Коленно-локтевой шанс

— Хайрани, нам нужно кое-что обсудить. Начиная диалог с подобной фразы, отец сразу даёт понять, что сейчас меня ждёт капитальный разнос. Ещё и произносит это таким тоном, словно я уже успела опозорить и его, и наших предков, и все последующие поколения, которые появятся только если я переживу сегодняшний разговор. В противном случае обязанность за продолжение рода целиком и полностью ляжет на Ми’иру. Я неопределённо веду плечами, держа в руках лук с только что натянутой новой тетивой, и оглядываюсь. Нет большей радости осознавать, что после кровопролитной войны с Небесными Людьми наш клан смог восстановиться и разрастись, но снующие туда-сюда На’ви явно не способствовали уединению. Отец кивает в сторону своеобразного выхода, образованного из хитросплетений могучих корней Дерева-Дома: — Не здесь. Пройдёмся немного. И тут же устремляется вперёд, не дождавшись моего ответа. Он сам недавно вернулся с охоты, не удосужившись даже снять перекинутый через плечо лук или отложить неиспользованные стрелы, сжатые в правой руке. Что-что, а мешкать отец не привык, особенно если дело касается выполнения приказов, к которым очевидно относилось и это «предложение». Приходится семенить следом, время от времени здороваясь с проходящими мимо соплеменниками, и всем видом изображать, что меня не ведут на верную смерть. Нам с отцом не удавалось толком поговорить нормально несколько дней, в течение которых мы или банально не виделись, или просто не могли понять друг друга, разговаривая на совершенно разных языках. Оказалось, он был страшно оскорблён тем фактом, что одну из ночей я провела отдельно от семьи, и мои попытки втолковать, что, вообще-то, здесь я пострадавшая сторона, не возымели успеха. Когда же я настоятельно попросила не лезть в мои отношения с Ло’аком, отец крайне неудачно прикинулся дурачком, а потом и вовсе заявил, что пока он жив, никто не смеет указывать ему, что делать, особенно его собственная дочь, которой, цитирую, «надо бы научиться уважать старших». Как вы понимаете, моё возвращение в родной гамак в тот день не состоялось. К слову, как и на следующий. Мать пыталась донести до нас, что мы оба ведём себя как дети, поссорившиеся из-за ерунды, и если мне такое поведение было более-менее простительно, то вот отец, умелый воин и глава семейства, вёл себя просто смешно. Не знаю, может быть ей наконец удалось достучаться до отца, или же до него дошли шепотки касательно моего непристойного поведения (лично я слышала подобное несколько раз), но этот могучий воин решил если не пойти на попятную, — уж от чего, от чего, а от своих убеждений он никогда не откажется, — то хотя бы попытаться наладить со мной контакт. Вон, вчера впервые за всё время пожелал мне доброй ночи, а уже сегодня, всем видом демонстрируя расслабленность, пригласил на разговор. Впрочем, стальные нотки из его голоса никуда не пропали, а значит о его истинных намерениях оставалось только догадываться. Солнце висит золотым диском, одаривая всё живое своим теплом, когда мы с отцом выходим на поляну, предназначенную для тренировок стрельбы. Стройным рядом стоят мишени, вырезанные из коры дерева, с нарисованными посередине красной краской кружками, казавшиеся мне когда-то настолько крохотными, что попасть в них не представлялось возможным. Обычно будущие охотники занимаются рано утром или по вечерам, специально выбирая время, когда жар огненного шара в небе не так силён, а потому сейчас на импровизированной площадке мы с отцом совершенно одни, и гробовая тишина, разбавляемая разве что писком лесной живности, прямо-таки располагает к душевному разговору. Сарказм. — Ну, так что ты хотел со мной обсудить, — интересуюсь я, хотя ответ более чем очевиден. Не ради же болтовни о цветочках мы проделали весь этот путь. Отец около