шерсть

Спекшиеся ссадины дали знать о себе наутро. Простыня прилипла к одной из них. Болело ушибленное ребро, мышцы, суставы, голова. Полностью восстановиться помог бы сон, но откладывать визит в больницу Хэ Чэн не мог. Ему было важно убедиться, что Хэнг в порядке. А, может, и самому показаться доктору — помимо боли, в теле липким студнем колыхались тошнота и шум в ушах. При первом же движении перед глазами рассыпался рой белых точек. Чэн приподнялся на локтях. Проморгался. Попытался содрать приклеенную к плечу ткань, но подсохшая сукровица не поддалась с первого раза. Сцепив зубы, Чэн собрался дергать со всей силы. В комнату зашел Цю — уже восставший после взрывопокалипсиса, свежевыбритый и с бадьей горячего кофе в руке. — Эа, не тяни, — цыкнул он недовольно. — Я тебе аптечку принес, — и кивнул на прозрачный контейнер под матрацем. Чэн его не заметил. — Будешь? — Цю протянул початую кружку боссу. Тот качнул головой: — Ты стирку запустил? — Какую стирку? — за вопросом последовал издевательский, длинный сюрп. Чэн уронил голову на колени. — Дашь что-нибудь? — на нем не было даже трусов. Цю опустился рядом. В пару глотков допил обжигающе-горький нектар богов и достал из аптечки бутылку с физраствором. Пустую кружку присобачил под локоть в качестве поддона. — Ну-ка, — он обильно смочил рану. Подул зачем-то (рефлекс старшего брата?), затем аккуратно снял ткань. — У-у, — протянул Цю, — зря ты от перевязки отказался. — Да, — согласился Чэн. Тогда, на адреналине, развозило до хмеля. Боли не было — не хотелось, чтобы кто-то трогал. — Хорошо, не нагноилось. Лопатку дай. Чэн дал — так дело пошло быстрее. Пока Би возился со спиной, он обработал остальные поврежденные участки кожи. Мушки перед глазами еще мелькали, рассыпаясь тающими горстями, но меньше. Тошнота отступала. К шуму внутри черепной коробки, как к коробке TV, повернутого экраном вовнутрь, слух адаптировался быстро. Идея показаться терапевту уже выглядела не так прагматично. Хм. Истерично? Размазнево. Зализав и перевязав раны, Чэн принялся выбирать одежду из кучи-малы, которую Би с щедрого плеча свалил на матрас. Размер они делили примерно одинаковый, но вот стиль… единственная чистая футболка со звездно-кислотным принтом «COSMIC MASTURBATION» доверия не внушала; потертые джинсы, сердитая байкерская косуха, адики, старый трен-костюм, который Чэн помнил еще со времен первого релиза «Brotherhood»¹ (они заслушивали его в новехонькой тогда «ауди» до дыр, колеся по ночному Ханчжоу в ярких рубашках-гавайках… о, а вот и рубашка) — ассортимент соответствовал запросам так же, как соответствовал бы химозный ягодный рулетик десертному блюдцу из китайского фарфора. — Нормальное что-нибудь есть? — осведомился Хэ ворчливо, пристраивая сигарету меж зубов. Цю пожал плечами. Почесав в затылке, нырнул в корзину для белья. Он выудил оттуда скисшую от пропитавшей ее пота черную футболку. — Ну, все нормальное в стирке, — отчитался Би, проверчивая по определению нормальную вещь на манер самолетного пропеллера. — Надо? — и лихо зашвырнул раскрученный снаряд прямиком в лицо Хэ Чэну. — Да это… кха, — тот стянул с головы бомбу-вонючку, — эффективнее хлороформа. — Сложив руки на груди, Цю гордо ухмыльнулся, — аж глаза ест, — он проморгался и, дабы избавиться от взрывного ольфакторного впечатления, наскоро поднес к свисающему с губ куреву зажженную зажигалку. — Найми домработницу. В конце концов, проблема решилась выходным костюмом из чехла, который Цю, хоть и не постирал с последнего выхода «в свет», оставил в плюс-минус безопасном для психики и здоровья окружающих состоянии. От рубашки пованивало сигаретами и «парадным» парфюмом — Mexx Fresh Man. Странный выбор для раута класса люкс, но Цю везде был органичен таким, даже в брендовой пали и запахе хозяйственного мыла. Компенсировал харизмой отсутствие вкуса и породы. Девочки, вне зависимости от их статуса и положения, млели. Цю