Городок Пинъяо был и центром прогресса, и клоакой – смотря с какой стороны ты в него попадаешь: в паланкине, во главе пышной процессии, или пешком по пыльной дороге, отмеряя босыми ногами бесконечные ли. Вот прямо сейчас, в первые годы благословенной богами Минской империи под мудрым управлением императора Чжу Юаньчжана, в город стекались люди – он был грандиозной стройкой для своего времени. Каменные стены и деревянные крыши, покрытые серой черепицей. Здания, занимаемые уездным правительством, были украшены каллиграфическими надписями: «Следить за направлением ветра», «Слушать шум дождя» - прекрасное иносказание, призывающее знать нужды своего народа, вот только большинство вряд ли смогло бы их прочесть – образование требовало внушительных затрат, зато любой, обладавший достаточными средствами и дарованиями мог испытать себя на экзаменах и занять пост на государственной службе.
Рядом с даосским храмом Цинсяйгуань, что на Восточной улице, возле Рыночной башни царило оживление – неподалеку располагался утренний рынок, куда крестьяне приносили рыбу из реки Фенхе, овощи, птиц и коренья, а городские ремесленники – разнообразные товары, которыми мог похвастаться город. Жители вставали с первыми рассветными лучами – в этой местности почему-то никому не приходило в голову зажигать на улицах фонари, и вся жизнь с приходом темноты замирала, чтобы снова проснуться вместе с солнцем.
Сегодня утром спящий прямо под кустом цветущей магнолии мальчишка-подросток напоминал бы ангела, если бы не худоба, до крайности истрепанная одежда и грязь, покрывающая тонкие руки и босые ноги с загрубевшими подошвами, с длинными воспаленными царапинами, не заживающими на голени. Крайне необычные для этой местности светлые тонкие волосы и бледная кожа, к которой не приставал загар, сколько он ни проводил времени на солнце, доставляли ему немало хлопот. С тех пор, как он гулял сам по себе, а это произошло уже так давно, что он практически и не вспоминал другого времени, Цзянь И периодически приходилось удирать от польстившихся на его экзотическую внешность хозяев притонов и просто бандитов, надеющихся продать его туда же. Самым благоприятным исходом для него было бы попасть в услужение в дом какого-нибудь мелкого чиновника или военного, но это автоматически означало для необычно красивого мальчика необходимость согревать его постель, а этого И ну вот никак не хотелось.
Впрочем, иногда, когда живот прилипал к позвоночнику от голода, а сверху падал ледяной дождь и было совсем некуда податься, ему приходила в голову мысль плюнуть на всё и попытаться найти себе хозяина подобрее, разузнав заранее у охочих до сплетен домашних слуг, но он всегда останавливал себя. Потому что прекрасно помнил, какого это, да и жизнь в клетке, навроде домашнего хорька, его не прельщала… собственно, это и явилось причиной того, что он оказался без пристанища и сколько-нибудь понятного будущего. Тот монастырь, при котором он жил до одиннадцати лет, славился на всю округу своей святостью и особым искусством монахов, которые могли, читая сутры, отогнать любую хворь, изгнать демонов, и несомненно поголовно отличались добродетелью.
Поднимаясь ни свет, ни заря, задолго до восхода с другими воспитанниками и принимаясь за работу с тех самых пор, как стал хоть мало-мальски быть способен помочь старшим, Цзянь И был практически счастлив. И пускай старшие мальчишки могли и побить, и отобрать еду, пока взрослые не видят, но он не отчаивался, ведь пожилой монах, который приглядывал за детьми всегда учил терпению и непротивлению злу насилием.
Непротивлению. Злу. Насилием. В тот раз он и не сопротивлялся, когда настоятель, всегда с умилением смотревший на них с кроткой улыбкой, отвел его в свою келью и сказал раздеться… А вот всё, что произошло потом И хотел бы забыть. Такого стыда, боли и растерянности он не испытывал ни разу в жизни, и решил, что больше не испытает никогда. Поэтому следующей же ночью неслышно поднялся со скрипучего пола строения, где все они спали, и, осторожно ступая, чтобы не наступить кому-то на беспечно раскинутые во сне руки и ноги, выбрался наружу. Этот старый сарай не запирался – кто же в здравом уме сбежит в никуда, во внешний мир, таивший столько опасностей… Вот только Цзянь не боялся. Он вообще от рождения ничего и никого не боялся – что проку переживать о том, что может случиться? А если уже случилось – так не бояться надо, а действовать!