десяти секунд выжидательно смотрит на меня, будто бы это я должна начать говорить первой, но я в очередной раз не оправдываю его ожиданий, продолжая топтаться на месте и корчить из себя святую простоту. Интересно, выгляжу ли я достаточно невинно, или же мне ещё глазками похлопать? В конце концов, отец вздыхает и едва заметно качает головой, но, вопреки ожиданиям, не кидается тут же отчитывать меня. Вместо этого он кладёт стрелы на землю, оставляя в ладони лишь одну, и снимает лук с плеча. Мои надбровные дуги медленно ползут вперёд. Отец что, решил, что я настолько безнадёжна, что даже тренировка, которая, откровенно говоря, ему совсем не нужна, будет полезнее времяпрепровождения со мной? — Когда я был маленьким, то считал, что стрелы — самое грозное оружие воина, — отец скользит внимательным взглядом по смазанному ядом наконечнику, словно видит в нём отражение давно минувших лет, а затем накладывает стрелу на тетиву. — Помню, однажды я умыкнул у отца целый десяток, и мы с друзьями весь день провели у реки, пытаясь нанизать на них рыбу. Правда, в результате так ни одной и не поймали, зато я на пару с другими мальчишками сломал несколько стрел, и дома мне сильно за это досталось. Услышать из его уст что-то помимо нравоучений или приказов — явление удивительное, однако меня не покидает предчувствие, будто это лишь прелюдия к чему-то более серьёзному. Недаром ведь отец не просто вспомнил своё детство, но и упомянул собственные косяки, чего никогда раньше не делал. — Уже позднее, когда я под руководством отца готовился совершить своё первое убийство, я осознал простую истину: сколько бы у тебя не было стрел, без лука они бесполезны. Никакая дичь не позволит подобраться к ней достаточно близко, а в битву с хищником в рукопашную вступают разве что глупцы. Но глупцов, к сожалению, меньше от того не становится. Тетива поёт, и пущенная стрела, со свистом разрезая воздух, вонзается в одну из мишеней точно посередине. Впрочем, иначе и быть не могло. — Если воин хорошо стреляет из лука — это ещё не значит, что он обладает достаточным количеством мозгов, — парирую я, точно зная, о чём говорю. Случилось мне как-то наблюдать за одним идиотом, который вроде бы и прошёл Охоту Грёз, начав считаться полноправным взрослым, да только время от времени, шутки ради, направлял ядовитые стрелы в сторону своих приятелей. Хорошо, что он довольно быстро отучился от этой привычки, так и не успев ни в кого попасть, но сам факт. — Твоя правда, — легко соглашается отец, и я тут же чувствую подвох. Неспроста, как выясняется сразу же. — Ло’аку вот явно их недостаёт. — Если ты решил снова заливать мне про недопустимость сближения с Ло’аком и моё чересчур вызывающее поведение, то я, пожалуй, пойду — дел невпроворот. Я уже устала спорить с ним, злиться, что-то доказывать и пытаться донести свою точку зрения. Всё, перегорело. Раз отец не хочет прислушиваться к моим словам, превосходно имитируя неприступную скалу, на которую не то, что забраться — подойти невозможно, то я буду поступать так же, пусть это и будет стоить мне той капли хорошего отношения, что осталась между нами. — Постой! — останавливает меня отец, успевшую развернуться на пятках к нему спиной. — Не хочешь потренироваться со мной как в старые добрые времена? — Старые добрые времена — это когда ты гонял меня до седьмого пота, невзирая на травмы, ушибы и кровоточащие мозоли, даже когда я чем-то отравилась и блевала весь день, а потом однажды вывихнула лодыжку, а ты всё равно потащил меня на стрельбище, невзирая на дождь и мою опухшую ногу? — Вообще-то, я имел в виду то время, когда ты стала одной из лучших среди моих учеников, но и сам процесс был не менее захватывающим, верно? С отцом всегда трудно. И дело не только в том, что рядом с ним приходится отстаивать свою