Единственное истинное извинение Иакова — это
еда.
В начале пленения вынужденное наблюдение за тем, как Иаков сытно ест, пока Стэйси тихо умирает с голоду, было одной из худших вещей. Это знание засело в его ноющей от боли голове, а несправедливость ощущалась слишком остро.
Избиения и принуждения к убийству были травмирующими событиями, безусловно портя его жизнь до самого конца дней, но оказаться вынужденным питаться собачьими консервами, пока твой пленитель всего в полутора футах от тебя ест свежеподжареного оленя?
Дегуманизация его опустошила. Острые, как бритва когти впились в его плоть, отсекая лишнее вместе с весом и рассудком с поистине хирургической точностью.
Судьи Иакова питались лучше него. Доказав Иакову, что он может быть полезен, что он может ослабить поводок, стоило одного прикосновения, и он практически полностью закрыл этот пробел.
Большую его часть.
Другие сектанты в лагере Иакова питались неплохо, но тот всегда следил за тем, чтобы работники на кухне делали всё возможное для него самого и его свиты. Свежее мясо и лучшие специи. Блюдам для них уделялось больше времени, чем для остальных.
В столовой Иаков, не глядя на Стэйси, приказал одному из поваров — слава Богу не вчерашнему парню — принести ему кофейник, наполненный чёрным кофе, и две порции его стандартного завтрака, которые были по-настоящему огромны — хрустящий бекон и ломтики ветчины, омлет с сыром, грибами и луком, вкупе с домашним печеньем и жареным картофелем, политым кетчупом. Гигантские, внушительные порции. Он делал так раньше — запихивал всю эту еду в глотку, а затем продуктивно продолжал день, пока Стэйси боролся с постоянно возникающим головокружением от резкого понижения сахара в крови.
Стэйси понятия не имел, куда это всё девается. Рельефные мышцы Иакова обычно скрыты слоями одежды, но жира на них совсем немного, учитывая калорийность блюд. Он словно бездонная яма.
Чёрная дыра.
Знакомые колкости от всего этого кажутся более едкими, чем обычно, и Стэйси заставляет свой желудок заткнуться, не выдавая его больше, чем выдали предыдущие действия. Он не получит ничего, пока Иаков не съест свою порцию, а потом Иаков позовёт кого-нибудь с кухни, чтобы тот принёс Стэйси что-то крошечное, в сравнении с его завтраком — глазунью на тосте (которую Стэйси терпеть не может) или маленькую тарелку супа.
Следи, чтобы они были слабыми, следи, чтобы они были послушными. Но ни в коем случае не сильными. Только не Стэйси.
Стейси же слишком подавлен и разбит, чтобы зацикливаться на жестокости Иакова. Его тело ноет от боли, а плечи опускаются невероятно низко.
Вчерашний горячий душ случился будто миллион жизней назад. Больше похоже на золото дураков.
Звук разбивающихся о крышу комплекса дождевых капель разносится эхом. Время от времени вдалеке раздаются раскаты грома.
Грозы в Уайттейл означают одно из двух: это место либо гудит словно улей, либо погружается в тишину. Если не считать редких раскатов грома и отдалённых звуков с кухни, в столовой царит тишина.
Обычно в такую рань кто-то да не спит, например те, кто караулит комплекс ночью, возвращаются, чтобы перекусить перед сном. Охотники приносят свою добычу, меняя её на бутерброды и тушёное мясо. Пару раз за свежим мясом заглядывал Иоанн, без умолку рассказывая, какие никудышные на его территории мясники и повара.
Но сейчас в столовой кроме них никого нет, и этот факт одновременно успокаивал и расстраивал Стэйси. Больше некому отвлечь внимание Иакова, ровно, как и собственные мысли Стэйси хотя бы на мгновение. Он наклонил голову, сложив руки на коленях, и спокойно наблюдал, как Иаков тыкал на кнопки старой модели Nokia. Эта штука выглядит такой чертовски крошечной в гигантских руках Иакова.
При любых других обстоятельствах это выглядело бы забавно — старикан неспособный идти в ногу с технологиями, даже с устаревшими, но прямо сейчас это просто… было.
Стэйси лениво гадал, кому он пишет? Иосифу? Вере? Вчерашней девушке, вкус которой Стэйси пробовал с члена Иакова?
