I know my lies could not make you believe
США, Калифорния,
г. Реддинг, 2023 г.
Месяц спустя
Тэхен счастлив. Вот так просто, коротко и лаконично. За прошедший месяц невозможно сосчитать, сколько улыбок, сколько теплых касаний, сколько жара и чувств он получил и сам отдал. Оказалось, и его жизнь может быть живой, яркой и желанной. Нельзя сказать, что раньше омега был несчастен — скорее, в каком-то смысле пуст. Хотя, вероятно, он это утрирует: все-таки друзья и семья в его жизни присутствовали. Но счастья будто не хватало. А сейчас он получает то сполна. Даже как-то рутина не раздражала: дом, универ, подработка, Чонгук, дом, универ, Чонгук, подработка, дом, универ, Зак, подработка, Чонгук. Чонгук. Чонгук. Чонгук. Альфа заполонил каждую молекулу в теле. Настолько, что Тэхен наконец-то решился. Решился доверить самое дорогое и болезненное. Семью. Эта тема долго не поднималась и не обговаривалась: Чонгук знал, что у Тэхена есть брат, но более информацией не владел. (Ну, так думал Тэхен) Честно, омега переживал и не особо хотел затрагивать данную тему. Но, как и полагается любым взаимоотношениям — момент развития настал, и не то чтобы неожиданно, но весьма ошеломляюще. Он понял, что без откровенностей никак. Придется души обнажить. Вот так, в один из вечеров, когда апельсиновый закат укрылся звездным одеялом, а они, мокрые и раскрасневшиеся от длительной беготни по заднему двору особняка Чонгука, сидели в застекленной беседке, греясь паром травяного чая, Тэхен решился на откровенность. То ли жар напитка разморил, то ли простой случай, но слова полились звучным ручьем. Рассказал все: и про тяжелое отчужденное детство, и про холод и отрешенность собственных родителей, и про отчаянный переезд в Штаты, и про бесконечную теплую поддержку Джина. Говорил много, сбивчиво, даже местами чересчур эмоционально — альфа только внимал каждому слову, молча следил угольным взглядом за***
Что нужно, чтобы сердце подскочило, а на теле выступил пот? Всего лишь один короткий «дзынь» и загоревшиеся предвкушением глаза брата. Волнение снежной лавиной накатило на сознание, а пальцы рук все же задрожали, не в силах даже ухватиться за ручку входной двери — черт, а та всегда была такой скользкой? Боже, какой стыд, вся хваленая стойкость канула в забвение. Джин, посмеиваясь из-за спины, аккуратно приобнял Тэхена за плечи, чуть сдвигая того в сторону — кто-то же должен наконец открыть «упертую» дверь. Наверняка гость по ту сторону уже заждался — омеге хоть и казалось, что путь от гостиной до коридора он проделал за считанные секунды, на деле же ситуация оказалась более неловкой: сначала он около минуты просто гипнотизировал взглядом единственное разделяющее душу и сердце препятствие, а после примерно столько же нелепо теребил ручку, почему-то потеряв способность совладать даже с такой бытовой вещью. Кажется, по ту сторону были слышны добрые усмешки. Ладно. Спокойствие. Он в кругу близких дорогих людей. Повода для волнений нет. Вдох. Еле различимый щелчок в замке. Выдох. И вот она — встреча с как всегда приветливой чернью. Тьма в глазах Чонгука заискрилась и ласково окутала своей любовью. — Здравствуй, сокровище, — голос хрипотцой ударил порог коридора. — Привет, — Тэхен сделал шаг вперед, закусив губу, — Уголек, — все же произнес известную ему одному сокровенность. И контакт к контакту. Взгляд к взгляду. Сердце к душе. Даже Джин растворился в стенах дома — видел неминуемую связь двоих, не стал мешать. Как говорится, еще успеется — и познакомиться, и контакт наладить, и, конечно же, отпустить парочку шуточек. Любовь ведь откладывать нельзя. Для любви всегда время сейчас. — Так и будешь стоять или все-таки зайдешь? — отчего-то шепотом начал Тэхен. А между строк что-то знакомое. — С удовольствием, — в тон ответил Чонгук и шагнул вперед, закрывая за собой дверь. И вновь тела так близко. Путей отхода нет — им и не нужно. Опять все как в первый раз: снова заворожены друг другом. Тэхен с теплотой смотрел в глубокие антрацитовые глаза, что мерцали серой дымкой в свете коридорных ламп. А там, за лукавым туманом танцевала вальс непроглядная чернота — она всегда радостно встречала лик возлюбленного, неизменно любуясь родным силуэтом. В