Коленно-локтевой шанс

      Приятная прохлада обволакивает ступни, стоит мне опустить их в бурную воду ручья. Камень подо мной плоский, скользкий, и удержать на нём равновесие является таким же испытанием, как приручение икрана, с той лишь разницей, что сейчас мне светит, разве что, вымокнуть до нитки. Не самая худшая перспектива, если подумать. Совсем близко хрустит ветка, но я и бровью не веду, когда на камень рядом со мной присаживается женщина, со стоном облегчения откидываясь на гладкую поверхность. Её кожа блестит от пота, косички липнут к шее и плечам, глаза полуприкрыты — смотрят куда-то в небесную ввысь. — Привет, Аканья. Женщина бормочет себе что-то под нос, — что именно, я так и не смогла разобрать, — и, прикладывая усилия, подносит ладонь ко лбу, да так там её и оставляет, закрывая глаза от солнца. — Что ты делала, позволь спросить, раз так загнанно дышишь? — Сексом занималась, разумеется, — не сдержавшись, громко хрюкаю от серьёзности в её голосе. — А что ты смеёшься? Тут, между прочем, немало симпатичных На’ви, да ещё целые стада стурмистов и даже танатор пробегал… — В прошлый раз были змееволки и пролемуры, а теперь танатор? Да ты не скучаешь! — Хотела бы я сказать, что у меня очень насыщенная жизнь, но увы! — Аканья драматично взмахивает рукой, неосознанно задевая меня по предплечью. — Зато, сдаётся мне, у тебя дела обстоят лучшим образом. К моим щиколоткам подплывает мелкая рыбка, едва задевая кожу блестящей чешуёй. Говорят, живые существа тянутся к тем, чьи души чисты. Я дёргаю ногой, и рыбка тут же уплывает прочь, — только хвост мелькнул, — разрезая воду плавниками. Предательница! — Не понимаю, о чём ты, — безразлично пожимаю плечами, специально тяну интригу, поскольку увидеть готовую лопнуть от нетерпения Аканью является, пожалуй, одной из самых смешных вещей на свете. — Ну, Ми’иру опять сплела очередной шедевр, а я ещё я в который раз поссорилась с отцом, но сейчас, вроде бы, всё наладилось… — Мне нет дела до Карнука! — Аканья резко подскакивает, принимая сидячее положение, и смотрит на меня с таким возмущением, будто поймала меня за поеданием обожаемых ею семян чертополоха. — Я уже виделась с братом недавно и, должна сказать, он ничуть не изменился. Всё такой же зануда, только теперь более старый и жирный. Серьёзно, куда он отрастил такое пузо? Воин, тоже мне! С Аканьей всегда легко и просто. Она никогда не осудит, если я намерюсь перемыть кому-нибудь косточки. Не будет глумиться, узнав о моих неудачах, но не упустит шанса от души посмеяться над другими, буквально заражая своей энергией. И, конечно же, куда без её пошлых шуточек, в которых принимает самое активное участие вся фауна (а иногда и флора) планеты. — Ну же, не томи, как его зовут? Он красив? Сколько ему лет? Он из твоего клана? Хорошо обращается с луком? Ты уже познакомилась с его стрелой? Да уж, превратись все эти вопросы в стаю разъярённых адских ос, у меня бы не было ни шанса выжить. Впрочем, а чего ещё ожидать от Аканьи? «Вперёд и только вперёд!» — таков всегда был её девиз. — Ты же помнишь Ло’ака? — решаю я, наконец, перестать ходить вокруг да около. — Второго сына оло’эйктана? — глаза женщины вспыхивают, как две звезды. — Того юморного, с шикарными бёдрами? А как же не помнить. Ну, племяшка, ты меня порадовала! Только вот, готова дать руку на отсечение, отец твоим выбором не доволен, я права? Вот ещё интересный факт об Аканье: какой бы беззаботной и насмешливой она не казалась, интуиция у неё работает складно. Лишь один раз на моей памяти чутьё подвело Аканью, но вспоминать о том ужасном дне не хотелось от слова совсем. — Он ничего не знает, и я не думаю, что в ближайшее время скажу ему об этом, — я подтягиваю коленки к груди, устраивая на них подбородок. — Отец терпеть не может Ло’ака. Представляешь, мне пришлось отстаивать своё право находиться рядом с ним, а тогда даже речь о простых прогулках за ручку не шла! Если отцу станет известно, что мы уже зашли гораздо