***
Москва кружилась вокруг одинокого нефилима каким-то чертовым круговоротом. На Ленинградский вокзал пришлось пробираться очень осторожно, то и дело оглядываясь и держа наготове стило. Рома сам не мог себе объяснить, чего он больше боялся. Того, что дядя уже обнаружил его побег. Или тех, кто охотится из тени. Древняя столица манила к себе. В том числе и демонов. А демоны слишком хорошо умели отличать сумеречных охотников от людей. Особенно, одиноких, напуганных, ничего толком не умеющих. Чувствовать себя таким было отвратительно. Снег падал крупными и красивыми хлопьями. Рома подставил задубевшую от холода ладонь, полюбовался, как нехотя тает на ней снег, перевернул руку кистью вверх, разглядывая руну. По черному прихотливо выписанному глазу скатилась капля воды от растаявшего на костяшках крупного снежного комочка. Он сжал руку в кулак. Хватит. Надо найти какой-нибудь темный закуток и прошмыгнуть уже, наконец, в здание вокзала. Там хотя бы не так холодно. Подходящий угол нашелся быстро. Рома скользнул в какой-то крысиный лаз, потревожив укрывшуюся там от снегопада бродячую собаку, и торопливо вывел себе на запястье руку. Золотые линии с легким жжением впитались в кожу и замерцали. Значит, начертание получилось правильным. Не зря тренировался. Самого себя Рома по-прежнему видел и никаких особенных изменений не чувствовал. Зато его не видел никто. Только противная металлорамка истерически запищала. Двое скучавших рядом полицейских уставились на нее с выражением крайнего и полного недоумения. Рома невольно хихикнул и быстрым шагом двинулся прочь, оставив стражей порядка разбираться с этим явлением природы. У него была забота поважнее – не задеть никого из снующих пассажиров и не проморгать табло. Покупать билет он и не собирался. Вряд ли в Москве такие же порядки, как в сонном царстве владимирского автовокзала. А ведь еще надо было разжиться чем-нибудь съестным. Хотя денег категорически в обрез. Но и перспектива помереть от голода, не добравшись до цели, не особенно прельщала. Рома усмехнулся собственным мыслям, чувствуя, как настроение немного поднимается. Рюкзак на спине был наполовину пуст и почти ничего не весил. Зато чехол с катаной ощущался на плече приятной надежной тяжестью. Загривок вдруг кольнуло. Не болью, а так, словно по коже провели ногтями. Прежде, чем мозг успел хоть что-нибудь подумать, Рома свернул вправо, ныряя за спину очень полному мужчине с таким огромным чемоданом, что туда можно было бы спокойно спрятать труп. Причем нерасчлененный. Повеяло едва заметным, но неприятным холодком. Из своего укрытия Рома разглядел продефилировавшую мимо девушку в светлой шубке. Девушка говорила с кем-то по телефону. Повернула голову, слегка поднимая подбородок, чтобы взглянуть на табло. В вороте шубки Рома отчетливо увидел глянцево-черную с каким-то зеленым отблеском кожу. Демон. Он попятился, крепко сжимая в руке стило. Благо, народу на вокзале было именно как на вокзале, и затеряться в толпе вышло без проблем. Толпе, в которой каждый мог оказаться адской тварью. Рома завернул за угол и прижался спиной к стене, чувствуя, как горят от выброса адреналина щеки. Руна на запястье покалывала, напоминая, что она продержится еще около часа. После надо было все-таки чего-нибудь поесть и обновить ее. А лучше вовсе спрятаться понадежнее и дождаться нужного поезда. В конце концов… Рома скривил губы в усмешке. Матушка всегда говорила, что у каждого есть лимит на чудеса. Не мог же его собственный закончиться в 15 лет? Ведь не мог же, правда?***