Вот и теперь, карабкаясь по толстенному дереву, что так удачно прислонилось к монастырской стене, он чувствовал скорее волнение: мир такой огромный, ему столько предстоит повидать, чем сожаление о том, что он оставил позади. Чтобы иметь хоть какую-то цель, он решил дойти до города Пиньяо, который располагался не то чтобы уж очень далеко – в их монастыре не раз останавливались паломники, идущие как раз туда, посетить храм Цинсяйгуань, так что мальчишка уже давно мечтал, как увидит воочию высокие городские стены о шести воротах с башнями, из-за формы которых город ещё называли «черепахой», знаменитую чайную, которую так расхваливали паломники, и попробует горячие лепешки ваньто…
Пришлось идти всю ночь, то и дело сбиваясь с дороги, чтобы к утру оказаться достаточно далеко – вряд ли кто-то стал бы уж очень усердно его искать – невелика птица, он бы сравнил себя с овсянкой – такой же маленькой и беззащитной, а заметное желтое оперение напоминало ему собственные светлые волосы.
Уже к полудню, когда жаркое солнце порядком напекло макушку, и спасало только то, что удалось напиться воды из почти пересохшего ручья и кое-как умыться, он догнал процессию паломников. Пришлось наплести, что шел с торговцами кожей, как-то отстал и заблудился, и только теперь вышел к людям. Сердобольные паломники угостили его сухими черствыми лепешками и обещали вечером поделиться миской риса, за что он был от всей души благодарен.
Так и началась его жизнь под городскими мостами и в зарослях возле рыбацкой деревушки, где он иногда находил возможность заработать пару монет или лежалых рыбин, помогая рыбакам, плетя циновки и корзины, чему научился ещё в монастыре, занимаясь всем понемногу и ничем особенным. И если первое время всё это казалось ему забавным приключением, то позже, познакомившись с изнанкой города, когда пришлось отсиживаться в сточной канаве, после которой он долго не мог отстирать одежду достаточно, чтобы те, к кому он оказывался близко не морщили недовольно носы, он уже не считал город таким приятным местом.
Дни тянулись медленно, и с каждым днём Цзянь ловил себя на том, что всё больше отстраняется, часто уплывая в свои мысли и фантазии, которых всегда было полно у него в голове. Они составляли гораздо более красочную альтернативу его настоящему. Вот и теперь, проснувшись под цветущим кустом, он потянулся и не спешил вставать со служившей ему постелью драной циновки, разглядывая белые, с желтой сердцевиной цветы. Они напоминали ему разбитое на горячий камень яйцо. От этой ассоциации немедленно захотелось есть, вот только было опять нечего…
Как-то так вышло, что за все годы, проведенные здесь, Цзянь И так ни с кем и не сошелся близко. Может быть тому виной была опять-таки его внешность, потому что характер у него, несмотря на непростую жизнь, оставался легким и солнечным. Он не скупился на улыбки, даже если ему было совсем не так здорово, как он пытался показать. Рыбаки, крестьяне, беднота и беспризорники, такие же, как он сам, сторонились непохожего на них парня – вдруг да окажется каким демоном-оборотнем, или хуже того – иностранцем… жди беды, ежели такой за тобой таскаться начнет. Оттого он и начинал иногда казаться самому себе призраком, которого вроде и не гнали, но и не привечали особо, словно смотрели сквозь.
Невезение преследовало его последний месяц. Сначала нашествие саранчи практически уничтожило посевы… саранча тоже вполне годилась в пищу, но никак не могла компенсировать загубленного урожая, и крестьяне грустно переглядывались, прикидывая, как смогут пережить эту зиму, и понимая, что не все встретят весну… потом в округе объявились разбойники, и пока стража пыталась их изловить, лишний раз соваться к реке, где можно было набрать тростника, камыша, и прочих материалов для плетения циновок было опасно, так что он лишился и этого источника дохода. В довершение несчастий Цзяня начали задирать соседские мальчишки, дразня гуем – злым духом умершего. Потом зарядили дожди, и по поверью, именно в это время такие демоны размножались.