дальше, то весь лес сотрясётся. У меня практически нет тех, с кем бы я могла поделиться такими подробностями из моей личной жизни. Многочисленным приятельницам я не доверяю настолько, чтобы открывать им самое сокровенное, с мамой разговаривать на эту тему как-то стыдно, а Ми’иру пока сама ещё ребёнок, и спрашивать у неё совета в подобных вопросах равноценно сломать психику на ранней стадии. Остаётся только Кири, правда обсуждать член её брата между моих бёдер тоже несколько неловко, вот и получается, что единственной, кому я без опаски могу доверить все свои секреты, является Аканья, чей восхищённый взгляд в миг преображается, становясь серьёзным. Когда женщина так на меня смотрит, все сомнения в её родстве с моим отцом тотчас отпадают. — Вы уже сделали тсахейлу? Я отрицательно качаю головой. Нет, не сделали, и даже разговора об этом не было. Я сама начала задумываться о связи лишь недавно, и сама мысль, что я и Ло’ак можем стать мужем и женой, вызывала в сердце неизвестный доселе трепет. Вместе с тем я, не переставая, мучила себя сомнениями: а испытывает ли Ло’ак то же самое? Он точно не относится к тем мудозвонам, которые на спор или забавы ради готовы вначале очаровать девушку, а потом самым ублюдским образом растоптать её чувства. В каждом юношеском движении, жесте, взгляде, украденном в спешке поцелуе или куда более долгих ласках прослеживались неподдельные нежность и искренность, на которые тот, кто вознамерился просто весело провести время, был попросту неспособен. Но была ли это любовь? Вопрос, на который у меня не было ответа. Что вообще есть любовь? Меня не устраивают стрёмные лекции человеческих учёных, пытавшихся обозначить этим словом чувство глубокой симпатии и привязанности. Ну не бред ли? Я вот, например, с большой симпатией отношусь к Нейтири, но я не только не мечтаю пообщаться с ней поближе (да простит меня Великая Мать и всё сущее за такие ужасные мысли!), но и уже давно пускаю слюни на её младшего сына, причём с недавних пор самим Ло’аком мне была предоставлена возможность делать это открыто. Или вот ещё: «Любовь — это когда в животе порхают бабочки!». То есть чувство любви похоже на то, как если бы в моём желудке копошились какие-то жучки? Фу, мерзость! И это высказывание ещё и приписывается какому-то мозговитому чуваку с Земли. Из всего подобного бреда мне больше всего понравились слова отца о том, что за любимых тебе не страшно будет умереть. Логично и правильно, но, опять же, палка о двух концах: отдать свою жизнь можно не только ради второй половинки. Во время войны с Небесными демонами На’ви гибли сотнями, защищая свой дом, борясь за семью и прикрывая спины товарищам. Несомненно, в этой печальной орде из самопожертвований и героических смертей нашлось немало тех, кто собственной грудью закрывал возлюбленных, но в этом аду и агонии, когда казалось, что мир вот-вот рухнет, каждый в первую очередь сражался за свободу. И победили в этой схватке далеко не все. — Не дави на него, — раздаётся приглушённый голос Аканьи. — Всему своё время. — А если это время никогда не наступит? — слетается с моих губ прежде, чем я осмысляю как именно это прозвучало. Нет, нет, нет, я ведь совсем не это имела в виду. То есть, конечно, даже в мирное время по-прежнему есть шанс, что ты сломаешь шею, навернувшись с огромной высоты, или станешь добычей lanay’ka, но всё же… Чёрт побрал бы мой длинный язык! Женщина молчит, перебирая между пальцами три изогнутых когтя на ожерелье — её главный боевой трофей, которым Аканья всегда гордилась. Не каждый охотник Оматикайя (да, пожалуй, и из других кланов) мог похвастаться тем, что сошёлся в схватке с танатором и выжил, а Аканье удалось уцелеть целых три раза. — Всему однажды приходит свой срок, — наконец изрекает она. — Рано или поздно ты свяжешь себя брачными узами. И если тем самым окажется не Ло’ак… Что же, значит, такова воля Великой Матери. Мне отчаянно не хочется признавать правоту Аканьи, поскольку говорит она те