Здравствуй, Виктор

Жертвы очевидны при таком масштабе и таком плане. Все это понимали. Все на это пошли, подгоняемые жаждой мщения, ненавистью, и необъятной, сжигающей внутренности яростью. Британия пылала. Горела ярко, жарко и выжигала на своем пути все, не щадила ни единого кустика и веточки. Вечный огонь подпитывался неведомой силой, иссушал облака и тучи, которые могли бы дождем справиться с этой стихией. Реки и озера обмельчали, жители деревень и городов прятались в своих домах, не понимая, что происходит. Они тряслись от ужаса своего положения. Но их дома оставались нетронутыми. Деревянные лачуги нагревались от жара, но не горели. Огонь мог лизнуть стены, оставить на них черные следы копоти, но не превращал в пепел. Животные бежали прочь. Запах горящей плоти, кожи и шерсти смешивался с весело трещащей древесиной, порождая стойкий зловонный аромат смерти. Некоторые лесники, будучи волшебниками, пытались укрыть хотя бы часть зверья под непроницаемыми куполами. Колдуньи и прорицатели в глухих лесах заранее предвидели бедствие. Кто-то прятался, кто-то пытался помочь, но безысходность и истерия не позволяли мыслить здраво. Бегство лишь усугубило положение. Черная точка, окутанная белой дымкой, зависла над островом, внимательно наблюдая, как зеленые поля обращаются пеплом, как ожог уродливым шрамом покрывает всю Британию. Слушала, как вопят леса, как пронзительным писком иссыхает земля и закипает голубое море у берегов. Как кровавое кольцо от Шотландских островов, Ирландии, через остров Мэн, от Ла-Манша стягивается к центру — к Лондону. Медленно подбирается к столице, оставляя после себя смерть, боль и слезы. Изначально глупая задумка стала единственным осуществимым выходом. Время не играло на руку, ведь многие неизвестные переменные засели ржавым гвоздем под коркой, царапали мозг и выводили из равновесия и без того шаткое сознание. Линда не хотела этого изначально, старалась верить, что предатель не Кристофер и это все просто недоразумение. Ведь тогда, именно он стал убийцей Этана через левые руки, но все же вина лежала именно на нем. А кольцо становилось все уже. В Кельтском море зеленым дымом пыхтел пароход, вставший на якорь недалеко от скалистых берегов Мизен-Хед. Стоило отдать Стоуну должное и его связям с американскими браконьерами — среагировали они даже слишком быстро — и одному Мерлину известно, каким образом меньше чем за сутки их корабль готов был причалить. Порт-ключи, или в обход правительственных запретов колдо-инженеры намудрили что-то с двигателями — неясно, да и не особо Уорен сейчас интересовало. Метла накренилась чуть в сторону, снизилась, когда остров Мэн стал черной точкой, окруженной синими водами. Выжженная земля Ирландии тлела и дымилась, источала зловоние жареного мяса и костра. Скалы, как оголенные кости белели из тела поврежденной земли, хоронили в себе те нерадивые, не успевшие укрыться души и бережно укрывали их золой. Ниже, почти у самой земли рассекали на метлах воздух люди со скрытыми лицами, почти сливающиеся с окружением, перекрывались, но ни слова разобрать на таком расстоянии Линда не могла. Развернувшаяся картина удручала лишь по причине, что в Ирландии Томпсона не нашли, иначе вспышками уже обозначили бы поимку предателя. Ледяной ветер царапал лицо, распаляя внутри злость и нетерпение до немыслимых пределов. Магия рвалась на волю, подгоняемая злобой, и металась, разбрасывая искры вокруг Линды, и заливала глаза красным. Под веками неведомая сила будто резала глазные яблоки, от чего приходилось постоянно щуриться, лишь бы видеть направление полета. Островком зелени остался Хогвартс, накрытый защитным щитом. Наверняка, Шарп постарался, осадив Блека. Тот опять сопротивлялся и называл порыв защитить замок глупостью на пустом месте. И очень захотелось увидеть лицо директора, когда у подножья школы вспыхнул как щепка Запретный лес, а огромный кальмар высунул от любопытства свою голову на поверхность и снова юркнул под воду, на самое дно озера, где холодно и темно. Шотландия также обратилась в уголь. Ни капли воды, ни надежды на хоть какой-то свет. Кружащие браконьеры, как крысы, с удовольствием рыскали на обломках небольшими