глазах омеги угадывалось то же. Перестанет ли тянуть их с такой силой? Ни в одной Вселенной. Никогда. В непроходимых джунглях, в потустороннем мире или даже в суровом Лимбо — везде найдут друг друга. И также будут неделимы. Губы потянулись к губам — логично, последовательно, как предписано. Секунда — теплота осыпалась розовыми искрами по тонкой коже. Еще секунда — взгляд поплыл, а руки обоих сплелись. Еще секунда и… — Так, если вы через две минуты не появитесь на кухне, пирог я буду есть сам, — громкий звучный голос вывел из приятного оцепенения. — О, боже… — простонал Тэхен и уперся лбом в плечо альфы. — Знакомься, это мой брат. — Вы похожи, — коротко посмеялся Чонгук. — Надеюсь, не чувством юмора, — он отстранился, отходя на шаг — так, чтобы меньше соблазна сорваться, — иначе мое эго просто не переживет. — Ну, насчет юмора не знаю, я пока что отметил упертость и нетерпеливость, — улыбнулся. — Мы всего минуту простояли. — Ладно, это у нас семейное, тут не поспоришь, — омега фыркнул. — Пойдем, иначе он точно воплотит свои угрозы в реальность. Да уж, яблоко от яблони, как говорится… Правда, правило работает отнюдь не каждый раз. В целом, встреча проходила очень даже уютно и как-то непринужденно? Да, определенно было комфортно: ни напряжения, ни скованности, ни неловкости. Чонгук, как и ожидалось, сразу же нашел общий язык с Джином — Тэхену даже не хотелось вмешиваться в их диалог. Он просто с тихим умиротворением наблюдал, как его родственная душа сплелась с родной: всегда приятно видеть, что твои близкие люди тоже сходятся. Особый вид удовольствия. Омега прикрыл глаза, когда услышал очередной несогласный возглас брата и тихий смех Чонгука: речь зашла о каком-то романе девятнадцатого века. Он совсем не разбирался в такого рода литературе, однако чужой интеллектуальный спор странно успокаивал, отчего слушать тот было приятно. Еще и альфа ненавязчиво скользил рукой по бедру — без пошлого контекста, нежно и расслабленно. Мозолистые пальцы мягко проминали скрытые свободными вельветовыми брюками мышцы, проходясь по каждому сплетению упругостей. Ткань не спасала от теплоты ласки, поэтому на лицо все равно лезла улыбка, а по телу поднималась мелкая искристая вибрация — будто пройдет еще секунда, и Тэхен непременно взлетит, утягивая за собой всю блаженность момента. Вокруг — невесомость. Он — настоящее воздушное облако. А небосвод — Чонгук. — Нет, подожди, ты серьезно считаешь, что в книге возможен счастливый финал? — не переставал возмущаться Джин. — Не возможен, а обязателен, — альфа кивнул и громко отпил из сервизной кружки чай. — Страдания рано или поздно воздаются, а их — тем более. — Чонгук, они же буквально умерли в конце! — вскинул руки, чуть не опрокидывая со стола тарелку с недоеденным куском пирога. — О чем тут вообще можно говорить? — Там, где любовь, смерти нет, — интонация мягкая и даже снисходительная, но подтекст скрывал полную серьезность. — Такие чувства могут и Вселенные разорвать, но все преодолеть. Их смерть — всего лишь признак того, что закончилась эта жизнь, одна из немногих. Но они ведь способны побороться за счастье в следующей. — Ну это уже какая-то фантастика, а мы, между прочим, обсуждаем английский роман, который, к слову, основан на реальных событиях, — Джин сложил на груди руки. — Какая следующая жизнь? Есть здесь и сейчас, все остальное — наша надежда. — Однако именно благодаря надежде все еще существует жизнь, — теперь эмоциональность угадывалась и в голосе альфы. — А в любви и вовсе — это главный ингредиент. — Тэхен, — Джин вдруг обратился к брату, — ты не говорил, что твой парень настолько законченный романтик. — Я не романтик, — Чонгук тихо пробубнил и по-детски надул губы, — я всего лишь не сдаюсь. На эту реплику он получил приподнятую бровь Джина и поддерживающий жест в виде сжатой под столом руки от Тэхена: альфа не показывал, но поднятая тема его затронула. И не так, чтобы явно, однако омега будто чувствовал***