источал очень правильные феромоны — в силу своего отличия (правильнее было бы сказать, широты кругозора), Чэн это понимал. Чувствовал. Еще со школы — завидовал до чертиков, а потом, уже в армии — тяжело вздыхал, придавленный новым, пугающим о себе осознанием: мальчики его тоже… штырят. О чем сообщил сразу и прямо: так и так, ты очень контактный, а я не очень нормальный. Перестань меня тискать. И наваливаться. И целовать — как целуешь членов семьи (в семье Хэ поцелуи давно стали дозированы, словно медицинский яд, который убивает при контакте голыми руками). И, кхм… оденься. Последствия были — но, к огромному удивлению Чэна, хорошие. Хотя Цю вначале стебал его, как не в себя: из принципа щеголял без футболки 24/7, дул в ухо, делал регулярные, абсолютно беспалевные попытки «соблазнить». Идиотский, эротический кошмар преследовал младшего сержанта во сне и наяву и длился с неделю. Хэнг, что также стал свидетелем внезапного каминг-аута, поддерживал Би в качестве бэк-вокалиста и сообщника. Друзья втихую изводили его, а Чэн терпел. Пока однажды, купаясь ночью в реке, не оказался зажат между двумя разгоряченными, обнаженными телами. И не понял, что они не просто по-дружески издеваются — нет. Проверяют на вшивость. Как лидера, как друга, как брата. Боевого товарища, которому не страшно доверить тыл. Мужчину. Признание ошеломило не одного Хэ — о себе. Они успели его полюбить, привязаться, пригреться под огромным, мягко-черным крылом. Чэн преподал им урок. Бескомпромиссно и четко обозначил границу: они друзья. Он любит их — как друзей. Ценит — как друзей. И не позволит мутить воду — ни себе, ни им. Проблемы? Не держит. Не нравится? Что-то не так? Пусть валят на хрен, к ебени матери. Побитые (и едва не захлебнувшиеся в поточной воде), но счастливые, Цю и Люу не свалили. Наоборот — привязались сильнее. С того дня стали не разлей вода. И отныне могли говорить на любые темы, доверять друг другу самое сокровенное. Исчез страх перед фамилией, перед возможностями, которые у Чэна имелись, в том числе, для проявления своих самых неприглядных черт. Неблагородных. Хэ оказался достойным. Он обнаружил в себе это одновременно с ними — когда от гормонального коктейля колотило, как в лихорадке, а от позднего (да и позднего ли?) пубертата сносило в некрасивую паррезию. Благо, скоро наваждение отпустило. Потом Чэн женился. Друзья, как были, так и остались самыми традиционными представителями маскулинного клуба. Чэн был рад, что не уронил себя в их глазах. Хотя, глубоко в душе, боялся, что после этого признания они отвернутся от него и возненавидят. Назовут опущенным, пренебрегут. Захотят уничтожить. Они не знали, но в их руках была такая власть — разрушить его. И об этом Чэн никогда и никому не говорил. Держался строго, уверенно. Умеренно-откровенно. Так было нужно. Только по ночам иногда наваливалось: снилось, что эти двое топят его в реке. Чэн тогда не знал, какие сны начнут преследовать его после развода. В сравнении с этими кошмарами утопление было тяжело назвать пугающим. По прошествии стольких лет, эпизод вспоминался с теплой, почти щемящей ностальгией. Что говорить о диафильме, сохранившемся на повернутом внутрь экране… это было будоражаще. Кольчужка Цю на теле ощущалась инородно — даже глупо, но еще глупее было бы задерживаться из-за неё. И налипшего на белую рубашку аромата маракуйи. И дешевых сигарет. И пота Цю. Вот же… Небрежно растрепав прическу, Чэн-таки срифмовал себя с костюмом. Оседлал старенькую рабочую «хаву». Позвонил в больницу, чтобы узнать, в каком состоянии больной и какие лекарства нужно привезти. Приемные часы начинались с десяти, но для Хэ это было поздно. Он запасся наличными, чтобы подмазать дежурных врачей. Минутная стрелка под сапфировым стеклом мариновалась в лучах еще первого, не злого апрельского солнца. Утро выпенивалось облачными бурунами на синем, как компьютерный экран, небе. Начало девятого. Распушившаяся