отрядами, раскидывали поисковые ловушки, а их смех в этой пустыне слышался высоко в небе. Южная граница кольца минула Лондон и медленно подбиралась к Манчестеру, когда с десяток разноцветных искр взметнулись в воздух. Линда полетела в их сторону, минуя всполохи пламени, которые облизнули каблуки кожаных сапог и опалили лицо под маской. Камень нагрелся на мгновение и тут же остыл, стоило линии огня остаться за спиной. — Где он? — Уорен спрыгнула с метлы и тут же откинула ее в сторону. — Примерно в двух километрах от нас, — быстро сообщил один из Теней и кивнул своему товарищу в нескольких шагах от себя. Тот с хлопком перепрыгнул в другую точку. — Он в кольце. Пытается отбиться. — С ним есть кто-нибудь? — Перчатки упали на землю, мантия сползла с плеч, и Линда осталась только в куртке и маске. — Один, насколько мы поняли. — Хорошо, — раскат электричества и красные всполохи теперь видели все, не только избранные Древней магией. — Все в сторону и не высовываться. От меня отойти на километр, чтобы не задело. Остальным передать прекратить огонь и ждать, — Уорен вытащила из кармана большую серебряную монету и отдала Тени. — Сделай красной. Птиц всех ко мне. Земля под ногами заволновалась, взбугрилась и пошла волнами. Дерн посыпался бурой почвой и ошметками корней. Кто-то вскрикнул от неожиданности, когда трава и ветки деревьев попадали на головы, а самих людей отшвырнуло в стороны. Грохот ломающихся вековых деревьев звучал, словно плач самой природы от такого наглого вмешательства. Каблук вонзился в землю, магия разлетелась далеко за пределы острова и вернулась обратно головной болью от всех тех душ, что остались на нем не истерзанными и покалеченными. Отчаяние, страх и ужас перед неизвестным сбивали с ног, но одна точка не просто боялась, а в панике металась меж деревьев, чувствуя дрожь под собой. Это чувство патокой оседало на кончике языка, и Линда пошла по путеводной темно-серой нити. И каждый шаг отдавался болезненным ударом сердца о ребра. Он чувствовал, как сгущается воздух, видел искры, зависшие осколками вокруг, деревья расступались, а земля поднималась непреодолимыми стенами все выше и выше, пока тьма не заполнила все. Белый шар выплыл из-за раскрученного дуба, вырванного с корнями. На кончике палочки Люмос осветил белый каменный череп Ястреба, а синие глаза под ним смотрели с презрением. — Глен, я… — он не договорил. Еще один свет с другой стороны выцепил лик Коршуна и ненависти в пустых провалах глазниц хватило бы на весь мир, а не только на его голову. — Ален… Там, где должен быть восток, появился Стервятник, чей свет мерцал от белого к красному и зеленому. А отвращение осязаемой пеленой липло к коже и лицу. — Себастьян… В синем пламени сгорали деревья, когда Ворона вышла к нему ближе, чем к остальным. Лицо под маской без сожаления, без негативных эмоций, без улыбки. Каменная статуя, сияющая изнутри всем спектром оттенков. Все заполнилось удушающим запахом дубовой коры и дождя, кислород будто выжгли и слова застряли в глотке. — Кристофер, — она осмотрела его всего, уперлась взглядом в золотистые глаза и склонила голову на бок. — Я надеялась, что это не ты. — Мисс Уорен… — От одного движения ее руки, ноги потеряли силу. Томпсона прижало к земле с такой силой, что дышать стало еще сложнее. Грудь разрывало изнутри от тысячи игл. В голове пульсировала невыносимая боль, а под кожей будто шевелились невидимые гады. Каждое движение, попытка хоть немного облегчить эту муку оборачивалась новыми приступами, сильнее предыдущих, накатывающих и изнуряющих, рвущих плоть и ломающих кости. Резко все оборвалось. Кристофер с шумом втянул воздух, зашелся в кашле и выплюнул на землю сгусток, оставивший на языке сладкий металлический привкус, а от звука приближающихся шагов кровь застыла в жилах, и он сильно пожалел, что вообще задумал весь этот план, что попытался его осуществить. Линда присела перед ним, ладонью обхватила щеки и заставила посмотреть на себя. — А теперь рассказывай, — ледяной голос не терпящий возражений звучал, как приговор. Перед Кристофером сейчас истинная Дикая Ворона вызывала только благоговейный трепет и ужас. Это не мисс Уорен, и не Линда для Этана и Себастьяна, а