— А теперь рассказывай, что произошло, — сухо и даже слегка грубо. Чонгука можно было понять: сегодня был очень важный день — как для него, так и для омеги. Знакомство с семьей — еще один ответственный шаг, который Чонгук готов был совершить сразу же и беспрекословно. Он всегда готов. А вот Тэхен к этой мысли пришел постепенно и не сразу — оно и понятно, в отличие от него, Ким познавал стадии отношений заново, ступая по крепкой любовной тропе с опаской и настороженностью. Для омеги все было в новинку. Хотя, если говорить откровенно и без утайки, для них обоих подобный опыт первый: раньше альфе не приходилось погружаться в такой мир его любимого сердца. Возможности не было. Семьи так-то тоже. Поэтому он был крайне недоволен, что их идиллию прервали: впереди планировался совместный уютный день, однако, очевидно, у судьбы вновь припаслись за пазухой иные планы. Тернистые, провокационные и опасные. — Сбавь гонор, альфа, дело действительно серьезное, — мрачно ответила Саманта, не отвлекаясь от созерцания дороги — не хотелось в приступе агрессии врезаться в какой-нибудь незамеченный столб. — Ты знаешь, я бы не стала тебя выдергивать и приезжать лично, если бы дело не было неотложным. — Знаю, — кивнул, — но менее раздраженным я от этого не становлюсь. — Придется взять себя в руки, Чон, — ох, обращение по фамилии — значит, дело действительно дрянь. — Твоя холодная голова будет важна как никогда. — Она остудится сразу же, как только ты мне, наконец-то, назовешь причину визита. — Потерпи, — хлестко отрезала. — Мы не будем вести этот разговор в машине, особенно пока я за рулем, а ты на взводе. Чонгук молча согласился — действительно, если вопрос острый и серьезный, совершенно не стоило устраивать неуместную драму. Поэтому все, что ему оставалось — просто сидеть и смотреть на мелькающие цветные пятна смазанного пейзажа. Они ехали чересчур быстро. Но это вроде как альфе на руку: надолго унять бурю внутри у него просто не выйдет. Единственное действенное успокоение сейчас не рядом. Внутри растекалось что-то кисло-сладкое: словно событие, которое приближалось точно и неминуемо, должно принести им долгожданную радость. Сперва выстраданную в лазурной боли. На языке осел едкий вкус металла: горячая сталь растекалась по глотке, гортани и дальше к пищеводу, стягивая чувствительную слизистую — хотелось много и громко кашлять. Избавиться от едкого чувства напряжения. Он прикрыл глаза: не ожидал настолько стремительных и внезапных перемен. И пусть воля богов будет благосклонна. Иначе Чонгук собственными руками разрушит небеса. В этот раз ему ничего не помешает быть счастливым. Тормоза. Скрип колес. Громкий хлопок двери. Хруст гравия и робкие завывания ветра. Он пришел в себя, когда раздался хлопок двери. Свежий влажный воздух, что к дождю. Запах жженой травы и опавшей хвои. Сухие ветки под ногами и мягкий мох. Альфа даже не разбирал пути — просто следовал за напряженной спиной Саманты, концентрируясь на собственных мыслях. Аура сгущалась, становилась тяжелой и удушающей. Земля под тяжестью шагов гремела и тряслась, заходясь истеричным страхом. Тоже чувствовала холодные касания судьбы. Оглядевшись, он с удивлением подметил совершенно незнакомую местность: мрачный голый пустырь, вокруг которого лишь огромные, такие же мрачные секвойи и ни одной постройки в радиусе нескольких километров. Даже птицы не кричали — мертвенная тишина и легкий бледный туман. — Саманта, что за херня? — напряженно выдал Чонгук, делая в сторону остановившейся девушки шаг. — Стой, где стоишь, Чон, — та выставила вперед ладонь. — Ты не знаешь, и я не знаю, что за паранормальщина может произойти, поэтому дай я сначала отойду на безопасное расстояние. Альфа зачем-то сделала круг, вернувшись к машине, обошла крузер и быстро легкой рукой открыла багажник, сразу же отпрянув от него вместе с металлическим чемоданом, что успела резво подхватить. Чонгуку же оставалось только стоять на месте и непонимающе наблюдать за действиями подруги: та явно нервничала. Ее грубая подошва берцев стучала по почве с такой силой, будто сама Афина спустилась с Олимпа. И несмотря на это, девушка была настроена уверенно и решительно: она отошла примерно к центру пустыря и, развернувшись на пятках лицом к мужчине, напоследок взглянула в обеспокоенные глаза, как бы безмолвно подбадривая, а после опустилась на корточки, кладя перед собой чемодан. И в этот миг природа замерла. Время в испуге застыло. Судьба притаилась. — Это случайно