Испугался — упал — умер

      В семь вечера Кевин получает от него сообщение: «Чтоб сегодня был в баре. Собираюсь ужраться ананасовым соком, и мне рядом нужен трезвенник». Он начинает печатать, как только статус с «доставлено» сменяется на «прочитано», но Эндрю выключает телефон, не дожидаясь ответа.       Кевин пришёл бы и так. Это пятница, а каждую пятницу они собираются в баре с дурацким названием «Сумеречный Рай», чтобы предаваться меланхолии (в случае Кевина). В случае Эндрю — чтобы подкалывать Дэя за безалкогольные коктейли.       — Мы с тобой слишком редко видимся для людей, которые работают в десяти метрах друг от друга, — говорит Эндрю, когда Кевин появляется в поле зрения, и салютует ему рюмкой.       — А кто-то мне писал про ананасовый сок, — беззлобно ворчит Кевин.       — Как будто в первый раз, — в тон ему отвечает Эндрю и подзывает бармена. — Сваргань-ка мне ещё секс на пляже, — и, прежде чем Кевин успевает что-то заказать: — а этому Конго, будь добр.       Барменов на смене двое, их обоих Эндрю знает давно. И, какого бы сюрреализма это ни придавало ситуации, они оба — и Джереми, и Амалия, — смотрят на Кевина так, что напрашиваются очевидные выводы. Эндрю делает ещё глоток, ставит рюмку дном кверху и решает не думать о количестве людей, с которыми Кевин здесь спал.       Вероятно, оно во много раз превышает норму, если таковая вообще существует.       — Конго? — почти разочарованно тянет Кевин.       Возможно, его придумали в этом баре: это как секс на пляже, только без алкоголя. На языке Кевина читайте: беспонтовая, но вынужденная пародия.       — Там столько сахара, что ты даже почти опьянеешь.       — Но это девчачий коктейль, — Кевин морщится и тут же получает от Эндрю тычок локтем под рёбра.       — Это — не девчачий коктейль. Это — коктейль из детского меню, — говорит Эндрю. Джереми ставит перед ним заказ. — А вот у меня коктейль вполне себе «девчачий», так что давай наслаждаться нашим обилием сока и сиропов, от которых может жопа слипнуться, пока Дэн и Эллисон где-нибудь через дорогу празднуют выходные вискарём.        — Тише, тише, я же пошутил, — вскидывает руки Кевин. — Ты же понял, что я пошутил, да?       Эндрю колет его многозначительным взглядом, гласящим «шутник херов» и «вон микрофон, попробуйся в стендапера, нахуй тебе этот бизнес». Кевин улыбается.        — Рене на тебя хорошо влияет, — говорит он, и Эндрю с ухмылкой соглашается. — Там вчера маршрут чемпионата прислали, ты видел? Готов?        — Готов с рождения, — жмёт плечами Эндрю.       Чемпионат по паркуру в Сиэтле проводится каждый год — вне зависимости от политической обстановки, мировых эпидемий и прочих прелестей жизни. Повлиять на его проведение может разве что гололёд или снег — если он вдруг решит объявиться в последний день мая, чего раньше, вроде бы, не случалось.       С пятнадцатилетнего возраста Эндрю Миньярд участвовал в чемпионате восемь раз с разными командами. Маршруты комиссия выстраивает сложные — для тех, кто паркуром занимается раз в неделю по настроению. Эндрю такими тропами ходит за хлебом. Из восьми лет шесть оказались для него победными.       И сдавать позиции он не собирается.        — Я вчера посмотрел на продолжительность… — начинает Кевин, но Эндрю закатывает глаза.        — Слушай, я понимаю, что у тебя мозг по-другому не варит, но давай не о работе, а?       Кевин открывает рот и закрывает его обратно.        — А о чём? — спрашивает он с таким видом, что Эндрю мысленно начинает прикидывать стоимость напитков покрепче.        — Как дела у Теи? — намекает он.       Кевин задумчиво тянет свой Конго.        — Ну… я не спрашивал…               — Блять, ну ты и тупой. Вы помирились или нет?        — Помирились. Пару дней назад.       Как будто в подтверждение его слов экран телефона загорается уведомлением. Кевин заинтересованно проверяет, что стряслось, и растягивает губы в улыбке.        — Вот, она как раз пишет. Спрашивает, не собираюсь ли я бухать. Давай процитирую: «Если притронешься к водке хоть мизинцем, сегодня спишь в подъезде, а завтра — в рехабе».        — М-м, очаровательно, — тянет Эндрю. — Дай телефон.       На протянутое устройство он делает селфи со своим самым мрачным лицом и отправляет его в открытый диалог. Через секунду Тея отвечает: «Вопрос снят. Развлекайтесь, мальчики!» Кевин, заглядывая ему через плечо, ухмыляется.        — Знала бы она, чем ты меня тут пичкаешь…        — Детским меню, — упрямо повторяет Эндрю и отвешивает ему щелбан.       Кевин забирает у него телефон и какое-то время они оба молчат, глядя каждый в свой коктейль. Эндрю приканчивает бокал за считанные секунды и, не дожидаясь, пока он ударит в голову, просит у бармена джин-тоник. Кевин, продолжая мусолить свою детскую жижу, становится всё более хмурым с каждой секундой.        — Эндрю, — говорит он.        — А? — тот закидывает в рот горсть орешков.        — Что случилось?        — А что должно было?       У Кевина на лице читается: «Не будь придурком, ты же не занятие ведёшь».        — Я же вижу, что ты дёрганый.        — А мы не для этого в бар ходим? — спрашивает Эндрю. — Чтобы не быть дёргаными?        — Эндрю, — повторяет Кевин. — Это потому что лето скоро?       А Эндрю поднимает на него такие уставшие глаза, что Кевин на мгновение пугается. Взгляд совсем не сочетается с голосом — игриво-жизнерадостным, полным напускного веселья. Джин-тоник приземляется перед ним на стойку, и он берёт стакан в руки.        — Как же меня заебали ваши эвфемизмы, — говорит Эндрю, хотя и он, и Кевин прекрасно знают, что говорить прямо пока рано. Может, ещё лет через пять.        — Ну уж извини, — разводит руками Кевин.        — Извиняю. Я сегодня был у юриста, — говорит Эндрю и залпом опрокидывает в себя стакан.       Кабинет у него был такой же, как он себе и представлял. Пустые белые стены, жалюзи на окне. Сухонький мужчина в очках. И Аарон ничуть не изменился.        — Ваш отец оставил не одно завещание, — сказал юрист. — Я бы о нём даже не узнал, но нам пришло уведомление на корпоративную почту… Мой предшественник бы всё более доходчиво объяснил, светлая ему память, но у меня пока довольно ограниченная информация… Конверт можно будет распечатать первого июня, пока что это всё, что я могу сказать, такие уж были указания… На самом деле, вы могли и не приезжать, я бы и по телефону всё объяснил…       От его бесцветного лепета у Эндрю начал дёргаться глаз. Это раздражало, но после слов «ваш отец» он почти не слушал. Не удавалось сосредоточиться. Зная Аарона, можно было рассчитывать, что он потом пришлёт ему краткий конспект по встрече — так он и сделал, как только Эндрю вышел за дверь. «1 июня новое завещание. Что в нём — непонятно». Куда уж короче.       С братом он так и не поговорил. Они поздоровались кивками и так же молча разошлись. Аарон остался поблагодарить юриста, но Эндрю задерживаться не стал. Он не понимал, что забыл на этом бессмысленном совещании, и не хотел ни минутой больше находиться в пропахшем стабильностью районе.       А потом ещё три часа шатался по городу, лелея мысли о выпивке.       Кевин стучит пальцами по колену.        — Ты всё ещё не хочешь к психологу? — спрашивает он.       Эндрю морщит нос.        — Может, однажды. Пока не горю желанием.       Алкоголь приятным туманом застилает голову. Из грудной клетки постепенно уходит тяжесть. Всё перестаёт быть важным. Тревога отплывает на второй план на волнах головокружения.        — Бармен, повторите, — говорит он.        — Эндрю, хватит, — рука Кевина опускается ему на плечо. — Сколько ты выпил, пока я не пришёл? Не надо, Джереми, не повторяй.        — Кто бы говорил, — бормочет Эндрю. — Я же предупреждал, что собираюсь ужраться.        — Ананасовым соком.        — А ты видишь здесь сок? Вот и я не вижу.       Кевин качает головой.        — Не повторяй моих ошибок. Тебе же потом хуже будет.        — Ну и ладно, — Эндрю массирует переносицу и на какое-то время притихает. — Знаешь, ко мне в группу парень пришёл. Красивый — пиздец.       Кевин заинтересованно кивает, радуясь, что можно увести беседу в безопасное русло.        — Да? И что в нём такого?        — Он как лисёнок из этого… блять… Я себя чувствую ебучим Маленьким принцем…       И Кевин, прекрасно зная, что ступает на тонкий лёд, говорит:        — Ну, ты и так довольно маленький…       Эндрю зависает на мгновение, а потом начинает хрипло смеяться, и у Кевина отлегает от сердца. Он немного сползает с высокого барного стула и заглядывает Эндрю в глаза.        — Лисёнок из «Маленького принца», значит. Это потому, что его надо приручать?        — Ага. Надо, — соглашается Эндрю.        — Если приручишь, может, сходим на двойное свидание. Ты, он, я и Тея.       Эндрю скептично смотрит на него и фыркает.        — Это будет ебать как неловко.       Кевин смеётся, потому что он прав.        — Короче, видишь, всё в порядке, — говорит Эндрю. — Дед инсайдом не становлюсь, живу и функционирую.               — Я рад, что ты из этого выбрался, — честно говорит Кевин.       Эндрю ещё несколько секунд смотрит ему в глаза, а потом произносит:        — Ты мне доверяешь?        — Да.       И он отворачивается к бармену.        — Джереми! Всё-таки повтори. — И добавляет под тревожным взглядом Кевина: — Да, а этому ещё один Конго. И чтоб от сиропа аж зубы сводило.

***

      Утром голова трещит так, что он жалеет обо всём на свете — и о том, что родился, и о том, что бар этот несчастный существует. Только не о непосредственно вчерашней попойке. Её Эндрю выносит за скобки и предпочитает игнорировать до последнего.       Лучшее в этой ситуации — это день недели. Суббота. Выходной. Бешеная группа Эндрю занимается по будням, а это значит, что сегодня он может позволить себе длиннющее похмельное утро с валянием в кровати и попытками победить сушняк.       Повернув голову вбок, Эндрю видит на своей тумбочке стакан воды и две таблетки аспирина и мысленно благословляет Рене, эту святую женщину. Солнце тонко падает лучами на его кровать. Погода обещает быть приятной.       Но даже несмотря на приятную погоду, солнце, святую Рене с её трогательной заботой и выходной, настроение у Эндрю поганое.       Он нехотя выбирается из постели, глотает таблетки и суёт голову под холодную воду в душе. Когда его отпускает тошнота, переодевается и закидывает в блендер пару помидоров — сегодняшний завтрак. Небольшая разминка помогает снять оцепенение в конечностях, а потом, слив томатный сок в стакан, Эндрю включает первый попавшийся сериал и позволяет себе растечься по дивану.       Выходные он не любит, вопреки всякому здравому смыслу. Ему нравятся вечера пятницы: всеобщее настроение, довольные лица и момент, когда рабочий день сменяется нерабочим. Посиделки с Кевином в баре — одно из самых любимых событий недели. А потом — начинается праздность.       Как говорится, найдите дело себе по душе, и вам не придётся работать ни единого дня в своей жизни. Эндрю чувствует эту фразу на всех ментальных уровнях.       Рене дома нет, квартира пустая и скучная. Сериал настолько пафосный, что его невозможно смотреть. Эндрю загибается от бездействия и уже думает отправиться покорять очередную рандомную крышу, но ему звонит Мэтт.       И, честное слово, Эндрю этому даже радуется.        — Эндрю, привет, как дела? — неуверенно выдаёт Бойд в трубку, и Эндрю усмехается.        — Что стряслось?        — Да так, ничего особенного… — тянет Мэтт. Он в «офисе», у его мальков в субботу больше всего занятий. Так что, когда он продолжает, Эндрю почти не удивляется. — Помнишь паренька, который к тебе перешёл, да? Не знаю, он просто… В общем, он здесь, в большом зале, на снарядах…        — И что с того? — спрашивает Эндрю. Голова уже почти не гудит. — Если он мешает занятию, просто скажи ему выметаться.        — Да нет, просто… он двигается, как дьяволёнок, — говорит Мэтт. — Господи. Ты это видел вообще? Он реально бешеный!       Остатки выходной вялости как рукой снимает. Эндрю вскакивает на ноги и растягивает губы в улыбке. День наконец-то становится интереснее.        — Спасибо, Мэтти, — говорит он, — удачных занятий.       И, пока Мэтт бормочет растерянную благодарность, нажимает на отбой.       Впервые за несколько лет, чтобы сэкономить время, он едет на такси. Дороги субботним утром пустые, машин почти нет, так что уходит на это всего ничего, и Эндрю даже не удивляется, когда, войдя в зал, застаёт Нила на прежнем месте.       Тот пытается отдышаться у стены, пьёт воду и не замечает, что в зале стало на человека больше. Смотрит на перекладины — долго и протяжно, как будто пытается одним взглядом с ними о чём-то договориться.       А потом срывается с места.       Нил двигается как спортивный гимнаст. Как космонавт при нестандартной гравитации.       Как лиса.       Он словно обшаривает пространство перед собой неразличимыми вибрациями, исходящими от его тела. Его движения точные и резкие, он их экономит, не машет конечностями больше, чем надо. Если не знать, куда смотреть, может показаться, что он и вовсе не двигается — но почему-то всё равно взлетает, переворачивается и цепляется за перекладины невидимыми нитями.       Но Эндрю знает, куда смотреть.       И он видит опыт. Напряжение в мышцах, которое любитель ни за что не разглядит, и сноровку, и ловкость — возможно, природную, а может, наработанную годами тренировок. И на мгновение у него в голове мелькает мысль: «Я тоже со стороны так выгляжу?»       Ну да, одноклассник его в детстве учил. Конечно. Эндрю и раньше в это не верил, но теперь твёрдо убеждается в обратном.        — Кхм, — преувеличенно громко говорит он, а Нил оступается и спрыгивает на землю.       Эндрю кажется, что он чертыхается, но нет, тот не роняет ни звука. А теперь стоит ровный, как палка, и держится за поясную сумку, надетую через плечо — в прошлый раз её скрывала олимпийка, но Эндрю узнаёт ремешок.       Честное слово, о его взгляд можно порезаться.       Эндрю хлопает ему — медленно, но без сарказма — и шаг за шагом начинает подходить ближе. На мгновение ему кажется, что перед ним и правда лиса в обличье человека: спугнёшь — убежит. И чуть больше, чем на мгновение: что он всё ещё пьян. И он думает, задумчиво разглядывая его напряжённое лицо, что если бы таким взглядом и правда можно было порезаться, то он вытер бы выступившую кровь, а потом с таким выражением облизал окровавленный палец, что «новичок» бы от этого зрелища задохнулся. И, может быть, сгорел. Да, звучит правдоподобно.        — Похвальное стремление… совершенствоваться, — говорит Эндрю.       Нил молчит. Он снова превращается в статую.        — Я не говорю, что ты не можешь приходить сюда один, — продолжает Эндрю. — Но мы, вроде бы, о занятии пока не договаривались, да? Или, может, они тебе не так уж и нужны?       У Нила в глазах горят города и вершатся революции. На удивление много всего Эндрю может увидеть в этих тёмно-карих радужках. Ему интересно; ему азартно; ему щекотно от неразгаданной загадки прямо перед носом.       А загадка вдруг начинает пятиться, как в замедленной съёмке, а потом срывается с места и с невозможной прытью выскакивает за дверь.       Эндрю его не останавливает. В зале всё ещё остаётся эхо его трюков на перекладинах. Если он хочет сбежать — ладно. Пусть бежит. Это нормально, это в его природе. Его ведь ещё нужно приручить.              Почесав нос, словно ничего особенного и не произошло, Эндрю достаёт телефон и звонит по номеру из быстрого набора.       — Привет, Рене, — говорит он, когда гудки смеются её голосом, — спасибо за аспирин, это было очень мило.       Он слушает, как её интонации складываются в ямочку на щеке, и обводит взглядом опустевший зал.        — У меня просьба, — говорит Эндрю. — Нужно кое-кого пробить по базе.