казалось, что по его вине и только их счастье все никак не могло состояться. Проклятия, злые люди и неизбежный рок — все это отходило на задний план, потухая в тени костра терзаний. — Обещаю, у нас получится, — шептал он посиневшими губами, — обязательно, — альфа прикрыл уставшие веки, прижимаясь лбом к холодной плите. На секунду его лихорадочному сознанию померещились теплые, такие знакомые и любимые руки, что ласково обняли в безмолвной поддержке. Словно, как и тогда, давали взаимную клятву — все обязательно получится. Глаза нещадно слипались, тело слабело, а сердце замедлялось: каждый новый вдох давался тяжелее, но вместе с тем, несомненно, легче — ядовитые мысли улетучились, пеплом развеялись, а на тлеющих опилках появился первый проблеск неугасаемой веры. Чонгук умирал с надеждой.***
США, Калифорния,
г. Реддинг, 2023 г.
— Чонгук, — бархатистый голос будто пение менестрелей красивой мелодией касался чувствительного слуха, пробуждая сознание. — Чонгук-а, давай вставай, — песня превратилась в приятный шепот. — Чонгук, блять! — раздался резкий крик, отчего заспанный, еще до конца не проснувшийся альфа высоко подскочил на месте, больно ударяясь макушкой о спинку переднего сидения. Вот и рассеялся мираж. Еле продрав глаза, тот немного ошалело уставился на озорно улыбающегося омегу. Тэхен выглядел бодрым и полным жизненных сил — парень светился, как самая яркая новогодняя игрушка, вовсю сверкая белыми зубами. Блондинистые волосы небрежно спадали на лицо, закрывая обзор на раскосый, по-доброму глумливый взгляд, что с прищуром сканировал помятый видок альфы. Конечно, кое-кто ведь на нем очень удачно ерзал всю поездку. — Ты похож на взбудораженную сову, — омега не удержался и прыснул, да так, что все студенты, уже выходящие из теплого салона автобуса, разом обернулись. — А чего лупы выставили? Идите, куда шли! — гордо задрав нос, Тэхен вновь вернул внимание своему альфе, больше не обращая взора на чужие недоуменные взгляды и тихие смешки. — Да, твоим эпитетам любой греческий философ позавидует, — наконец найдясь в пространстве, Чонгук до хруста в позвоночнике вытянулся, а затем неожиданно бодро подскочил, приблизившись вплотную к опешившему Тэхену, сразу же обхватывая хрупкую даже в оверсайз-ветровке талию и притягивая ближе к себе, так, что слегка продрогшие от дождливой погоды носы тесно соприкоснулись кончиками. — Никому даже в голову не придет назвать грозного сильного альфу так, кроме тебя, — он успел заметить совсем бледный розовый румянец на щеках, который, впрочем, очень быстро улетучился. Его прекрасный муж даже с собственным телом упрям. — Ты-то грозный? — парень рассмеялся, принимая правила игры, и в ответ обвил руками чужой крепкий торс, притираясь к разгоряченному телу ближе. — О, ну конечно, кто бы сомневался, — Чонгук смиренно, но чисто для вредности закатил глаза, слегка отстраняясь и оставляя легкий быстрый поцелуй на чужой переносице, впрочем, сразу же обратно возвращаясь в тесное положение. — Ты ни во что не ставишь мой авторитет, — беззлобно ворчал альфа, потираясь кончиком носа о чужой, по-детски заигрывая. — Неправда, твой авторитет стоит бок о бок рядом с моим, — искренне поделился Тэхен. — Просто я слишком люблю экспериментировать с прозвищами. — М, и что у тебя имеется в арсенале? — он уперся лбом в чужой, опаляя горячим сбитым дыханием соблазнительно приоткрытые губы. — Хм, — тот перевел взгляд на откровенно подбивающий на грех язык, что неторопливо игрался с нижней губой. — Например, Уголек. — Почему? — глаза Чонгука сразу же загорелись чересчур пылким интересом. — Я обязательно скажу, но не сейчас, — омега утонченной кистью зарылся в мягкие черные пряди и притянул ближе за затылок, чтобы ни одного лишнего миллиметра между ними не осталось. — Сейчас я хочу поцелуй. — Слушаюсь и повинуюсь, сердце мое, — альфа больше не медлил, со вкусом и желанием впиваясь