То, что священно | This, Too, Is Sacred

Драко увидел Гермиону Грейнджер, одетую в парадную белую мантию; такую мантию надевали чистокровные волшебницы, которые в этот вечер должны были вбросить свой камень в хендж, – он не поверил своим глазам. Бывшая жительница гриффиндорской башни болтала с Долгопупсом возле одного из разведённых костров, над которым плясали фиолетовые и зелёные языки пламени, вздымавшиеся до самых деревьев. Малфой не знал, как расценивать присутствие Грейнджер на этом мероприятии. По всем его подсчётам, её не должно было быть здесь; по его подсчётам, она даже не должна была знать о том, что происходит здесь этой ночью. Отпив вина из своего бокала, он сделал вид, что вовсе не следит за ней через стеклянный обод. Прошло два года с момента падения режима Волдеморта, а члены печально известного «Золотого трио» по-прежнему регулярно превозносились в прессе как герои. Несмотря на то что в «Ежедневном пророке» редко появлялось что-то хорошее о Малфоях, Драко понимал, как полезно быть в курсе событий, и продолжал читать эту газетёнку. Люциус вбил ему в голову: всегда лучше быть в курсе того, что говорят, даже если это не тешит твоё самолюбие. Особенно если это не тешит твоё самолюбие. Гарри Поттер, конечно, появлялся в газете слишком часто даже сейчас. И, наверное, всегда будет появляться. О нём писали почти ежедневно из-за новой должности аврора, а также потому, что он начал вести благотворительную кампанию, в рамках которой сироты войны, не имеющие магических родственников, попадали в семьи волшебников. Она имела бешеный успех. Драко это забавляло, так как он полагал, что только Грейнджер могла принадлежать подобная затея… но, как оказалось, это было не так: она уехала в Австралию, а в это время какой-то репортёр разнюхал гнусную историю о том, что перед войной ей пришлось предать забвению своих родителей и теперь она хочет восстановить их память. В самом деле, когда столь вдохновенно цитировалось то или иное высказывание Поттера почти в каждом выпуске… и личная жизнь Уизли была достаточно интересна, чтобы быть освещённой в газетах… оставшейся трети гидры – последнего куска Отряда Поттера, всезнающей лохматой грязнокровки – заметно не хватало. И теперь каким-то образом… она оказалась здесь. Драко неоднозначно воспринимал её присутствие. Первой его реакцией было замешательство, за которым быстро последовало отвращение. Третьей реакцией было удивление. Четвёртой – понимание. Наконец, когда как будто с глаз спала марлевая повязка, мешавшая ему разглядеть её как следует, стало очевидно, что она чистокровная. Вывод в голове рождался медленно, совсем как ручей, выходящий из апрельских берегов: лёд топорщится по краям и зима уходит в тишину. Он вспомнил её одиннадцатилетней: она чересчур много знала и была слишком умна для грязнокровки. Отец ещё до школы рассказал ему о маглорождённых всё. И Грейнджер совсем не была похожа на них. Потом Драко получил письмо с оценками за экзамены: они были сданы так хорошо, что он был очень горд собой. Но Северус также предоставил Люциусу список оценок всех учеников… и, как оказалось, Драко показал неплохие результаты – в общем-то, он был вторым в рейтинге их однокурсников, сразу после Гермионы Грейнджер. На втором курсе она властно противостояла ему, как будто полагала, что была лучше него. Разве никто не рассказывал ей, что он лучше всех? Малфой выплюнул ей в лицо то самое оскорбление – он вырос на истине, что чистокровные лучше маглорождённых, и только летом перед Хогвартсом его предупредили, что некоторые считают такое выражение оскорбительным, – но Драко вовсе не хотел задеть её чувства, а лишь озвучил, кем она по сути являлась. На третьем курсе он встретился с кончиком её волшебной палочки и испугался. Крэбб и Гойл даже не попытались ничего предпринять, ведь были сами ошеломлены этим поступком. Кто бы осмелился пустить в Малфоя заклинание? «Гермиона, он того не стоит», — крикнул сзади один из безмозглых олухов, которых она называла друзьями. Грейнджер опустила палочку, но ударила его кулаком в лицо. Когда кровь хлынула из его носа, на её лице появилось неоднозначное выражение: предупредительный взгляд, но в то же время и самодовольство. Он