точку зрения до хрипа или же вовсе молчать, выслушивая многочисленные наставления, но и в том, что понять его порой бывает чертовски сложно. Он может и похвалить, скрывая за этим издёвку с насмешкой, или отчихвостить по самое не балуй, при этом пряча в суровом голосе неподдельную гордость. Шутки, правда, удаются из рук вон плохо, и понимают их разве что такие же бывалые воины-старпёры, но я всё равно улыбаюсь уголками губ, поднимая с травы стрелу. Не в знак того, что я дала заднюю, а потому что в сердце зажглась малюсенькая надежда, что этот недоразговор будет более продуктивным, чем все предыдущие. Стрела ложится на тетиву выверенным движением. Глубокий вдох. Левое плечо отведено назад, взгляд сконцентрирован исключительно на мишени. На краткий миг вокруг перестают существовать лес, поляна, и даже отец оказывается где-то за пределами сознания. Главное — красная точка. Цель. Я отпускаю тетиву, позволяя себе расслабиться только в тот момент, когда наконечник, слегка задев жёлто-зелёное оперение, впивается точно в красный кружочек, плотно прилегая к выпущенной раннее стреле. Пфф, делов-то! — Поправочка. Не «одной из лучших», а лучшей! — гордо вздёрнув подбородок, смотрю на отца с долей самодовольства. — И в плане стрельбы, и касательно наличия мозгов. Не думаешь же ты, что, если какой-нибудь смертник начнёт распускать руки, я спокойно позволю ему это делать вместо того, чтобы всадить стрелу между глаз? — А вот этого не смей, — в миг из голоса отца пропадает всякий намёк на смех, а от его тона по спине пробегают мурашки. — Лишь Великая Мать решает, когда наш путь подходит к концу, и прервать жизнь существа, будь то На’ви или шестиног, просто ради забавы — величайшее кощунство. Вместо этого лучше брось засранца через прогиб, как я тебя учил, или заряди ему между ног, чтобы он точно усвоил урок. И вот опять: вроде бы отец совершенно серьёзен, советует мне, как стоит отбиваться от извращенцев, а я не могу сдержать взрыв хохота, быстро разносящийся над поляной. Ответом мне служит хруст веток и вскрики живности где-то в лесу — вполне возможно, что своим смехом я спугнула стаю пролемуров. — Что? Что я такого сказал? — взгляд отца выражает искреннее непонимание, а потому он начинает раздражаться, ибо больше всего на свете ненавидит чего-то не понимать. Я примирительно вскидываю руки: — Ничего, отец, я всё поняла. В лапы не даёмся, но силу применяем только в крайнем случае. Очевидно, отец хочет сказать что-то ещё, и тщательно обдумывает это «что-то», безостановочно постукивая пальцами по бедру. Он озадаченно следит за тем, как я подбираю с травы ещё одну стрелу и натягиваю тетиву. Вжух! — точное попадание в самый центр. Чёрт, да я сегодня в ударе! Вдвойне приятно от того, что за моим триумфом наблюдает ещё и отец, ради похвалы которого и стирать пальцы в кровь не жалко. Тянусь за третьей стрелой, чтобы окончательно закрепить свой успех, когда новый вопрос слегка застаёт меня врасплох: — А если младший сын Жейксулли попытается коснуться тебя, как ты поступишь? Ответить нужно незамедлительно, но при этом честно, потому как отец обладает феноменальной способностью распознавать ложь, и не важно, под каким соусом она подаётся. Само собой, сказать, что мы с Ло’аком не просто изучали тела друг друга, но и занимались этим делом с особым рвением, я не могу, иначе в таком случае жертв не избежать, однако же мне не остаётся ничего иного, кроме как дать отцу то, что он так желает услышать — правду. — Если Ло’ак попытается сделать что-то против моей воли, будь то простое слово или касание, то я без раздумий уложу его на лопатки, а после сразу же сообщу об этом тебе. Мысленно вздыхаю с облегчением, когда отец остаётся удовлетворённым таким ответом. Морщинки у него на лбу сразу же разглаживаются, а пальцы перестают