нашел студент, — начала Саманта. — Мы сами не знаем, где этот малец лазил, учитывая, что мы огородили территорию поисков, но ему удалось проскользнуть, — дрожащие пальцы потянулись к замку. — Но есть одно но, — короткий щелчок, — после его увезли в больницу. — В смысле? — альфа ничего не понимал, но испарина от догадок уже выступила на лбу. Девушка прикрыла глаза и сделала глубокий вдох: крышка после щелчка еще одного блокирующего замка потянулась автоматически наверх, издавая тихие скрипы. Чемодан открылся, впрочем, как и его содержимое: в центре, на водонепроницаемой черной ткани лежало то, ради чего Чонгук умирал и восставал каждую из прожитых жизней. Вот он. Их порок. Их смерть. Их проклятье. Укрытый скверной медальон. Все, что осталось от когда-то по смертельному величественного ожерелья. Украшение не было похоже само на себя: все черное, будто обугленное, точно в едкой саже. Невозможно было разобрать ни металла, ни драгоценных камней — все утопло в мраке. Злом пропиталось. И лживой силой богов. Оно было совершенно непримечательным, однако едкие пары прогнившей души владельца словно все еще витали вокруг, отравляя ядом кислород, что приковывало внимание и не позволяло оторваться от убийственной магии ненависти. Альфа тоже ей питался. Гнев к вещи, что сломала их судьбы, только рос. — Его руки сгорели на наших глазах, когда тот дотронулся до цепочки, — Саманта обвела невесомо ладонью долгожданную находку, а после отвела взгляд в сторону. — Нам удалось придумать легенду, что он нарушил технику безопасности, а сам артефакт был отравлен химическим веществом. В земле же находился, чем угодно мог пропитаться. Но, Чонгук, — голос дернулся, — у него кожа трескалась, как от кислоты. Ты же понимаешь, что такого не бывает. — С парнем в итоге что, насколько все серьезно? — вроде и поинтересовался, но как-то безразлично. Да, эгоистично, но он имел право на этот эгоизм. Не каждый день ты в шаге от решения проблемы, что преследует тебя вот уже не первую жизнь. — Раны заживут, но шрамы у мальчишки теперь на всю жизнь. — Пришли мне потом номер счета, я ему выплачу компенсацию, — и ни один мускул на лице не дрогнул. Пожалуй, в такие моменты темная сторона генерала давала о себе знать как никогда: когда победа близка, все средства хороши. И неважно, какова будет цена — до тех пор, пока это напрямую не касается его собственного сердца, Чонгук готов идти по головам. Его святость кончается в теплых руках единственного мужа. — Ты такая сволочь, когда дело не касается Тэхена, — Саманта покачала головой, позволяя небольшой доле грусти просочиться в голос. Она знала, с кем заводила дружбу. Однако, приручив цербера, страх откушенной руки все равно останется с тобой. — А ты поумирай несколько раз вместе с возлюбленным, я посмотрю потом, какой милой и учтивой ты будешь, — сразу же осадил. Их история не ровня никому. Цербер злой не просто так — он просто жаждет защитить свое. — Лучше скажи, что будем делать дальше, — не стала развивать тему. — Мы все еще не знаем, какие другие фокусы припасла нам эта игрушка дьявола. — Для начала, — Чонгук наконец-то сдвинулся с места, шаг за шагом сокращая расстояние — ожерелье влекло своей отравляющей тьмой, — отвезем его ко мне домой, там у меня есть специально оборудованный подвал, — да, альфа тщательно готовился к уничтожению проклятого артефакта. — Потом нужно снова поднять всю информацию, которую мы успели нарыть в храме. Я еще пробегусь по своим архивам — надо понять, с какой стороны вообще подступиться. — Не опасно вести его к тебе домой? — логично поинтересовалась девушка. — Опасно. Как и в любое другое место. Однако дома я буду контролировать ситуацию. — Хоть бы оно было так, Бэмби, — кажется, к альфе вернулась благосклонность. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, потому что я не хочу умирать раньше времени. — Я тоже, Саманта, я тоже, — угольные глаза сверкнули голубым отблеском печали. Альфа грубо и со злостью захлопнул крышку чемодана. Осталось понадеяться, что у судьбы хорошее настроение. Потому что Чонгуку что-то подсказывало, что без этой суки этот вопрос не решится. Слишком та любила давать сладкую иллюзию выбора.***