глава преступного магического мира, которую он по дурости решил, что сможет обвести вокруг пальца, отнять у нее все. Но нет. Ту, что выбрал О’Хейли, кому добровольно отдал место во главе, хотя все пророчили его именно Орлану, не могла проиграть так нелепо мальчишке. Только теперь Томпсон понял, насколько был глуп, раз понадеялся на обратное. — Простите, мисс Уорен, — он всхлипнул. — Это все я. Я помог Харлоу выбраться из Азкабана и перенес арену. Я хотел, чтобы он все разрушил, а потом занять его место, — поток слез застилал глаза, смешивался с соплями и кровавыми слюнями. — Ты думал, что его не поймают? — брезгливо, с иронией спросил Ален, подойдя ближе. Вместо ответа, Кристофер всхлипнул и разревелся. Линда отшвырнула его от себя, чувствуя неискренности и закипая от лживости чужих чувств, встала и потерла друг о друга руки, будто смахивая с них прилипшую грязь. — Тебе власти не хватало? Денег? — вышел вперед Глен. — Этан сам учил тебя, тебе внимания и заботы уделяли больше, чем нам всем, а ты… это твоя благодарность? — Власти неразумным всегда мало, стоит лишь немного ее распробовать, — Сэллоу отвернулся, едва ли сдерживаясь, чтобы не убить Кристофера прямо сейчас. — Это его не оправдывает, — холодно констатировала Линда, не сводя с мальчишки глаз. — Отсутствие ума всегда проблема, и если его нет, значит, и не появится. Как четыре всадника неизбежного, Томпсона окружили хищные птицы, лишь в маленьком полушаге от желания его уничтожить. Но он не желал смерти, считая, что попытался, попробовал, ради самого себя. И Уорен это видела. За пеленой слез было только разочарование, но не чувство вины, от этого и отвращение к этому куску человека росло с каждым мгновением лишь больше. Она протянула руку к Моррису, и тот вложил в раскрытую ладонь пузырек с золотистой жидкостью. Она кинула его Кристоферу прямо под нос и одним взглядом приказала выпить. Томпсон поджал губы и невольно отодвинулся, и тогда мутная пелена от Империо со стороны Себастьяна заволокла глаза. Руки двигались послушно, подхватили склянку, откупорили пробку и кадык прокатился вдоль горла, означая, что вся сыворотка правды теперь растекалась по внутренностям Кристофера. Заклинание спало, и Томпсон в ужасе выронил бутылочку. — Отвечай, ты один все это придумал? Или был кто-то еще, кроме Харлоу? — Не знаю, — он зажал себе рот руками, но Глен взмахнул палочкой, и все тело Кристофера выгнулось дугой до хруста. — Кто-то, значит, был еще, — Линда улыбнулась. — Ну и кто же? — Я не знаю имени, пришло письмо с предложением, — Томпсон захныкал. Он не хотел говорить, но зелье действовало быстро и добротно. Мастера у Рулин знали свое дело и совершенно точно ни одной, даже самой крепкой воле, не удалось бы их обойти. — И где сейчас это письмо? — Кристофер, ты так только оттягиваешь неизбежное, — раздраженно рявкнул Себастьян и, кажется, даже топнул ногой от негодования. — На Арене в моем кабинете, третий ящик снизу в нише за натюрмортом с фруктами, — Глен присвистнул, а Уорен сняла маску и изогнула бровь в ожидании ответа на другой, вытекающий из ответа Кристофера, вопрос. — Арена недалеко от Дарлингтона. На юго-запад. — Умничка, — она одобрительно кивнула. — А теперь скажи мне, как тебе удалось вытащить Харлоу? Мне просто очень любопытно, хоть это отношения к делу не имеет. — Вы сами открыли все камеры, — тут же ответил Томпсон и обреченно вздохнул, понимая, что все равно не сможет удержать собственный язык. — Он был через две камеры от Себастьяна. После запуска сигнальных огней, я не стал дожидаться мракоборцев, накинул дезиллюминационные чары и пошел следом за вами и мистером О’Хейли. Видел, как вы обрезали волосы, нашел Теофила, а на обратном пути захватил косу. В неразберихе, никто и не заметил, что пропал заключенный, потому что тот огонь задел еще кабинет надзирателя и некоторые документы сгорели. — А его палочка? — Сделали копию в Лютном переулке, это не так сложно и не так дорого, — он бы пожал плечами, но в вывернутом положении только мог головой крутить. — Вы сами меня учили «не усложнять». Харлоу я вывел только за пределы крепости, отдал порт-ключ, а когда трансгрессировали мы, переместился и он. Совсем рядом. Пути