Издержки профессии

      На этот раз погода в день съёмки была совсем другой – никаких дождя и ветра, чудесное мягкое солнце, не жарко, не холодно – самое то. Визажистка окончательно приводила Макса в порядок, Соня возилась с объективами, Воскресенский ходил возле скамейки, подбирая ракурсы. Даже Стас успел здесь с утра посуетиться и переругаться с нанятыми им ассистентами. В конце концов он уехал в офис, на встречу с заказчиком.       Последняя фотосессия. Как Макс ждал этого момента раньше! И как обидно было теперь… Конечно, он испытывал облегчение от того, что не нужно будет больше терпеть ругань и издевательства тирана-фотографа, но это значило и то, что он больше не увидит его. Никогда.       Он сидел на скамейке, сзади него цвели розы, в ветвях деревьев щебетали какие-то мелкие птички, но всё внимание было сосредоточено только на одном – на высоком темноволосом мужчине с седыми висками, который сейчас фотографировал его.       Он ничего не мог поделать – его тянуло к нему. За последние несколько дней из яростной неприязни к Воскресенскому проклюнулось совсем новое чувство, неправильное, невыносимое, не дававшее покоя. Поначалу он сопротивлялся ему и не верил, но после того, что произошло на последней фотосессии, обречённо сдался. Глупо было отрицать очевидное – ему нравился мужчина. Он не думал, что ему нравятся мужчины вообще, ему нравился именно этот, честно говоря, самый неподходящий вариант из всех возможных.       Ничего страшного. Воскресенский скоро уедет, и всё забудется. О том, чтобы дать Ви знать о своих чувствах, даже речи не было. Во-первых, Макс и сам не был в них до конца уверен. Это было похоже на какое-то наваждение, временное помешательство. Может, он перегрелся на фотосессии, может, так проявлялся стресс от всех этих событий, может, это скоро пройдёт само собой? Во-вторых, он ни за что бы не осмелился признаться в чём-то подобном мужчине. Он понятия не имел, как это делается. Наверное, примерно так же, как и с женщинами, но чёрт его знает… Да и толку-то? Он бы и женщине никогда не признался, если бы она, подобно Воскресенскому, относилась к нему как к мебели, даже хуже – как к бракованной мебели.       Он прекрасно понимал разницу их положений. Всемирно известный фотограф и студент из провинциального города. Он даже моделью-то на самом деле не был. Ви просто рассмеётся ему в лицо. Его где-нибудь там – в Москве, Майами или Париже – ждут десятки таких, как Данила: ярких, красивых, знаменитых и уверенных в себе.       – Лицо не меняем! – вырвал его из размышлений недовольный возглас Воскресенского. – Что за выражение опять?! Кого хоронишь? Как муха сонная, честное слово. То скачет и дрыгается, то теперь сидит как деревянный!       Фотосессия закончилась без приключений. Макс стёр с лица макияж – его было совсем немного – переоделся и решил приткнуться в тихий уголок, чтобы не путаться под ногами во время сборов. Соня обещала отвезти его в центр. Сейчас она вместе с Воскресенским просматривала отснятый сегодня материал. Оба вечером собирались уехать в Москву и хотели быть уверены, что получили кадры нужного качества.       Максим встал возле фонтана и долго бессмысленным взглядом смотрел на тонкие струйки воды. Теперь то, как Ви окунул его в фонтан, казалось смешным, а не таким ужасным и оскорбительным, как в тот день.       Он повернулся посмотреть, как там дела у Сони: её вообще не было видно, зато Воскресенский стоял в противоположном углу площадки и что-то фотографировал, похоже, что его. По крайней мере объектив был направлен в эту сторону.       Ви с облегчением снял фотоаппарат с шеи. Тяжёлый… Видимо, совсем отвык снимать с рук, особенно за эти несколько недель здесь, когда из-за операции снимал только со штатива. Но Макса сейчас очень захотелось сфотографировать – без позы, без сюжета, таким, каким он был на самом деле. Он, наверное, действительно подходил под этот проект в силу своей естественности, безыскусности и спокойной, неброской красоты. Но работать с ним было тяжело. Он жил словно в прочно закрытой раковине, и заставить его приоткрыть створки стоило большого труда, зато потом, когда он всё-таки решался показать то, что было внутри… У Ви редко получались настолько хорошие, проникновенные кадры с моделями-мужчинами.       