Или все-таки мог. Рома замер в узком коридоре вагона, как заяц, зажатый между двумя гончими. Собственно, именно так все и было. С одной стороны прямо на него шли двое полицейских, а с другой несла стопку белья полная, но на диво резвая для своей фигуры проводница. А он, черт побери, хоть и невидимый, но не бесплотный. Прах бы побрал эти узенькие коридорчики. Рома все-таки сделал два шага вперед и едва не ахнул вслух от облегчения. Одна из дверей купе оказалась открыта. Не теряя времени, он нырнул внутрь и замер, огромными глазами глядя на сидевшую с ногами на полке девушку. Никого больше в купе не было. Проводница с патрулем остановились у соседнего, переговариваясь о чем-то своем. Рома даже дыхание задержал и с трудом подавил порыв зажмуриться. Чертов свет из коридора бросал на пол его тень. Если девушка отвернется от окна и посмотрит в проход… Будто услышав его мысли, девушка все-таки повернула голову. Только смотрела она вовсе не на тень на полу. А на самого Рому. Длинные темные волосы падали ей на лицо, и в смутном свете единственной лампы Рома видел только его половину. Плавная дуга черной брови изогнулась еще сильнее, тонкие губы приоткрылись, собираясь что-то сказать. Рома отчаянно прижал палец ко рту, жестами умоляя девушку молчать. Та застыла с открытым ртом. Окинула его долгим внимательным взглядом. Потом перевела глаза на дверь купе. Мимо как раз проплыла проводница и грохнула створкой соседнего купе. Стихли шаги полицейских. Рома выдохнул, расслабляя плечи, и попятился. −А ну стой. – шепотом приказала ему девушка. – Ты что, заяц? −Белка. – оскалился на нее Рома. Девушка покачала головой. Волосы все так же падали ей на лицо, и она почему-то их не убирала. Коротко кивнула на соседнюю полку. −Садись, белка. А то живо за хвост поймают. Только дверь за собой закрой. Рома осторожно выглянул наружу, но там опять замаячила окаянная проводница, и он счел за благо все-таки закрыть дверь и осторожно опуститься на краешек полки. Девушка разглядывала его со странной, какой-то половинчатой улыбкой. На столе перед ней стояла яркая пластиковая банка. Одуряюще сильно пахло химозным пюре из порошка. Против воли Рома скосил глаза на эту банку. Как же хотелось есть. Пусть даже и эту гадость. Взгляд он отвел быстро, но девушка успела его поймать. Задумчиво покусала губу, разглядывая Рому от сперва намокших от растаявшего снега, а после завившихся, как им вздумается, кудрей до носков ботинок. Потом перевела взгляд на стол. Подвинула банку к самому краешку и вложила в нее ложку. −Ешь, белка. Вижу ведь, что голодный. Рома упрямо качнул головой. −Спасибо, но нет. −Нет, не голодный или нет, слишком гордый? – насмешливо спросила девушка, сплетая в замок длинные тонкие пальцы. Рукава черной кофты закрывали ее кисти, и Рома никак не мог разглядеть, есть ли у девушки руна Ясновидения или нет. Если она тоже нефилим – это одно. Вряд ли демон – тогда не сумела бы увидеть его сквозь свежую руну невидимости. Был, конечно, еще один вариант… −Дай-ка угадаю. – девушка уселась поудобнее, подтягивая к груди одно колено. Рукава слегка поднялись, обнажая совершенно чистые узкие кисти. Девушка прищурилась, внимательно разглядывая Ромино лицо. Да, в туалете на вокзале он и сам видел, что нижняя губа все-таки схватилась грубой темно-коричневой коркой, а от угла рта к челюсти шел узкий сине-фиолетовый кровоподтек. Цветная вышла фотография, ничего не скажешь. −Сбежал из дома? Рома опасливо кивнул, сжимая в левой руке спрятанное в рукаве стило. −С чего вы взяли? −Свояк свояка… − как-то коротко и горько усмехнулась она и качнула головой, отбрасывая волосы. То, что Рома принял за густую тень, оказалось темно-фиолетовой гематомой. Полукругом около глаза, с заходом на висок и ниже – на щеку, выцветая до желтовато-зеленого. На тонком симпатичном лице это смотрелось настолько дико, что Рома невольно передернул плечами. Девушка дернула уголками губ и тут же поморщилась, хватаясь за покалеченную левую сторону лица. −Ешь, белка. −Рома. – поправил ее Пармонов, осторожно подвигаясь по полке ближе к столу. −Саша. Саша не смотрела, как он ест. Рома и сам зажмурился, торопливо глотая плотную комковатую массу, отдающую чем угодно, кроме картошки, но блаженно горячую и успокаивающую оголодавший желудок. Звякнул подстаканник, когда Саша