шерсть

Вот она — деталь. Прямоугольный пазл в разбитом пластмассовом чехле. Мо Гуань Шань переводит взгляд от подсвеченного солнцем жидкого крошева на то же крошево под защитной пленкой «ксяоми-13». Мужчина в обтягивающей черной майке держит его раздробленным лицом владельцу, очень убедительно зеркаля экраном отцветающее месиво у того на лице. Рыжий медленно поднимается с корточек. Придерживает рюкзак и несинхронно моргает каждым глазом по очереди. — Твое? Этот мужик не уступает Хэ Чэну ни в комплекции, ни в росте: такой же высокий и накачанный. Седой — хотя на лицо не старый. «На каком, сука, комбикорме они сидят?», — раздраженно думает Рыжий, сжимая полиэстровый край так, что только затянувшаяся на пальцах кожа расходится и вновь начинает кровить. В тот день… позавчера, когда он, едва переставляя ноги, ковылял в обратную сторону, телефон остался лежать на пропитанном кровью бетоне. Вероятно, вылетел из кармана во время драки. Отлетел в угол, куда не упал расколошмаченный всмятку взгляд. Рыжий о нем не вспомнил. Даже встретив Цунь Тоу по пути на объект — тот, похоже, звонил ему. Потому что сразу опустил девайс при виде понуро сгорбленной фигуры. — Братан, ты чего?! — прокричал он перед тем, как сорваться в бег, — что случилось? Рыжий сморгнул забившееся в ресницы вязкое. Опустил лицо. Кап. Шарик крови, сорвавшись с подбородка, впечатался в асфальт. Рыжий прищурился — разбитая капля расслоилась на еще семь и поплыла по кругу. — Е-бать, — ухнул Цунь Тоу, тормознув перед ним на расстоянии шага. — Нихуя себе, — плеча Рыжего осторожно коснулись его потные пальцы. — Пошли, быстро промоем… е-бать, — друг потянул его в сторону туалета, но Рыжий, задохнувшись от этого грубоватого, полного сочувствия причитания, обессиленно упал на корточки. Закрыл лицо. Он не хотел показывать слабости — слабость показалась сама. Слезы толкнулись в сорванную глотку обреченным, едва обнажившимся всхлипом. Рыжий зажал его, не дав распасться на громкое и непристойное рыдание. Прижал колени к солнечному сплетению. Надавил пальцами на горящее лицо. — М-мо!.. — но он покачал головой, мысленно умоляя Цунь Тоу заткнуться. Упрямо. Повел раз, второй, но друг опустился напротив и схватил за оба плеча. — Братан, держись! «Блядь». Рыжего тряхнуло. Слезы грозились хлынуть волнами переполненного водохранилища. Дамба скрипела. А Цунь Тоу — какой долбоеб! — только сильнее раскачивал ее: — Нам не дается испытаний выше наших сил! Напряжение прошило нутро одной разорванной судорогой. Собралось в подлетевшем, как на горке свободного падения, желудке, и лопнуло мокрым кашлем. Рыжему пришлось отстранить ладони, чтобы не захлебнуться. Слабость. Столько раз он позволял ей брать верх, сокрушать и обнажать. Эта неоплаченная роскошь, взятая в кредит, ему больше не по карману. Пришло время платить по счетам. Возвращать себе долг… И силу. Рыжий делает шаг вперед. Протягивает руку за телефоном. Не смотрит в глаза, но уверенно забирает свой девайс. Натягивает капюшон пониже и, чуть сгорбившись, проходит мимо. Нарываться снова не в охотку. У тела есть лимит. Не гарантия — в отличие от «ксяоми». Телефон, вспыхнув, оживает. Еще работоспособен. Прямо как он — Мо Шань. — Эй. Огромные серые облака текут на запад. Из терракотового жерла в прохладное, темно-синее дыхание приближающейся темноты. Рыжий замедляет шаг и чуть поворачивает лицо — за капюшоном не видно. — Далеко собрался? «Что ему нужно?» Промокает во рту сухие губы. Тревожное колебание нервного щита толкается в несжатые кулаки: — У меня нет времени, извините. Мужик подходит ближе. Руки в карманах, расслабленная поза — вряд ли нападет или удержит силой. — Тебя проводить? Теперь Рыжий останавливается. Оборачивается весь и щурится, словно от пыльного ветра. Мужчина возвышается над