suffocation

— Я просила вас зайти после ужина в ресторане, — холодно говорит Ребекка, запрокидывая голову, и, прислонившись затылком к двери, смотрит в глаза Леона. — Не было такого.       Леон прячет руки в карманах джинсов и прикусывает нижнюю губу, пытаясь вспомнить, что было в ресторане. Ребекка точно не говорила ему про то, что он должен к ней зайти. Он в этом уверен на сто процентов, потому что это было буквально вчера. Она сказала ему про то, что он к ней должен приходить иногда, ответила про родителей и спросила про еду. В какой момент была речь о том, когда именно ему надо прийти? — Леон Кеннеди, вы тут? — Ребекка щёлкает пальцами перед глазами, заставляя парня прийти в себя и немного отстранённо кивнуть.       Он разве называл ей свою фамилию?.. Леон трёт пальцами переносицу и наконец-то заходит в квартиру, стараясь игнорировать презрительный взгляд и ухмылку на лице Ребекки. Она закрывает входную дверь на ключ и медленно подходит к нему сзади, толкая вперёд, чтобы тот долго не стоял в коридоре и смог оценить жизнь одинокой девушки. Его довольно сильно смущает один момент — это выражение её лица. Оно совсем не подходит к словам, которые она говорит. Словно вся её речь записана на диктофон кем-то и воспроизведена в случайном порядке, а она же по памяти открывает рот, не контролируя выражение на своём лице.       В квартире всё так же, как и при первом разе, но его привлекают стул, который странным образом расположен практически в центре, чёрная штора, больше не скрывающая картины и букет, который стоит уже не на столике, а рядом с картинами. Это заставляет Леона сглотнуть и посмотреть на Ребекку через плечо. — Ты хочешь сесть на этот стул? — изогнув бровь, спрашивает девушка. — Что он вообще делает в центре квартиры? — Стоит? — Ребекка садится на диван и хлопает с местом рядом с собой. — Присаживайся. — Прекрати устраивать цирк, — Леон подходит к дивану и облокачивается рукой на спинку дивана, сокращая между ними расстояние. — Ты хоть понимаешь, что я с тобой могу сделать? — Не строй из себя плохого парня, — Ребекка закатывает глаза и откидывается головой назад, прерывая зрительный контакт между ними. — Да и что ты можешь сделать? Опять прижать меня к стене, а потом в голове себя за это корить? — поднимает указательный палец вверх. — Ты слишком труслив, Леон Кеннеди, чтобы играть с огнём. — Раздражаешь, — парень садится на столешницу журнального столика и подаётся чуть вперёд, облокачиваясь на колени. — А ты ведёшь себя так, — Ребекка наклоняется вперёд и скалится, — словно был в этой квартире.       Ребекка бегает глазами по лицу Леона, стараясь уловить хоть какую-то лишнюю эмоцию и вытянуть уже чуть больше информации для себя. Она прекрасно знает, что он ей ничего не сделает в данный момент, но стоит изучить этого парня полностью и подчинить, чтобы таких проблем, как пощёчина, удар или внеплановый приступ удушья, не могли повториться и даже не рассматривались. Если бы он пришёл чуть более сломанным и убитым, то Ребекке было бы проще его контролировать. Сейчас он пытается бороться и в любой момент ей глотку перегрызёт собственными зубами.       Она должна выиграть в этой психологической войне, чтобы подчинить его окончательно, а потом выжить или дать ему умереть за неё. Это та самая привилегия, которую Ребекка готова вложить ему в руки от чистого сердца и в разрушенное с любовью ментальное состояние, потому что он всё-таки сделал тот шаг, дающий ей карт-бланш на любые действия. Главное — держать рядом, сломать, подчинить и уничтожить. От подобных мыслей сердце начинает стучать быстрее и во рту образуется слишком много слюны. Победа наконец-то в её руках, и теперь она может не переживать насчёт своих слабостей, пока он находится рядом.       