подвинула к нему еще и стакан чая. −Ты как в поезд пролез? – спросила девушка, когда Рома, до блеска выскобливший банку и залпом выхлебавший остывший чай, подобрался, исподлобья глядя на нее. −Пролез. −Пролаза. – фыркнула девушка. – Ладно, сиди уж здесь. Я все равно еду одна, а купе не выкуплено. −Не боитесь? – сощурился Рома. Саша опустила подбородок на колено и склонила голову к плечу. −Не-а. Наверно, надо было что-то ей сказать, но ничего подходящего в голову не приходило. Рома посверлил взглядом пеструю поездную столешницу и, наконец, сообразил: −Спасибо. Саша кивнула. −Кто тебя так? – спросила она. −Дядя. – скривил губы Рома. – А вас? С лестницы так не падают. Между бровей у Саши собралась короткая складка. −Жених. А я заорала на весь дом, похватала вещи и подорвала когти домой. −Домой? – недоуменно нахмурился Рома. −К родителям. – улыбнулась девушка. – В Питер. Мама всегда говорит, когда некуда больше идти – надо идти домой. −Хорошо, когда есть куда идти. – Рома отвернулся к окну, но по ту сторону царила ночь, а в стекле отражались и купе, и лампа. −А твои родители? – осторожно спросила Саша. −Погибли. – не глядя на нее, отрезал Рома и тут же спросил, пытаясь смягчить резкость. – А что вам ваши скажут? Девушка негромко засмеялась и вытянула из открытой пачки мармеладную конфету. Придвинула пакетик Роме, но тот только головой покачал. Сладкое он не любил. −Мама, разумеется, скажет, что она так и знала. – беззаботно проговорила Саша. – Папа помолчит, похмурится, а потом спросит, не надо ли этого мудака прибить где-нибудь в темной подворотне. Что еще они могут сказать? А к кому ты в Питер? Вопрос получился вроде бы случайным, но на редкость острым. Левая рука, так и сжимавшая мамино стило, лежала на колене. Рома крепче стиснул пальцы и тихо ответил: −Есть люди. Надеюсь, они меня примут. Саша помолчала. Он на нее не смотрел, но всей кожей чувствовал внимательный взгляд девушки. И спросил первым, предвосхищая любой ее возможный вопрос. −Получается, вы родом из Петербурга? −Ага. – протянула Саша. – Коренная, елки-палки, петербурженка. Кой черт меня вообще в Москву понес? Кому она нужна? Веришь ли, весь год, пока там жила, тосковала по нашей мерзостной погоде, метро, как в преисподней, и Спасу на Крови. Рома усмехнулся углом рта, стараясь не потревожить разбитую губу. Год, надо же… Он ведь тоже… Год. −Спас на Крови – это ведь собор такой? – спросил он, поворачивая голову. Саша улыбалась, и от этой улыбки светились каким-то внутренним сиянием светлые глаза. А уродливый синяк будто выцветал и отступал на тридесятый план. Все-таки она была очень красивой. Что же это был за мудак, у которого поднялась рука на женщину? −Ага. Очень красивый. Рядом Михайловский сад, а за ним Михайловский замок. Мой любимый в Питере. У него стены цвета неба в самый разгар рассвета. Рома выпрямился, слушая уже внимательно. −Как туда попасть? −Хочешь увидеть Михайловский? – вскинула брови Саша. – Ну смотри… Вырванную из блокнота бумажку с бегло начерченной схемой Рома бережно убрал во внутренний карман кофты. В куртке давно уже стало жарко, и ее он осторожно положил радом, накрыв чехол с катаной. У Саши был забавный почерк, неловко-округлый, как у Лены-Леры, а вовсе не размашистый, как у взрослых. Зато объясняла она очень понятно и чертила неплохо. Даже нарисовала крохотный собор и такой же маленький замок. −Красиво рисуете. −Хобби. – пожала острыми плечами девушка. – Хотела поступать на дизайнера, но не сложилось. Семья требовала, чтобы в руках сперва было какое-то ремесло, а уж потом всякие увлечения. Бе. Время близилось к полуночи, но Роме спать не хотелось. Саша тоже сидела в своем углу, подмяв под спину подушку. Тишина была плотной, но какой-то на удивление правильной и спокойной. −Тебе сколько лет? – вдруг спросила Саша. −Пятнадцать. – ушедший в свои мысли Рома даже вздрогнул от звука ее голоса. Саша покачала головой. −Надо