оттуда сбежал. В начале четвёртого курса до старых чистокровных семей стали доходить слухи о том, что Тёмный Лорд может снова восстать, причём очень скоро. «Он может восстать из мёртвых?» — Драко скептически хмыкнул, но не придал этому значения. Люциус рассказывал о старинных праздниках в течение нескольких месяцев перед Кубком мира по квиддичу. После матча Драко было велено спрятаться в лесу, так, чтобы быть в безопасности. Он знал, что это значит, но не стал вмешиваться. Малфой вполне мог бы оставаться в лесу на территории огромного кемпинга и наблюдать за разворачивающимся вокруг него хаосом, как вдруг появилось не что иное, как Золотое Трио. Ну конечно. — Рон, где ты? Что за глупости! Люмос! Узкий луч света вырвался из кончика палочки и осветил местность, и Уизли распростёрся на земле. Споткнувшись о корень дерева, он разнылся и попытался встать. — Трудно не споткнуться, когда ноги такого размера, — проворчал Драко, скорее раздражённый их присутствием, чем ради забавы. Гриффиндорец обернулся и тут же подколол в ответ: — В следующий раз, когда мне понадобится мнение колоссального придурка, я обращусь к тебе, Малфой. — Язык, Уизли… не лучше ли вам троим поторопиться? Вы же не хотите, чтобы ЕЁ заметили? Глаза Грейнджер сузились: — Что это значит? — Грейнджер, они охотятся за маглами. Хочешь засветить свои трусики? Если да, то жди здесь… они уже рядом, и шоу будет забавным. — Гермиона – волшебница, — прорычал Поттер. Но Малфой лишь пожал плечами: — Будь по-твоему, Поттер. Если ты думаешь, что они не смогут распознать грязнокровку, оставайтесь здесь… Вскоре после этого троица ушла, но Драко однозначно желал, чтобы Грейнджер встретилась Люциусу и его друзьям. На самом деле после того удара, который она посмела нанести ему всего несколько месяцев назад, он злорадно мечтал о том, как её прилюдно накажут. В конце концов, с маглами ничего страшного не случится – и с ней тоже, – но она при этом узнала бы, где её место… Вместо этого ему пришлось ждать возмездия. При первой же возможности он вырастил ей длинные, как у бобра, зубы почти до подбородка. Затем был Святочный бал. Грейнджер была потрясающе красива в этом платье барвинкового цвета – в нём она походила на ледяную нимфу, плывущую по воде. Долгое время гриффиндорка из себя представляла лишь мочалку из сбитых в колтуны каштановых волос, закрывавших пол-лица, всю сгорбленную, да ещё и с тяжёлой сумкой, набитой кучей книг… На балу же она совсем не была похожа на старую себя. Ни одна слизеринка или любая другая девушка среди знакомых его семьи не выглядела так. Ни одна из них не выглядела так хорошо, как Грейнджер. Как такое могло произойти? Пятый курс был труднее предыдущего. Волдеморт восстал, и в жизнь Драко внезапно ворвалась тьма. Отец уверял его, что им благоволят, но он всё равно не был в этом уверен. Малфой слепо следовал за ними, потому что так велел ему отец. Он слепо ненавидел Гермиону Грейнджер и всех ей подобных, потому что так велел ему отец. Но потом всё перевернулось с ног на голову. Спустя годы, когда «Золотое Трио» приволокли в Поместье Малфоев, Драко окутала паника. Все трое выглядели ужасно: Поттер хуже всех – его как-то изуродовали, вероятно, наложили какое-то заклинание; Уизли был весь в грязи и выглядел так, словно его искупали в дерьме. Грейнджер была ужасно тощей и тоже немного грязной, с собранными в хвост волосами. В её глазах читалась ужасающая решимость. Он никогда не забудет этого. Беллатриса пытала её на полу его гостиной. Она прижимала свой проклятый нож, которым недавно потрошили одного из оборотней Сивого за неподчинение приказам, к горлу Грейнджер, пока на коже не выступили ярко-красные капли. Её кровь оказалась такого же цвета, как и у любого другого живого создания. К этому времени ему, конечно же, уже было известно, что всё так и есть – вся кровь одинаковая. По счастливой случайности им удалось устроить переполох и скрыться. Для Драко это было облегчением; но он пытался думать иначе. Теперь, спустя два года после Великой битвы, перед ним стояла Гермиона Грейнджер. Чистокровная. Ебать. — Чертовски интересный поворот событий, правда? — пробормотал Тео, заметив взгляд Драко. Должно быть, он пялился куда