ним, подобно падающей статуе — визуальная иллюзия. Это облака. Зарево за его плечами освещает тело, трогая монолит крепких мышц. Вопроса о том, откуда незнакомец знает о нем, не возникает. Потому что Цунь Тоу рассказал. Как раз когда они стояли у фонтанчиков за уборной: о Хэ и о холдинге корпораций, принадлежащих мафиозным синдикатам; о Триаде и ее влиянии на судоходные пути; о китайском рынке и торговой политике, на которой держится экономика внутри страны. В отличие от Рыжего, Тоу смог поступить — в экономический, на факультет статистики и социологии. Оттуда и осведомленность. Впрочем, Рыжий не обозначил главного. Вспоминая их диалог… вероятно, друг не понял его. — Что ты знаешь о Хэ? — он высморкался, опасно накренившись над раковиной на неустойчивых ногах. — Что? Ты перешел дорогу Хэ?! Да… друг не понял. Хорошо. Пусть думает, что Рыжего потрепали люди в костюмах, а не Зиан со своими шестерками. Это лучше, чем объяснять, зачем они приходили. Лучше, чем признаваться, что предложило ему Всевидящее Акулье Око. Цунь Тоу уже видел его плачущим — и Рыжий сгорал со стыда. Но если бы друг узнал о предложении Хэ Чэна… — Нет, — бросает Рыжий из-за плеча. Прячет телефон в передний карман, подтягивает сумку. Седой исполин остается на месте — подпирать закатное солнце. Недалеко от восточного выезда ждет машина. Красная «девятка» с болтающимся под бампером огрызком светозащитного листа, на номере которого не хватает двух последних цифр, коротко сигналит ему фарами. Рыжий узнает её. За столько лет эту жеваную колымагу не удосужились даже перекрасить. Выглядит уебищно. Почти так же уебищно, как Зиан за опущенным водительским стеклом. Торчащие с внутренней стороны окна куски защитной пленки радостно колышутся на ветру, махая Рыжему. В отличие Зиана, который выглядит удивленным — если не растерянным. Еще бы. Рыжий бы охуел не меньше, знай он, что (а главное — как) раздобудет сумму. Хлопает задняя дверь. Скрипит сидение. В салоне воняет освежителем-елочкой, старой кожей и сигаретами. Машина трогается. Рыжий крепко прижимает черный «адик» к животу. Перебивая шум старого мотора, сердцебиение забивается в уши напряженным стуком. Колеса поднимают пыль, уносясь по грунтовке в сторону шоссе. Когда песочная завеса укладывается на землю, седой исполин, затянувшись сигаретой с жемчужно-синим фильтром, опускает телефон и пролистывает получившиеся снимки. Головной офис контрольной организации располагается в получасе езды от береговой линии. Промышленный район, где за трубами металлургического завода втиснулся крохотный офисный квартал, задымлен и воняет неорганическими отходами. Рыжий был здесь всего раз, но этот запах запомнился ему надолго. Тронутые копотью пожелтевшие здания отчаянно отдают казенщиной. Дешевые алюминиевые рамы на окнах, обглоданные ржавчиной пожарные лестницы, асфальт в колдобинах — унылый пейзаж. Эти безликие корпуса еще в девяностых заняли букмекеры, сомнительные коммерческие учреждения, ростовщики и редакции желтых газетенок. Там же и осели. Рыжий выходит из машины. Морщится. Натягивает на нос ворот худи. Шагает за Зианом в пасть угрюмой пятиэтажной коробки. Щелкает замок. Массивная железная дверь на лестничной площадке отъезжает в сторону. Пространство за ней мало отличается от типичных опенспейс-офисов старого образца. Только в нем накурено, душно и живы, в лучшем случае, две батареи ламп из десяти. Зато компьютеры — самые навороченные. Двухметровые штабеля серверных корпусов и сигаретный дым служат им естественной завесой. Никто не обращает внимания на гостя. В кабинете главного — какое счастье! — работает кондиционер. Рыжий, наконец, опускает ворот худака и останавливается перед столом своего палача. Директора, по меньшей мере, пяти букмекерских контор, банка микрозаймов «Счастливая