Если тот и заметил его сбившееся дыхание или неловкое передёргивание, то не подал виду.
В столовой Иаков сидит спиной к стене — ему всегда нужно видеть дверь. Все свои места обитания он подстраивает подобным образом, чтобы постоянно видеть выход, что, как знал Стэйси, характерно для служивших и видевших боевые действия, для людей с посттравматическим стрессовым расстройством — и к Иакову оказывается гораздо легче привязаться, когда слышишь расшифровку, аббревиатура ПТСР не вызывает сочувствия.
Они забились в тот же дальний угол, что и всегда, хороший обзор и тихая атмосфера способствуют тому, что Иаков убирает свой телефон и выпрямляется за мгновение до того, как распахивается кухонная дверь, откуда появляются два повара с подносами, уставленными множеством тарелок с горячей и восхитительно пахнущей едой.
Один из поваров — тот самый мужчина, что принимал заказ Иакова, а второй — вчерашний светловолосый парень. Стэйси не видит на его лице сочувствия, потому что отказывается смотреть.
Они, наконец, поставили подносы — пустую тарелку перед Иаковом, его кофейную кружку, столовое серебро и стакан холодной воды посередине стола — и приступили к подаче.
— Принеси ещё одну тарелку, — сказал Иаков, не поднимая глаз, занятый разворачиванием салфетки, чтобы положить её на свои колени.
— Ещё одну… порцию? — спросил первый мужчина, его голос был грубоват, в отличие от слегка высокого гнусавого тона блондина. Стэйси слышит, как неуверенно он переминается с ноги на ногу, когда Иаков тянется к кофейнику с горячим кофе.
— Нет, — сухо отвечает Иаков, наливая кофе в кружку, и пусть он не говорит этого вслух, но в его голосе слышится ясно, словно божий день:
«Ты идиот». — Пустую.
Эти слова прояснили не больше, чем предыдущие, но те лишь смущённо кивнули и вместе ушли. Менее чем через тридцать секунд они вернулись, уже лучше скрывая своё замешательство. Лица спокойные и ничего не выражающие.
— Куда…? — начал было блондин и,
ну разумеется, тарелка у него в руках.
Доля секунды на понимание, к чему всё идёт, прежде чем замахивается воображаемый топор.
— Поставь её перед ним, — просто ответил Иаков, указывая вилкой на Стэйси.
Надо было выбрать третий вариант, когда был шанс, Пратт.
Унижение обжигает его лицо, сдавливая внутренности, словно Иаков вдавливает своими ботинками его живот в пол, прямо как тогда в загоне, но ему удаётся сохранять неподвижность, когда тарелка оказывается в поле зрения.
Стэйси даже глаза поднимать не нужно, чтобы почувствовать волны жалости, исходящие от блондина. Он просто надеется, что Иаков не заметит. Парень ни за что не останется в живых, будь в арсенале Иакова больше боеприпасов.
Ты трахался с ним, пока меня не было, да? Это кажется ужасно милым, и я знаю, насколько ты великолепен в своём подчинении, но, знаешь, меня такое не устраивает. Хочешь посмотреть, как выглядят его кишки, раскиданными по земле?
Торопясь поставить тарелку и быстро отойти, блондин практически швыряет тарелку на стол. Та гремит, крутясь по деревянной поверхности, отдаваясь в ушах Стэйси, кажется, целую вечность, прежде чем затихает.
На мгновение снова воцаряется тишина, а затем повара начинают пятиться назад.
В следующее мгновение кулак Иакова ударяет о стол, заставляя Стэйси и поваров вздрогнуть. Тарелка снова дребезжит.
— Мне что сегодня объяснять всё по буквам? От грозы мозги из строя вышли? Закончите с этим дерьмом и можете валить, — усмехнулся Иаков, вскинув вилку для большей выразительности.
Опять грёбаный ковёр.
Повара бросили друг на друга мимолётные взгляды, прежде чем ловко положить еду на пустующую тарелку перед Стэйси. Вблизи запах казался ещё более пьянящим, а в сочетании с откровенным замешательством удерживать тело от раскачиваний в сторону еды стало настоящим подвигом. Когда мужчины закончили, перед ним оказалось больше еды, чем за целую вечность, а посередине стола даже осталось немного. В переделах досягаемости.