смешались и отследить его охрана уже не смогла. — Умно, — заметил Ален в повисшей тишине. — Все внимание перетянули на себя мы, а он просто рядом стоял. Кристофер почти улыбнулся, но наткнулся на суровый хмурый взгляд Уорен и поджал губы. Страх уже не так сильно рвал грудь, и даже легкий, едва уловимый проблеск надежды всколыхнулся на его месте. А Птицы молчали, переваривая всю полученную информацию. Постепенно все вставало на свои места. Пазл складывался в уверенную единую картину. План действительно оказался элементарно простым и действенным настолько, что вызывал восхищение. Да и за отменную игру Кристофера стоило наградить. По словам Алена и Глена у них даже мысли не возникло, что что-то не так, вел он себя, как обычно, избегал стычек, да и переданные им документы на паб и поля только подкрепляли уверенность, что Томпсон на их стороне. Он знал о договоре с Китаем, но не догадывался о конфликте со Стоуном, потому что суть споров с главой браконьеров всегда была одна и та же. Даже те, кто поначалу интересовался подробностями, вскоре перестали и новости об изменении условий договора воспринимали, как обыденность и не запоминали вовсе. — В Китае, кто дал наводку Лаи Жу на меня и Этана? — Понятия не имею, — тут же ответил Кристофер. — Ваша поездка в Китай была внезапной и очень своевременной. Я хоть немного успел отдохнуть, — он усмехнулся. — Наблюдать за тем, как Индия ненадолго расслабилась и решила снова попробовать заключить договор с… мисс Уорен, было даже забавно. Он вскрикнул, когда Глен повел палочкой и тело Томпсонна прогнулось еще сильнее. Ховарда можно понять, он немного был знаком с женой Стоуна по вечеринкам, на которые иногда являлся, и факт ее смерти отразился и на нем. А уже от Глена об этой женщине узнала и Линда. — Зачем ты вернулся в Чайный дом? — Хотел убить, — холодно и равнодушно выдал Кристофер и прищурился. — И, во имя Мерлина, мне бы это удалось, если бы не заклинание. Я пробыл внутри себя слишком долго, а когда очнулся, понял, что все шансы упустил, — он закашлялся и шикнул от болезненно стянутых мышц. — В отличие от идиота Харлоу, я прекрасно знал, что оборотное с трупами не работает, а вы и Этан были огромной проблемой. Бал Стоуна оказался занозой и мое раскрытие было делом времени… — И ты решил поскорее вернуться на Арену и сбежать, — закончил за него Ален, а Томпсон моргнул в подтверждение. — И происшествие в порту тоже ты устроил. Сдал всю информацию анонимно в Аврорат, а потом поставил на уши всю банду, лишь бы Харлоу успел увести Арену подальше, — Моррис тоже снял маску и устало потер лицо. — Мерлин, Кристофер, твои бы мозги, да в нужное русло! Ты же понимаешь, что умрешь с минуты на минуты. И никто из нас жалеть тебя не будет. — Мисс Уорен хорошо управляла Пепламбами, — неожиданно огрызнулся Кристофер. — Но это место не должно было достаться ей. — А кому оно должно было достаться? — Себастьян наклонился совсем близко к бывшему товарищу. — Этану? Так ты его убил. — Во-первых, не я, — шикнул в ответ Томпсон. — Во-вторых, он размяк из-за нее. Стал послушной псиной, которой не место в банде, — и закричал от меткого красного Круцио. Сэллоу его не жалел, вкладывал в заклятье всю свою обиду и презрение, всю боль и горе, умело скрываемые до этих пор. — НЕ ТЕБЕ, УБЛЮДОК, ГОВОРИТЬ ОБ ЭТАНЕ! Линда молчала, глядя на Кристофера, который теперь кричал под пытками Стервятника. И все ее подозрения оправдались. Он осознанно все делал, прекрасно понимая, что кто-то умрет, и не сожалел о смерти О’Хейли, более того, желал ее. Томпсон не горевал, не стенал, как они все, более того, считал, что поступил правильно и верно, всего лишь убрал помеху на пути. И горечь от осознания его полной вины только укрепило желание убить этого мелкого урода без сожалений, которые Уорен испытывала еще несколько дней назад. Как можно было не увидеть гниль в этом мальчишке с самого начала? Как пропустила то, что тщательно высматривала в других Птицах и членах банды? Как допустила его так близко к себе, да еще и маску вручила? — Единственное, что могу тебе предложить, — она снова надела вороний череп на лицо, прерывая словами наперебой спорящих Птиц. — Передать что-то