в сладкие уста, слизывая с тех легкую приторность. Это не первый и не последний их поцелуй — один из многих. Но такой мягкий, спокойный и тягучий, как патока, что и вовсе не хотелось отрываться — вовек бы застыли, не отлипая друг от друга. Тэхен тихо постанывал, обвив правой ногой бедро альфы, притянул еще ближе, хотя, казалось бы, куда еще-то — и так места не осталось. Но магнитное притяжение двух частиц одной души не в силах остановить, оттого руки на пару с другими частями тела творили совершенно дикие вещи. Как, однако, все быстро меняется: раньше омега был тем самым недовольным человеком, что, смотря на счастливые парочки, зажимающиеся во всевозможных публичных местах, очень долго и нудно ворчал, а теперь вот сам является частью бесячих всех вокруг неразлучников. Кстати, о всех вокруг. — Эй, бесстыдники, хватит зажиматься, иначе вы доведете мое разбитое одинокое сердце до инфаркта! — по сиденью рябью прошелся громкий сильный удар, рассеивая вибрацию по всем рядам кресел — слава богу, водитель вышел покурить, иначе Зак сейчас бы накликал беду не только на себя, но и на них. — Оно бы не было «разбитым и одиноким», — пришлось отстраниться, и парень, кривляясь, в воздухе показал кавычки, — если бы чья-то заносчивая задница не бегала от очень терпеливого воздыхателя, — Тэхен вздохнул и переплел пальцы с соседней, согревающей не только тело, но и душу рукой, плотно сжимая ладонь. — Так, Ким Тэхен, вот не посмотрю на то, что ты мой друг, и как… — Зак шутливо замахнулся, но, встретив предупреждающий опасный взгляд антрацитовых глаз, тут же нелепо убрал кулак, вместо этого начиная чесать собственный затылок. — Кхм, пойдемте, короче, там уже только нас ждут, — альфа натянуто улыбнулся и быстренько спрыгнул со ступенек, уходя чуть вперед. — И чего это он? — Тэхен недоуменно уставился на удаляющуюся фигуру друга. — Дела сердечные — они такие, знаешь, непредсказуемые, — тот с плохо скрываемой улыбкой окинул любимый сердцу лик, умалчивая о своей маленькой вольности, и потянул расслабленного парня вперед, нагонять группу. Ох, Ким Тэхен, ты даже не представляешь, в кого вляпался.***
С самого утра Чонгук не в силах был усидеть на месте, взволнованно метаясь по пустующей палатке. Стоило вчера студентам добраться до базы, как те, словно и не отдыхали вовсе, быстро попадали по кроватям, пропуская ужин. Одна лишь Саманта строгим коршуном порхала по всей территории, внимательно изучала местность на наличие хоть малейших промахов. Но, слава высшим силам, за время их отсутствия ничего криминального не случилось. Альфа на пару с Кимом тоже без зазрения совести завалился на не такую мягкую, как в отеле, но все еще удобную перину, переплетая руки. Совсем сдвинуть спальные места Ким отказался, ссылаясь на стеснение членов команды. Ага, как же, тех самых членов, что практически и не появлялись в палатке? Бог только знал, где все шлялись. Честно говоря, мужчина ни на кого не обращал внимания помимо своего боевого сокровища. Так прохладная осенняя ночь сменилась лучистым свежим днем. Практиканты и исследователи словно мухи повылезали из своих сонных царств, подтягиваясь на раннюю нежеланную тренировку. Чонгук же впервые за все время пребывания воспользовался своими привилегиями, виртуозно отлынивая от общих студенческих дел. Тэхена тот каким-то чудом умудрился заболтать и мягко вытолкнуть из их временного жилища, а сам же остался внутри, теперь уже хмуро восседая на мягком прикроватном коврике. И вот сейчас Чонгук вел глубокие мыслительные процессы — и нет, он совершенно не запаривался над ходом раскопок, тут было кое-что посерьезней. Как устроить свидание в чертовом лесу. Шишка, так сказать, уже дымилась. И, о господи, не в плане секса — генералу до жути хотелось сделать срочную внезапную приятность для своего властителя. Не мог даже и дня больше ждать, в голове безумно зудела мысль о свидании — настоящем, красивом и правильном. Их история терниста и непроста — слишком уж часто пара переживала тяжелые события, оставляющие болезненный отпечаток. Чего уж там, даже их первая история знакомства началась с драки: помнится, тогда альфа ушел с героическим фингалом и вывихнутым запястьем. Но и на тот момент будущий император тоже не отделался легкими травмами: у того была ушиблена лодыжка и сломан палец. Да, романтично, ничего не скажешь. Чонгук встряхнул головой — насколько бы не было приятно погружаться в дорогие душе воспоминания, сейчас стоило сконцентрироваться на текущей реальности. В голову неожиданно пришла пусть и банальная, но, на его взгляд, очень милая идея. Не дожидаясь какого-либо удобного момента, альфа резво вскочил на ноги, захватив большой рюкзак цвета хаки, наспех накинул на плечи тонкую ветровку, не забыв взять в руки большой красный плед в клетку, и быстро выбежал из палатки. В этот раз все должно быть правильно.***
— Знаешь, иногда твоя загадочность меня пугает, — голос так и сквозил скептицизмом, но, тем не менее, говорящий так и продолжал следовать за мужчиной, крепко сжимая его руку. — Зато какие эмоции, — Чонгук даже не обернулся, однако омега и без визуального контакта четко мог представить чужую игру бровей и легкую ухмылку. Честно, Тэхен был слегка обескуражен и приятно удивлен, когда на него мощным ураганом обрушилась крепкая тушка альфы, бесстыдно отвлекая от составления отчетов — шли, по сути, последние дни практики, поэтому омега уединился под большим деревом рядом с площадкой для костра, обложившись со всех сторон бумажками. Он планировал как минимум до полдника не отвлекаться и сразу же разобраться со всей пыльной и нудной работой: хотелось бы выделить время и на отдых, ведь неописуемая красота природных просторов настолько будоражила эстетическое сознание парня, что он считал настоящим грехом пренебрегать времяпрепровождением на свежем воздухе. Однако его четко расписанный план без зазрения совести нарушили, хотя не сказать, что Тэхен был против. Альфа не проронил и слова, просто взял своими сильными жилистыми руками и закинул ворчащего омегу на плечо, унося того в сторону палатки собираться. Никакие возражения и аргументы не принимались, поэтому парень быстро сдался, беспрекословно подчиняясь и выполняя все заботливые просьбы. Он был весь в предвкушении — наблюдать альфу таким заведенным, ярким и нетерпеливым как-то непривычно, оттого дальнейшие события еще больше будоражили. Честно говоря, местность была хоть и знакомая, но парень словно видел ту впервые: за каких-то пару жалких дней отсутствия природа полностью сменила имидж, примеряя на себя новое пестрое одеяние. Весь лес окрасился в бордовые, ярко-оранжевые и золотистые оттенки, не забывая накинуть на свои бронзовые плечи флер уюта и загадочности. Тэхен бы поразился столь необычной смене атмосферы, однако и до него в свое время успели дойти слухи о местной аномалии, поэтому чересчур шокированного состояния и не было — хотя отрицать не стоит, удивиться омега сумел. Несмотря на быстрое наступление настоящей осенней поры, погода стояла просто превосходная: в меру тепло, лучи солнца приятно грели загорелые щеки, а слабый приятный ветерок игриво перебирал слегка вьющиеся локоны. Но под вечер уже становилось заметно прохладно, поэтому пара взяла с собой легкие куртки, дабы точно уж не простыть. Тэхен с интересом изучал преобразившиеся виды, стараясь все-таки вспомнить путь, однако мысли так и не хотели адекватно циркулировать в голове. Все же гормоны еще до конца не стабилизировались, хотя рядом с альфой раньше адский период стало гораздо легче переносить. В общем и целом, он чувствовал себя вполне даже отлично, не считая легкой туманности в сознании и еле заметной дрожи в теле. Ох, ну да, еще безумный тактильный голод. Тэхен, если уж не врать, сдерживался только лишь благодаря божьей помощи — человека напротив хотелось до зуда в конечностях, скрипа зубов и сумасшедших крайностей. Омега представлял, как прижмется к сильному крепкому телу, проведет кончиками пальцев по наверняка горячей гладкой коже, с приятной грубостью вцепится в шелковые угольные пряди и ощутимо сожмет те. Он горел желанием вновь почувствовать нежные уверенные касания, слиться тягучим поцелуем и раствориться в обоюдной похоти. Тем не менее, омега сдерживался — не хотелось отпугивать альфу своей прытью. К тому же, сейчас последний точно думал о чем-то светлом и романтичом, явно витая где-то в сахарных облаках: это было видно по расслабленным движениям, то и дело возникающей на лице улыбке и странным коротким мотаниям головы, которые Чонгук старался контролировать, хоть и получалось откровенно плохо. Тот был воодушевлен и нетерпелив, что все еще безумно удивляло. Дело в том, что омега и подумать не мог, что характер его верного воздыхателя окажется таким мягким и нежным — первое время тот казался весьма грозным, напористым, чересчур самоуверенным и беспринципным. Однако чем ближе тот подкрадывался к Тэхену, тем сильнее раскрывалась его многогранная личность, являя лишь янтарному взору весьма милые и хрупкие черты. Да, альфа все еще оставался «большим и страшным», но со своей второй половинкой он словно снимал все накопленные за жизнь маски, без опаски показывая девственно чистую натуру. Такого Чонгука хотелось еще больше. — Ты как? — альфа наконец-то обернулся и остановился на месте, теперь уже взяв обе руки омеги в свои ладони. — Все хорошо, — Тэхен облизнулся и принялся оглядывать территорию на признаки узнаваемости, но все безуспешно. — Где мы? — не став медлить, поинтересовался омега. — Не помнишь? — Чонгук игриво склонил голову, но увидев отрицание на родном лице, тут же поспешил выдать все секреты: — Смотри, — он отошел, а за его спиной оказался круглый, отделанный деревянной конструкцией вход, ведущий куда-то вглубь земли. — Это?.. — смутная догадка промелькнула в сознании, но хотелось убедиться в точности своих мыслей. — Да, — коротко и ясно, — его укрепили, чтобы больше не было обвалов, — альфа указал на деревянные лакированные доски, — пойдем, — тот закусил губу и поспешил взять возлюбленного за запястье, ненавязчиво, но настойчиво потянув в сторону. — Стой, а разве мы не помешаем работе? — Тэхен беспрекословно следовал за мужчиной, однако, все-таки вспомнив о так-то еще незавершенной для многих практике, немного неуверенно сжал рукав чужой ветровки. — Увидишь, — Чонгук лукаво усмехнулся и уверенными широкими шагами направился по теперь освещенному стационарными бледными лампами коридору, ведя за собой удивленного возлюбленного. Тэхен жадно разглядывал явные изменения: в случайно обнаруженное место тот не возвращался еще ни разу и, честно говоря, хоть и думал об этом, но даже не надеялся — на уже обустроенные объекты без сопровождения допуск не выдавался, да и за каждой волной студентов закреплялись новые территории, поэтому, чтобы ничего не спутать и, не дай бог, не уничтожить, за посещением строго следили. Поэтому Тэхен не постесняется и скажет прямо — сейчас он в ахуе. Челюсть омеги чуть не встретилась с твердой почвой, а глаза почти что вылезли из орбит — стоило паре выйти из длинного туннеля, как перед ними открылась просто сказочная картина, которой впору в сказках существовать, а не наяву. — К-как?.. — парень аж заикнулся, не в силах вымолвить что-то посуразнее. — Ну, не зря же я дружу с Самантой, — Чонгук хмыкнул и, напоследок огладив чужие плечи, как самый настоящий джентльмен подал свою ладонь в приглашающем жесте, подводя омегу к настоящему сну наяву. Ореховые зрачки не могли насытиться волшебной картиной: во-первых, вся местность была нетронутой и вычищенной, словно здесь никогда и не проводились хоть какие-то исследовательские работы, поэтому складывалось ощущение, будто