пристальнее, чем полагал. — Как она вообще здесь может находиться? — спросил он. — Оказалось, что она последняя наследница рода Прюэттов, — пояснил Кадфаэль. — Моя мать узнала об этом от одной из старух, оставшихся в этом роду. Очевидно, всё это время она жила и понятия не имела о чистоте своей крови… «Тогда понятно, почему она все эти годы обходила меня в школе, — подумал Драко, незаметно присматриваясь к ней. — Это должно было быть невозможным для грязнокровки, и в конце концов так оно и оказалось. Разумеется, она чистокровная». Несмотря на это, Драко всё ещё не мог вытолкнуть из себя удивление. Сколько раз он называл её грязнокровкой, а она на самом деле всё это время была участницей древнего магического кровного договора! О том, что она прожила в Австралии не менее года, свидетельствовала её загорелая кожа. Он и представить не мог, что вообще возможно настолько загореть. На фоне бронзовой кожи белое льняное платье выглядело ещё красивее. Оно было настолько старомодным, насколько это вообще возможно, но в нём было что-то... неземное. Хоть Грейнджер и была укутана тканью от локтей до колен, всё равно было видно, насколько хороша её фигура. Малейшее движение этой волшебницы манило взгляд. В свете костра, у которого она стояла, Драко разглядел изящные ключицы, выглядывающие из глубокого выреза платья, и тёмные веснушки на плечах, появившиеся под воздействием солнечных лучей и, возможно, ещё более контрастирующие из-за мерцания света. Долгопупс наклонился к ней, чтобы прошептать что-то на ухо, она откинула голову назад и рассмеялась. Драко залюбовался её длинной шеей. Волосы, из-за которых он обзывал её в школьные годы, сейчас спадали каскадом блестящих каштановых локонов до середины спины. Взгляд у неё был мрачный, но он никогда не видел в её глазах столько веселья, как сейчас. Малфой почувствовал неожиданный всплеск ревности к Долгопупсу. Ревность…? …к Долгопупсу? «Ебать», — за несколько прошедших минут это всплыло в его голове уже во второй раз. Грейнджер была лучиком света среди распростёртого другими участниками мероприятия тумана. Даже её платье будто было создано из её собственной сущности, отдельной от всего и всех вокруг. Ему вдруг показалось, что какая-то магическая сила затуманивает в его поле зрения всех, кроме неё… и это наводило на Малфоя ужас. Она наводила на Малфоя ужас. Драко бы проклял самого себя, если бы показал свой страх людям, поэтому он напрягся и выпрямился. Однако парень всё же очень сомневался, что сможет сосредоточиться на чём-либо другом – настолько сильно её присутствие засело в его мозгу. Собрав в себе все силы, зыбкие, дрожащие, как надорванная проволока, он закутался в них, словно в плащ. Это был его камуфляж, его зона безопасности… ну хоть что-то. — Погляди, Тео, это же твоя прекрасная леди, — с усмешкой заметил Эйвери. — Я видел, — ответил Нотт, уголки его губ приподнялись в лёгкой ухмылке. Драко посмотрел туда, куда переключилось внимание его друзей, и заметил Джинни Уизли, пробирающуюся к группе, образовавшейся вокруг Грейнджер. Рыжая девушка казалась бледной и съёженной, совсем не похожей на валькирию из его воспоминаний. Вместо традиционной цветочной короны, которую здесь носили многие волшебницы, Уизлетта надела венок из шалфея. «Шалфей для защиты», — подумал он. Интересный выбор; это дало ему право предположить, что она рассчитывает вытянуть этим вечером пустой камень и сбежать домой к Поттеру… Драко ещё раз окинул взглядом небольшую группу, в центре внимания которой находилась Грейнджер. Все мужчины снова оценивали её, и Малфой это заметил. В отличие от Уизлетты, Грейнджер выбрала более традиционное украшение для своих волос: он был уверен, что она выбрала георгины как символ достоинства специально, но вот знала ли о том, что шиповник также имеет интересное значение, не мог понять. Может, она добавила его в венок просто так, чтобы заполнить пустоту между цветами? Второй вариант казался более правдоподобным, так как он ещё ни разу не встречал волшебницу, добровольно демонстрирующую на себе символ чувств, отображаемых шиповником: некий баланс удовольствия и боли. — Малфой, — Кадфаэль толкнул Драко локтем. — Что? — резко спросил он. — Ты пялишься. Ебать.