Макс теперь о чём-то болтал с Соней. Уже в который раз Воскресенский ловил себя на том, что завидует ассистентке: она могла вот так запросто говорить с ним, обсуждать какую-то ерунду, разумеется, сплетничать, а их отношения были хуже, чем напряжёнными, они были просто отвратительными… Да и какая теперь разница? Они сегодня уезжают. Жаль, конечно, что Макс запомнит его этаким фотографом из ада. Во время фотосессий Воскресенскому всегда было тяжело сдерживать эмоции, но мальчишка держался молодцом. Ви был привычен к ситуациям, когда модели (даже парни) рыдали после съёмок, жаловались всем и каждому, звонили мамам, папам, друзьям, подругам и любовникам, чтобы излить душу и нажаловаться на изверга-фотографа. Макс же молча терпел. За редкими исключениями.       Несмотря на его вопиющий непрофессионализм, закрытость и хамство (надо признать, ответное), Макс ему нравился. В нём было что-то необычное, искреннее, чистое. Воскресенскому даже иногда становилось стыдно за то, как он орал на него на площадке. Раньше он по этому поводу угрызений совести не испытывал. А то, что произошло на вчерашней фотосессии… Он представить себе не мог, что вот так бы взял и отдрочил какой-то другой модели прямо во время съёмки. Он вроде и ради кадров это делал, но и… Хватит врать самому себе! Просто очень хотелось. От одной мысли, что парень под одеялом совсем голый, уже чуть не вставало, а потом, когда Макс кончил, ему самому было впору в ванную бежать – и нет, не руки мыть. С другой стороны, ничего удивительного: красивый мальчик так жадно смотрит на тебя, кусает губы, дрожит всем телом – не надо испытывать к нему никаких особых чувств, чтобы ощутить ответное возбуждение.       Всё было собрано и упаковано. Воскресенский обычно помогал складывать вещи, но так как кожа на руках ещё не до конца зажила, уже сама фотосессия была для него достаточно утомительной и даже болезненной, поэтому он и оставлял всё на Соню. Макс стоял возле «лансера», куда ассистентка упихивала последний чехол со штативом. Воскресенский направился к ним. Была не была…       – Ну что, ничего не забыли? – спросил он у Сони.       – Специально всё обошла, под каждый куст заглянула, – ответила она.       Фотограф повернулся к Максу:       – Довезти тебя?       – Меня Соня подбросит.       – Ей ещё кучу всего собирать. Садись, – он кивнул в сторону своей машины.       – Да я вообще-то… – начала ассистентка, но тут же замолчала под выразительным взглядом Ви.       Макс ничего не заметил, только пожал плечами и равнодушно пошёл к «кадиллаку».       – У вас тут документы какие-то лежат, – сказал, открывая переднюю дверь.       Ви сел на своё сиденье и взял с соседнего прозрачный файл.       – Совсем забыл про них! Вот и хорошо, что ты здесь. Это надо Гартману отдать, акты выполненных работ, ещё что-то, я не очень разбираюсь. Вы ведь с ним увидитесь?       – Ну да, увижусь, – ответил Макс, пристёгиваясь.       – Или лучше в офис ему завезти?       – Можно в офис, но тогда только из рук в руки. Там такой дурдом, что потом ничего не найти. Давайте лучше мне. – Макс взял протянутый Ви файл и аккуратно пристроил под широким подлокотником, там как раз было подходящее ничем не занятое место.       – Туда же тебя отвезти?       – Нет, мне в центр надо, в универ, это недалеко от вашей гостиницы. Я покажу.       – Окей.       Макс сидел, отвернувшись к окну. Он понимал, что вот сейчас – его последний шанс, но совершенно не знал, что ему делать. Не бросаться же Ви на шею? А что-то такое сказать, даже намекнуть – нет, у него язык не повернётся. Ни за что и никогда.       Воскресенский заговорил сам.       – Проект получился неплохой, – сказал он. – Я знаю, что со мной бывает тяжело, но ты держался хорошо. Спасибо за работу.       Макс кивнул.       – И вам спасибо. У меня не очень-то получалось и… – Макс замолчал, не зная, что ещё сказать. Он чувствовал себя первоклассником у доски. Он не считал себя стеснительным или излишне скромным, но с Воскресенским всё было иначе: это был по-настоящему взрослый, состоявшийся человек, который неизвестно как на самом деле к нему относился. Скорее всего, не очень хорошо, учитывая то, как он его обычно обзывал.       – Мне бы не хотелось, чтобы у тебя остались негативные впечатления от этой работы и от меня лично. Я сегодня уезжаю, но могли бы ещё успеть посидеть где-нибудь, поговорить. Я пойму, если ты не захочешь после вчерашнего, или позавчерашнего, или… – Да уж, у Макса было много поводов отказаться. Пожалуй, не стоило их все перечислять.       – Нет, я наоборот, – выпалил Макс. – Я не против. Я видел фотографии и, думаю, что они стоят того, чтобы ради них немного… м-м… потерпеть.       – Хорошо. Тогда, может, место предложишь? Я тут ничего особо не знаю.       Макс секунду подумал.       – Можно в «Манхэттен». Это напротив развлекательного центра, где вы в тот раз были.       – В шесть часов нормально?       – Да, нормально, – подтвердил Макс. – На следующем перекрёстке направо надо повернуть.       Буквально через три минуты они уже доехали до здания университета, где Макс пулей выскочил из машины. Ему было и радостно, и жутко неудобно за то, что он принял это приглашение. Хотя, собственно, чего неудобного? Может, Воскресенский ничего такого и не имел в виду… Но Макс втайне надеялся, что имел. Он совсем с ума сошёл. Что ему, девчонок вокруг мало? Почему вдруг Ви, ну почему, почему?       Ему предстояло ещё высидеть занудную консультацию по летней практике, но мыслями он был, конечно, там: то на съёмочной площадке, то уже в «Манхэттене», за одним столиком с Воскресенским.       Ви быстро сообразил, как добраться от университета до гостиницы. Он пока слабо себе представлял, что ему делать с Максом, и решил ориентироваться по обстоятельствам. Он даже не был уверен, что у Максима когда-либо вообще были отношения с мужчинами. С одной стороны, на вчерашней съёмке он уступил очень легко, даже охотно, но с другой... В жизни он вёл себя совсем не похоже на гея, тем более занятого в модельном бизнесе. Стоило признать, он вообще не очень хорошо знал Макса, но почему-то тот казался ему неискушённым и искренним существом, вряд ли способным так ловко притворяться.       Кем бы Макс ни был, он наверняка ненавидит его за все те издевательства и оскорбления на фотосессиях. Но ведь он всё же принял приглашение… И между ними было какое-то притяжение, пусть слабое, ещё не определившееся, но Ви его чувствовал. Или он всё это придумал? Ладно, подождём до вечера, а там посмотрим.       Воскресенский заехал на парковку и уже практически вышел из машины, как на глаза ему попались документы, забытые Максом. В принципе, у него хватало времени занести их Гартману самому, рекламное агентство совсем рядом. Он набрал номер Гартмана несколько раз: всё время было занято. На документах был указан телефон офиса, туда фотограф и позвонил.       – "С-Медиа", – ответил запыхавшийся женский голос после пятого гудка.       – Скажите, а Гартман на месте?       – Нет, сейчас его нет. Что-то передать? – вежливо ответила женщина, тут же гаркнув куда-то в сторону: – С ума сошли, что ли? Не будем мы заказывать такой тираж без пробной печати.       – Нет, не нужно. А когда он будет, не подскажете?       – Его сегодня в офисе уже не будет. Он из дома работает. Тут у нас сегодня… шумно.       Воскресенский вздохнул. В трубке действительно слышался металлический лязг непонятного происхождения. Куда теперь девать чёртовы бумажки? Отдать вечером Максу?       – Он далеко от офиса живёт? Это Воскресенский, фотограф. Мне нужно ему документы передать.       – Нет, на машине минут пять-семь. – И снова крик: – Найдём другую типографию! Пусть катятся к… Простите. Что вы спросили?       – Я спросил, какой адрес у Гартмана.       – Мира пять, а квартира… Свет, какая у Стаса квартира? Да знаю, что двухкомнатная. Номер какой?       Ви знал, какой номер она назовёт. Он мог бы не дожидаться ответа, он уже знал. Его почему-то бросило в жар.       – Квартира сто сорок пять.       Может быть, какая-то ошибка? Две бешеные тётки могли перепутать, поэтому он уточнил:       – Точно? У Максима Ларионова такой же адрес.       – Так он же с ним живёт, – бросила женщина, тут же переключившись на невидимую Свету: – Нет, не та бумага, эта отложена для…       Воскресенский опустил телефон.       Вот дурак! Старый дурак… Потянуло на молоденьких, на мальчишку, который ему чуть не в сыновья годится, на двадцатилетнюю модель. Конечно, его уже кто-то трахает. Будет он тебя дожидаться…       С чего он вообще взял, что у Максима никого нет? Никогда об этом речи не заходило? Не слышал? Да он вообще ничего о парне не знал… «Искренний, чистый, неискушённый». Сейчас все эти эпитеты, которыми он его наделил, звучали насмешкой, упрёком его собственной глупости. Разумеется, для него не было принципиально, был ли у Макса кто-то до него или нет, но знать, что он живёт с Гартманом – другое дело. За этим уже стояли отношения… или деньги. Спать со своим же агентом очень удобно и выгодно. Наверное… Будет тебя продвигать вовсю, может, комиссионные поменьше возьмёт. Хотя почему обязательно деньги? Может быть, у них действительно чувства, любовь. Разве не может такого быть? Да, но от встречи с ним Макс не отказался, хотя не мог не понимать, к чему дело идёт. Ещё бы! Известный фотограф, снимающий для «Vogue» и «Elle» – это круче, чем глава небольшого бизнеса в Сухозадрищенске. Какая может быть любовь, если такой шанс засветился на горизонте?       А он-то, он-то сам как попался! Уж в его-то возрасте, с его опытом можно было догадаться, понять. Напридумывал себе сказочных прекрасных мальчиков… И всё равно: смотреть, как этот созданный им трогательный и чистый образ падает в грязь, было больно. Воскресенскому стало горько и противно от всего этого. Чёртов городишко…       Он так и стоял возле машины с телефоном в руке. Ви взял файл с документами, сумку с фотоаппаратом и вошёл в здание гостиницы. Соня жила в соседнем с ним номере. Он заметил её машину на стоянке: видимо, она уже успела приехать сюда, пока он катал Макса да делал ему всякие предложения. Идиот! Ещё раз идиот!       Воскресенский постучал в дверь Сониной комнаты.

***

      Макс пришёл в «Манхэттен» за полчаса до назначенного времени: занять столик получше и поуединённее, пока после окончания рабочего дня не набежал народ, и просто потому, что у него терпения не хватало ждать где-то ещё. Он практически сразу после окончания консультации сюда помчался.       Он успел проголодаться и заказал салат и чай, хотя выпить сейчас хотелось чего-нибудь покрепче. Ему было страшно, не до такой, конечно, степени, чтобы руки тряслись и ноги дрожали, а просто немного тревожно и неловко.       Когда Воскресенский не появился в десять минут седьмого, Макса это не сильно обеспокоило. Мало ли почему фотограф мог задержаться… Свернул не туда в незнакомом городе, в пробку попал. В половине седьмого парень стал уже серьёзно думать о том, что Ви не придёт. Он подождал ещё немного и позвонил – номер Воскресенского у него на всякий случай был записан в телефоне, хотя звонить ни разу не приходилось. Фотограф не ответил. Макс попробовал ещё раз, послав вдогонку эсэмэску: «Это Максим Ларионов. Вы придёте?». Возможно, у Воскресенского его номера не было, а на звонки с неизвестных он не отвечал.       