Красная Панда», владельца сети магазинов компьютерных запчастей и подрядчика местной таможенной службы. Джен Бей. В отличие от Зиана, выглядит куда как интеллигентнее, хотя мало отличается от офисного планктона, мимо которого они проходили не менее чем минуту назад. Худощавый немолодой господин: затемненные оптические очки, белая рубашка, толстенные золотые часы на тонком запястье. Он с хрустом разгибается, когда Зиан пропускает Рыжего вперед себя. Отрывает глаза от ноутбука и удивленно приподнимает кучерявые седые брови. — Босс, пр'етствую, — подчиненный коротко кланяется. — Это сын Мо Вейшенга, он… — переводит неуверенный взгляд на затылок Рыжего, — возвращает часть долга. — Сколько? — отзывается Джен Бей тихим, по-старчески дребезжащим голосом. — Скок' ты принес? — быстро вышептывает Зиан, толкнув Рыжего в лопатку. — Два миллиона, — он чуть вскидывает подбородок и ожесточенно морщит лоб, разглядывая руководителя с плохо скрываемым презрением. Сухой старикан на вид безобидный. Кто бы мог подумать, что этот уебок, напрочь лишенный вкуса, лишен еще и души? Власть имущие все же отличаются друг от друга. Рыжий невольно сравнивает его с Хэ Чэном. Этот — явно удавится за юань. Потому что часы — дурацкие, стокилограммовые золотые часы под накрахмаленным манжетом — смотрятся так нелепо на фоне пластмассовых жалюзи, стола из дсп, прожжённого сигаретами фикуса и прилипшего к столу подстаканника! Эти часы как бы кричат о том, что дороже всего арендованного здания, серверов по ту сторону стены и работающих за ней статистов. Плевок в говно, в котором сам же окопался. Часы Хэ Чэна не привлекали внимания вовсе, сливались с общей обстановкой вокруг, как комплектующая алмазной мозаики. Эта мысль занимает секунду. Еще две уходят на длинный вдох. Думать о том, что Джен Бей устроил им восемь лет назад — значит, похерить всю пройденную дорогу. От траншеи у больверка до занюханного кабинета этого сукиного сына. Джен Бей спокойно выдерживает взгляд своего юного визави. Отодвигает в сторону работающий лэптоп и складывает руки под подбородком. — Малышу известна причина его визита? — Я объяснил, — кивает Зиан. — Что ты ему объяснил? — уточняет Лао Джен, цепко сузив взгляд. — Щенок смотрит на меня так, будто вот-вот перегрызет кадык. — Эй, — Рыжего снова толкают в спину. — Прояви уважение! Выдох. Спокойно. Рыжий медленно закрывает веки. А ведь правда: он ни хрена не знает. То есть, знает, что отец уже давно погряз в долгах. Происхождение конкретно этого было обозначено расплывчато. Без конкретики: на кого «залупнулся», зачем… — Меня, — хрипло продавливая звуки, выговаривает Рыжий, — не интересует причина. — Причина его интересует. Но он не хочет узнавать ее от человека, один только вид которого провоцирует слепую ярость. — Просто закончим уже. — У человека, впрочем, другое мнение на этот счет. Коротким жестом он вытаскивает сигарету из нагрудного кармана. Щелкает зажигалкой. Затягивается и кивает гостю, приглашая сесть на стул рядом. Рыжий не двигается. — Ты ничего не знаешь, если думаешь, что я имею к этому отношение, — Джен Бей хрустит суставами на узловатых пальцах. — Мы только посредники. Хочешь верь, хочешь нет — не получим и процента от этой суммы. «Бедняжка», — скалится Рыжий, закипая. Костлявая, побитая собака Баскервиллей. Так вот почему Зиан не старался… Хотя какая, блядь, разница?! — Твой отец… как бы сказать, — старик выдыхает дым через плотно сжатые зубы. И говорит сквозь них: — Как таких называют? — кружит пальцем в воздухе, подбирая слово. — Человек чести, — и ухмыляется. Перед глазами у Рыжего — красная пелена. Костяшки бугрятся, сжимаясь. Белеют. — Впрочем, — Джен вбивает сигарету в бок фикусного горшка. — Мое дело лишь забрать деньги, — в пренебрежительном жесте он отмахивается от