Стэйси посетила ещё одна мысль.
Позволено ли ему будет это съесть, или Иаков хочет, чтобы он сидел прямо перед едой, не двигаясь, и насмехаясь над ним? У себя в комнате Иаков спрашивал голоден ли он, но ничего не говорил о том, что позволит ему поесть, а у этой еды была слишком высокая цена.
Кулаки на коленях Стэйси сжались так сильно, что костяшки пальцев побелели. На коже ладоней отпечатывались лунки, пульсируя в такт с шумом крови, гудящей в ушах и прилившей к щекам.
Он думал, что видел все потаённые уголки жестокости Иакова, а потом тот откидывает проклятый коврик, показывая тайный люк, грёбаный бункер, находящийся прямо под полом.
— Оставьте нас, — приказал Иаков. Кажется, что звук его голоса доносится издалека, а быстрые шаги поваров едва слышны.
Надо было вышибить себе мозги, когда был такой шанс. Никогда не думай, что хуже стать не может, потому что всегда бывает хуже.
Между ними повисла удушающая тишина, когда Иаков приступил к трапезе. Стэйси не шевельнул ни единым мускулом. От того, как сильно он просчитался, как его подчинение было безнадёжно попрано, кружилась голова.
Это он должен был стать Ангелом, а не Рук. Всё, что угодно, лишь бы избежать очередной несправедливости.
С другого конца стола донёсся тихий гул, который Стэйси едва мог разобрать. Не поднимая глаз, просто сосредоточившись на жжении в ладонях и мерцающей тьме, заволакивающей зрение.
Иаков гулко сглотнул большой кусок, а потом наклонился вперёд и постучал двумя пальцами по столу возле тарелки Стэйси.
Тук тук тук.
Не по Стэйси, рядом с ним.
Тук тук тук.
— Ты собираешься есть или просто будешь тихо злиться на меня всё это время? Серьёзно, то, что ты сидишь тут с отсутствующим видом, выводит меня из себя, а я поделился с тобой половиной еды не для того, чтобы она просто остыла, — Иаков откидывается обратно на спинку стула, а затем тянется к кружке с кофе. Голубые глаза спокойно изучают его поверх ослепительного белоснежного фарфора.
В этот самый момент можно было услышать, как волос упадёт на пол столовой. Ни грома, ни поваров. Ни дыхания.
Разум Стэйси кричит:
«Ловушка, ловушка, ловушка», когда он поднимает взгляд на Иакова. Стэйси не скрывает своего замешательства, снова и снова вглядываясь в чужое лицо в поисках подвоха, будто ответы, которые ему предстоит расшифровать, скрыты в шрамах на коже Иакова. Как будто, если он потянется через стол и коснётся этих шрамов, их рельефность раскроет ему истинную правду, какой бы она ни была.
Еда, может, и не отравлена, но у неё есть какая-то цена. Особенно после вчерашнего вечера.
Покрытое шрамами лицо Иакова абсолютно невозмутимо, едва ли не безучастно, и он не говорит ничего, пока Стэйси снова и снова бегает по нему взглядом. А тот позволяет. Делает глоток кофе и облизывает губы, ставя чашку на стол. Подталкивает кружку к Стэйси кончиками пальцев, а затем показывает на неё раскрытой ладонью.
Гремит гром, на этот раз ближе, и свет на короткую секунду гаснет.
В его голове раздаётся предупреждение, и на одно мгновение он вспоминает о своём дедушке, который воскресным утром смотрит повторы
«Звёздного пути» сидя в халате на диване, пока звук клаксона разносится эхом в крошечной квартире.
— Стэйси, — тихо произносит Иаков, едва слышимый из-за стенаний неба. — Ешь.
Это не извинение, но больше никаких вариантов нет.
Стэйси, ешь.
Тепло омывает изнутри.
Стэйси, прости.
Стэйси, не Персик, даже не Пратт.
Стэйси, Стэйси, Стэйси.
Кровь в ушах шумит, оглушая, подобно водопаду.