От подобного взгляда в голове Леона что-то щёлкает. Внутри буквально всё кричит о том, что это ловушка, здесь опасно и стоит бежать как можно дальше, потому что в глазах напротив жажда крови настолько сильная, что хочется спрятаться, закрыться на тысячу замков и попытаться выжить. Эта женщина слишком опасна для него в данный момент. — Я повторю ещё раз, — холодно начинает Леон, выделяя каждое слово, — прекрати устраивать цирк.       В глазах Ребекки испаряется жажда практически по щелчку пальцев и вновь появляется холод, фальшивая улыбка, и дышать становится намного легче. У Леона бьются в голове мысли, где первая — это то, что она конченая психопатка, а вторая — ей просто нечего терять. Он встречал подобных людей, когда проходил подготовку специального агента после его личной трагедии в девяносто восьмом. Они были готовы на предательства и убийства ради места под испепеляющим до костей солнцем. Лишь бы быть королём в этой пищевой цепочке, быть сильнейшим среди своих и вести людей прямиком на смерть, не обращая внимания на трупы.       Леон не винил их, нет, он понимал, что это с людьми делают жестокая реальность и страх, сковывающий цепями до хруста костей и глубоких ран не только на теле, но и в сердце. Он сам прошёл через это ещё в детстве, наблюдая за тем, как его семья разрушается из-за желания иметь больше, чем дают. Отец всегда говорил: «Если у тебя этого нет, то укради или забери силой», а маленький Леон с разбитым носом лишь кивал и улыбался, игнорируя привкус крови во рту. Терпи, иначе ударят ещё в десять раз сильнее. Молчи, иначе втопчут в землю. Живи, иначе сдохнешь, как отец от передозировки героином.       Но позже всё изменилось, когда один из полицейских нашёл его в шкафу рядом с телом мёртвой матери. Ему не вбивали кулаками новые правила для выживания, а наоборот, аккуратно гладили по голове и говорили, что в этом мире есть справедливость. На глупые вопросы: где она? где она, чёрт возьми, прячется? где она была в тот момент, когда собственный отец пытался зарезать, избить до чёрных синяков и выбросить его из окна? почему она спряталась от него в тот момент, когда была так сильно нужна? — мужчина лишь ответил, что всё это время она пряталась в нём, пыталась прорасти и вырваться наружу, но боялась, как и сам Леон.       Наверное, именно это и помогло ему выжить и стать тем, кем он сейчас является. Леон был честным, справедливым и защищал тех, кто просил о помощи, игнорируя скрипучий и раздражающий шёпот позади себя, который постоянно твердил, что стоит всё сжечь, взорвать, сломать, выбить и пропустить через мясорубку. Но во время его задания в Испании этот голос становился громче, оглушая Леона настолько сильно, что ему приходилось закрывать уши руками, прячась в тишине от собственного прошлого.       Рядом же с Ребеккой он ощущает, как прошлое дышит ему в спину и ждёт момента, когда тот, наконец-то, сломается, примет учение своей старой жизни и будет пользоваться им. Леон не такой, нет, он сбежит от него в тысячный раз и будет счастлив, потому что Ребекка — это не люди из его прошлого или отец, а женщина, которая, наверное, где-то ошиблась или её сильно сломали. Ему этот момент неизвестен, да и не нужен. Задание закончится, как и их странное общение и наблюдение.       Правда, те ночные крики Леону будет сложно забыть ещё примерно месяц, потому что из-за них он практически падал с кровати, хватаясь за пистолет и в панике проверяя окно напротив. Она постоянно повторяла, что ей больно и: «Не трогай, пожалуйста, не трогай меня, мне правда очень больно». Леон просто прикрывал ладонью рот, выпивал по три кружки кофе и пытался выпытать у Ханниган информацию каждое утро о том, что происходило в жизни Ребекки до пропажи родителей. Ответ был всегда одинаковый: «Леон, прости, но я не смогла найти эту информацию».       