- Грязный гуй, ищешь девчонку, чтобы утащить к себе и заняться мерзостями? Вали отсюда, тебе не обломится! – орал самый борзый, отчего-то невзлюбивший И больше других. Остальным было просто скучно, и они хотели принять участие в намечающемся веселье.
- Ты можешь быть спокоен, ты меня в этом плане совершенно не привлекаешь! – попытался отшутиться Цзянь, оглядывая пути к отступлению.
Иногда достаточно было переключить внимание на что-то другое или смутить, и они уходили, плюнув ему под ноги. Но в этот раз ничего не получилось – секунду спустя задира подхватил камень и швырнул прямо в Цзяня. Удар пришелся в предплечье, взорвавшееся болью – булыжник был довольно увесистый. Он рассек кожу и по руке потянулась струйка крови. Дело принимало дурной оборот - сейчас эти звереныши распробуют и… позади них из подворотни вышел парень на вид чуть старше него. В хорошей, хотя и странной, но всё равно на вид дорогой одежде, высокий, красивый. Важный господин? Похоже, он не ожидал стать свидетелем такой сцены и замер поодаль, наблюдая.
Цзянь не надеялся на какую-либо помощь – вряд ли был хотя бы раз, чтобы кто-то за него всерьез заступился, и всё же… Отчего-то этот человек смотрел на него не как все прочие до этого – казалось, ему и вправду не всё равно. Он хмурился, как будто происходящее ему не нравилось, и словно раздумывал о чём-то. Тем временем, второй камень помельче уже оцарапал висок – ещё бы немного… нужно было принимать решение: если бежать – то свора, подгоняемая охотничьим инстинктом, последует за ним, но и драться против такой кодлы было заведомо провальным занятием – его просто изобьют до полусмерти… если не убьют. Он вновь вскинул взгляд, встречаясь глазами с незнакомцем. Тот удивленно приподнял брови, словно не верил, что на него вот так смотрят в упор. И в самом деле – странно черни вроде него так нагло пялиться на судя по всему важную шишку.
А спустя секунду он кивнул и… на глазах изумленного И поднялся в воздух – вот уже оказываясь над крышами, выше, выше… Замер, широко раскинув руки. Над ним на глазах сгущался воздух, тучи стремительно наливались чернотой – считанные минуты назад просто облачное небо превратилось в темно-синюю клубящуюся полночь, по которой из края в край пробежала на глазах ветвящаяся растущая во все стороны яркая вспышка. Вслед ей ударил гром.
Вот теперь все разом задрали головы, глядя на разворачивающееся над ними действо с животным ужасом.
- Братцы… валим! Он и правда демон, гуй! Надо стражникам сказать, пусть убьют его. Нам не справиться, бежать надо! – заверещал самый щуплый, и остальные стали отступать, тревожно переглядываясь. Кто из них первым рванул прочь под начинающимся ливнем – Цзянь не заметил, с облегчением опускаясь на землю, придерживая раненную руку. Что делать дальше – он не знал. Если они и правда заявят страже, те долго разбираться не будут. Но и куда ему бежать теперь – у него не было ни малейшего понятия.
- Ты меня действительно видишь? – услышав голос, Цзянь поднял голову и не пострадавшей рукой отбросил назад челку, с которой уже текло. Снова оглядел существо, стоящее сейчас рядом с ним. Когда тот успел вернуться из заоблачных высей, И тоже не отследил. – Тебе сильно досталось, болит?
Собраться с мыслями чтобы ответить что-то связное было трудно, и он только кивнул. Если это демон – то вполне может сожрать его сейчас. Будь, что будет. Сил бежать или сопротивляться уже не было – он сжался, ощущая, что начинает дрожать от холода, но потом встряхнулся, поднимаясь – сидеть в увеличивающейся луже смысла не было тоже.
- Ты где живешь? Могу отвести тебя туда. Или отнести, если совсем плохо.
Представив, как катается на демоне, Цзянь невольно дернул уголком губ.