и не было столь долгого перерыва, точно эти двое только вчера наслаждались здешней атмосферой; во-вторых, яркие солнечные лучи золотым мерцанием подсвечивали пышную, на удивление зеленую растительность, придавая видам охровое напыление, а кристально чистый водоем все также бликами приковывал внимание. Но все это — не самые удивительные вещи. Подойдя ближе к той самой каменной крытой беседке, глаза чуть ли не наполнились трогательными слезами: на полу расстелен мягкий на вид плотный клетчатый плед, который полнился разнообразными яствами, начиная от простых легких фруктов, заканчивая мясной нарезкой и бутылкой красного вина. В самой середине лежал красивый пышный букет из полевых цветов, а по бокам вдоль резных колонн кругом лежали маленькие миленькие бежевые подушки, которые Тэхен точно видел в их палатке. — Боже, это прекрасно… — омега был заворожен и нисколько не скрывал своего яркого восторга, — Для меня еще никто такого не делал. — Я рад быть первым, — Чонгук подошел и поцеловал свою частичку души в румяную щеку, — и последним, — добавил с присущим лукавством. Но Тэхен даже не заартачился, лишь с улыбкой принимая все условия — он, конечно же, был не против таких обстоятельств. Сердце так и кричало. Чонгук его первый и последний. — Давай присаживайся, — альфа с настойчивой мягкостью надавил на нежные плечи, сразу же подкладывая подушку. Дальше время они проводили весьма спокойно, но интересно: без остановки разговаривали обо всем на свете, иногда прерываясь на мирную тишину, растягивая, пили вино, а также с удовольствием вкушали свежие продукты — Тэхен так вообще, с особым наслаждением накинулся на персики, ревностно съедая абсолютно все. Он даже не заботился об аккуратности — липкий сок стекал по подбородку, пачкая хлопковую футболку. Облизывая пальцы, полностью откинув этикет, он лукаво наблюдал за Чонгуком, что уже целую минуту откровенно залипал на устроенном омегой беспорядке, с жадностью поглощая новые движения языком. Омега неприкрыто провоцировал, так и желая повернуть ход их свидания в более пикантную атмосферу. Романтика может и подождать. Парень всегда был смелым, поэтому, перестав растягивать резину, тот пододвинулся ближе, плотно соприкасаясь коленями, отчего обстановка начала стремительно накаляться. Чонгук хищно, с прищуром оглядывал чужую шаловливую кисть, что легла на обтянутое грубой джинсой бедро и заскользила вверх, аккуратно пробираясь к ремню. В воздухе обострились оттенки восточных специй, что настойчиво тянули свои удушающие руки в сторону такого же усиленного запаха бумажной свежести, начиная свой медленный танец страсти. — Поцелуй меня, — горячее откровение сорвалось с красивых, блестящих от персикового сока полных коралловых губ, что выжидающе распахнулись, так и жаждая мягких приторных ласк. — Но мы обязательно сходим на настоящее свидание, — предупредил Чонгук, руками обвивая чужую хрупкую талию, с которой целый день не сводил глаз. Впрочем, как и с любой другой соблазнительной части тела. — Миллион свиданий, — нетерпеливо простонал Тэхен и грубо впился пальцами в чужой подбородок, рывком притягивая улыбающегося альфу. Терпение кончилось. Мир для двоих перестал существовать: игривые лучи солнца словно померкли мягким светом, будто те учтиво приглушили, стоило раздаться первой мелодии поцелуя; звуки природы стихли — пение птиц и стрекот кузнечиков сменились распыляющей тишиной, подушки сбились, а чуть колючий ворс цветастого пледа превратился в самую невесомую удобную перину, в которой путались оголяющиеся с каждым сантиметром полыхающие тела. Слишком сильно те желали друг друга — до колющей дрожи, искрящегося тока на кончиках пальцев и сбитого шумного дыхания. До капелек пота, блестящих на солнце. До сорванных ранок на губе. До глубокой жажды, ненасытного голода и болючего трепета. Чонгук нетерпеливо, словно дорвавшийся голодный зверь до своей