же вещи, что и отец — разве что тон у неё куда более спокойный и не провоцирующий на ссору. Хотя, превратись она сейчас в копию отца, я бы всё равно сдержалась, ибо вижусь с ней не ради пустых склок. — Как долго продолжаются ваши… отношения? — Две недели. Плюс-минус несколько дней, когда мы всё ходили вокруг до около. Аканья перестаёт теребить когти танатора, а потом очень медленно, словно борясь с невидимой преградой, переводит взгляд на меня. — Я правильно тебя понимаю: вы с парнем меньше месяца назад осознали, что испытываете друг к другу какие-никакие чувства, максимум, на что пока способны — это тискаться по тёмным уголкам, чтобы вас, не дай Эйва, не засекли суровые взрослые, и ты загоняешься по поводу того, что вы пока не установили тсахейлу? — не могу быть точно уверенной, но кажется в голосе Аканьи я только что уловила сомнения касательно моей адекватности. Действительно, если поставить вопрос таким образом… Иногда На’ви выбирают пару годами, другим же, как нашему вождю и его жене, хватает нескольких месяцев, чтобы признать друг в друге родственную душу, но я ещё никогда не слышала о супругах, которые становились таковыми спустя несколько недель если не со знакомства, то хотя бы с момента официального начала отношений. И пускай я ни за что на свете не потребовала бы у Ло’ака прямо сейчас сочетаться со мной священными узами, в душе остаётся неприятный осадок от того, что я будто бы поторопила события и сама, неосознанно, выставила юношу для себя в не совсем хорошем свете. — Послушай меня внимательно, Рани, — женщина наклоняется к моему лицу близко-близко, так, что её аромат, начавший понемногу выветриваться из моей памяти, по-новому заполняет всё пространство, и я невольно вдыхаю его, безумно соскучившись по такому родному запаху. — Брак — это не та вещь, с которой нужно спешить. Даже если Эйва решит одобрить связь, это далеко на показатель того, что жизнь супругов будет полной счастья и любви. И я сейчас говорю отнюдь не о внешних факторах. Я заторможенно киваю, прекрасно понимая, о чём идёт речь. Никто и никогда не пойдёт против воли Великой Матери, если она решит навек соединить судьбы влюблённых, но и браки по расчёту не были чем-то из ряда вон выходящим. Нередко такие заключаются между кандидатами на роль оло’эйктана и тсахик, которых считают наиболее достойными нести эту ношу, и, хотя пара верна друг другу до конца дней, любовь не всегда сопутствует им. Впрочем, и среди обычных На’ви, далёких от притязаний на власть, время от времени случаются подобные союзы, и причины этих браков не по любви самые разные. Несколько минут мы снова молчим, безмолвно наблюдая, как в прозрачной воде плескается косяк мелких рыбёшек. Тишина не давит, а успокаивающе окутывает лёгким покрывалом, словно желая помочь спрятаться от всех неприятных мыслей, лезущих в голову. Украдкой смотрю на Аканью, что, сгорбившись, сидит, подогнув под себя ноги, и немигающим взглядом наблюдает за водной гладью, на которой то и дело расходятся большие неровные круги, вызванные играми рыбок. Она замерла, застыла, будто бы каменное изваяние, что люди гордо именуют «скульптурой». Я даже замечаю лёгкое сходство с одной из них, которую мне довелось видеть среди многих других изображений мест с Земли. Аканья о чём-то думает, полностью погрузившись в себя, и я не решаюсь заговорить первой, боясь прервать ход её мыслей. Женщина редко размышляет о чём-то так усиленно, что практически теряет связь с реальностью, и я с лёгкостью догадываюсь, что это «что-то», должно быть, очень важно. Когда же она начинает говорить, то голос её поначалу звучит приглушённо и нечётко, с каждым новым предложением приобретая всю большую твёрдость и становясь уверенней: — Когда я была совсем юной… Да что мелочиться — сопливой девчонкой, не слушавшей никого и никогда, — я частенько сбегала в лес одна, чтобы, знаешь, почувствовать себя абсолютно свободной, не скованной глупыми правилами и запретами. Несколько раз меня