- Да некуда меня вести, я… знаете ли, ни кола, ни двора. Гол, как сокол, как говорится. Никому не нужен. А теперь и здесь остаться не могу. И куда идти не знаю, – слова полились сами, сливаясь в обрывистый, горячечный монолог. – Куда бы я ни пришел – везде одно и тоже. Меня или боятся, или хотят поиметь. Вот нахера я родился вообще? И матери видать не был нужен – в монастырь подкинула. Лучше бы придушила – хоть не мучился бы. Мне нигде места нет... я…
Говоря всё это, он не замечал, как запрокинул лицо к небу, которое старательно смывало его слезы, растворяя их в дожде. Пока не почувствовал, что его крепко обняли, кажется, впервые в жизни. Что же это?
Внезапно объятье сорвало последние заслоны, Цзянь заскулил, вцепившись в плотную куртку демона, уткнулся ему в плечо и рыдал, выплескивая всю горечь и боль, которые оказывается, проросли и жили в нём все эти годы.
Когда его плачь утих, Цзянь осознал, что дождь над ними не идёт, словно отгорожен прозрачным заслоном, хотя его шум всё также слышался вокруг, как и раскаты грома, как и видимые даже сквозь закрытые веки вспышки. Рука демона покоилась у него на макушке, вторая похлопывала по спине. Похоже, есть его не собираются. Ну или не прямо сейчас. Со смущением И обнаружил, что плечо перед ним перемазано его соплями. Он неловко потер его ладонью, но только сильнее размазал.
- Извините, - он шмыгнул носом. – Спасибо, что прогнали этих. Меня зовут Цзянь И. Как вы уже поняли, бездомный никчемыш. Но у меня есть и положительные стороны.
Он выпутался из объятий, запоздало вытащил из-за широкого найденного бог весть где пояса ветхую тряпку, вытер нос и громко высморкался, не решаясь вытереть ещё и плечо стоящего перед ним.
- Ну что, Цзянь И. Меня зовут Хэ Тянь. И давай без церемоний. Так ты – Видящий?
- Чего? – осведомился И, почесав затылок, пряча тряпку обратно. – Ну… да. Глаза есть. Значит, выходит, видящий.
Хэ Тянь рассмеялся.
- Ясно. Ты не знаешь, кто это, а значит, не знаешь и кто я такой.
- Почему же? Теперь знаю. Ты же сам сказал - Хэ. Тянь.
- Вот ты забавный, – стоящий напротив продолжал улыбаться. – Знаешь, что? Если у тебя нет особых планов – пошли со мной? Я всё время путешествую, раз тебе тут не рады – найдем место, где тебе понравится, там и осядешь. Как тебе идея?
- Идея – огонь! - кивнул И. Никаких других планов у него не было. – Погоди, я только дорожную сумку заберу – спрятал там, где спал вчера. Там ничего такого, но в дороге пригодится.
- А далеко это? – Хэ поднял голову, внимательно глядя на стихающую грозу. – Я порядком вымотался – не просто, знаешь ли, из едва зарождающихся туч на ходу соорудить и запустить полноценную грозу. Равновесие сейчас гневается на меня. Ближайшее время даже летать тяжело будет.
- Так это и вправду ты сделал! - И восхищенно присвистнул. – Ты – демон Грозы? Первый раз про такого слышу!
- Хозяин. Таких, как я, называют Хозяевами. Идём, по дороге расскажу.
***
Ше Ли лежал на плоском камне, растянувшись всем телом и дремал. Такие вот погожие тёплые деньки выдавались не так часто, и он искренне наслаждался каждым. К тому же, скоро он вновь увидит Его. Свой свет. С тех самых пор, как небесный мальчик забрал его, корчащегося от боли, и на руках принес в небольшую пещеру, вход в которую был едва виден из-за покрывающей горный склон густой растительности, они оставались вместе. Первые дни, лёжа на большой охапке веток, укрытых плащом, Змей большую часть времени провел в крайне болезненном забытьи, приходя в себя только оттого, что его, кажется, обтирали влажной тканью, а в рот понемногу вливали воду – откуда Хозяин знал, как нужно заботиться о больном – эта мысль возникала и пропадала в охваченной жаром и мучимой острой болью голове. В какой-то момент ему стало лучше, и он решился, пошатываясь, выйти из пропитанной запахом болезни и крови темной пещеры. Перед мысленным взором горели алым сразу несколько россыпей точек, где он должен был появиться, и срочно, но сейчас на это банально не было сил. Завтра. Он подумает об этом завтра.