добычи — а так оно и было, с рыком сдирал свободные черные шорты, любуясь бархатной медовой кожей, красиво отливающей золотым блеском пыльцы. Не удержавшись, он прикусил упругие бедра, оставляя чуть видный след — так и хотелось заклеймить лишь отпечатками своей несгораемой любви. Омега мучился словно от лихорадки, дрожащими пальцами стягивая свою и чужую футболки: не хотелось даже лицезреть лишний лоскут ткани. Тэхен недовольно ерзал, ближе притягивал мускулистое мощное тело, упираясь кончиком носа аккурат в запаховую железу. И дышал, дышал, дышал. Не мог насытиться столь дивным полюбившимся ароматом: свежая, идеально белоснежная бумага, отдающая нотками бамбука и крахмала, идеально сочеталась с ярким дымом разгорающегося костра и подрумянившихся на солнце восточных пряностей. Их любовь пахла историей длиною в несколько жизней. Тэхен не сдержал громкого стона, когда рука альфы накрыла пульсирующий горячий член — он до боли вцепился в чужие плечи, слегка приподнимаясь, чтобы уверенным движением провести языком около острой скулы, оставляя мокрый вязкий след, а затем легкими укусами пройтись вдоль напряженной шеи, оставляя метки. Он всегда был собственником. Чонгук, растягивая желанное удовольствие, изводил омегу медленными, но напористыми движениями — ладонь то скользила вниз по стволу, слегка сжимая твердое основание и опускаясь ниже, дразня чувствительные припухлые края самой сильной эрогенной зоны, то поднималась легким, почти невесомым движением вверх, по часовой стрелке обводя изнывающую головку. Альфе нравилось ощущать гибкое горячее тело под собой, что в безудержной истоме извивалось, ожидая более решительных действий. Такая нетерпимость заводила, распыляла помешанное на дорогом человеке сознание, с каждой секундой подкидывая любимые кадры сладко измученных криков и надорванных хрипов. И вновь их первая близость. Самая интимная, самая сокровенная, самая чувственная и таинственная. Мужчина с трепетом вновь изучал наизусть выгравированные на корочке сознания мягкие изгибы тела, любуясь сотворенным самими богами шедевром. Свободная рука без зазрения совести гладила смуглую кожу, по-новой ощущая циркулирующий ток. Чонгук с неприкрытым фанатизмом сжимал подушечками пальцев гладкие острые коленки, несдержанно ощупывал твердые напряженные икры и все рычал, рычал и рычал. Словно что-то первобытное в том пробудилось. Но и Тэхен не отставал, в ответ издавал недовольный рокот, желая поскорее слиться воедино с таким необходимым сейчас и всегда человеком, наконец-то вкушая каждый привлекающий атом. Прервав ласки, тот, взяв все в свои руки, чуть грубо припечатал альфу к земле, меняясь местами — теперь он нависал сверху и опасно блестел ореховыми глазами, жадно поглощая неописуемо красивые черты лица: высокий открытый лоб, расслабленные черные густые брови, томный тягучий взгляд антрацитовых зрачков, что с не меньшей дикостью изучали в ответ, приоткрытые, опухшие от долгих непрерывных поцелуев губы, с уголка которых стекала тонкая струйка слюны и, конечно, парень с щенячьим обожанием любовался зажившим шрамом, сейчас ничем не перекрытым. Превосходный. Общество привыкло, что альфы боготворят своих омег, а те, в свою очередь, лишь блаженно принимают уготованную им ласку и внимание, бессовестно купаясь в океане подаренной любви. К счастью, в их паре все совершенно иначе: Тэхен не чурался восхищаться, откровенно любоваться и безгранично обожать. Возможно, для кого-то столь крышесносное притяжение покажется крайне быстрым — ну и плевать, главное, парень убежден в своих чувствах как никогда. Ведь в человеке главное что? Безграничный комфорт. Все стремятся к нему одинаково, просто у кого-то на поиски уходит двадцать лет, а у кого-то — жалкие двадцать секунд. Тэхен вот тоже нашел свою вселенную за двадцать секунд, но по ощущениям — обрел ту спустя двадцать лет. Хотя, наверное, так и было: всю