Кружка подрагивает в руке, когда Стэйси подносит её ко рту. Горячий кофе выплёскивается на тонкую кожу запястья, и это жжение приятное по сравнению с обжигающим взглядом Иакова, устремлённым на него. Он не в силах отвести взгляд от мужчины, словно приросшего к месту, наблюдающего за тем, как Стэйси делает первый глоток горького чёрного кофе.
Огни снова мерцают.
Обычно он пьёт не такой — предпочитает с молоком, слегка подслащённый, крепкий — но этот знакомый и насыщенный вкус впервые за несколько месяцев заставляет его на мгновение прикрыть глаза, погрузившись в размышления.
По утрам перед работой он стоял на кухне, прислонившись к стойке, в одних боксерах, а когда у него заканчивалось молоко приходилось довольствоваться простым. Хадсон всегда забывала о приготовленном кофе, но он никогда не забывал, до сих пор отчётливо помня, какой она любит:
весь сахар, который только можно найти и щепотку кофе, полная его противоположность. Утренняя чашка бустело, приготовленная абуэло, дымилась на кухонном столе, такая чёрная, что Стэйси мог видеть в ней своё отражение.
И как обычно из пучины собственных мыслей его выкидывает Иаков. То ли у него не хватает терпения дать Стэйси насладиться воспоминанием, то ли он просто скучает по звуку собственного голоса.
А может, это просто единственный известный ему способ попросить прощения, и вся эта ситуация его нервирует. Но ему нужно побыть ублюдком и выполнить свою роль, нарушая молчание.
— Если ты считаешь, что это вкусно, попробуй яйца, — говорит он так просто, будто маятник между ними не качнулся с такой силой, что у Стэйси закружилась голова. Замахнувшийся топор, который был
близок к тому, чтобы обезглавить его, вместо этого просто пощекотал его шею.
Стэйси спокойно вернул кружку на стол, на этот раз умудрившись не расплескать содержимое. Его рот открылся с громким
щелчком, и он
ощутил, как Иаков наклонился вперёд, будто ему не терпится узнать, что скажет Стэйси, но ничего не выходит. У Стэйси снова звенит в ушах, и он задаётся вопросом, не польются ли из него речи, как из чёртового музыкального автомата или что-то в этом роде. Наполнит тихую столовую, заглушит раскаты грома над их головами и предательское биение его сердца.
— Или ты можешь просто сидеть, — пробормотал Иаков. Дерзкий, словно мальчишка подросток, а не мужчина лет сорока с небольшим. Он со злостью наколол на вилку кусочек ветчины и отправил в рот. То, как он жевал — странно раздражительно — совершенно не было похоже на вечно собранного Иакова Сида, и Стэйси приходилось с трудом подавлять внезапное желание расхохотаться как грёбаный псих. Смеяться до тех пор, пока лицо не заболит. Смеяться, пока слёзы не потекут по лицу и в то же время всхлипывать, пока эмоции такие запутанные, страх и тепло, закручивались спиралью в животе, горячие, холодные, горячие, холодные.
Это не извинение, напоминает себе Стэйси.
Но, быть может, это хренова оливковая ветвь.
Некоторая скованность покинула его мышцы. Он словно в замедленной съёмке наблюдал, как его собственная рука вытянулась вперёд, а пальцы обхватили вилку.
Иаков перестал жевать, лишь его глаза двигались. Сдирали с него кожу заживо.
Он пробует яйца.
У Иакова есть только одно истинное утешение для любого живущего, и он не жалеет на это средств. Это не бабушкина еда, но и не собачий корм, яйца пышные и ароматные, и Стэйси издаёт тихий звук удовольствия, проглатывая их. А после облизывает губы, как делал до этого Иаков.
Дыхание Иакова участилось, когда он наклонился вперёд, практически нависая над столом.
— Да? Хорошо?
— Да, — прошептал Стэйси. Он снова обвёл губы языком и не упустил из виду, как отчаянно глаза Иакова проследили за этим движением.
По-настоящему извращённая вещь от такого же извращённого человека. Работает, замирает и даёт осечки, но они добираются до места назначения (в основном) целыми и невредимыми.
Оставшаяся часть трапезы прошла в молчании. Иаков выглядит невероятно довольным собой, выпрямляясь во весь рост и с аппетитом набрасываясь на еду. Стэйси же в гораздо более спокойном темпе наслаждается вкусом завтрака на языке.