Его это и правда беспокоило, ведь эта женщина ночью в одиночестве и перед ним — два разных человека, которых невозможно понять, пока не дотронешься до самого дна. На это могут уйти месяцы или годы, а у Леона нет на это времени и желания. Она — очередная. Просто очередная, которая скоро исчезнет вместе с его проблемами. — Леон? — Ребекка в очередной раз щёлкает пальцами перед его лицом. — Ты за мной так же следил? — Что? — изогнув бровь, спрашивает парень. — Что ты имеешь в виду? — Вы вообще не слушаете то, что я говорю? — Ты что-то говорила? — Да, — Ребекка тянется за пачкой сигарет на столе. — Повтори ещё раз, — Леон отодвигает пачку себе за спину на самый край столика. — Прекращай. Мне не нравится запах сигарет. — Мистер Кеннеди, вам стоит быть мягче с девушками, если хотите… — Ты не девушка, — перебивает Леон, выставляя руку перед собой, — а цель, которая должна меня привести к Дереку и Джессике Уайт или же к вирусу, который был в Испании.       Чёрт. Внутри Ребекки вновь начинает расти раздражение и желание придушить человека напротив за все его слова, которые он бросает так небрежно. Не видит в ней девушку? Серьёзно? Ей просто стоит расстегнуть рубашку, и эта ложь разобьётся на миллион маленьких осколков, показывая настоящую сущность Леона. Он такой же, как и остальные. — Мистер Кеннеди… — Ребекка ухмыляется и тянется к первой пуговице на рубашке. — Слушай сюда, — Леон перебивает в очередной раз, — не смей меня так называть, — загибает большой палец, — не смей меня провоцировать, — указательный, — не смей устраивать со мной подобные игры, — средний, — молчи и будь хорошей девочкой, — безымянный, — уяснила? — Вы не назвали пятый пункт, — Ребекка поправляет волосы и облизывает нижнюю губу, не отрывая взгляда от лица Леона. — Мужика себе найди, — загибает мизинец и надменно ухмыляется. — Твои фокусы на меня не действуют. Меня интересуют умные женщины старше меня с нормальным цветом волос.       Ребекка медленно моргает пару раз и, осознав сказанное, начинает громко смеяться, откинувшись на спинку дивана. Эта фраза про типаж Леона стала единственной вещью за пару лет, которая её так сильно рассмешила. Боже — вроде перед ней сидит взрослый и серьёзный человек, а говорит такую чушь с серьёзным лицом. Это и правда будет весело.       А в голове Леона что-то щёлкает, когда он видит эту яркую улыбку и слышит заразительный звонкий смех. Оказывается, что она тоже человек, который может испытывать эмоции. Может, ему показалась та жажда крови ранее? Всё же может быть в таких стрессовых ситуациях. Если провести с ней ещё немного времени, то всё изменится и он сможет спокойно закончить задание без потерь.

————————————

      Ребекка сидит в студии и, закинув локти на спинку стула, смотрит в потолок в ожидании студентов, переваривая события с раннего утра, заставляющие её нервно курить и царапать ладонь до крови. Она не увидела букет из белых роз с запиской, когда выходила из дома, и проигнорировала это, подумав, что это Леон забрал его, когда уходил, чтобы начать своё расследование, но ошиблась.       Зайдя в студию со стаканом кофе, она увидела в центре стола немного подкрашенный в красный букет из роз с пустой запиской. Ребекка полчаса бегала и спрашивала у людей про этот букет, стараясь выяснить хоть что-то, но вместо этого получала лишь одобрительный кивок и фразу, выбивающую воздух из лёгких: «Поздравляю с тайным поклонником!» Всё в очередной раз разваливается, но в этот раз никакой паники нет и стоит успокоиться. На её стороне теперь более сильная фигура, которая будет с ней до конца.       Ребекка переводит взгляд на отвратительный кофе, остывший ещё час назад, и выпивает до дна, поворачиваясь к окну. Замечая Леона, который сидит на другой стороне и наблюдает за ней уже в открытую, махает ему и приторно улыбается, получая в ответ улыбку и средний палец. Будь у неё больше силы, она бы ему это палец сломала или отрезала при первой же возможности. Раздражает немного, но зато весело.       