жизнь омега словно находился в какой-то холодной одинокой прострации, никогда не стремился обзавестись партнером, а как итог — смертоносными иглами покрылся, страшась и не желая подпускать к себе посторонних. Чонгук же изменил его мир. Перевернул прежние устои, беспардонно влез в привычный уклад жизни, почему-то слишком идеально туда вписываясь. Мужчина не испугался его крайне сложного непереносимого характера, упорно заслуживал доверия, дощечка к дощечке прокладывая крепкий связующий мост. Он никогда не давил, даже не старался оспаривать его порой безумные и безрассудные действия — лишь покорно следовал верной беззвучной тенью, вовремя подставляя свое крепкое плечо. Его любовь не разрушала, а дополняла. Тэхен внезапно осознал, как много для него все это время старались, сколько сил приложили ради завоевания горячего прыткого сердца — от переполняющих все нутро чувств тот застонал, впиваясь с особой силой и трепетом в манящие сахарные уста, слизывая благоухающую сладость. Невозможно насытиться. Они понимали друг друга без слов, плавно переливались мокрыми телами — мужчина лишь по взмаху пышных ресниц незамедлительно уловил вибрирующее желание, что еще даже не сорвалось с губ. А тот уже с тихим хлопком переместил ладони с талии на изящную аристократичную спину, приятной щекоткой поглаживаний одаривая перекатывающиеся мышцы плеч, где рассыпалось созвездие аккуратных родинок. Затем ловкие пальцы плавно прошлись вдоль выпирающих позвонков, мысленно пересчитывая каждое деление, а после скользнули в милые ямки на пояснице, чуть вжимаясь в те — Тэхена до сводящих скул хотелось впечатать в себя навек и растворить. — Давай, Уголек, не медли, — омега прикрыл слезящиеся глаза, продолжая насыщать чувствительные рецепторы витающим в воздухе ароматом любви. Кажется, парень затронул какую-то особую струну чужой души — Чонгук громко простонал, прикусив мелькающий в зоне видимости хрупкий подбородок, и напористо, но все также трепетно и аккуратно толкнулся пальцами внутрь, сразу же обжигаясь чужой разгоряченной влагой. Тэхен выгнулся, упираясь ладонями в сильную грудь, и принялся подмахивать в такт бедрами, безумно желая как можно скорее закончить подготовку, но вместе с тем и не покидать этот момент никогда. Его золотистые пряди еще больше завились от влаги, исходящей то ли от озера, то ли от их утонувшего в страсти дуэта, непослушными кудрями спадая на прикрытые в блаженстве глаза. Ореховые очи с озорным огоньком неотрывно глядели в окутывающие сознание угольные зрачки, утопая в густых красках арабской ночи, что мерцала лишь для него одного. С хлюпающим звуком Чонгук вынул пальцы, подставляя накаленный до предела орган к призывно раскрытому отверстию, на миг замирая и вперивая тлеющую тьму в сверкающий янтарь, давая серьезное обещание. «Никогда не оставлю». Ни в прошлых жизнях, ни в этой, ни в следующих. А омега задержал дыхание, замер в сковывающем легкие страхе и еще шире распахнул глаза. Кажется, сердце того вместе с телом остановилось, боязливо сжалось, будто переставая перекачивать бурлящую кровь. Но вот прошли доли секунды, а Тэхена в очередной раз к жизни вернули до боли чувственные касания и близость пылающей плоти — однако дальше не заходили, терпеливо выжидали решения своей любви и погибели. Невесомо пройдясь прохладными от ветра костяшками по грубому рубцу, омега нерешительно дернул головой в согласии, но потом, словно оставшись собой недовольным, свел брови и уже закивал резче, кладя теплую ладонь на вибрирующую грудную клетку, нащупывая взволнованное сердцебиение. «Никогда не отпущу». Ни в прошлых жизнях, ни в этой, ни в следующих. Пусть он еще не готов к громким словам, но те и вовсе не нужны — мужчина в глубоких зеркалах души и так нашел ответы. Пройдясь бесстыдно между полных ягодиц болезненно изнывающим членом, Чонгук улыбнулся широко и открыто — дразнил и с садистким