Хэ Тяня нигде не было видно, но в этом не было ничего удивительного – если у Мора не было другого выхода, кроме как терпеливо принимать своё наказание, то у Хозяина Грозы не было другого выхода, кроме как продолжать выполнять свою работу. Было гораздо более невероятно, что он не просто нашел ему тихое место для восстановления, но и периодически навещал, пытаясь как мог облегчить его страдания. Что ж, остается только дождаться.
Он явился, когда солнце клонилось к закату, и на усталом, посеревшем лице явно читалось если не радость, то во всяком случае, облегчение.
- Тебе лучше.
- Да… - даже выдох пересохшим горлом давался болью, но это не шло ни в какое сравнение с прежней агонией.
- Я рад.
- Благодаря тебе. Теперь я ещё больше перед тобой в долгу. Могу ли я что-то сделать для тебя? – Змей старался говорить, как мог мягче, скрывая привычные шипящие нотки – кто знает, не оттолкнёт ли это его свет? Он впервые беспокоился о том, какое произведет впечатление.
- Возможно, – губы стоящего перед ним тронула едва заметная грустная улыбка. – Я узнал, что некоторые люди называют друг друга друзьями. Это значит – часто разговаривать, проводить время вместе. У меня… нет друга. Ты можешь стать моим другом? Другом, который не умрёт.
В его голосе явно чувствовалась боль и тоска. Ничего, пройдет, это ведь...
- Да… да. Я могу! - дыхание перехватило от осознания сказанных слов. Он был готов в этот момент любить весь мир, хоть и не представлял, как это. Быть Ему кем-то. В тот момент это казалось достаточной причиной для счастья на всю оставшуюся жизнь.
Уже спустя несколько часов им пришлось разойтись в разные стороны. Почувствовав прилив сил, Змей решил не откладывать и навестить самую карминово-красную россыпь – похоже, где-то на другом континенте что-то неладное творилось с кочующими по бескрайним прериям стадами бизонов. Животным, в отличии от людей, он помогал более охотно – те хотя бы реагировали на его присутствие и даже простодушно позволяли идти вместе с ними, составляя пускай молчаливую и порядком пахучую, но всё же компанию. Ну а Хозяин Грозы не мог отправиться с ним, потому что, во-первых, не представлял себе, как идти «темной» дорогой, а во-вторых не мог находиться подолгу там, где не было его собственной стихии – Хозяева, похожие на него, одновременно влияли на природные явления и сами находились под их влиянием, и без своей естественной среды изрядно рисковали, что энергия быстро иссякнет, оставив их бессильно хватать ртом воздух, как выброшенные на берег рыбы.
Бывало так, что они не могли встретиться, если их дороги подолгу не пересекались, и глухая тоска и беспокойство охватывали Ше Ли, вместе с сомнениями – где он сейчас. С кем. Один ли? Пару раз он видел его вместе с Хозяином Ветра – как Змей уже знал, этот угрюмый и резкий мужчина заботился о его Грозе в детстве, и Тянь считал его братом. С этим Ше Ли ничего поделать не мог и просто смирился – Ветер не претендовал на сколько-нибудь заметное участие в жизни младшего, их эпизодические встречи не казались чем-то опасным для их… дружбы. Тянь называл это так. Змей предпочитал про себя думать, что его свет на самом деле любит его, просто не может признаться себе в своих чувствах.
Больше всего он любил укладывать голову на колени Тяня, проводя так время, пока у того не затекали ноги. Они могли молчать или рассказывать о том, что видели и что делали за то время, пока не виделись. И в этим минуты никого счастливее Змея не было. Сперва Тянь противился, считая это странным, но потом привык к этому, как к одной из причуд своего друга – в конце концов, ему не составляло труда посидеть так, а Ше Ли потом долгое время был гораздо менее желчен в своих суждениях, спокойнее, счастливее.
Совсем, как тогда, когда Хозяин Грозы подарил ему кожаные перчатки, такие же, какие носил сам, заметив, что пальцы Змея постоянно в ранах. Тот поначалу отказывался, мол, привык, да и руки всё равно ничего не чувствуют, но на самом деле принял это как очередное доказательство совершенно особенного отношения: заметил, подумал, достал недешевую вещь - разве такое делают для того, кто не дорог сердцу?