твоей невесте. Веселый и злой смех прокатился по закрытому пространству, громкий, вгоняющие в ступор, только Уорен и Моррис хмурились, пока Глен и Себастьян в недоумении пялились на безумца. Нет никакой невесты, и никогда не было. — Понятно, — усмехнулась Линда. — А Эрик? — Ну, его немного жаль, любовником он был отменным, — и только теперь Кристофер действительно ненадолго погрустнел. Земля снова заволновалась. Сверху посыпались ветки и сфера раскрылась, ослепляя светом вечерних сумерек и впуская больше кислорода внутрь. Уорен направила на Томпсона палочку, и белая вспышка раскрошила его на мелкие ошметки пепла. Такие же, какими рассыпался однажды Виктор Руквуд. Ветер доносил на единственный островок жизни горелый запах, смешанный с соленым ароматом Северного моря. После жара огня воздух теперь кусался своей ледяной пастью, но накладывать согревающие чары не хотелось. Долгожданного облегчения не случилось. В животе завязался тугой противный узел, стягивающий боль и горечь, не давая им выплеснуться и просто уйти. В мареве уже вечернего тумана, скелетами выглядывали фигуры лысых поломанных деревьев. И в полной тишине, без трелей птиц, без хлопанья крыльев, копошения мелких зверьков под ногами, все казалось мертвым, неживым и иллюзорным. Мнимый хрупкий покой, нарушаемый только боем собственного пульса в ушах. А на месте, где скрючено сидел Томпсон, небольшой кратер и остатки голубого света искрами запутались в жухлой примятой траве. Белое марево отозвалось покалыванием во всем теле. Сила переполняла, готовая выплеснуться от малейшего неверного движения и теперь ощущалась более явственно, чем в момент ее кражи. Все закончилось, оставалось только подчистить за собой, отпустить накопленное и выдохнуть с облегчением. Метлу ей вручили с опаской. Тень протянул ее и тут же отошел, склонив голову. Уорен замерла на мгновение, обвела взглядом других своих подчиненных, но не почувствовала ничего странного. Не метались осколки в воздухе, не пригибались к земле люди от ее магии, но Линда явно их пугала. Решив, что разберется с этим позже, она оседлала метлу и взмыла в воздух. Письмо найдут Птицы, а у нее еще море работы. На самом краю, где еще недавно бушевала стихия, дымились остатки леса. Под ногами хрустели мелкие косточки грызунов, которых настиг пожар и едкий запах заставлял морщиться. Черная равнина с колышками бывших деревьев походила на кладбище и утопала в беспробудной тяжелой похоронной атмосфере. И все это стало таким по ее приказу. По ее воле. Лишь по трем написанным строкам на листе бумаги. От легкого взмаха птичьего крыла природа умерла… чтобы возродиться снова. Рядом с хлопком появился Себастьян. Линда его почувствовала. Теплая ладонь взяла ее руку, наполняя уверенностью в собственных силах и силе Древней магии, струящейся по венам. Безумие ей не светило, ведь сознание не отравляло желание властвовать, но умоляло об освобождении. Сэллоу прикоснулся к выжженной земле и вся сухость и чернота потянулись к нему гибкими щупальцами. Он сам не понимал, что делает, но отчего-то был уверен, что так надо. Себастьян напитывался остатками смерти, чтобы Линда могла вдохнуть в природу новую жизни, и, стоило ему закончить, от одного шага и взмаха волшебной палочкой, волной до самой линии горизонта разлилось зеленое море, тут же обращаясь желтыми и бурыми тонами от силы Стервятника. Силы, что задирала старое, дабы пришло новое. Деревья пускали новые ветви, покрывались листвой, она желтела и опадала. Раскрывались папоротники, поднимались к небу и тут же жухли, чтобы соответствовать времени года. Цветы осыпались, а грибные споры оседали на новый перегной, питая почву. Кости обтягивали мышцы и плоть, животные вскакивали и испуганно скрывались в опадающих кустах, чтобы уснуть под ними до наступления весны. Все поддерживалось в равновесии. Возрождалось и засыпало. Близилась зима. Шотландия, Ирландия и остров Мэн. Силы уже едва хватало на последнее, и к возвращению в Чайный дом, Линда спала на руках Себастьяна крепко и без сновидений. Все оставшиеся дела отложили. Похороны не провели бы без матери Этана, затерявшейся где-то в Ирландии. Линда не могла найти в себе силы попрощаться с ним, несмотря