чуть не поймали, но даже перспектива намыленной шеи меня не останавливала. Оторвой я тогда была знатной, хотя, чего уж увиливать, такой и осталась. — Однажды я в очередной раз убежала, — продолжает Аканья после небольшой паузы. — И, как последняя дура, не взяла с собой и маленького ножичка. Возомнила себя всесильной, расслабилась, потеряла бдительность… В общем, угораздило мне наткнуться на двух змееволков. Не знаю уж, почему они были одни: может быть, отбились от стаи, может быть, сама стая из-за чего-то отвернулась от них, но одно я поняла безошибочно — зверюги были голодны, и тут к ним, словно подарок самой Эйвы, выхожу я, как уже сказала, безоружная, да ещё и криворукая, поскольку драться меня отец научил много позже. Ну, парочка и почувствовала лакомый кусочек, а мне не оставалось ничего другого, как дать дёру. И, скажу тебе честно: ещё бы чуть-чуть, и мою растерзанную тушку, возможно, так и никогда не нашли бы, но Великая Мать решила сжалиться над своим глупым чадом. Меня спас паренёк, ненамного старше меня самой, но луком он владел складно, так что не пришлось даже вступать в ближний бой. Раз-два — и готово. — Он убил их? — спрашиваю я, заранее зная ответ. Аканья кивает, и на её лице появляется то выражение тихой скорби, которое обычно возникает при воспоминаниях о тех, кто уже давно ушёл. — Да. Чувствовала я себя тогда ужасно. Этим змееволкам не нужно было умирать, но я всё испортила, идя на поводу эгоистичных желаний. Вина таким неподъёмным грузом давила на плечи, что я совсем не возражала, донеси тот парень всё моему отцу. Я готова была понести любое наказание, но он никому не рассказал. Его звали Саналу́. Несколько раз я пыталась подступиться к нему, поскольку чувствовала себя обязанной за спасение, но Саналу игнорировал любое моё предложение. Так продолжалось до тех пор, пока спустя два года после моей злополучной ночной вылазки он не прошёл Унилтарон, вырезал лук из коры Дерева-Дома, как полагалось, и не решил выбрать себе пару. Меня. От подобного откровения я едва не соскальзываю в воду, во все глаза таращась на сгорбившуюся женщину, которую, как всегда думала, знаю, как облупленную. Что-то мне рассказывала она сама, что-то я узнавала от отца, реже — от других соплеменников, которые, в своё время, неплохо общались с Аканьей, но никто и никогда из них не упоминал о юноше, что предложил моей тёте своё сердце. И вскоре я понимаю, почему. — В ту пору я сама только готовилась приручить икрана и о браке, понятное дело, не задумывалась, но Саналу обещал подождать меня. К стайке рыбок присоединяется другая, побольше, и вот в воде уже переливается бесчисленное множество серебристой, жёлтой и красноватой чешуи, на которой играют блики от солнца. — Я не знала, как себя повести. Никто и никогда не говорил, что «видит меня» именно так и, более того, не предлагал сходу стать мужем и женой. Да, Саналу дал мне время на размышление, но я всё равно не хотела тешить его ложными надеждами. Моя Икнимайя должна была состояться меньше, чем через месяц, и сразу после этого я намеревалась пройти Охоту Грёз, так что глупо было бы рассчитывать, что за столь короткий срок во мне неожиданно проснуться чувства к тому, с кем я и до этого была не близка. И тогда Саналу вспомнил о том, как я настойчиво пыталась вернуть ему долг. — И он потребовал от тебя тсахейлу за спасение? — Нет, конечно нет, — на губах Аканьи мелькает слабое подобие улыбки. — Саналу вовсе не был такой сволочью, как ты могла бы подумать. Он ни к чему меня не принуждал, а лишь попросил попробовать полюбить его в ответ, и обещал ждать меня столько, сколько сможет, или же до тех пор, пока я не сделаю выбор в пользу кого-то другого. Меня начинают терзать мрачные предчувствия в тот момент, когда я осознаю, что Аканья говорит о Саналу в прошедшем времени, будто бы давно не видела его, будто бы он исчез из её жизни. Будто бы он погиб. — Всё шло своим чередом, как и тысячи лет до этого. Наш народ охотился, собирал