удовольствием упивался чужими скалящимися чертями, что постепенно вырывались наружу. — Наигрался? — гордо возвышаясь над альфой, властным глубоким тоном припечатал. Вот он — его император. — Нет, — сиплый хрип сорвался с болезненно гудящих губ, а черные омуты с зазывающим ожиданием глядели в лукаво прищуренные раскосые глаза. — Увы, теперь мой черед, — острая улыбка озарила идеальное, чуть покрасневшее от витающей в воздухе жары и страсти лицо. Омега, дерзко склонив голову вбок, тонкими длинными пальцами крепко обхватил чужое возбуждение, самостоятельно насаживаясь до упора. По телу двоих словно прошелся сильный разряд тока, оседая колючими укусами вдоль позвонков — влюбленные синхронно вздрогнули и в звучный голос простонали. Идеальный баланс. Генерал лишь расслабленно откинул голову на мягкую свежую траву — плед безбожно сбился, путаясь теперь где-то в нижней части тел. Теперь мужчина не юлил, также собственнически исследовал чужие изгибы: сжимал, оставлял яркие красные бутоны переполняющей страсти, гладил и царапал — не мог насытиться золотым бархатом кожи. Никогда не сможет. Тэхен активно подмахивал бедрами, рывком поднимался, почти лишая себя распирающего удовольствия, и следом интенсивно опускался, хлопком соприкасаясь с чужими крепкими бедрами. По вискам вовсю лил пот, влага застилала глаза, а ускользающее томное солнце, что все никак не хотело покидать столь пылкий театр вожделения, игриво подмигивало бронзовыми лучами, заставляя и так прикрытые веки еще ниже опускаться. Омега двумя руками схватился за крепкую шею своего мужчины, нетерпеливо притягивая того для череды мокрых громких поцелуев: языки сошлись в шутливом поединке, подначивающе наступая друг на друга. По раззадоренным рецепторам разливался терпкий медовый вкус, слюна обильно стекала по подбородку — впрочем, как и дурманящая голову горьковатая смазка, перламутровыми каплями обволакивающая смуглые бедра. Голоса симфонией рассеивались по затаившемуся пространству, эхом растворяясь в приближающейся дымке вечерних сумерек. Тэхен стонал громко, тягуче, бархатно — Чонгук подхватывал не менее ярко, звучно и гортанно. Тела окончательно слились, обмениваясь друг с другом возбужденным огнем: омега ускорялся, дрожащими пальцами хватался за крепкие плечи, даже не думая останавливаться — казалось, усталость покинула столь откровенный спектакль бесстыдства, уступая свое почетное место упертости и ее дальней родственнице — жадности. — Я скоро… — предостерегающий рокот сорвался с алых губ, что все-таки соизволили оторваться от растерзания. — Ближе, — Тэхен глубже насадился, прикусив беззащитный кадык, и зарылся ладонью в смоляные мокрые локоны, чуть сжимая те, — давай прикуси за шею и ускорься, — парень был на грани, готовый вот-вот кончить без дополнительной стимуляции. Кончик носа уткнулся в чувствительное место под ухом, вдыхая кричащий свежий аромат, окончательно пьянея. Только бы ближе находиться. — Еще будут приказы, ваше Величество? — Чонгук беззлобно усмехнулся, крепче прижал к своей груди за хрупкую талию и согнул колени, отчего угол проникновения стал еще больше — теперь его напряженный торс четко ощущал чужой твердый член, что без зазрения совести пачкал густым предэякулятом литые очерченные мышцы. — Люби меня так, словно нам суждено сейчас умереть, — омега сам того не подозревая, содрал корочку с так и не зажившей раны души. Мужчина лишь оскалился, непроизвольно обнажая клыки, и наконец-то полностью забрал бразды правления в свои руки. Приказы тот всегда исполнял четко, особенно когда дело касалось его сердца. И он любил. Безумно, одержимо и жадно. Нежно, удушающе тепло и по-родному. До громких хлопков, сорванного голоса и взаимных слез облегчения. До легкой улыбки, воздушного блаженства и липкой мокроты остывающих тел. Любил так, словно сегодня последний день их жизни.Любил так, словно сегодня они заново родились.