по бокам от дороги зелень забивалась в бликующие окна, зеркала заднего вида, гладко начищенные вишневые бока. Забивалась в нос с шипением ветра и запахом озона. Чэн вел со спущенным стеклом. Спал мыслями. По-хорошему, стоило выпить кофе — чтобы разбудить кровь, но по пути не было ни одной приличной кофейни. С другой стороны, он уже и так прилично накапризничал: стребовал одежду, которая не садилась по швам и строчкам на фамильный статус. Может, и кофе нуже был — такой же? До ядреного не каноничный. Антикризисный. С заправки: самый растворимый, самый приторный и самый химозно-ореховый. На краю полупустой стоянки у госпиталя Чэн заметил лавочку. За полосатым тентом, утонув в сирени и обняв худые коленки, сидела девушка. Она торговала штучными сигаретами, спичками, конфетами. Сиренью. Чэн подошел к ней. — Здравствуйте, — поздоровалась продавщица с сонной улыбкой. Посетитель склонился над цветами. Лиловые гроздья сладко пахнули в лицо. Мазнули по носу, качнувшись под золотым светом. Шуршнули — над маленькими соцветиями суетились пушистые пчелки. Сидящая у палатки кошка потянулась и потерлась о его ноги. Где-то за парковкой кричали и резвились в деревьях шумные майны. Чэн сделал еще один глоток заправского кофе — еле теплого, вяжущего на языке кисло-горько. Опустил руку и осознал: он жив. Зарывается лицом в цветы, чувствует: вкусы и запахи. Прикосновения. Солнца, кошачьего лба к голеням, пыльцы — щекоткой в ноздрях. Пластмассовый стаканчик в руке. Приветливый взгляд девчонки под полосатым тентом. Видит: старую клеенку в жуткие ромашки, потекшие полосатые леденцы и расписанные на картонках ценники. Накатило внезапно. Сжало — до лопающейся вязкими пузырями слезной крови в груди. Чэн выпрямился. Задрал голову к небу. Облачно. Синеэкранно. Ярко, будто кто-то выкрутил движок saturation на максимум. До рези в глазах. — Сколько стоит сирень? — вышло немного хрипло. Тихо. Намеренно деликатно — чтобы не побеспокоить нежность этого закутка грубыми баритонами. — Маленький букетик по пять, средний по пятнадцать, э-э, — девушка приподняла подбородок, заглядывая в толстую тетрадь, — большой по тридцать… — А вся охапка? — Ведро?! — округлились ее глаза. Чэн кивнул. — Сейчас, — она слезла с тахты. Хэ распирало. Тянущая боль и тепло дыхнули жаркой волной одновременно отовсюду — внутри и снаружи. Жив?! Что бы изменилось, не стань его этой ночью? Муравья-солдатика бы вышибло из строя, и только… Он достал телефон. Не думая, написал диди: «привет». Хотелось поделиться. Чем-то. Иррациональным чувством, таким большим — гигантским. Как желание обнять, сгрести в охапку весь мир и прижать к сердцу. Позаботиться. Защитить. — Ведро — сто! — Беру, — кивнул Чэн. Он вытянул из бумажника крупную красную купюру и положил на прилавок. Подхватил емкость, игнорируя оклики, уже спиной: — Э! Э?.. Дядя, сдача! Чэн махнул со спины: — Себе оставь. Пчелы и лепестки забивались в нос и глаза. Как зелень. И солнце. Чэн щурился, отплевывался. Прореха. Иногда открывалась в груди — отражала небо. Ловила частоту, доступную в редкие моменты просветления и тишины, когда мыслей не было, а эфир вечно-настоящего — здесь, сейчас — заливал внутреннее пространство до краев. Чэн бы дал им название, изучил, не будь эти моменты так внезапны, коротки и… Входящие: Хэ Тянь Сообщение: ? …редки. Он поздоровался с невропатологом за руку. Тот помог с ведром. Администраторы на ресепшене улыбались — тонкий, сладковато-холодный аромат заплыл в вестибюль вслед за статным мужчиной в костюме. Договориться о посещении не составило труда. С Хэ даже не стребовали денег. Он оперся на стойку регистрации. Прочитал смс и понял, что портал в синеэкранье начал стремительно затягиваться — с шипением и помехами. А что он хотел? Чэн нахмурился. Жи…вой? Медсестра водрузила рядом вазу — он попросил составить часть букета отдельно, для больного. Навел на лиловые гроздья телефонную камеру и