травы, возносил молитвы Эйве. В этот мир приходили дети, а в другой мир уходили старики. Всё это время я пыталась, правда пыталась впустить Саналу в своё сердце, но так и не смогла. Он стал для меня советчиком, близким другом, названным братом, но не возлюбленным. Впрочем, другие мужчины тоже мало привлекали меня, а потому Саналу, наверное, по-прежнему считал, что у него есть шанс, а я оказалась слишком слабохарактерной, чтобы отказать ему в лицо. Даже забавно, сколь ничтожными кажутся те проблемы, которые тогда казались насущными. Всё изменилось, когда явились Небесные люди. Я слушаю внимательно, не решаясь вставить и слова, хотя прекрасно знаю, чем закончилось первое противостояние На’ви с демонами с небес. Сейчас же, однако, мне доводится слышать другую историю, которую рассказчица бережно хранила в сердце все эти годы, не решаясь довериться никому. Даже моему отцу. — Поначалу казалось, что мы сможем сосуществовать в мире. Они не хотели бездумной войны, а некоторые из Небесных людей даже приняли наше обличие. Мы учили тех, кто хотел учиться, а они, в свою очередь, знакомили нас со своими обычаями, языком, культурой. Детей призывали посещать особое место, где они могли бы познавать новое о жизни пришельцев. Кто-то посчитал, что благодаря этому два народа смогут сблизиться ещё больше, и не препятствовали учёбе, но некоторые, как мой отец, воспротивились этой затее. И оказались правы. Перед глазами как по щелчку вспыхивают картинки тех страшных событий. Эйва уберегла новое поколение от того, чтобы мы воочию узрели, как наш дом уничтожают в первый раз, но технологии людей запечатлели тот момент навсегда. Горящий лес, разбегающиеся в панике животные, На’ви, бессильные сдержать крики ужаса и смерть. Смерть на каждом шагу. — Вскоре чужаки показали своё истинное лицо. Они безжалостно разоряли наши земли ради своих гнусных целей и первыми, кто восстал против них, оказались дети. Старшая дочь предыдущего вождя, Сильванин, и двое её друзей. Они попытались саботировать работу дьявольских машин Небесных людей и поплатились за это жизнью. И вот тогда каждый из Оматикайя понял, что эпохе мира и спокойствия пришёл конец, и отныне нам придётся сражаться за наш дом. Долгие годы мы охотились на этих демонов, устраивали диверсии и убивали каждого, кто посмел ступить на нашу территорию. Но всё изменилось с появлением Жейксулли, Ходящего во Сне, которого благословила сама Великая Мать. Впрочем, эту историю ты наверняка знаешь лучше меня, ведь это ты встречаешься с его младшим сыном. Словно по чьему-то приказу, жар моментально приливает к щекам, а хвост за спиной дёргается, несколько раз ударяясь о бёдра Аканьи. Ох, чувствую, мне предстоит приложить немало усилий, чтобы отучиться от этой глупой привычки, а то так и спалиться недолго. Женщина понимающе хмыкает, заправляя мне за ухо упавшую на лицо косичку. — Да, тебе хорошо известно, как этот чужак не просто стал среди нас своим — сам торук избрал его своим наездником, а следом за ним за Жейксулли последовал народ, и не только Оматикайя, нет, но и другие кланы. Торук Макто повёл нас в решающий бой, и для многих та битва стала последней. Мы знали, что впереди нас ждёт смерть, но без страха были готовы пойти на эту незначительную жертву ради будущего. Мы с Саналу не хуже остальных понимали, что можем не вернуться домой, и тогда он в последний раз спросил, согласна ли я стать его женой. Он стоял передо мной, уже не мальчишка, но статный воин, все эти годы добивавшийся моей взаимности, а я стояла перед ним, уже не девчонка, но взрослая женщина, которая все эти годы просто принимала его любовь. И тогда я дала Саналу свой ответ. Ту, последнюю ночь перед сражением, мы провели вместе, став единым целым. Он понял через связь — просто не мог не понять, — что я так до конца и не открыла ему своё сердце, но той крупицы, что я доверила ему, оказалось для Саналу более чем достаточно. Он любил меня страстно, ненасытно, а я растворялась в