***
Первым же, что почувствовал Змей, увидев в условленном заранее месте не одну, а две фигуры, да ещё и не просто сидящие – одна из них возилась у костра, было беспокойство и недоумение.
Весь вид этого, такого же худого, но не болезненно, подобно самому Ше Ли, а скорее поджарого подростка, который ни секунды не мог усидеть на месте, раздражал с каждой секундой всё больше.
Мальчишка церемонно поклонился подошедшему, опираясь на легкий посох из засохшего дерева Хозяину Мора, и зачастил излишне высоким и громким, царапающим барабанные перепонки голосом:
- Ого! Так ты тоже Хозяин чего-то там?! Крутота! Тянь говорил, что у него есть друг – Змей, – тонкие пальцы потянулись потрогать чешую на щеке, но Ше Ли не сдержался и оскалился, так что тот мгновенно отдернул руку. – Ой, прости! Мне любопытно просто. Никогда такого не видел. Оно всегда так было?
Дальше новый знакомый задавал приблизительно тысячу вопросов в минуту, не забывая помешивать в висящем над костром на рогатине мятом закопчённом котелке какое-то варево, продолжая разглядывать его без малейшего стеснения, хорошо хоть руки больше не тянул.
Хозяин Грозы наблюдал за ними, прикрыв глаза, сидя рядом с костром и, казалось, его ничто не беспокоило, и только когда поток вопросов, на которые Ше Ли не отвечал или огрызался короткими фразами, иссяк, соизволил принять участие в беседе.
- Вот вы и познакомились. Ли, это Цзянь И. Он какое-то время будет со мной, пока не найдем ему новый дом. Рад, что вы поладили.
Цзянь с сомнением оглянулся.
- Эээ, что-то мне не показалось, что мы поладили…
- Не обращай внимания! - беспечно махнул ему Тянь. – Мой друг не сразу привыкает к новому. Но на самом деле он отличный парень. Да, Ли?
Ну что тут оставалось. Не признаваться же, что с первой секунды захотелось прикусить тощую шейку этого крысёныша, да так, чтобы хрустнули позвонки.
- Да, Тянь, – и он подсел поближе к костру. Хотя бы проведет некоторое время в тепле – может быть, всё не так плохо, и эта зараза скоро отстанет сама собой. В конце концов, вот уже сколько веков он так и оставался единственным, кого Хэ Тянь называл своим другом.
И так будет вечно. А однажды – он станет к нему ещё ближе, и ещё… Пока наконец не поглотит целиком. И ему никто не помешает. Пусть только попробуют. Устроившись поудобнее под не умолкающую трескотню, Ше Ли не мигая смотрел на огонь.
Один раз он уже избавился от помехи, и без колебаний сделает это снова. Вот только, если что - использовать тот же способ будет глупо – можно и попасться. Что будет тогда – он думать не хотел. Черт бы побрал склонность его света интересоваться людьми – как ребенок – тащит всяких блохастых тварей! Но и ждать, пока он наиграется не хотелось. Змей припомнил совершенно непереносимую ревность и боль, которая всколыхнулась в нём в тот день, когда он решил убить ту самку. А что, если этот, бледный, тоже захочет… Нет. Этого нельзя допустить. Он будет следить в оба. Малейшее подозрение – и ему не жить. Змей предпочитал всегда планировать всё заранее, обкатывая мысли, как море обкатывает гальку – до полной гладкости и совершенства. Вот и сейчас он неспешно размышлял, наслаждаясь идущим от костра теплом.
Если попробовать использовать болезнь опять – Тянь тут же попросит его вылечить свою зверушку, да и будет подозрительно. Придется действовать по-другому. Люди – мягкие. Если, к примеру, уронить его со скалы – этого хватит, чтобы треснул череп и сломались кости. Всё просто, и всегда было. Всего и дел-то, подтолкнуть чуть-чуть… Крысёныш любопытен – если сказать, что нашел что-то интересное, отвести подальше, пока Тяня не будет рядом – и готово дело. Продумав план, Ше Ли широко улыбнулся. Ходи – оглядывайся, человечек!