Дверь довольно громко открывается, и ученики начинают уже собираться в студии и рассаживаться на места за мольбертами, шумно обсуждая свои результаты. Ребекка встаёт со стула и пытается морально подготовить себя к очередной проверке каждой промежуточной работы перед просмотром, не разрезав её мастихином или канцелярским ножом. Она ненавидит работы своих учеников из-за их цвета и формы, ощущений и смысла, который они вкладывают. Любовь и счастье, первая влюблённость и желание подарить весь мир. Ужасно приторно и отвратительно для их возраста, но Ребекка старается терпеть, потому что это её стабильность. — Мисс Уайт, — аккуратно начинает девочка лет шестнадцати и с интересом рассматривает букет, — у вас появился парень? — Нет, — довольно резко отвечает Ребекка, тыча кончиком языка в щеку.       Она уже несколько лет испытывала к подобным вопросам откровенную неприязнь, смешанную с неконтролируемым гневом, потому что выбрала путь одиночества с редкими встречами, когда скучно. Отец говорил, что это нормально. Мать повторяла, что всё-таки стоит найти достойного мужчину, которого можно будет любить за его деньги. Ребекка же верила и болела этой любовью, описанной в книгах, а потом как-то само неожиданно переболело настолько, что стало чертовски всё равно. Вся любовь всегда имела одинокий конец с выплюнутым сердцем и выплаканными глазами, а в книгах было иначе, потому что там не было этой концовки. Ей никогда не уделяли должного внимания. Любовь хороша в начале, но не в середине или конце. Она такая же губительна, как природные катастрофы, а Ребекка не хотела становиться свидетелем или участником этого.       Она просто была наблюдателем, который всегда прятался где-то в тени и задавался кучей вопросов о том, что они вообще нашли в этой любви? Почему готовы раствориться в друг друге и поставить себя на второе место ради счастья партнёра? Он или она всегда ведь могут уйти, а дающий останется совершенно пустым. Нужно всегда ставить себя на первое место, стараться исключительно для себя и наслаждаться только тем, что приносит удовольствие. Зачем бороться за то, что имеет такой больной конец? Наверное, ей стоило задать этот вопрос самой себе десять лет назад.       Ребекка прикрыла глаза и выдохнула, переводя взгляд на своих учеников, которые громко разговаривали и смеялись, нахваливая картины друг друга. Раньше она и правда была одной из них. Бежала на все практики по рисованию, словно оголодавший человек из трущоб на бесплатную раздачу еды. Ей просто было тяжело насытиться только одной картиной за неделю, и она рисовала днями и ночами всё, что видела, забывая про сон, еду и о том, что стоит обработать мозоли на ладонях. Она была счастлива в тот момент настолько сильно, что хотелось прыгать, громко кричать и улыбаться каждому на улице, раздавая по кусочкам свою душу.       Со временем даже эта радость её жизни начала исчезать и вместо неё пришла боль, которая полностью сожгла все яркие картины, наполняя всё всепоглощающей тоской и страхом, что повторила чью-то картину. Ребекка просто достигла пика своих возможностей и каждый раз вставала со стула в слезах, стараясь не смотреть на чёрный холст. Это тянулось за ней довольно долго, заставляя делать сотни шагов в рисовании, прятать мольберт так далеко в шкафу, чтобы точно на него не наткнуться. Даже её личная катастрофа не дала ей и шанса вернуться за рисование, надеясь, что это как-то облегчит боль. Нет, у неё лишь получился белый холст с отпечатком руки в рвоте.       Всё изменилось в тот момент, когда она решила нарисовать человека с фотографии, чтобы стало немного легче, и этот чёртов приступ удушья наконец-то ушёл. Ребекка изрисовала два толстых блокнота за неделю, а потом и посвятила большое полотно своему спасителю, который эту работу никогда не увидит. Её, если честно, никто так и не видел, потому что она оставила эту картину за шкафом в родительском доме, а блокноты сожгла, чтобы не было вопросов. — Мисс Уайт? — потянув за манжеты рубашки, шепчет один из учеников. — Мисс Уайт? — Проблемы с картиной? — Ребекка присаживается на корточки рядом со стулом