Обеззараживание

Голова разрывается от боли, и где-то глубоко внутри остро бьется вопрос: — Где Джейк Салли? В висках стучит и невыносимо сверлит с каждым паническим сокращением сердца, будто сама кровь обжигает своими толчками, рвет сосуды и разливает жгучее содержимое по черепной коробке изнутри. — Не скажу, хоть убейте! Боль нарастает, голова готова лопнуть, как те самые воздушные шарики, которые когда-то вешали в его Дни Рождения в «Адских Вратах». — Какой клан его укрывает? «Лучше убейте…» По подбородку течет что-то горячее, чьи-то сильные руки крепко удерживают его плечи, и Паук неожиданно выныривает из кошмарного сна. Он жмется к огромному телу, впитывая всем своим существом живое, ласковое тепло, и неосознанно слизывает кровь с прокушенной губы. Широкие ладони гладят мягко, осторожно, пока сверху смутно-знакомый голос что-то шепчет. Неуклюже, будто его обладатель делает это впервые, но старательно, пытаясь успокоить. — Уйди, — шипит Паук, неохотно, но решительно упираясь в широкую грудь под армейской рубашкой. — Не тронь меня. — В голове проясняется, но боль, казалось, еще не прошла — так ярки были воспоминания. На языке остается неприятный привкус крови. Паука послушно отпускают, и тот отстраняется от рекома. Встать и уйти в другое место нет сил, поэтому мальчишка отворачивается, чтобы не видеть в темноте знакомый остроухий силуэт, до боли напоминающий другого гибрида, который ни разу за короткую человеческую жизнь Паука не прикасался к нему так же ласково и по-отечески успокаивающе, как бы сильно он этого ни жаждал. Парень задерживает дыхание и приподнимает маску. Он вытирает кровь с подбородка, убирает красные разводы с нижней части маски и наскоро проводит рукой по закрытым векам, смахивая с ресниц проступившую влагу. Он надеялся, что молчаливо-наблюдающий за ним рекомбинант не заметит этого, но глупо было бы предполагать, что ночной полумрак планеты, освещенный биолюминесцентными растениями, сможет скрыть его действия. Даже люди бы увидели, уже не говоря про трехметровых гибридов, чьи тела унаследовали острое на’вийское зрение, включая способность прекрасно видеть в полутьме, как днем. Куоритч ждет, когда дыхание его сына Паука сменится с судорожного на спокойное, и придвигается вплотную. Он не обращает внимание на Прагера, дежурившего свои часы и с некоторым интересом наблюдающего за происходящим, только делает жест рукой, чтобы тот возвращался к своей работе. Раздаются тихий вздох и звук вскинутого автомата, готового дать очередь по опасности. Где-то сверху в кронах деревьев ворчит чей-то банши. Полковник чувствует, как сердце в маленьком теле бьется спокойно и размеренно в противоположность неистовым сокращениям еще несколько минут назад. Синие руки, покрытые светящимися метками, осторожно снимают с их обладателя армейскую рубашку и бережно накидывают ее на слегка дрожащего мальчишку. Тот что-то тихо говорит во сне, почти беззвучно, но навострившиеся уши Куоритча успевают уловить произнесенное туземное слово, выученное одним из многих еще на космической станции. Синий нос морщится, и Прагер, пристально следящий за окружением, впервые слышит, как полковник рычит. Тихо, но по-настоящему, словно животное. «Sempu…» Это относится не к нему, и Куоритч чувствует лютую злость на того, кто сейчас снился Пауку. Гребаный Джейк Салли, мать его… Полковник делает глубокий шумный вдох, автоматически поджимая уши, с раздражением отбрасывает собственный хвост через бедро назад, чтобы его неконтроллируемые движения перестали мягко шлепать по человеческому телу, и ложится на бок рядом с Пауком, подложив одну руку себе под голову, а второй приобнимая мальчишку поперек туловища. Походный спальный мешок остается на прежнем месте где-то позади — ее владелец начисто забыл про него, стоило ему услышать, как мечется в кошмаре пацан. Куоритч медленно погружается в сон, думая о той ужасной машине, которой пытали вражеского пленника его ребенка, о его невероятной стойкости и преданности, о ненавистном Салли, который не обладает этими качествами и в малой мере, но сумел привязать к себе его сына. Он не чувствует, как Паук разворачивается к нему во сне, чтобы уютно прижаться к его теплому телу. Рубашка, сброшенная этим действием, остается лежать позади. Прагер, настороженно слушая шевелящимися во все стороны ушами окружающие ночные звуки, думает, что утром Куоритч будет в плохом настроении — противно-жужащие кровососы уже всю вились вокруг его оголенного торса. Ох, влетит же Лайлу, стащившему его спрей от насекомых.