сделал несколько снимков. Отправил Тяню самый удачный — по «лайну». Жизнеутверждение. В слабой надежде, что тот поймет. Будь они рядом, Чэн бы вытащил одну ветку для диди. Чтобы поделиться — упрямо и молча. Смотри. Люу положили в пустую двуместную палату. Чэн вошел туда с медсестрой: она с подносом, он — с букетом. Больной приподнялся на локтях — голову оплетали бинты, под глазом белел компресс, на лангетке висела загипсованная левая рука. — Привет. — Чэн сгрузил цветы на прикроватную тумбу. Хэнг кивнул. — Как ты? — Снова кивок. — Завтрак, — девушка разложила еду перед пациентом. Чэн обождал, пока она уйдет. Оседлал табуретку. Сделал затяжный вздох и посмотрел другу в глаза. Жест свободной правой ладонью: «Дело. Что есть?» — Ничего. Цю поехал в участок, они должны предоставить отчет. «Камеры?» — Дядя оцифровывает записи, — Чэн почесал над бровью мизинцем. — Я от тебя — к нему. Хэнг перевел взгляд на цветы. «Запах. Нравится». Попытался открыть пудинг одной рукой, но Чэн отобрал — помог. «Блокнот, ручка. Дай». Получив в распоряжение и то, и то, Хэнг принялся старательно выводить на листе кривые иероглифы. И снова — глаза в глаза. Он многозначительно поднял страницу: «К т О?» Чэн понял — спрашивает не о фактах. О предчувствии. Протяжно вздохнув, он отобрал нотабук. Написал аккуратный ответ: «Свой». Естественно, свой мог быть лишь посредником — и то, в лучшем случае. В худшем… Чэн не хотел об этом думать. Причин для раскола внутри клана было слишком много, чтобы уцепиться за одну, одну единственную: одного кандидата, одного подозреваемого, одну предпосылку. Одну паранойю — он не хотел позволять ей распространятся, подобно метастазам, пульсирующим на паутине хронической тревоги. Облизав крышку от пудинга, Хэнг вернул себе письменные принадлежности. «Я вв дЕле». Об этом. И об обидах. О том, что Хэ чувствовал вину — за то, в каком состоянии сейчас находился друг. Что пережил из-за него и почему — раз гэгэ не предусмотрел всего. Не сберег, не защитил. — Люу-сюн, — Чэн покачал головой. — Отказано. Я никогда не втягивал тебя в это… — он сглотнул. Склонил голову, сжимая сложенные на коленях кулаки: — Прости. — Резко зашуршала бумага — Люу яростно выводил размашистое: «И ди нА Х УЙ!!!». Чэн вздрогнул. Поднял впалое от недосыпа лицо, уже не в силах скрывать сожаления и вины. Он знал, что выглядит жалко сейчас: растрепанный, воняющий маракуйей и табачно-потной рубашкой Цю — вот это справедливо. Пойти туда, куда ему указывают в письменной и зрительно-невербальной форме. — Люу… Но друг приставил к указателю пути предыдущий лист. Убедившись, что Чэн верно сложил все предложения воедино, перелистнул страницу. «Сваих на ВОЙНЕ не БРОсают!» Уже выходя из больницы, Чэн обнаружил уведомление. Сообщение было от диди: он отправил скриншот первой страницы гугла. В поисковой строке значилось: «прислали сирень смысл». Обведенный желтым маркером результат ввел Хэ Чэна в ступор. «На языке цветов сирень означает первую любовь. Когда впервые признаешься в своих чувствах, актуален будет букет ароматной сирени, который без слов может рассказать о волнении и первой, чистой, трепетной любви». Пока он пялился в экран, Тянь набрал: [08:51] Брат, ты ничего не хочешь мне сказать? [08:51] Брат ты уже сказал? Догрузив, наконец, смысл этого послания, Чэн едва не поперхнулся воздухом. Ах, да — он же соскучился по кои-чьим выкрутасам. Вы [08:52] Это просто сирень. Запрыгали точки под аватаркой Тяня. Чэн решил не читать сообщения на ходу — чтобы у гениального диди больше не возникло возможности поставить подножку очередным расследовательским пируэтом. [08:52] Сам вырастил? Вы [08:53] Нет. Купил. Под больничный козырек заползла кружевная пелерина света. Чэн прикрыл глаза ладонью. Он почти на рефлексе хотел справиться о здоровье мачехи, но тут же вспомнил, что отец наказывал молчать. [08:54] Ты сфотографировал сирень и отправил мне? Ты что, дед? [08:54] Что