посетителей, как от надоедливых мух. — Иди на кассу, подпишешь все бумаги. А что пришел — молодец, — Рыжий и Зиан разворачиваются к двери. В спину им бросается насмешливое: — Бабки-то откуда достал? Рыжий почти оборачивается — резко, клацнув зубами с пеной у рта. Почти рявкает: «Насосал! Тебе-то что?!». Почти разрывает пальцами полиэстр, смазывая кровь на жестких ворсинках. Почти — но есть нюанс. Да… нюанс. Это почти правда. Нет — пере-правда. Рыжий поджимает губы так глубоко, как только может. Кусает, разрывая корочку незажившей кожи. Густая сукровица застывает в трещинах. Пульсирующая на виске жилка готова лопнуть. Он замедляется — раздувает ноздри, промаргивая желто-бордовый строб. Если ответит — закричит. А закричит — кровь пойдет уже из глаз. Полопавшиеся сосуды в белках не затянулись. Ярость сметет его, не оставит мокрого места. Опасно. И глупо. Только бы это закончилось уже. Стрекот счетной машинки. Шорох бумаг. Стук печатей. Рыжий отстраненно наблюдает за махинациями востроглазой кассирши, поразительно быстро двигающейся для своего почтенного возраста. Пласт сотрудников здесь такой же древний, как эта компания. Нулевая текучка. Вероятно, так устроены все преступные группировки. Попадешь в капкан — защелка схлопнется. Зажмет в своих тисках, парализует и изуродует под себя. — Крайний срок следующей выплаты — пятнадцатое апреля, — строго чеканит женщина ярко-морковными губами. Хлопает на стойку акцепт для подписи, квитанцию и копию чека. — Ознакомьтесь, подпишите. Итак. Официально, Рыжий вносит частичную оплату за долг перед компанией от имени физического лица за… вчитываясь в строки, он стучит по бумаге настольной шариковой ручкой. За беспроцентный займ на сумму три миллиона и сто пятьдесят тысяч жэньминьби… Минуточку. Где остальные восемьсот пятьдесят? А. Вот, налог за превышение максимального лимита и оплата предоставленной услуги. Кретин-Джен, и это он называет «не получит и процента?». Впрочем, тридцать тысяч от четырех миллионов правда не составляют и процента. Блядская бюрократия. Сколько же отец должен на самом деле? Рыжий импульсивно расписывается во всех окошках. Плевать на липовый договор. Это он сможет выяснить только при личной встрече. А вот состоится ли эта встреча… Рыжий нервно бросает документы на дно кейса, застегивается, уже на ходу вдевает голову в шлейку. Выходит в сумерки. Задымленное небо прячет размазанные над облаками остатки солнечного света. Запах разложения тут же залезает в нос. Рыжий вновь поднимает ворот худи и спешно ретируется к ближайшей остановке. Уже в автобусе он включает мобильный интернет. В мессенджере, под лопнувшим экраном, высвечиваются сообщения. Больше — от мамы: вчера 13:28 Гуань Шань, у тебя опять разрядился телефон? сегодня 10:30 Привет! 10:33 Зарядил? 17:01 Ты был дома? Почему не съел пельмени? Рыжий поднимает взгляд на время. Начало восьмого. Медленно трет ободранными пальцами зажатый в ладони прямоугольник: поворачивает, разглядывает ссадины. Нет… показываться матери в таком виде… он оборачивается к окну. С такой-то рожей. Шумно вздыхает и вдруг резко вскакивает с места. «Нельзя». У него остались кое-какие деньги — мелочь. Автобус подъезжает к остановке. Рыжий выглядывает огни торгового центра за полупрозрачным козырьком. Перекантуется на фудкорте, покушает, а там уже и… Уведомление вибрирует коротким толчком в пальцы, когда он прыгает с платформы на желтую разметку. Бар-меню выбрасывает предпросмотр двух новых сообщений, перечеркнутых одной толстой трещиной: 19:07 Давай, не задерживайся, я купила сладкой острой лапши. 