тарабанить бедро, и слава Эйве — ещё чуть-чуть, и там наверняка образовались бы небольшие ямки. — Вот и славно! — отец нечасто улыбается, не беря в расчёт издевательские усмешки и оскалы, зато, когда это происходит, можно с уверенностью сказать, что жизнь прожита не зря. — Видишь, как легко становится на душе после открытого разговора. А ведь не избегай ты меня всё это время, мы бы очень быстро пришли к взаимопониманию. И чего ты только упрямилась? Не уверена, но кажется, что у меня нервно дёрнулся левый глаз. Так, спокойно, Хайрани, вы наконец-то более-менее говорите на одном языке, нельзя, чтобы сейчас всё пошло по пизде. Вдох — и выдох, вдох — выдох. — Главное, что теперь всё устаканилось, и мы больше не будем ссориться из-за такой глупости, как мои отношения с Ло’аком, ведь я точно держу ситуацию под контролем. Мы ведь не будем, папа? — давай, девочка, дави на его отцовские чувства своей а-харя-не-треснет улыбкой, дожми его! Обычно переиграть отца в гляделки под силу только матери, но сейчас он кажется настолько довольным моим «благоразумием», что в кое-то веки уступает моему напору. — Хорошо, не будем. Класс! Похоже, этот день будет значительно лучше предыдущих. — Если только ты попадёшь в центр каждой мишени оставшимися стрелами. Да блядь!                   

***

Шумные праздники я полюбила с самого детства, хоть тогда и не могла принимать в них полноценное участие. Будь то Фестиваль охоты или чествование молодых воинов, прошедших Унилтарон, отовсюду доносилась музыка, звучала мелодия флейты и гремели барабаны, а воздух трепетал, наполненный ароматами жаренного мяса и свежих ягод, причудливо переплетаясь со слабым привкусом кавы. Помню ещё, что не могла оторвать глаз от На’ви в пёстрых костюмах, отплясывающих ритуальные танцы, и отцу приходилось сдерживать меня, дабы я не полезла в эту беснующуюся толпу, где меня могли легко задавить. У людей тоже есть праздники, но их настолько много, что уж проще выучить английский на зубок, чем их все запомнить. Норм как-то упомянул, что там, на Земле, при желании можно праздновать что-то каждый день, а когда я вслух размышляла, сколько же нужно ежедневно добывать дичи, чтобы еды хватало на всех, почему-то рассмеялся и сказал, что мясо на праздничном столе необязательно — достаточно алкогольного напитка навроде кавы или чего крепче, и человек будет доволен. Тогда я ещё удивилась, насколько люди, право, странные создания (не то, чтобы я этого не знала раньше), и теперь, сидя на траве, окончательно убедилась в этом. Мы — то бишь я, Кири, Нетейам, Ло’ак и малышка Тук — сидим кружочком, пока в центре Паук со старательным видом разводит в миске странную жижу, по цвету напоминающую что-то между смолой и дерьмом pa'li, благо хоть она не пахнет соответствующе. Сам парень уже нанёс это чёрное нечто себе на кожу поверх традиционных синих полосок. Впрочем, успокаивает это мало, поскольку взгляд, которым Паук по очереди окидывает каждого из нас, уж слишком нехороший: так обычно горят глаза у Ло’ака, когда он задумывает новую глупость, за которую после огребает. Рядом с Пауком лежит потёртая человеческая сумка, о содержимой которой остаётся только гадать. — Так… для чего мы здесь собрались? — шепчу я на ухо сидящей по правую руку от меня Кири, в целях собственной безопасности не решаясь прервать колдующего над своим зельем человечка. — Без понятия, — признаётся Кири. — Паук сегодня весь день какой-то взбудораженный, а час назад скликал всех и заявил, что приготовил сюрприз. Я с опаской кошусь на тёмную жижу. Если парень имел в виду это под сюрпризом, то дело точно пахнет жаренным. Помню, однажды меня уже потащили хрен знает куда, хрен знает зачем, и закончилось это… Ло’ак, внимательно следящий за действиями своего друга, вдруг перехватывает мой взгляд и тут же