дальше? Первомайские поздравления с анимированными надписями? Блестки? Будешь вручную собирать открытки с розами и комнатными собачками? ² Не получилось. Вы [08:55] Ты получал первомайские поздравления? Какой болван. [08:55] Нет. Но слышал, что такое бывает~ :} Тяжело вздохнув, Чэн оттолкнулся от стены. Он всунул терапевту всю наличку и только-только вспомнил, что после первого часа стоянка становилась платной. Набрал на ходу: [08:56] Не думай себе ничего. День предстоял длинный. Чэн надеялся подремать в обед в машине, но, после короткого визита в офис Шена, где его развернули со словами: «господин велел передать, что не выйдет на связь до следующего утра», был вынужден вернуться в порт — прибыли инспектора из страхового агентства. Хроническая тревога колебалась под стекающими в ловчую спираль новыми догадками — по капле, по крапинке. Фоновая обработка фактов: если смертоубийство не было главной целью покушения, значит, взрыв устроил дилетант. Не «на верняк», однако риски были огромными. То есть, в этой диверсии на Хэ Чэна смотрели, как на расходный материал; следовательно, подозрения в покушении главами семейств исключать было нельзя. У Чэна были терки с каждым. Цзянь требовал пустить наркотрафик через порт, Ванчай жаловались на ценовую политику в отношении промышленных грузов, Ду были недовольны тем, что старший Хэ не пускал «своих» на работу по блату — только по способностям. Сомнительные причины для столь опасного маневра. Значит, смотреть было нужно — глубже. Кому была выгодна провокация? Какова её цель? Почему именно отец и дядя получили снимки? Он растирал лоб, укладывая письменное заявление и банковские реквизиты в зип-файл. Мысли путались, вязли в паутине набухающего беспокойства. Вдох-выдох. Паника неконструктивна. Уже в своем офисе Чэну удалось вздремнуть. Ненадолго. Его разбудил коммуникатор: — Господин, к вам посетитель. Хэ Син. Просить обождать? Разлепив глава и спустив со стола ноги, Чэн повернулся на своем вертящемся кресле. Склонился над телефоном, ткнул кнопку: — Спасибо, Су. Впусти. Видимо, Шен послал к племяннику сына вместо себя. Кузен был ненамного старше Тяня, однако являл собой его полную противоположность: внимательный, почтительный, хладнокровный, он ответственно подходил к своему наследию и роли в семье. Если бы не временной дефицит, Чэн был бы рад видеться с Сином чаще — так, как и полагается родственникам. С ним было комфортно работать. Не говоря о том, что младший двоюродный брат смотрел на Чэна с уважением, и каждый раз, будь то ежегодное собрание диаспоры или редкие внутрисемейные встречи, искал возможности пообщаться. Син вошел в кабинет. Бледный, напряженный, он выглядел так, будто не спал ночь. — Здравствуйте, — поклонился. — Здравствуй. Проходи, — Чэн оттолкнулся от места, чтобы кузен смог сесть рядом. — Тебя Шен прислал? — Да. Отец передал записи с пленки, — парень вытащил флешку из кармана. Вложил в руку Чэна и мелко вздрогнул, когда тот хлопнул его по предплечью: — Ты в порядке? — Д-да, — кивнул Син, избегая смотреть ему в глаза. На его висках блестела испарина. — Простите, я просто… испугался. Дядя сказал, что вы умерли, и сорвался ночью в порт, — он на мгновение пересекся глазами с Чэном — в них отчетливо читались смятение и облегчение. — Я только пару часов назад узнал, что вы живы. Еще раз простите, — он вновь поклонился, еще почтительнее и глубже. — Простите, что не смог держать себя в руках. Рад, — его голос дрогнул. — Что вы живы Что-что, а держать себя в руках дядя не умеет. Все же, ты его сын. Хэ Чэн снисходительно склонил голову: — Ничего, — он хлопнул рядом. — Чаю? — Я бы не отказался, — сглотнул Син, усаживаясь на стул. — Спасибо большое. Я правда рад, — кузен выглядел так, будто вот-вот заплачет — подчеркивая значение сказанного, — что вы живы. — Чэн не хотел его смущать, но неволей заметил вставшие на глазах Сина слезы. Тот украдкой подтер нос, — знаю, мы