19:07 Придешь поздно — остынет ;) «Бля-я». Рыжий протяжно, со свистом выдыхает. Она как чувствует. Неугомонная лиса — и надо ей во все сунуть свой длинный нос? Он шагает по вечерней аллее, нервно кусая кровящий заусенец на большом пальце. Затем быстро набирает текст: Буду поздно, не жди м| Двери торгового центра неповоротливо разъезжаются перед его быстрыми шагами. Рыжий втискивается в зазор, удаляя набранный ответ. Блокирует экран и пихает телефон в черный «адик». Выуживает из кармана ком смятой наличности. Ноги несут его мимо разноцветных бутиков. На сэндвич без сыра, наверное, хватит. А пить что? Ну, вот — теперь так хочется пряной острой лапши… Он тормозит. Останавливается и сдает назад. Под бирюзовой вывеской «Watsons 屈臣氏», за стеклянными дверями с кокетливым узором в цветочек, тянутся целые стеллажи с косметикой, мыльно-брыльными приблудами и прочим бабским добром. Рыжий жует губы. Сминает купюры и сжимает их в кулаке. Снова разворачивает, оценивая внезапную — вероятно, самую тупую — и, вместе с тем, логичную идею. Трогает синяк на скуле. Неуверенно, но все же сворачивает в сторону магазина. Натянуть капюшон пониже и стать еще подозрительнее? Худой дылда, явно не прошедший половой ценз, привлечет внимание консультанток и будет с позором выдворен за границу девичьего царства. Впрочем… это, наверное, чересчур. До него никому нет дела: ни посетительницам, ни улыбчивым девушкам в униформе. Рыжий крадется вдоль полок, стараясь не отсвечивать. Ищет… а что он, собственно, ищет? Что маскирует синяки? Что-то телесного цвета. Что-то, похожее на пудру или крем. Как все это называется? Стрессуя и ругаясь на себя, он таки пробирается до стенда с консилерами, кушонами и тональниками. Что ж. Зона локального поиска определена. Вот только теперь Рыжий понимает свою главную проблему. Пожизненную. И это даже не подзужный сигнал «вас заметили» и не смущение — если не стыд, дно которого было пробито еще до визита в торговый центр. Он сглатывает, подбирая крохотный — с палец — тюбик какой-то бледно-зеленой жижи. Тюбик стоит как половина его недельной зарплаты. «Пи-изде-ец», — мысленно вздрагивает Рыжий, осторожно, словно бомбу, откладывая подобранный продукт на стойку. Оглаживает лицо в выражении неприкрытого, самого искреннего ахуя. «Пи-издец». Наивное летнее дитя. Думало, будет как ниндзя, как герой дорамы, живущий две жизни, как… гений чистой красоты, а тут опять двадцать пять, блядь. Окидывая взглядом ценники, обратно пропорциональные габаритам своих позиций, Рыжий замечает то, что упустил вначале. «Тестеры! Их же можно брать бесплатно?..» Воровато оглянувшись, он вытягивает из коробки хорошо попользованный бутылек с тональным кремом. Нюхает, выдавливает капельку на ладонь. Нагибается, чтобы поймать свое отражение в крохотном зеркале. Шлепает субстанцию на фиолетово-розовую скулу. Втирает. Скула становится зеленой. — Твою же мать, — Рыжий сокрушенно роняет плечи. А, поймав периферийным зрением вытянутое бирюзовое пятно, оборачивается. Кажется, она уже какое-то время наблюдает за ним — стоит в самом начале прохода. Девушка в униформе. Размыкает ладони и Рыжий думает: «Ну все, сейчас позовет охрану», но она неожиданно строго обращается именно к нему: — Вы что делаете? Рыжий, как вор, пойманный на месте, хочет тут же выбросить дурацкую бутылочку и убежать. Но это глупо. Хотя, может…? Лихорадочно обдумывая пути обхода-выхода, он замирает, как олененок в свете автомобильных фар. Консультантка подходит ближе. Бросает взгляд на полку с косметикой, переводит на крем в его руке. — Мне… я… — Рыжий, наконец, раздупляется и аккуратно возвращает тестер на место. — Извините, — он отступает шаг. Какая-то струсившая часть в нем мечется, хочет немедленно оправдаться: «Тетя, не ругайтесь! Я просто хотел замазать синяки! Простите! У меня нет денег! Я даже не знаю, как все это называется! Я не гей!». Стоп. Что? — Что? — Рыжий испуганно поднимает голову. Девушка открыто улыбается ему: — Зачем вы извиняетесь? Вы держите би-би