Макс понимал, что смысла ждать нет: если бы Ви хотел его видеть, он или бы уже приехал, или позвонил сказать, что задерживается, или, по крайней мере, ответил на звонок. Тем не менее Макс ушёл из «Манхэттена» уже ближе к половине восьмого. И даже когда выходил из дверей, то посмотрел на дорогу в ту и в другую сторону: вдруг мелькнёт чёрный силуэт «кадиллака». Он надеялся до последнего. Глупо и наивно…       Зачем вообще было приглашать его куда-то, если потом не приезжать и даже не отвечать на звонки? Последняя пакость от Воскресенского? Финальное унижение на прощание?       Когда он пришёл домой, Стас болтал по телефону (судя по интонации – с Катей). Они кивнули друг другу, и Макс ушёл в свою комнату. Дядя заглянул туда через пять минут:       – Пойдём ужинать, а то остынет всё.       – Не хочется что-то. Я после универа в кафе зашёл, перекусил. – Потом добавил, чтобы сразу пресечь возможные расспросы: – С одногруппниками.       – Тогда просто со мной посидишь, расскажешь, чего и как.       Стас был в чудесном и общительном расположении духа, и Макс знал, что теперь от него так просто не отделаться.       – А ты чего кислый такой? – спросил дядя, когда они пришли на кухню. – Надо радоваться: ты же сегодня последнюю фотосессию отмучил!       – Ну, это классно, конечно, – без особой радости в голосе ответил Макс. – Просто на консультации назадавали всего. Дневники какие-то, отчёты. Я с этими съёмками даже ещё не нашёл, где практику проходить.       – А, не парься. Я ж тебе говорил, у меня одногруппник бывший, Санька Герасимов, работает в «Стройресурсе» по связям с общественностью. Пристроит тебя куда-нибудь почище, чтобы в кабинете сидеть, а не по стройкам бегать.       – Да я бы и побегал, мне же на самом деле практика нужна. – Макс присмотрелся к файлу с бумагами, лежащему на подоконнике возле ноутбука Стаса, и даже привстал, чтобы лучше рассмотреть. – Это не от Воскресенского документы?       У него эти бумажки на радостях совсем из головы вылетели.       Стас обернулся:       – А, да. Утром забыл про них. Соня недавно привезла.       – А Воскресенский?       – Что Воскресенский?       – Ну… он уехал уже?       – Да, она сказала, почти сразу после съёмок всё собрал и укатил. Дела какие-то появились. – Стас ещё раз обернулся назад и посмотрел на файл. – Это, Максик, не просто документы. Это большие-большие деньги, которые мы с тобой скоро получим. Сделка года! Нет, лучшая сделка за всю мою жизнь!       – Я всё-таки пойду, наверное, – Макс поднялся из-за стола. – Может, в кафе съел что-то не то.       У него не было никаких сил сидеть на кухне вместе со Стасом. Тот пребывал в отвратительно-отличном настроении и радовался тому, как удачно завершился проект с Воскресенским. А вот ему лично этот проект дался кровью. И дело даже не в вечном недовольстве фотографа и его садистских требованиях, а в том что… что этот проклятый фотограф теперь не выходит у него из головы, что он хочет опять увидеть его, а мысль о том, что они не встретятся больше никогда, невыносима.       Почему он не пришёл? Если у Воскресенского возникли какие-то срочные дела, то можно же было позвонить? С другой стороны, зачем звонить, если всё равно приходится уезжать? Зачем ему тогда Макс вообще нужен?       Чёрт, а на что он раньше-то рассчитывал? На то, что после одного совместного ужина Ви останется здесь – ради него? Или встанет перед ним на колено, предложит руку и сердце и увезёт с собой, как настоящий принц на белом коне (хорошо, на чёрном «кадиллаке»)? И с чего он решил, что у приглашения Воскресенского был какой-то романтический подтекст? Может, и не было его вовсе.       Он почему-то вспомнил слова Сони про смерть Данилы: ему-то всё равно, а вот другому с этим жить. Вот и у него так получилось: Воскресенскому всё равно, он через день про одного из сотен моделей вообще не вспомнит, а ему с этим жить.       Ну, ничего, не так уж и долго – помешательство пройдёт через пару недель. По крайней мере он на это надеялся. Может, и к лучшему, что фотограф уехал вот так.       Макс сунул наушники в уши и лёг на кровать. В плеере играло что-то мрачное и грустное. Как раз под настроение.