должны держать себя в руках. Просто, кроме вас… — его голос надломился. Мальчишка. Чэн, не тяготел к сантиментам, однако не раскрыть объятия не мог: — Иди сюда, — он крепко похлопал Сина по лопаткам. — Всё в порядке. Не переживай. Тот всхлипывал тихо, насколько мог себе позволить шаое. Уложил голову на плечо Хэ Чэна, обвил рукой. Интересно, как бы отреагировал Тянь, узнай он о случившемся? Впрочем, было глупо допускать мысль, что Син был куда более идеальным кандидатом в младшие братья. — Я хотел стать, как вы, когда вырасту, — выговорил он тихо, сжав и тут отпустив ткань рубашки на спине Чэна. Или — не так уж и глупо? Поверь, Син, ты — не хочешь. Секретарша принесла чай. Успокоившись и сделав пару глотков горячего, кузен вернулся к привычному себе — спокойному, собранному, сосредоточенному. Они вместе открыли файлы с USB. Нельзя сказать, что Чэн был динозавром в отношении компьютеров, но и Тянь, и Син управлялись с технологиями куда шустрее. Учитывая растраченный за день ресурс, он позволил «рулить» гостю. Тот с готовностью пристроил монитор ближе к себе: — Какое время вам нужно? — ожесточенно сузились его глаза. — Между полуночью и часом. Защелкала компьютерная мышь, застучала клавиатура. Син печатал быстро, даже быстрее его секретарши. Чэн приподнял брови — он такую технику видел только в фильмах. — Как твоя адвокатская практика? — поинтересовался он между делом, потянув чай из сервизной чашки. — Хорошо, — кивнул Син, не отрывая взгляда от экрана. — У нас сейчас каникулы, так что нагрузка меньше. — Хочешь работать на меня? Сбившись с набора в поисковой строке огромной папки, кузен все же обернулся. — А можно?! — Конечно. Приходи через неделю, придут материалы по делу Джен Бэя. Поможешь разобрать. Син с чувством кивнул. Вернулся к делу и щелкнул на нужный файл. — Не понял, — он нахмурился. Ткнул на пустое черное окошко. Открыл через другой проигрыватель. Затем откинулся на спинку стула и повернул экран лицом к Чэну — тот надел очки и подкатил к монитору. Видеозапись демонстрировала обозреваемый объект, едва освещенный фонарями с соседней площадки. Качество изображения оставляло желать лучшего. Зернистая картинка была статичной на протяжении всех двадцати минут. — Это с полуночи до 00:20, — отчитался Син, сворачивая окошко, но Чэн и сам видел: в верхнем правом углу отображались дата и время. Ничего. Он открыл следующий файл. Чэн прищурился — внизу экрана мелькнуло какое-то движение. На долю секунды — не разобрать. Дальше картинка продолжала оставаться статичной. Они просидели так до позднего вечера: отсматривая записи с разных точек объекта в разный промежуток времени. Заказали еду из ресторана. Поужинали, не отрываясь от работы. — Странно, — Чэн со вздохом откинулся на кресло. — Фото сделал призрак? Они ничего не обнаружили. Ожидаемо. Если у диверсантов был доступ к контактам отца и дяди, значит, с большей вероятностью — и к записям на пленке. — Либо тот, кто фотографировал, умудрился просочиться в слепые зоны, — задумчиво тер подбородок Син. — Либо материал — лажа. — Он засуетился: — кто отвечает за систему безопасности? — А то движение? Ты сохранил видео отдельно? Система безопасности в районе сделанных фото была примитивной, осталась еще со времен дедушки. Там не находилось ни одного стратегически важного объекта. — Да, — Син снова открыл то видео. — Мне кажется, это дефект пленки, — сделав паузу, он чуть клонил голову набок. Поймал: — Похоже на чей-то черный локоть, да? — Ладно. Уже поздно, — Чэн хлопнул кузена по спине. — Езжай. Спасибо за помощь. Глаза слипались — в них будто насыпало песка. Мысли подавно превратились в песчаный бархан. От малейшего дуновения рассыпались зерном. И белым шумом в затекших мышцах. Чэн снял очки и потянулся в кресле. Спать. Надо поспать. Уходя, Син остановился в дверях кабинета. Обернулся. Кивнул: — До свидания, гэгэ. Чэн устало поднял ладонь. — До встречи. Спать.