флюид от Crome, легкий, вуалевый, такой синяк не спрячет, — она поворачивается к полкам и выбирает какие-то образцы из других коробок, а у Рыжего сердцебиение подскакивает под сто пятьдесят. — Могу предложить вам консилер от Maycheer, — деловито перебирая тестеры, комментирует продавщица, — он плотный, как раз под ваш оттенок кожи, не забивается в поры, еще от Glass Glow хороший, — она обращается к нему уже с выбранными скляночками, но побледневший клиент вдруг отшатывается. Стеклянный бутылек выпадает из руки. Дзак! Все содержимое разметается по полу. Рыжий дает деру. Не от девушки, а от мысли, осветившую происходящее в сознании взрывом светозвуковой гранаты: «Что? В жопу тебя выебали. Осталось только накраситься!» Он пролетает путь от Watsons до выхода из ТЦ меньше, чем за минуту. Мог бы по инерции врезаться в стеклянные двери, но посетители, за которыми они только начали закрываться, подарили Рыжему возможность вырваться из здания на всех парах. Поднятый им ветер заставляет обернуться некоторых гостей и насторожившихся охранников. Испуганный набат распирает виски. Кейс в сумке больно отбивает по бедру. Прочь, прочь, прочь. Одна навязчивая мысль, как гидра, выбрасывает щупальца во всю нервную цепь. Подрагивает в желудке, грозясь выплеснуться рвотными спазмами. Жжется, жжется, прочь! Рыжий перепрыгивает скамейку. Задыхается, вываливаясь на тротуар. «Я не гомик». Пульс толкается в горло, задевая все тошнотные точки. Рыжий замедляется, продыхая горячий воздух. Раскаленная истерикой лимфатическая система теснит мышцы, проваривает в поту тонкую кожу. Рыжий останавливается недалеко от входа в метро, повисая на фонаре, чтобы не упасть. Жарко… Нет. Вдох. Не гомик. Вибрация. Отдает в ремень и не прекращается. Воздуха не хватает. Рыжий шумно выдыхает, сильнее сжимая свою опору. Запускает дрожащую руку в сумку. Не с первого раза поворачивает мобильный лицом к себе. Мама. Он сглатывает, выравнивается и выравнивает дыхание. Ху-у. Царапая подушечку большого пальца о вывернутые наружу трещины, Рыжий смахивает зеленую трубку вбок. — Привет! Ну ты где? — А… да, мам, — прочищает горло. Как по мановению палочки фокусника, ему становится легче. Будто кто-то, наконец, включил свет. Короткое помутнение растворяется в ее голосе так легко. Реставрация Босха — картина вдруг приобретает четкость и цвет. Что это он, в самом деле? — Привет. Я только освободился. Уже писать хотел. Как дела? — прислоняется спиной к столбу, выдыхая бесшумно и в самый последний раз. — Нормально. Думала тебя дождаться, но завтра опять в четыре выхожу. — Что так? — А я попросила, если кто-то не выйдет, пусть меня сначала набирают, в дополнительную смену. — А-а… — Я тогда сейчас лягу, ты своим ключом откроешь? Твоя лапша в микроволновке, придешь, минуту погреешь, она там- — Да, да, мам, хорошо, — перебивает ее Рыжий, отрываясь от фонаря и подтягивая сумку. — Ты иди, ложись. — Когда дома будешь? — Минут через двадцать… я тихо зайду. — Угу, хорошо, сынок. У тебя все нормально? — Да. Давай, мамуль, телефон садится. Пока. Рыжий возвращается в реальность. Ну, вот. Минус проблема. Не придется отвечать на вопросы, светить крокодильим ебалом, нервировать ее. Плюс — пожрет нормально. И деньги сэкономит. Всё хорошо. Что бы он ни сделал — пока это касается защиты любимого человека, ничье мнение и ничьи паршивые косые взгляды не заставят его усомниться в правильности своего выбора. Рыжий стряхивает остатки тремора и, успокоенный, спускается в подземку. На подходе к двору он вновь надевает капюшон. Нечего подкидывать пищу для сплетен вездесущим соседям. Недалеко от детской площадки замечает компашку залетных — не с их района — старшеклассников. Рыжий думает, стоит ли их шугнуть? Но они не сильно громкие: так, смотрят что-то на телефоне. Вряд ли