на все уговоры Птиц. Ален и Глен не наседали после первого уклончивого отказа, а Себастьян злился на такую упертость и трусость Уорен. Поиски миссис О’Хейли не принесли результатов, особенно после того, как три гром-птицы пролетели над всеми Британскими островами с зельями забывчивости, а потом снова уплыли за океан. Никто не знал такой женщины, даже в ратуше ближайшего города ее имени не значилось, но Ховард утверждал, что она есть и жива, что лично уминал вместе с Этаном ее стряпню, когда они познакомились, и в целом отзывался о ней только с положительной стороны. И только через два дня, когда окончательно стало понятно, что поиски бесполезны, Линда решилась открыть папку со всеми документами по маковым полям, оставленными Этаном, но, вместо его имени, на них теперь красиво выделялось три слова: «Линда Элизабетт Уорен». И в этих бумагах было все. Личные заметки и мысли о природе возникновения определенных ферментов, результаты опытов скрещивания разных сортов и культур, подробнейшие ботанические зарисовки и расписанные по пропорциям составы почв и удобрений. Мельчайшие детали, которые могли привести к порче урожая и способы исправления ошибок, количество воды и температура, часовое освещение и сроки созревания. Даже то, о чем никто не мог додуматься, как например, добавление раскрошенного рога единорога в компост, чтобы эффективность семян и эффект от них усилился. Сложные химические формулы объяснялись, а способы обработки и направленность действия каждого компонента с дотошностью безумца обосновывались на пальцах. Линда держала в руках титаническую многолетнюю работу, которая перешла к ней по наследству от истинного гения магической ботаники, скрытого ото всех в таком странном месте, как преступная группировка. Этан мог прославиться, стать уважаемым ученым… так почему избрал другой путь? Ноги уже несли по коридору, путались в длинной юбке, мешая двигаться. От нетерпения руки дрожали, и Уорен заблудилась в рукавах мантии, когда натягивала ее поверх домашнего платья. Она проигнорировала Себастьяна с букетом фиалок в руках, схватила из кладовки метлу и кое-как нашла порт-ключ в форме листика клевера в коробке с другими артефактами. В Белфасте оказалось гораздо холоднее, чем в центре Британии. Линда юркнула в ближайший пустой переулок, накинула на себя чары невидимости и, оседлав метлу, взметнулась в небо. В голову даже малейший намек на мысль о защите от ветра не возник, и от ненормальной растрепанной волшебницы, которая не видела, куда летела, испуганно шарахались дикие утки. На другом конце Ирландии под огромным переливающимся радужным куполом, укрывшим скалы Мохер, волнами на ветру перекатывались невозможно красные маковые поля. Они сливались в одну массу и мирно цвели в идеальных для них условиях. Под этим щитом зеленела редкая трава, и светило вечное солнце. Пока остальной мир кутался в теплые мантии и пальто, несколько женщин расхаживали между ровными рядами цветов в платьях с оголенными бронзовыми плечами, смеялись и собирали нежные бутоны. Дыхание перехватило от такой картины. Хотелось окунуться в это тепло, ощутить его на коже, утонуть в сладком маковом аромате и забыться. Боль душила, от накатывающих слез в носу щипало. Это были Его поля. Это было Его достижение, которым Он позволял пользоваться всей банде. Это не принадлежало никому, кроме Него, но имя на папке говорило об обратном. Защита не противилась вторжению. Линда пролетела сквозь мыльный пузырь и почувствовала, как от жара и духоты одежда сразу же прилипла к коже. На нее обернулись девушки внизу, но не испугались, а радостно замахали руками, призывая спуститься, вгоняя Уорен в смятение. Она обернулась и поняла, что по ту сторону купола не видно ничего, ни ледяных холмов, усыпанных вереском, ни редких стад овец, которые паслись совсем близко. Поверхность щита, как зеркало, отражала все, что происходило внутри, и сейчас перед глазами плясали чуть искаженные маковые цветы. Через грядки к нерадивым работницам быстро подошла женщина. Из-под белого платка выбилась толстая рыжая коса. Она прогнала девушек, и те, хохоча, убежали вместе со своими корзинками. Женщина еще что-то крикнула им вслед, уперла