нём, повинуясь каждому движению. Вокруг тихо шумел лес, за нами молча наблюдали звёзды, и лишь губы Саналу, безостановочно терзающие меня, имели смысл. Казалось, что всё, происходившее до этого — не более, чем страшный сон, что надо лишь только как следует зажмурить глаза и потом заново распахнуть их, прогоняя кошмары вместе с ночью. Но ночь прошла, а кошмары остались. Мне приходилось неоднократно слышать, что настоящий воин не может дать волю чувствам. Якобы они не дают здраво мыслить, мешают концентрации, да и вообще отнимают лишние силы, которые обязательно нужно потратить на что-то более важное, чем литьё слёз. Но сейчас Аканья едва сдерживается, чтобы не расплакаться, а воинов более умелых и бесстрашных, чем она, можно было пересчитать по пальцам. Уж я-то знала. — В той бойне полегло немало На’ви. Возможно, цена, которую нам пришлось заплатить, была и не такой уж большой за спасение нашего дома, но достаточной, чтобы надолго погрузиться в скорбь. Не было такой семьи, которую бы не затронуло горе. Мы с Карнуком лишились отца, а я потеряла ещё и Саналу, — её голос дрожит, подобно ряби на воде, а из уголков глаз по щекам катятся первые слезинки. — Он отвлёк от меня одну из железных птиц Небесных Людей, когда те взяли меня на мушку. Принял удар на себя. И погиб. Я нахожу ладонь женщины и крепко сжимаю в своей, пытаясь успокоить, утешить, прогнать прочь остатки того кошмара, который Аканья помнила, помнит и будет помнить всегда. Получается слабо: от воспоминаний её бросает в дрожь, из груди неконтролируемо рвутся всхлипы. Аканья буквально разваливается на кусочки у меня на глазах, а единственное, что я могу сделать — держать её руку крепче, не давая окончательно сорваться. — В тот момент, когда я увидела его тело, летящее вниз, во мне как будто что-то оборвалось. Что бы не случилось, муж и жена остаются вместе, разделяют и горе, и радость. Здесь, — женщина дотрагивается до лба. — И здесь, — кладёт пальцы на грудь. — Я полностью ощутила его смерть, Хайрани. Его боль, его страх за то, что я могла пострадать, и облегчение, что осталась цела. Саналу боролся за нас до конца, а я даже не смогла полюбить его по-настоящему, и все эти годы продолжала корить себя. Знаешь, будь у меня такая возможность, я бы, не мешкая, оттолкнула его с линии огня. Он стоил того, чтобы за него умереть. А я ведь даже сейчас не могу встретиться с ним, извиниться… — Ты ведь понимаешь, что твоя кончина принесла бы Саналу куда больше горя? Что он, как и ты, до последнего мучился бы чувством вины? — Понимаю. Но, быть может, погибни я за него, Саналу запомнил бы меня как ту, кто смогла полюбить его, а не только эту любовь принимала. Быть может, Великая Мать даже дала бы ему шанс связать свою судьбу с кем-то другим… — Тебе она дала такой шанс? Из лесной чащи раздаётся громкий вскрик, похожий на мяуканье, а за ним раздаются ещё несколько — потише. Видимо, пролемуры что-то не поделили. — Не дала. И тебе может не дать. Поэтому прошу, во имя Эйвы, во имя духов наших предков, будь разумной. И не торопись. Необдуманность и поспешность — убийственное сочетание. Уж я-то знаю.                               

***

Лес, ручей, играющие в нём рыбки, Аканья — всё исчезает, стоит мне оторвать нервный отросток от лиловой лианы. Она — одна из многих, и вместе они тянутся ввысь, озаряя Колодец Душ мягким светом. «Энергия даётся на время и однажды придёт срок её вернуть», — так кстати вспоминаются мне слова Мо’ат. Позади слышу шелест крыльев и недовольное пофыркивание. Таурис наверняка уже устала ждать, пока её духовная сестра вдоволь наговорится. Моя милая девочка. Я в последний раз окидываю взглядом величественное Древо Душ. Небесные люди не раз пытались нанести удар по этому священному месту, но любая их попытка оканчивалась неудачно, ибо были те, кто, рискуя собственной жизнью, бросался на его защиту. Так всегда было, есть и будет. И ожерелье с тремя когтями танатора на моей шее — лучшее тому доказательство.