Время от времени Иаков отхлёбывал кофе из своей кружки, а затем пододвигал её к Стэйси, наблюдая, как тот пьёт.
***
Когда они заканчивают, Иаков, не говоря ни слова, выводит его из столовой. Впервые за долгое время беспокойно проведённая ночь и вихрь эмоций после посещения столовой настигают Стэйси. Его веки тяжелеют, когда он следует за Иаковом, делая неуверенные и медленные шаги. Он спотыкается, когда они поднимаются по лестнице, ведущей в комнату Иакова. Вероятность упасть и раскроить себе череп нисколько его не беспокоит, даже успокаивает. Но тут Иаков подхватил его под руку, и тепло его руки обжигало сквозь одежду. Холодный металл перил прижался к спине — единственному месту на теле, которое не охватило внезапное пламя.
— Еле на ногах держишься, — говорит Иаков, тихо хмыкнув, когда они остановились на лестничной площадке, и Стэйси настолько измучен, что может лишь кивнуть. Нет смысла отрицать это, когда он даже не может держать глаза открытыми. — Ты что, совсем не спал?
От усталости Стэйси даже не удосужился следить за собственным языком. Он моргнул, глядя на Иакова, и тихо засмеялся. Его смех отдался прерывистым эхом на лестнице, гулко раздаваясь в тишине.
— Не смог. Не… не после, — признался он, проснувшись достаточно, чтобы почувствовать освобождение вкупе с накатившим ужасом от собственного признания. — Вместо этого я просто наблюдал за тобой. Тебе, ээм, снился кошмар.
В глазах Иакова промелькнули неизвестные эмоции, и все они были настолько чужды ему, что Стэйси испугался. Деваться было некуда, когда Иаков прижимался так близко, вдавливая его в стену и перила.
Это его счёт за завтрак? Периоды между горем и отсрочкой так ужасно коротки.
— В таком виде от тебя никакой пользы, — слова грубоваты, но его тон по-прежнему мягкий и насмешливый, противоречащий значению того взгляда, который Стэйси не смог расшифровать. Иаков нежно сжал его руку, потирая кожу. Тёплое дыхание с ароматом кофе обдало его шею и подбородок. Твёрдая грудь Иакова прижалась к его.
Стэйси позволил своим глазам закрыться.
— Ничего хорошего не выйдет, — пробормотал он. В темноте прямо за прикрытыми веками была безопасность, и он с готовностью отдался ей, когда чужие губы встретились с его. Он не отвечал, но позволял себя целовать. Ощущая во рту вкус их общего завтрака.
С чужих губ сорвался страдальческий звук. Он раздался совсем рядом, вызывая покалывание во рту.
Боль, боль Иакова. Вкус ещё более незнакомый, чем у той еды, что он только что съел.
— Впусти меня, — просил Иаков, задыхающийся и нуждающийся. Прямо как в первый раз, там на полу.
Впусти меня, впусти меня, впусти меня.
Одна рука зарылась в волосы Стэйси, пока другая скользила вниз по руке, сжимая в пальцах ткань его рубашки. Чужое колено протиснулось между бёдер.
Хочешь попробовать её на вкус?
Всё это так хреново.
Эмоции Стэйси пришли в смятение, спутанные подобно рождественским гирляндам. Он сухо всхлипнул, уткнувшись носом в скулу Иакова, а после отвернул лицо. Глаза его зажмурены так сильно, что на фоне всей этой черноты за веками появляются цветные пятна.
— Я не могу тебя
оттолкнуть.
Охоться, преследуй.
Рука в его волосах слабеет, скользя вниз по лицу, и обхватывает щёку. Иаков повернул лицо Стэйси к себе, крепко целуя, проводя языком по губам и обиженно прикусывая их зубами. Стэйси всё ещё не отвечает на поцелуй.
— Не можешь. Не будешь. Иначе ты умрёшь.
Вот чего боится Стэйси.
— Ты мой, — шепчет Иаков ему прямо в губы. Где-то совсем близко сверкнула молния, а спустя всего несколько секунд раздался раскат грома. На лестничной площадке так жарко, что на лбу Стэйси выступили капельки пота. Их тяжёлое дыхание эхом отдавалось вокруг, подобно дыханию огромного зверя. Безбожника. Проклятого. — Ты знаешь это, ты сам
сказал. Скажи это ещё раз, Стэйси. Скажи мне.