руки в бока и обернулась к Линде. Уорен медленно спустилась и перехватила метлу. — Добро пожаловать. И снова дыхание ухнуло куда-то в живот. Яркие голубые глаза заинтересованно и нежно, с искренней материнской заботой смотрели прямо в душу. Перед ней стояла мать Этана. Та, кто подарила ему жизнь, грела Линду своим теплым взглядом, вырывала сердце из груди, выскребала чувство вины, вытягивая его на теплый солнечный свет. Уорен отшатнулась. Ноги подвели, подкосились, и Линда рухнула на мягкую землю, скрывшись с головой в красных бутонах. Воздух рывками вырывался через рот, глаза намокли и крик сотряс воздух. Теплые руки обхватили за плечи, только усиливая мучительное желание исчезнуть. Но они держали, не давали ускользнуть и скрыться. Невероятно сильные и ловкие пальцы скользнули по голове и волосам, пока лицо зарывалось в складки платья на чужой груди, пахнущие хлебом и молоком. Эту рану, которую усиленно сшивали снова и снова, боль, которую проталкивали в глотку с такой силой, что в пору надорваться от потуги, одним взглядом вырвали, вскрыли и вытащили наружу, показав миру. И этот мир сфокусировался в одной точке, на одной единственной женщине с рыжими блестящими волосами и ясными, чистыми, как горный родник, глазами. — Простите… я не смогла… — И не понятно, чего Линда просила. Прощения или избавления. Сама запуталась в том ворохе эмоций, которые лавиной накрыли ее с головой горем, отчаянием и пустотой. Бездонная дыра в груди расширилась, захватила полностью и пугала своей бесконечной бездной. — Я знаю, милая, — теплые руки приподняли голову. Женщина улыбалась сквозь слезы и стирала мокрые дорожки с бледных щек Уорен. — Ты не виновата. Ни в чем не виновата, — и снова обхватила Линду, крепко прижав к себе. Она уткнулась той в плечо и зарыдала так, как не плакала еще никогда. Ни в родительском доме, ни в Хогвартсе, ни на похоронах профессора Фига. От истерики и тяжелого воздуха дышать становилось все сложнее, но она и не собиралась заканчивать и новые приступы дрожи и рыданий накатывали, стоило только вспомнить улыбку и обещание, которое уже никогда не исполнится. Перед глазами все плыло, когда, опираясь на женщину, Линда кое-как ковыляла в неизвестном направлении. Мутным пятном мимо плыли головки красных цветов с белыми крапинками на лепестках, зеленые яркие стебли и белое полотно чистого ненастоящего неба. Коричневый домик из сруба даже на отдалении пах сосновой смолой, а крыша, укрытая толстым слоем мха, мерцала от росы и влаги. На язык попало теплое мягкое молоко со сладким привкусом земляники, и мозг почти сразу успокоился, притих, слезы отступили и разум очистился. Стало стыдно за свой срыв на руках у незнакомого человека, и Линда уткнулась в глиняную кружку, где на дне плескалось розоватая ягодная жидкость. — Ох, Этан-Этан, — вздохнула женщина, поставила перед Уорен плоское блюдо с нарезанным бракка и еще теплым овсяным печеньем. — Ты кушай, а то все силы выплакала. Она сняла с головы платок, смахнула им невидимые крошки с другого конца стола, и тут же умчалась в дальнюю комнату, где загремела посудой и запричитала что-то неразборчивое. Неловкость перевалила за грани разумного. Странность собственного положения Линда не могла осознать в полной мере, а такая резкая смена настроения наталкивала на мысли о неадекватности и помутнении рассудка. Буквально мгновение назад она билась в истерике, а теперь смущенно опускала взгляд в пол от ощущения, что прилетела на смотрины. Себастьян бы посмеялся и наверняка отметил бы, что это вполне в духе Уорен. Кухонка была маленькой, скромной, но совсем не бедной. Добротная каменная печь утопала трубами в стене и раскинулась вдоль нее на несколько чугунных дисков, плотно прилегающих к основному полотну. Мозаика с переплетением солнца, цветов, мелких птичек и бабочек очень красиво мерцала в свете заколдованных свечей. В блестящей кастрюле сама по себе танцевала деревянная ложка, помешивая что-то пахнущее томатами и морковкой. Резной стул, на котором сидела Уорен накрыли мягкой ажурной салфеткой, как и хороший крепкий стол. Через небольшое окно хорошо виднелся красный океан цветов, а небольшой букетик стоял в расписной фарфоровой вазочке на подоконнике. Ковровая дорожка с кисточками изгибалась полукругом и раздваивалась в стороны двух дверей друг напротив друга. — Вот, держи, — миссис О’Хейли протянула Линде конверт с ее именем и маленький сверток. — Они появились, несколько дней назад. Ну, и… Линда поджала губы, отставила кружку и аккуратно сломала сургучную печать. Почерк Этана она не спутала бы ни с чем.