подмигивает, начиная будто бы невзначай потягиваться, демонстрируя литые мышцы. … Закончилось это, в целом, очень хорошо, а вот прелюдия в виде иллюстрации плотских утех землян была, мягко говоря, не очень. Нетейам, привыкший как старший нести за всё ответственность, решается задать Пауку вопрос, интересующий всех нас: — Бро, может быть, наконец-то, объяснишь, зачем собрал нас всех здесь? Уже смеркается, и Тук скоро пора спать. — Не пора! — возмущается девочка и изо всех сил старается держаться бодрячком, не обращая внимание на слипающиеся глазки. Кири мягко улыбается и притягивает сестрёнку к себе, укладывая её голову себе на колени. Та, кто ещё секунду назад заявлял о своём нежелании отправляться на боковую, громко зевает, устраиваясь поудобнее на тёплом местечке, но продолжает изо всех сил держать глаза открытыми — настолько велико её желание поучаствовать в странном ритуале со взрослыми ребятами. — Готово! — во всеуслышание заявляет Паук. Пальцы его покрыты чёрным, и он с нажимом проводит ими по щеке того, кто оказывается ближе всех — меня, то есть. Я даже не успеваю дёрнуться, когда тёмная субстанция касается моей кожи, и парень быстро чертит две линии до самого подбородка. — Что за фигня, бро? — возмущается за меня Ло’ак, а в следующий момент пытается отпихнуть от себя настырного человечка, рвущегося изрисовать лицо и ему. — Отвали, кому говорю, су…! — Ло’ак! — шикают одновременно Нетейам с Кири, и младший сын вождя прикусывает язык, беспокойно поглядывая на Тук. К счастью, балансирующая где-то между сном и реальностью девочка не успевает услышать того, для чего её детские ушки ещё малы, и лишь спрашивает, смотря на сестру мутными глазками, почему она вдруг рассердилась. — Всё в порядке, Тук, не беспокойся, мы просто шутим, — успокаивает малышку Кири, хотя её взгляд, устремлённый к Ло’аку, метает молнии. Кири сама берёт из рук Паука миску и наносит узоры на лицо, а после, ещё раз обмакнув палец в, как оказалось, краску, оставляет несколько точек на лбу Тук, от чего девочка забавно морщится. Никогда не устану удивляться, насколько она доверяет этому человеческому пареньку. Не то чтобы я относилась к Пауку предвзято, но, если бы моих друзей насильно измазали хрен пойми чем, я бы восприняла это максимально настороженно. Завершает сие действо Нетейам, наскоро проводя пальцами по лбу и оставляя там идеально ровную чёрную линию. — Поздравляю, вы все прошли посвящение в общество дебилов! — Ло’ак усмехается и тихо хлопает в ладоши. — Сам ты дебил! — ох, поостереглась бы я злить Паука, пока он держит наполненную практически до краёв миску. — Между прочим, сегодня на Земле особый праздник. Ребят, он настолько крутой, что я сожалею, что узнал о нём только недавно. — Всенародный день придурка? — К сожалению, нет, но не волнуйся, Ло’ак, твой праздник мы тоже обязательно отметим. Я хрюкаю, замечая, что и Нетейам сцеживает смешок в кулак, а Кири так и вовсе сотрясается в беззвучном смехе, сдерживаясь только из-за лежащей на её коленях Тук. Ло’ак обиженно надувает губы, а у меня в голове внезапно проскальзывает воспоминание о том, как всего несколько дней назад эти самые губы целовали меня везде, куда только могли дотянуться. К щекам моментально приливает краска, и я гоню ненужные (но такие желанные!) мысли прочь. У нас дружеские посиделки, в конце концов, и с нами тут ребёнок! Нужно вывести всякую похабщину из головы, во всяком случае до того, как я останусь наедине со своими шаловливыми ручками. — Короче, — Паук присаживается на траву, и я готовлюсь внимать любому бреду, который может предположительно вырваться из его рта. — Вы слышали что-нибудь про Хэллоуин? Молчите, невежды, знаю же, что не слышали. Говорят, в этот день на Земле грань между миром живых и миром мёртвых особенно тонка, и всякие