Иаков побеждал снова и снова, он всегда будет побеждать. Даже если какой-нибудь боец из Сопротивления ворвётся сейчас на лестничную площадку и убьёт его, Стэйси никогда не сможет от него избавиться. Он был в мыслях Стэйси. Краем глаза он заметил вспышки красного и бледно-зелёного. Но песня не играет, нет никакого пения, красного вокруг недостаточно, голова не кружится и ничего не выходит из-под контроля.
Только ошибки, только ты.
— Пожалуйста, — его голос такой надломленный, такой неузнаваемый. Искажённый, как и всё, к чему прикасается Иаков.
— Стэйси.
Стэйси. Скажи это.
— Твой, — хрипит он. — Только твой. Блять. Твою мать. Лучше бы я умер.
Иаков приподнял его со ступенек, побуждая обхватить ногами свою талию, скрещивая лодыжки на пояснице. Он такой сильный, Иаков мог бы переломить Стэйси пополам, будь хоть немного милосерден, но вместо этого он крепко прижал Стэйси к себе и продолжил подниматься по лестнице.
В комнате Иакова шум неиствующей погоды слышен ещё чётче. Он заполняет комнату, когда Иаков кладёт его на кровать. Открыв глаза, Стэйси видит рыжие волосы Иакова, нависающего над ним, пока молнии сверкают в небе. Он смотрит на него, впитывая его образ. Печаль и чувство поражения исходят от него волнами. Замешательство и болезненное удовольствие от внимания Иакова.
Чёрная рубашка с длинным рукавом, которую носит Иаков, поспешно снимается, и Стэйси с откровенным интересом приступает к изучению его мускулистого тела, армейские жетоны Иакова ударяются о грудь.
Если бы всё было обычным, Стэйси бы счёл его красивым, даже несмотря на шрамы.
Иаков забрался на него сверху, и вес его тела вынудил Стэйси раздвинуть ноги, как он сделал в первый их раз, прямо как послушная маленькая шлюшка. Правильное и неправильное сталкиваются в борьбе внутри Стэйси, пока он упирается взглядом в потолок, а губы Иакова, язык и зубы на его щеках, губах, шее, там, где краснеет старый след от укуса.
Гром грохочет, а кровать сотрясается, когда Иаков снова прокусывает чужую кожу, чуть выше от первого укуса. Теперь их два, совсем рядом, пульсирующие и отдающие ноющей болью.
Иаков трётся о них лицом и покрытыми щетиной щеками. Когда он, наконец, поднимает лицо, чтобы посмотреть Стэйси в глаза, его борода, рот и нос покрыты кровью.
Личный демон Стэйси.
— Я говорил, что думал о тебе всё то время, пока трахал её?
Личный ад Стэйси.
Он взбрыкивает, пытаясь сесть. Не совсем понимая зачем, потому что это бесполезно, но
почему Иаков просто не заткнётся и покончит со всем этим. Помолчит хоть раз в своей грёбаной жизни.
— Красиво, так красиво.
Стэйси не хочет этого слышать. Не хочет знать о какой-то красивой женщине, пока твёрдый член Иакова прижимается к его бедру. Разве недостаточно он вытерпел прошлой ночью? Стэйси впился поцелуем в подбородок Иакова, пытаясь отвлечь его от очередного глупого монолога.
Но он не ожидает, что Иаков отстранится, предлагая ему своё горло.
Укуси его укуси его УКУСИ ЕГО
Осмелевший и чертовски глупый, с кружащейся головой, болью в сердце и полным раздраем в мыслях, Стэйси укусил его за горло так сильно, как только смог. Заклеймил Иакова, подобно пожарам и бомбам. Так же, как Иаков заклеймил его. Тягучая и горячая кровь полилась в рот, и Стэйси позволил ей стекать по подбородку и волосам, пачкая подушку вместе с матрасом под ними. Интересно, как они выглядят со стороны: окровавленные и покрытые испариной, трущиеся друг о друга.