и смотрит парню в глаза. — Нет… — наклоняется и шёпотом продолжает: — тот странный фургон с едой уже час стоит напротив окна… Мне страшно, мисс Уайт… — Это обычный фургон, — улыбается девушка. — Там продавца нет, мисс Уайт…       Ребекка быстро поворачивает голову к окну и встаёт на ноги. Обычный фургончик с хот-догами и правда стоит напротив без продавца или же обычной километровой очереди во время ланча, но главная проблема в том, что он полностью загораживает обзор. Она даже не может понять, где сейчас находится Леон и что будет дальше. Инстинкт самосохранения кричит и больно раздирает окровавленными когтями сознание, зарождая панику и ступор, загоняя в самый дальний угол, повторяя, что отсюда нет выхода. Это конец, а не приступ паранойи.       Ребекка маленькими шагами отходит в сторону двери и, не отводя взгляда от фургона, ладонью пытается повернуть ручку двери, чтобы открыть. Заблокировано. В этот момент задние двери фургона открываются и оттуда выбегают пять мужчин в балаклавах с автоматами, выстраиваясь шеренгой напротив окна и поднимая оружие. — Блять! — девушка закрывает уши и зажмуривается, присаживаясь на корточки, когда мужчины начинают стрелять.       Она ничего не чувствовала, кроме всепоглощающей темноты, страха и выстрелов, которые уже, наверное, полностью наполнили всё её тело пулями. Не было боли, холода и ощущения собственной смерти, которая пришла и гладит по голове костлявой рукой, сообщая, что это конец. Ничего не произошло. Ребекка медленно открывает глаза и прикрывает рот ладонью, стараясь не закричать во всю глотку из-за страха.       Перед ней — кровавое месиво из детей, которые тянут к ней свои руки и смотрят стеклянными глазами, моля о помощи, и довольно крупный мужчина, направляющий дуло пистолета ей прямо в лоб. — Это твоя вина, — хрипит незнакомый мужчина и снимает пистолет с предохранителя. — Моя? — скалится Ребекка и пытается встать на ноги. — В чём, блять, моя вина?       Она готова признать свою вину в том, что ей всё равно на этих мёртвых детей, которые думали, что получат какую-то мнимую защиту от неё в этот момент, или же она умрёт с ними. Ей всё равно на них, но ей страшно до ужаса из-за того, что она и правда может оказаться с ними на том свете прямо сейчас. Ребекка не хочет умирать прямо сейчас. Она хочет жить и сделает всё, чтобы выжить. — Я сделаю всё, что вы захотите, — Ребекка склоняет голову, стараясь не выдать предательские слёзы.       Она хочет жить. — Скажешь, где твои родители.       Ребекка поднимает голову и кивает, принимая временное поражение с этим мужчиной, который в очередной раз опоздал. Перед её глазами неизвестный падает вниз, открывая обзор на Леона, который держит перед собой пистолет и окровавленный нож. Он опускает пистолет и вздыхает, стирая со своего лица кровь. — Ты слишком по… — Прекращай доставлять проблемы, — перебивает Леон и подходит ближе, хватая Ребекку за локоть. — Вы слишком жестоки, мистер Кеннеди, — Ребекка достаёт трясущимися руками пачку и подкуривает сигарету, шмыгая носом, — я могла умереть. — Знаю, — Леон разворачивается и тянет девушку за собой.       Ребекка покорно идёт за ним и вздыхает, рассматривая мёртвые тела под ногами. Из-за этой мелочи она, скорее всего, потеряла работу, и теперь её стабильность медленно разрушается, а у неё нет сил возвращаться во времени. Жаль, конечно же, но что поделать. — Они все мертвы, — холодно подмечает Леон, перешагивая через разбитое окно. — Знаю, — кивает Ребекка и кидает бычок в мёртвое тело ученика. — Ты не поняла. Все люди в твоей студии мертвы, — он разворачивается и хватает за плечи, сильно встряхивая. — Получается, что зарплаты не будет. — Тебе их совсем не жалко? — закипает Леон. — Это были люди, которые с тобой работали, и дети… — Я же жива. В чём проблема? — Ты вообще человек? — он отходит на пару шагов назад. — Да, — Ребекка пальцем указывает на грудную клетку, — сердце же бьётся.