— Может, болгаркой попробовать? — Ага, чтобы она отзеркалила от этой хуйни и прожгла тебе глаз? В тесном помещении стоял спертый запах гари и подбирающегося отчаяния: вокруг были разбросаны огромные кипы старинных бумаг, чертежей и диаграмм, что терялись среди многочисленных щипцов, молотков, плоскогубцев и прочих разрушительных предметов. Одним словом, бардак, причем бардак истеричный и доведенный до грани помешательства. Ничего. Не. Получается. В черных зрачках уже ярким пламенем горит огонь безумия и злости: огонь большой, жаркий, с ультрамариновым ореолом и серым клубящимся дымом. Пришлось стянуть верх и остаться в одних брюках — пот от напряжения лил не хуже тропического дождя, отчаянно стараясь охладить пылающее тело. Не вышло. Голод страсти утолит лишь одно свершенное желание. — Ну, бур же меня не проткнул, думаю, болгарка точно погоды не испортит, — голос хриплый и уставший. — Вот именно, — а здесь сквозь слова сочилось раздражение, — не испортит. Потому что, думаю, уже очевидно, что физически с этим мы ничего не сделаем. — Да уж, подобной дичи я еще не встречала, — сказала Саманта и потянулась к недавно купленной пачке сигарет. Вообще-то она не курила, но когда стресс и негативные эмоции накапливались, отравляющая организм затяжка парадоксально освежала разум. — Такими темпами я и в существование богов поверю, черт их побери. — Да, побери, — проговорил сквозь стиснутые зубы Чонгук и отбросил в сторону молоток, сняв защитные перчатки. Это все просто какая-то нелепая бессмыслица: столько жизней искать чертово ожерелье, чтобы в итоге сидеть обманутым дураком и захлебываться собственным отчаянием. Хотелось голыми руками разодрать и покойного мужа отца Тэхена, и это чертово украшение, и всех шаманов, а особенно блядскую судьбу, которая таким изощренным способом решила развлечься. Хотелось отыграться на других за их сломанные судьбы.Весь мир выжечь дотла.
Небеса обрушить.
И заморозить пекло Ада.
— Не сдавайся, — хлопок по плечу, а затем короткое, но такое необходимое сейчас дружеское объятие, — раньше ты был один. Сейчас же я здесь, стою с тобой. Мы сможем найти способ, и вы обязательно будете счастливы. Альфа на это только поиграл желваками и, молча подхватив снятую футболку грязными от работы руками, вышел из помещения, попутно набирая заученный до дыр номер телефона: он был болен кобальтовым гневом, и только одно неизменное лекарство способно было излечить отравленную душу от недуга. Гудок. Первый. Второй. Третий. — Уголек?.. — сердце точно чувствовало свою душу. А Тэхен — всегда Чонгука. — Скажи, — тихо и хрипло на выдохе, — скажи, что все получится. — Не может быть иначе, — Тэхен, даже не зная контекста, сразу подарил такой необходимый им ответ. — Все обязательно получится. — Даже если судьба иного мнения? — Да, — со всей серьезностью, — знаешь, возможно, каждому из нас действительно заготовлен продуманный сценарий. Но, — сделал паузу, — только мы можем определить, какие действия и сколько актов в нем будет. Если судьба действительно всегда решает за нас, то зачем она дарит столько разных и противоречивых возможностей? Думаю, когда она дает выбор — его нужно делать. И тогда власть будет в твоих руках. — А если делая выбор, ты возвращаешься в начальную точку? — разбито и на грани слез. — Что, если у этого нет конца? — Любая дорога когда-то заканчивается. Мы всегда приходим к чему-то, не бывает пути без пункта назначения, — бархатный голос звучал сладким успокоительным. — Возможно, сейчас ты на кольце и просто пропустил развилку? — даже так на том конце провода угадывалась ободряющая улыбка. — В любом случае, постарайся принять происходящее, и, возможно, если ты перестанешь в страхе искать выход, он сам тебе откроется? Порой отчаяние лишает нас ясности. — Тебе нужно было поступать на факультет философии, — Чонгук утер с щек скупую влагу, что все же успела в порыве слабости сорваться из усталых глаз, и коротко усмехнулся. — У тебя есть ответы на все вопросы. — Так всегда, — омега тоже рассмеялся, — для других мы все мудрецы, а для себя — всегда глупцы. Я озвучил то, о чем, я уверен, ты и сам думал, но во что побоялся верить. — Сокровище, ты действительно самая огромная драгоценность во всех моих жизнях, — интимным