— Чёрт возьми, так хорошо. Ты такой красивый. Хотел бы я, чтобы на её месте был ты. Я так напился, ммм, Боже, пытаясь выкинуть тебя из головы, — кровать скрипит, спинкой ударяясь о стену. Стэйси лишь отстранённо задумался, слышит ли кто-нибудь в комплексе, чем они занимаются. Слышат их. — Ты весь мой, Стэйси. Я уничтожил бы ад, чтобы ты был рядом.
Бёдра Иакова толкнулись в него. Стэйси отвечал на толчки, слишком увлечённый происходящим, чтобы и дальше сопротивляться.
— Чёрт, твою мать, — стонет Стэйси в кожу Иакова. Рыдая от того, как хорошо ему было. — Я так сильно тебя ненавижу, — ненавижу.
— Ладно, лишь бы это было навсегда. Бляяя, вот так, Стэйси, блять.
Кончая в штаны, Иаков вдавливает его в матрас, пока горячее и влажное дыхание касается его окровавленного горла. Казалось, они пролежали так целую вечность, прежде чем Иаков отстранился, садясь на пятки. Его грудь вздымалась от частого дыхания, волосы были в полном беспорядке, а глаза прикрыты, пока он смотрел вниз на Стэйси.
Тот всё ещё был возбуждён. До боли.
Стэйси ждёт, когда его спихнут на койку и наденут наручники. Снова сбили с толку, снова одурачили.
Обманул однажды, позор мне, обманул дважды…
Внезапно с него рывком стянули штаны, а рот Иакова оказался на его члене прежде, чем он успел это осознать. Влажность и обжигающее тепло окутало его, и Стэйси выгнул спину, вцепившись одной рукой в простыни, а второй зарывшись в волосы Иакова. Он с силой потянул их, заскулив, наблюдая, как Иаков с лёгкостью заглатывает его член до самого горла.
Иаков в этом хорош. Иаков уже делал это раньше.
Иаков с членом во рту — это грёбаное откровение, и Стэйси должен ему об этом сказать.
— Ты нравишься мне гораздо больше, когда твой рот занят членом, не дающим изливать твоё словесное дерьмо, — прошипел Стэйси, простонав, когда Иаков поднял на него взгляд, весело хмыкнув вокруг его члена. — Жаль, что твои люди не видят тебя сейчас. Боже, я ненавижу тебя. Хотел бы я ненавидеть тебя сильнее.
Его член выскользнул изо рта Иакова, когда Стэйси подтянул к себе колени, и он с восхищением наблюдал, как Иаков потянулся за ним. Кончик его члена упёрся в заднюю стенку горла Иакова, а затем скользнул дальше, в то время как нос Иакова коснулся мягких завитков у основания его члена. Он чувствовал, как слюна стекает с чужих губ, капая на яйца и стекая вниз по расселине ягодиц.
— Ты так хорошо смотришься, чёртов ублюдок, — всхлипывая, трясся Стэйси, когда мышцы горла Иакова напряглись. — Ты такой красивый, — едва слышно произнёс он.
Иаков с непристойным звуком выпустил член изо рта и обхватил его кулаком. Быстрые размашистые движения обхватывали головку. Подушечка большого пальца прижималась к пучку нервов прямо под ней. Иаков обвёл языком его яички, засасывая одно в рот и перекатывая на языке. Нежно прикусил зубами.
Боже, так хорошо.
Он перешёл к следующему, так же работая языком. Стейси извивался на кровати, пока губы Иакова и его огромные грубые руки с такой точностью ласкали его. Иаков, сосущий его член, так нуждающийся в нём.
— Хотел бы я, чтобы ты умер. Чтобы я умер.
Рот Иакова снова на его члене, и Стэйси не собирался предупреждать его, что вот-вот кончит. Он наблюдает за тем, как Иаков давится, а затем просто сдаётся, тяжело дыша через нос и напрягая горло, чтобы проглотить всё, что даст ему Стэйси, такой уступчивый.
Когда Стэйси раздвинул ноги сильнее, слегка выпрямляя, его мягкий член выскользнул наружу. Горячее дыхание Иакова обдало его бедро, а рука обвилась вокруг талии, пока другая легла на грудь, напротив сердца, прижимаясь пальцами к кровоточащему горлу.