потусторонние существа могу вступать с людьми в контакт. — Потусторонние существа — это какие? — спрашивает Нетейам, слегка поддаваясь вперёд. — Ну, знаешь, вампиры, оборотни, призраки, — перечисляет Паук с заумным видом, очевидно, прекрасно понимая, что никто из нас не шарит, о чём идёт речь. — В общем, всякие чудовища, с клыками, когтями, мечтающие разорвать вас на части. — Навроде танатора или змееволка? — приходит мне на ум единственное сравнение. — Почти, — Паук усмехается. — Скорее, они похоже на миссис Салли, когда она в бешенстве сбивала конвертопланы Небесных Людей. Я невольно поёживаюсь от ясно всплывшей в голове картинки. Яростная Нейтири, носившаяся туда-сюда на своём икране с луком наперевес, стреляющая без промаха и сопровождающая каждую сражённую цель боевым выкриком, пожалуй, идеально подходила под описание ночного кошмара, только вот была реальной, да и с простой ложкой в руке при желании могла смотреться не менее угрожающе, чем на поле боя. — Окей, бро, мы поняли, ты подсел на человеческих фриков вплоть до того, что решил отпраздновать это открытие, — в голосе Ло’ака прослеживаются язвительные нотки. — Но объясни, за каким ху… э, зачем нужно было измазывать нас по самое не балуй? — Это — один из обрядов, — Паук так и источает самодовольство, наслаждаясь тем, как утирает нос своими познаниями другу. — Люди обычно надевают чёрное, — у них это, вроде как, цвет смерти, — а потом ходят от дома к дому и клянчат конфеты. Прошу заметить, что я не заставил вас напяливать тёмные тряпки, хотя, ради атмосферы, мог бы. — Сладости и смерть — отличное сочетание! — посмеивается Кири, ласково поглаживая по голове посапывающую Тук. Всё-таки эту битву с сонливостью девочка проиграла, так и не дождавшись непосредственного начала Халолина, в чём бы он не заключался. Впрочем, возможно это и к лучшему — вряд ли истории про клыкастых тварей предназначены для детских ушей. — И что мы теперь будем делать? — Нетейам, как всегда, точен и спрашивает по делу. — Ну, ходить и клянчить семена чертополоха и львиные ягоды мы не сможем, поскольку, во-первых, это развлекаловка для детей, а, во-вторых, нас не поймут и воспримут за полоумных дебилов, — интересные мысли, Паук, только вот я почему-то уверена, что кто-то уже пришёл к подобным умозаключениям. — Так что остаётся два варианта: или мы рассказываем страшные истории, да такие, чтоб в набедренных повязках стало тепло, или же вызываем какого-нибудь духа. Выбирайте! Я силюсь вспомнить хотя бы одну жуткую историю, от которой волосы бы встали дыбом, но не могу, как не старайся. Всё, что приходит на ум: страшилка, выдуманная отцом специально для того, чтобы мы с сестрой не капризничали и не убегали в лес без разрешения. Правда сейчас, смотря на эту историю через призму возраста, я понимаю что и бояться в ней было нечего, ибо главным действующим лицом являлась маленькая девочка, однажды сбежавшая в лес и не сумевшая найти дорогу домой, после чего её дух бродит по округе, сбивая с пути других непослушных детей. Ничего особенного, в общем. По лицам остальных понимаю, что и они ничего путного припомнить не могут, а выдумывать что-то своё — совсем не вариант. Да и можно ли напугать простыми словами тех, кто собственными глазами узрел ужасы войны, кто прошёл через неё и лицом к лицу столкнулся со смертью? — Ни черта в голову не лезет! — Ло’ак укладывается на траву, опираясь на локоть и вытягиваясь во весь свой рост, и вот пойди пойми его, то ли просто устал сидеть, то ли, поймав мой очередной взгляд, вознамерился покрасоваться. — По-моему, мы просто тратим время на эту брехню. — Тогда решено! — Паук в кое-то веки игнорирует издёвку Ло’ака. — Так даже лучше — заодно проверим, можно ли вызвать человеческую хрень на Пандоре. С величайшим воодушевлением парень достаёт из своей