шепотом. — Я не знаю, что бы без тебя делал. — Ты жил бы спокойно, — и снова смех, — и без всяких загадок. — Я готов променять тысячи мирных воплощений и всегда сталкиваться с тайнами, лишь бы рядом был ты. — Надеюсь, у тебя все хорошо, и это не предсмертные слова, — вот теперь смех вышел нервным. — Слишком много интриг и признаний за минуту. У тебя все хорошо? — Теперь да, — тепло, — не волнуйся, ты спасаешь даже на расстоянии. — Ну все-все, перестань, — слышно было, как Тэхен смутился. — И так уже перевыполнил романтический план на несколько лет вперед. — Наоборот, я задолжал тебе слишком много признаний. И каждое из них он несомненно вернет.***
Неделя. Они не виделись целую чертову неделю. Вы скажете: ну и что такого, Тэхен? Это же всего лишь неделя. Нет. Это целая неделя. Для них уж точно: до этой поры омега и не замечал, как плотно, под самую завязку пропитался Чонгуком. С головы до пят, под ребрами, кожей и сердцем — на нем не осталось и места, где бы не было Чонгука. Каждая клеточка вопила о чужом присутствии — он уже полностью его, до потери пульса и всякого рассудка. Поэтому даже день вдали казался непосильным испытанием. Что уж говорить про целую неделю. Омрачало положение еще и то, что даже в институте они не пересекались: Чонгук просто не появлялся, практически исчезнув с радаров. Благо, связь была по телефону. Но этого все равно недостаточно: Тэхену мало, тоскливо и до ломки. Хотелось прикоснуться к горячей загорелой коже, впиться подушечками пальцев в упругие бока, уткнуться носом в челюсть и провести по той, рядом, языком, а затем привычным жестом оставить еле заметный отпечаток небрежного укуса и наконец столкнуться в любимом поединке с глазами чернее всех восточных ночей. Ему и сейчас хочется. Хочется. Хочется. Хочется. — Если ты сейчас не прекратишь кусать свои губы, я заклею тебе рот скотчем, — без игривости, на полном серьезе. Все в отчаянном стиле его лучшего друга. Внезапно. Беспардонно. Действенно. Только Зак и не давал окончательно кануть в сумасшествие. — И тогда я не дам тебе списать тест по этнографии, — ответил Тэхен, потягивая через трубочку клюквенный морс. Но так, через силу. Вообще-то он любил этот специфический напиток, однако и тот был не в радость. Без Чонгука все теряло свои краски. — Но я ведь заклею тебе рот, а не руки, — по-философски изрек, — так что не вижу проблем. — Ничего, на паре увидишь, — ехидно бросил и отвернулся от друга, облокачиваясь спиной на край стола и флегматичным взглядом осматривая снующих повсюду студентов. Сегодня в уличном кафетерии было, на удивление, чересчур много народа: они с Заком еле успели протиснуться между неугомонными толпами местных спортсменов и быстро занять последний свободный стол. Погода радовала: яркое солнце приветливо сверкало золотистыми всполохами, расслабленно отражаясь в темных витражах крыши университета; прохладный ветер дул слегка, только лишь напоминая о холодном времени года, слабо щипая студентов за оголенные участки тела, пока умеренная влажность скромно игралась с их непослушными волосами. — Ах, да брось, с каких пор Ким Тэхен, которого я знаю лучше, чем себя, топится в проблемах, а не решает их? — Зак, закинув жвачку за щеку, вскочил со своего места и перебрался к омеге, садясь рядом. — И давно ты стал таким мямлей? — Айщ, сейчас получишь, засранец, — парень цокнул и отвесил предупреждающий подзатыльник. — Нет никаких проблем, вот и решать нечего. — Тогда какого черта ты паришься? — друг прямо-таки возмущался. — Не в сауне, в конце концов. Возьми свои яйца в кулак и сам приедь к Чонгуку, если тебя так напрягает его отсутствие. — Но он же занят, — Ким нахмурился. — Как-то будет не очень тактично, если я… — Фу, боже, ты превращаешься в омегу, — беспардонно перебили. — Я вообще-то всегда им был, — Тэхен посмотрел на Зака, как на полоумного. — Да, но при этом раньше ты думал головой, а не задницей, — скривился. — Почему ты вообще так раскис? Я раньше не замечал за тобой сопливого самобичевания. — Не знаю я, — омега передернул плечами, пытаясь сбросить вновь накативший дискомфорт. — Что-то странное происходит, эмоции штормят — будь здоров. То злюсь, то трясусь, то беспричинно нервничаю. — Может это, течка..? — альфа