Объятия.
Голос Иакова скрипучий и хрипловатый, когда он смеётся.
— Как драматично, Пратт. Стоит поласкать немного, как ты улетаешь, а, помощник шерифа? В конце какая-то мрачность и уныние, но, Боже, ты такой вкусный. Это самая длинная речь, что я слышал от тебя за всё то время, что мы провели вместе.
Усталость снова накрыла Стэйси с головой. Сытого, удовлетворённого, покончившего с играми, Стэйси начало клонить в сон.
Они могут трахаться, но не плавать в посторгазменной неге вдвоём. Первый раз был просто случайностью.
Стэйси усвоил урок. Время свести счёты.
Их вспотевшие тела соприкасаются, когда Стэйси освобождает одну ногу, но со второй ничего не получается. Иаков оказался над ним раньше, чем он успевает отодвинуться, а его сильные руки прижимают Стэйси к груди, укладывая ложечкой.
Маленькой ложечкой.
— Не надо, — говорит Иаков.
Останься, имеет он в виду.
— Иаков…
— Не надо, — тихий голос на фоне дождя. Нежные поцелуи на ранах Стэйси. Укусы накладываются друг на друга, практически создавая форму сердца. — Просто…
Просто.
Очередная жестокость, пылающее тепло, растекающееся по венам, от слов, которые почти произносит Иаков — пытается сказать. Стейси покачал головой, пытаясь прогнать мысли прочь.
— Нет, нет, нет, — умоляет он. — Ты не можешь просто взять…
— Ты уже мой, Стэйси. И я не отпущу тебя. Спи.
***
Стэйси просыпается несколько часов спустя, и он снова один.
Страдание, пусть и ожидаемое, накатывает волной, и он жалеет, что не может поддаться ему. Погрузиться в тишину и поддаться течению.
Грёбаный ублюдок. Грёбаный идиот.
Он, рыча вскакивает с постели, пока тело привычно пульсирует. Простыни под ним всё ещё влажные от их пота, и стали ещё грязнее от пролитой крови. Сердце, его глупое предательское сердце, ноет в груди, пока он направляется к своей койке, злясь на самого себя.
Чтобы спустя долю секунды обнаружить, что та исчезла.
Никаких наручников на батарее. Никакой жёсткой низкой койки.
Лишь залитый кровью пол возле того места, где столько ночей покоилась его голова.
Через мгновение дверь открылась, впуская Иакова, и что-то похожее на облегчение вырывалось на поверхность. Заставляя лёгкие гореть.
Иаков, кажется, понял, какие мысли пронеслись в голове Стэйси, когда тот покраснел и отвернулся к стене. Он закрыл лицо руками, отчаянно пытаясь спрятать глаза, стыдясь всех своих ужасных, глупых и чертовски запутанных эмоций.
Он травмирован.
Восторжен.
Стэйси вздрогнул, когда Иаков обхватил его со спины. Грубая ткань его джинсов тёрлась о нижнюю часть тела Стэйси. Длинные руки притиснули их тела друг к другу, а его спина прижималась к груди Иакова так, будто если он надавит сильнее, они сольются воедино. Цепочка с жетонами Иакова врезалась в плечо. Собственнически обхватившие его торс руки прижимались к сердцу, проводя кончиками пальцев до пульсирующих от боли ран.
— Будет проще, если ты будешь спать со мной, — пробормотал Иаков. Намеренно грубо. Его голос был обычным непринуждённым, будто они говорили о погоде, которая немного разъяснилась, пока они спали. — Я смогу трахнуть тебя прямо с утра. А ещё так проще за тобой присматривать. Ты не сможешь сделать ничего подозрительного, пока мой член будет находиться внутри тебя.
Он не упомянул, что проснулся всего двадцатью минутами раньше Стэйси или что его разбудили не ночные кошмары, а гудок клаксона, раздавшийся снаружи. Подчинённые лихорадочно искали его, чтобы сообщить новости.
Некоторые из разведчиков только вернулись из длительной миссии, пытаясь найти Сопротивление и Илая.
Нашли.
Иаков улыбнулся в щёку Стэйси, бодая его носом. Прижимая Стэйси к себе крепко-крепко.
— Эй, не дуйся. Хочешь прокатиться?