сумки три свечи, — маленькие деревяные цилиндрики с прикреплённым смолой кусочком верёвки, — которые тут же зажигает при помощи высеченной из двух камней искры, тарелку и фляжку, из которой, стоит Пауку её открыть, тут ж доносится немного резкий запах кавы. Быстро смеркается, и, что бы Паук не задумал, ему следует поторопиться: что мой отец, что Джейк Салли очень строги в плане опозданий, и мне бы не хотелось нарушить установившийся хрупкий мир только из-за того, что у одного человечка, вместе с зудом в заднице, заиграло желание разукрасить нам рожи и призвать невиданную хуергу с другой планеты. — Вы не представляете, сколько страниц я перерыл, прежде чем нашёл идеального кандидата, — Паук наливает каву на тарелку, после чего ставит её в центр импровизированного треугольника из свечей. — Готовы вызывать матерного гномика? Сказать по правде, имечко так себе. Не знаю, кто такой этот «гномик», но ругающихся матом персонажей и у нас хватает, так что, если Паук пытался нагнать интриги, придётся его разочаровать: не вышло. — Бро, ты серьёзно готов пожертвовать кавой ради мифического чувачка? — кажется, Ло’ака больше беспокоит не призыв духа, а растрата драгоценного напитка, ради добычи которого он, в своё время, шёл на многие жертвы. — Не парься, если ничего не получится, то мы просто выпьем всё. — Вот это другой разговор! — Ло’ак даёт Пауку звонкую пятюню. Кири закатывает глаза. — Ладно, а теперь без шуток, — человечек в миг становится серьёзнее, чем при нападении Небесных Людей. — Давайте-ка, кучкуемся поближе ко мне. Кири, положи Тук на траву, если что-то пойдёт не так, у неё будет время убежать. Так, Нетейам, могучий воин, ты прикрываешь тыл. Хайрани, не ссы, всё на мази… Ло’ак! А ну быстро убрал свои грабли! Ты что, забыл: тех, кто занимается сексом в фильмах, обычно убивают первыми. Хотевший было приобнять меня за талию Ло’ак фыркает и со вздохом опускает руку, так и не достигнувшую цели. — Между прочим, я хотел тебя защитить, — бурчит юноша, на секунду становясь настолько милым и очаровательным, что впору затискать. — Знаю. Большое спасибо. Уши Ло’ака чуть дёргаются, когда он чувствует мою ладонь, мягко накрывшую его собственную. Проверив, не застукает ли его на этот раз вездесущий Паук, Ло’ак переплетает наши пальцы, и тут черёд смущаться приходит уже мне. Нетейам, ставший свидетелем сего скрытного действия, понимающе улыбается. Кровь приливает к щекам с удвоенной силой. — Так-с, ребятки, а теперь повторяем за мной, — Паук склоняется над блюдцем с кавой, и мы на автомате делаем то же самое. — «Злобный маленький гном, приди, нас всех обматери!». Чего-чего? Я правильно расслышала? — Бро, я эту херню говорить не буду. — Да ладно, тебе, Ло’ак, ты и не такой бред несёшь, когда напьёшься, — если Паук таким образом решил подбодрить своего друга, то поддержка из него так себе. — Помнишь, как год назад ты набухался, заявился к нам в лагерь и затянул жалостливую песнь о своей неразделённой любви к … Хлёсткий удар хвоста заставляет человечка недовольно шикнуть и развернуться, но, столкнувшись с яростными бликами в глазах Ло’ака, Паук так ничего и не говорит. Около тридцати секунд между ними идёт безмолвный диалог, понятный, кажется, всем, кроме меня — Кири и Нетейам настороженно переглядываются, словно догадавшись о сути их молчаливого разговора. Одна я сижу, как дура, и не вдупляю ни черта, хотя последние слова Паука будто ножом вырезаются где-то на подкорках сознания. Неразделённая любовь… Есть ли возможность, что парень имел в виду меня? Приходится с горечью признать, что такой вариант маловероятен. Да, война с Небесными Людьми, когда мы сражались плечом к плечу и прикрывали спины друг друга, способствовала нашему сближению. Более того, кажется, именно тогда у меня начали появляться чувства к