поднял брови вверх, как бы намекая на возможную очевидную причину. — Нет, даже не произноси это слово в моем присутствии, не-а, — он в отрицании покрутил головой. — Меня все еще коробит от названия. Будто мы дикие кошки, ей богу. И предвещая твои дальнейшие изречения — нет, иначе, ты знаешь, я бы уже взял больничный. Тут что-то другое. — Ну, раз мы биологию отметаем, значит, проблемы в башке, — холодный палец прикоснулся ко лбу омеги, коротко постучав — бесяче, но не смертельно. — Так что дай своим внезапно проснувшимся тараканам новую порцию дихлофоса и начни снова действовать. А то всех птиц своей кислой миной уже распугал. — Ладно, ты прав, — тут Тэхену уже нечем крыть, — заеду сегодня после пар. Не могу уже, ломает без него, как курильщика в завязке. — Ты груб и романтичен одновременно, — задорно подметил Зак и закинул руку на плечи омеги. — И как у тебя это получается? — У тебя же получается быть кретином и гением одновременно, — посмеялся омега и скинул чужую руку, чтобы самому облокотиться на спину друга. — Так что, как видишь, противоречивость может вполне себе хорошо ужиться в одном человеке. — Твоя правда, — хмыкнул. — Ладно, давай заканчивать взаимный обмен любезностями, иначе на пару не успеем. А профессор Харрис последнее время вообще никого не щадит. — Да уж, эта женщина только с титаном по силе духа может сравниться. Я слышал, она вроде как недавно с экспедиции вернулась? — Ага, вместе с какой-то ошеломляющей статьей. Вот ее и начали институты рвать с руками и ногами, лишь бы она хотя бы пару лекций прочитала. — Интересно, чем ей приглянулся именно наш вуз, — задумчиво потер подбородок Тэхен. — Здесь же фактически глушь. — У гениев свои причуды, — Зак закатил глаза и поправил лямку на рюкзаке. — Давай пошевеливайся, потому что теперь мы правда не успеваем. Потянувшись, Тэхен медленно поднялся с насиженного места, разминая конечности: благодаря другу он хоть немного, но взбодрился. Хотя легкая ленность в теле все еще присутствовала — последнее время из него словно без конца выкачивали силы, превращая в хлипкое желе. Но ничего. Тэхен из другого материала сделан. Стойкого, крепкого и непробиваемого.Так что тягаться с ним даже судьбе не по силам.
***
Дрожь. Пальцы нервно барабанили по рулю. Сухость в глотке. Губа уже была разодрана в кровь, а кожа — обветрена. Страх. Сердце колотилось в режущем волнении, а внутренности скручивало спиралями: тошнило, трясло и все раздражало. Стоило занятиям закончиться, а омеге сесть за руль своего автомобиля, как эмоции захлестнули: отчего-то было неспокойно. Он нервничал, и, честно говоря, скрыть это не получалось. Не помогали ни мелькающие за стеклом любимые пейзажи, ни спокойная ненавязчивая музыка, исходящая мягкими волнами из магнитолы, ни дурацкие аффирмации, что он на досуге вычитал в интернет-статье. Пружина напряжения не отпускала. Дорога от университета до дома Чонгука не занимала много времени, хотя по ощущениям казалось, что жалкие двадцать минут растянулись и превратились в часы. Педаль газа прожималась как в замедленной съемке, стрелка на спидометре колебалась плавно и затяжно, а сама машина будто левитировала в воздухе, застыв на одном месте. Все медленно. Чертовски медленно. Тормоза. Педаль в пол. Звук скрипнувших покрышек. А после хлопок двери, обрывистый выдох и запах подкрадывающегося дождя. Лицо обдувало ветром, что колыхал непослушные светлые кудри и щекотал щеки. Тэхен стоял, отчего-то кутаясь в кожаную куртку — хотя холодно не было, неуверенно переминался с ноги на ногу — вот он, привычный фасад благородного черного цвета, высокий длинный забор и просторный гараж, однако в этот раз ставший родным дом казался непозволительно отчужденным и незнакомым. Не нужно идти туда, не нужно. Но он пошел. Шаг. Носок запинается об камень. Шаг. Ноги деревенеют на глазах. Шаг. Ключ-дубликат прижимается к электронному замку, открывая дверь. Шаг. Шаг. Шаг. Тэхен брел будто под гипнозом: непроизвольно старался быть тише, незаметнее. Хотя знал — здесь его никогда не прогонят, всегда примут со всем радушием и любовью. Но сегодня сама судьба его направляла. Не понравилось ей чужое бахвальство и слепота.Вот она и откроет теперь всем глаза.