потревожат маму. Дома темно. И тихо — только вытяжка горит на кухне. Вкусно пахнет жареным зеленым луком и остро-сладким соусом. Рыжий быстро скидывает с себя кроссовки, прячет «адик», выуживает лапшу из микроволновки и ест так — остывшей. Этот день, наконец, закончился. Он дома. Все прошло. Только ощущения, что попал в свою квартиру, еще нет. Как будто часть его застряла там, на промзоне. А часть — в магазине, на стоп-кадре перед изумленной продавщицей. Рыжий набирает в кружку чай из холодильника, сооружает закуски на большой тарелке и уносит ужин в свою комнату. Думает, там станет спокойнее. Но на перевозбужденную нервную систему не действуют ни знакомая обстановка, ни вкусная еда. Рыжий, наконец, отодвигает от себя тарелку и обессиленно валится на постель прямо в уличной одежде. Надо принять душ. Он боится, что от капель воды у тела случится сенсорный перегруз. Тело — громко гудящий щиток напряжения. Рыжий закрывает глаза. Вдо-ох… пальцы непроизвольно дергаются. Он подтягивает под щеку руку и устраивается на согнутом локте. Кое-как удается задремать. В какой-то момент остывший пот начинает щипать кожу. И голову — сальную, пропахшую сигаретным дымом — уже печет. Рыжий нехотя сползает с постели. Доходит до ванной, стягивает всю одежду и комом пихает в стиральную машину. Стоять под душем нет сил. Он садится на дно и обхватывает колени руками. Насыщенно-теплые струи бьют по загривку. У этой лейки очень сильный напор, но так даже лучше. Рыжий смаргивает капли медными ресницами. Шмыгает носом. Желтый свет затекает в кафельные трещины и стены, обнаженные от полопавшейся краски. Пахнет лимонным мылом и плесенью. Хорошо бы сделать ремонт… Рыжий обтирает нос об острые колени. За шумом воды слышно, как тарахтят трубы и двигаются лопасти в вентиляционной шахте. Как кто-то возится за дверью. Тянет за ручку, хочет войти. Рыжий резко поднимает лицо. — Мам? — он, кажется, не закрывался. Точно. Как теперь объясняться? Хотя Рыжий не припоминает за ней такой бестактности. Будто персонаж низкопробного ужастика, он медленно тянется за шторой. И застывает. В ванну заходит Хэ Чэн. Почему-то в одних брюках — прямо как тогда... Его голый торс плывет вперед, затмевая собой неказисто оборудованную комнатушку вместе со всеми сколами, трещинами и пузырями на стенах. Рыжий успевает только открыть рот. «Как- как он вошел?!» Почему-то лейка больше не бьет по загривку. Сам факт, что Хэ Чэн здесь, бьет прямо по мозгам. Или яйцам… Гость двигается плавно, будто стриптизер под одну ему слышимую музыку. Опирается руками о борт, нависая над Рыжим своими мощными бицепсами. Опускается ниже, раздвигая ладони в стороны. Его запах заполняет пространство. Вздувшиеся вены на руках — мечта любой медсестры — оплетают упругие мышцы под теплой, облитой желтым светом кожей. Жидкое золото… Рыжий, подобравшись, с подстреленным сердцем наблюдает за тем, как мужчина чуть припадает щекой к эмалированной поверхности. Смотрит лукаво из-под полуопущенных ресниц. Будто все уже понял и прочитал по изумленному лицу. Он понял — а я? Поднимает голову томно, заглядывает прямо в душу своими невозможными серыми глазами. Глазами цвета серых облаков или серого бетона. На котором от Рыжего не останется и пятна… — Я присоединюсь? И этот голос. Ебучий голос из эротического кошмара — он парализует. Хэ Чэн тянется вперед. Ныряет носом под ухо, сжимает белое плечо своей огромной лапищей. Рыжий не может и прохрипеть. Один единственный звук, на который его хватает — это звук туберкулезника, поперхнувшегося собственной кровью из разорванных легких. Плечо… сильно. Сжимает слишком сильно. «Отпусти». У Рыжего кончается кислород. Он мечется в ванной, жмурится. Нет! Выдергивает руку из-под себя и падает с кровати. Широко распахивает глаза. Сука. Сука. «Сука».