«Линда. Случилось, как случилось. Оно было неизбежно при нашей-то профессии. После моей смерти поля переходят в твое владение. Ты вольна распоряжаться ими, как пожелаешь, но, прошу тебя, не поддавайся эмоциям, подумай о том, что они принесут, как помогут при заключении новых договоров и сделок. Хоть я и знаю, насколько сильно тебе надоели проблемы связанные с ними, не сжигай. Используй. Я писал такие письма перед каждой вылазкой, а, когда возвращался живым, сжигал, чтобы никто не нашел этой маленькой слабости. Их было много, но до сих пор продолжать их писать странно, хоть это и вошло в привычку. Мне очень жаль, что я не успел так много сказать и сделать, но счастлив, что хотя бы часть мыслей и чувств получилось до тебя донести. Сегодня днем, на лестнице готов был воспарить к Мерлину от того, что ты сделала шаг мне навстречу. Возможно, это всего лишь плод моего воображения, но очень хочется верить в твою искренность. И, если ты все-таки это читаешь, обещание свое я выполнить не смогу лично, а потому, оставшись одна, посмотри мои воспоминания. Пусть хотя бы так я смогу тебе спеть. Со всей искренней любовью, Навеки твой, Этан»

И то ли теплое молоко так действовало, то просто эмоции кончились, но Линда лишь улыбнулась, прижала к себе письмо и с благодарностью приняла руку поддержки от миссис О’Хейли. — Он очень похож на своего отца, — женщина улыбнулась, пододвинула к Уорен блюдо с угощением и сама взяла печенье, разломив его пополам. — Если любит, то один раз и до самой смерти, — она тяжело вздохнула. — Меня сложно назвать хорошей матерью. После смерти Питера, Этан почти три года заботился обо мне, потому что я сама ничего не могла делать. Когда я узнала, что он пошел под начало Руквуда… Мерлин, я была в бешенстве, — на щеках появились ямочки от улыбки, как у Этана, когда он однажды побрился. — Накинулась на него с метлой прямо при Глене. Криков было… Они обе тихо рассмеялись, под эффектом воспоминаний. В голове появился образ рыжего, не по годам рослого мальчишки, растрепанного, с разбитыми коленками, улепетывающего от матери с метлой наперевес, а рядом с ним так же удирает хохочущий во все горло худощавый Ховард с юношеским пушком под носом. А потом бархатный голос пел Линде, когда она вернулась в Чайный дом, колыбельную о происке коварных фейри, укравших ребенка. Мрачно, жутко, но безумно красиво. Она тихо плакала, но тугой напряженный узел наконец-то развязался, и снова появились силы жить. И похороны прошли на тех же утесах Мохер. Все сказали много красивых слов, а гроб утопал в горе красных маков. Себастьян украдкой держал за руку рыжую Тень, которая прикрывала лицо черным платочком. Глен рыдал, вспоминая все неловкие истории с Этаном. Алена выдавал только дрожащий голос, но лицо оставалось каменным и непроницаемым. Рулин же воздержалась от комментариев и просто положила поверх маков розовый лотос. Линда поцеловала его на прощанье в лоб. — Я тоже люблю тебя, Этан. И буду безумно скучать. Поминки прошли шумно и весело, прямо в ирландском духе. Уорен не знала, как они должны проводится на земле лепреконов, так что организацией занялся Ховард и это было лучшим событием за последние несколько дней. Эль лился рекой, песни от тягуче-грустных медленно перетекли в веселые с четким ритмом. Сломали несколько столов, когда на них танцевали Тени, вместе с Гленом и Себастьяном. Анна не отходила от Линды, которая не могла не смеяться, когда Моррис, напившись удивительно быстро, выговаривался трактирщику и жаловался на свою тяжелую работу. И никто даже словом не упомянул, как неделю назад полыхал окружающий мир. А вечером крупные хлопья первого снега выпали на свежую могилу, укрыв белым одеялом вечный покой одного самого замечательного мужчины, которого только знал мир вокруг Дикой Вороны и ее Птиц.