этому импульсивному На’ви, но сам Ло’ак не давал и намёка, что чувствует то же самое. Но, если не я, то кто? У младшего сына вождя имелись свои поклонницы, но я уверена, проникнись он к какой-нибудь из них, Кири, от проницательного взора которой не ускользнёт ни одно живое существо, непременно бы поделилась этой информацией со мной. Ло’ак сильнее сжимает мою ладонь, мягко поглаживая большим пальцем тыльную сторону. Ладно уж, так и быть, засуну неприятные мысли куда подальше. — Как ты там говорил, Паук? — пытается разрядить обстановку Нетейам. — Сонный маленький гном, приди, нас всех обматери? Ло’ак первым прерывает их переглядки. Хвост за его спиной дёргается, но никаких резких действий за этим не следует — юноша лишь кивает подбородком в сторону тарелки с кавой, намекая, чтобы человечек продолжил ритуал. — Злобный, — поправляет Паук Нетейама, вновь склоняясь над миской. На этот раз мантру мы повторяем все вместе, произнося заклинание кто благоговейным шёпотом, кто с серьёзном тоном, кто — в насмешливой манере. Это даже немного похоже на те песни, которые наш народ поёт, взявшись за руки и установив связь с Эйвой, прося её благословление и внимая воле богини. Меня не покидает чувство, будто сейчас действительно происходит нечто таинственное, и лишь нам пятерым, не считая сладко спящей Тук, открыт сюда вход. Проходит секунда. Две. Пять. Десять. Ничего не происходит. Паук досадливо поджимает губы. — А я с самого начала знал, что идея фуфло! — довольно скалится Ло’ак. Готова поспорить, он радовался бы куда меньше, если бы затея его приятеля удалась. — Не переживай ты так, — Кири накрывает плечи Паука в ободряющем жесте. — Порой даже опытная тсахик может потерпеть неудачу. Ничего страшного. — Самое главное, что кава осталась нетронутой, — мда, как говорится, кому что. — Готовы напиться, словно это наш последний день? — Какого, мать его, хрена, здесь происходит?! Громовой голос позади раздаётся настолько внезапно, что я издаю надломленный писк, чуть не подпрыгивая на месте. Остальные, впрочем, недалеко от меня ушли: Ло’ак и Кири громко вскрикивают, причём юноша в приступе страха умудряется заехать по лицу Нетейама и толкнуть Паука, который падает лицом прямо в миску с кавой, тут же начиная отплёвываться. Джейк Салли собственной персоной угрожающе возвышается над нами, и в темноте его лицо едва различимо, однако мне удаётся рассмотреть чёрные брови, сведённые на переносице, и его взгляд не предвещает ничего хорошего. По спине пробегает табун мурашек. Ух, лучше бы нас действительно сожрала мифическая хуйня с Земли — всяко лучше столкновения с вождём, когда он прибывает в скверном расположении духа. — Папа, сэр, я всё могу объяснить, — вновь пытается спасти ситуацию Нетейам, потирая ушибленный нос, но под взглядом отца тушуется. — Объяснить? — в голосе Джейка Салли отчётливо слышится закипающая злость. — Вы хоть знаете, который сейчас час? Ладно вы, бездари, шастаете туда-сюда, — камень в огород сыновей, — но вы ведь не одни в лес попёрлись! А если бы на вас напал танатор или слингер, или кто похуже? Думаете, раз время мирное, так всё, можно ни о чём не париться? Свалили чёрт знает куда дружной компашкой, оставили дома рации, Тук за собой потащили… Вождь на мгновение замолкает, а потом его лицо резко вытягивается, когда слабый свет свечей озаряет маленькую фигурку Тук. Разбуженная нашими криками, она сидит на траве, потирая глазки, прежде чем замечает отца. — Папа? Уже утро? — Эйва, ну до чего же прелестное дитя. — Нет, милая, сейчас мы пойдём домой и уже там ляжем баньки, — странно, почему Джейк выглядит встревоженным? — Скажи, а ты…. Ничего сейчас не слышала? Тук прикладывает пальчик к подбородку, а затем отрицательно качает головой. Вождь облегчённо вздыхает. — Но, папа, что такое хрен? Это фиаско.