Тихий скрип двери. Стук подошв кед по паркету. Еле слышимый шелест занавесок. Ореховый янтарь отрешенных глаз смотрел сквозь пространство — омеге было все равно на окружение. Он шел на один единственный ориентир. Белоснежную полоску света из-под открытой двери, чьи замки ему всегда были закрыты. Теперь тайна была на ладони. Тэхен не понимал, почему он это делал — сознание отключилось, а голос разума насовсем стих. Вокруг тоже царила подозрительная тишь: по-хорошему, он должен был отправиться на поиски Чонгука, все же дом большой, потеряться не составит труда. Но омега брел в ином направлении, туда, где он даже глазом не успел побывать, но очень хотел. Что ж, потаенные желания имеют свойство сбываться. Он остановился в шаге — в шаге от ответов. Только руку протяни, и вот оно, все станет явным. Минуту колебался: сердце от скорости пробивало грудную клетку, ладони тряслись, лоб покрылся волнительной росой. Громкий глоток вязкой слюны. В глазах потемнело. И он коснулся выдвижной ручки двери. Внутри горел приглушенный искусственный камин — получается, белесая полоска была обманом, волшебным миражом. Тем не менее мягкий свет декоративного огня отображал довольно четкую картину. И она пугала. Пространства было много, но абсолютно все заставлено: картины, статуэтки, многочисленные книги и фотографии. И везде был он. Буквально. В центре зала висел огромный, почти во всю стену, пожелтевший пергамент, обрамленный в рамку: на нем были разбросаны изящные изгибы иероглифов, а в середине экспозиции, на золотом величественном троне сидел укрытый красным шелком праздничного ханбока омега с длинными волнистыми блондинистыми волосами и суровым выражением лица — сразу видно, император, великий и могущественный. Но почему-то с его лицом. Рядом висело еще одно занятное изображение — портрет, но более поздних годов, точно из европейской культуры. Краска местами потрескалась и осыпалась, но в целом, полотно выглядело достойно и ухоженно. Там же композиция была иная: юноша, улыбающийся и смотрящий лукаво вбок, в сторону зеленых полей; он сидел за высоким мольбертом, держа в одной руке палитру, а в другой — кисть; берет съехал набок, рубашка запачкалась у ворота, а штаны, с виду дорогие, вельветовые, задрались до колен — парень с красивым ликом и счастливой мимикой смотрел проникновенно, в самую душу. Снова перед Тэхеном собственное отражение. Взгляд скользнул дальше, там — вновь похожая история. Глаза с ужасом распахнулись: на каждой картине его лицо, его тело, его внешность — каждый раз лишь отличные друг от друга обстоятельства. На дрожащих ногах омега сделал шаг вперед, вглубь. Дальше он зацепился за выкованный бюст: вот тут уже был сюрприз. Здесь не он. Чонгук. Лицо альфы было выточено из мрамора: гладкое, ровное, идеальное. Шрам тоже не был прикрыт, но творец изобразил его так, что сразу было видно — это не изъян, а любимая часть тела создателя сего искусства. Тэхен невесомо провел пальцами по вытесанному искусственному ранению, что существовало и в реальности — бюсту точно не один век от роду. Омега знал, он все же археолог. Но ведь это невозможно. Просто абсурдно. Перед глазами все поплыло — его затошнило. Со всех сторон смотрели его глаза, наблюдали, словно издеваясь — вот, посмотри, Тэхен, возрадуйся — хотел же тайну разузнать. Бери и наслаждайся. Страдай и умирай. Он в отрицании покачал головой — нет, это просто совпадение, такого быть не может. Но сам зачарованной бездушной куклой ступал в вихрь