же, пятнадцать. А кажешься старше. Тебе точно есть, куда податься в Питере? −Справлюсь. – Рома передернул плечами от поползшего по спине холодка. Девушка опять нырнула в свой рюкзачок, вытащила уже знакомый блокнот, с треском вырвала из него лист и что-то бегло написала поперек. Сунула в темное жерло рюкзака уже обе руки, чем-то там зашелестела и вытащила на свет две пятитысячных купюры. Завернула их в бумажку и пододвинула к Роме. Тот уставился на нее широко раскрытыми глазами. −И не думай возражать, боец. – в звонком голосе вполне отчетливо звякнула сталь. – Я-то еду домой к семье, а ты в чужой город к чужим людям. Мало ли. Там, на бумажке, мой телефон. Звони, если что. Рома, мотая головой, отодвинул от себя получившийся конвертик, но Саша решительно придавила его руку своей узкой и горячей ладонью. −Почему ты мне помогаешь? – спросил он, сам не заметив, как перешел на «ты». – Я ведь ничем не смогу тебя отблагодарить. Саша фыркнула, тряхнув волосами. −Чудак ты, Ромка. Да разве же помогают, чтобы получить благодарность? Нет, помогают просто потому, что могут. Потом ты поможешь кому-нибудь. Или кто-то поможет мне. Так это работает. −Я верну тебе деньги. – твердо проговорил Рома. – Если не понадобятся, верну. Если же понадобятся, все равно найду способ заработать и вернуть. −Ради бога, если тебе так легче. – пожала плечами Саша. – А сейчас давай-ка спать. Ни свет, ни заря ведь приедем. Рома уже устроился на полке головой к запертым дверям и укрылся курткой, когда улегшаяся и потянувшаяся к лампе Саша вдруг весело продекламировала: −На площади – комод, На комоде – бегемот, На бегемоте – обормот, На обормоте – шапка. А на шапке крест, Кто узнает – под арест! Рома поднял голову и удивленно на нее уставился. Саша щелкнула выключателем и тихо засмеялась: −У нас во дворе такая присказка была. Кто-то из взрослых рассказал, не помню уже кто. Но мы по детству верили, что этот обормот прогоняет плохие сны. −А что за обормот? Темнота купе коротко рассмеялась: −Спросишь, когда будешь в Питере. Рома улыбнулся уголком рта, проговаривая про себя забавные строчки. Улегся обратно, натянул повыше куртку, обнял чехол с катаной и закрыл глаза. Сна все еще не было. Зато подозрение оформилось в уверенность. Саша не была нефилимом. И человеком тоже не была. Видящая. Далекий потомок какого-то сумеречного охотника, унаследовавший от предка всего одно умение – видеть сквозь мороки. Дядя тоже умел видеть. Но он был рожден в семье сумеречного охотника. И оказался слишком слаб, чтобы принять даже самую первую руну – Ясновидения. Рома зажмурился крепче, машинально натягивая на правую кисть рукав. За год в доме дяди он привык так делать. Иначе… Сон все-таки сморил его. Во сне снова гулко капала кровь. Растекалась темной ленивой лужей у него под ногами. Он вел руками по темным стенам, пачкаясь в холодном, липком, и не мог, не имел силы зажечь свет в комнате. Так и стоял на пороге. Свет из прихожей лился тускло. Глаза выхватывали то мамину руку с кольцом, почти утонувшую в этой луже. То папино лицо. Искаженное страшное. С посиневшими губами. Горло пережимало, и он не мог сделать вдох, не то что позвать… Папа… Мамочка… Да он даже увидеть полностью их не мог, хотя глаза метались по полутемной комнате, в которой пахло кровью, ихором и смертью. Сумеречным охотникам опасно жить вне стен Института, среди людей. Там, где за каждой стенкой квартиры в многоэтажке может оказаться не человек, а принявшая его облик тварь. И все-таки мама и папа не могли иначе. Только живя среди людей, можно было их защищать. Если бы кто-то мог защитить их самих. Он сам не понял, как сделал эти два шага. Ноги подкосились, и колени больно встретились с полом. Мамина рука оказалась холодной и неподатливой. У запястья коротко сверкнуло белым осиротевшее стило. Осиротевшее стило для осиротевшего мальчика с перепачканными в крови руками. Удавка на горле разжалась, и он почти закричал. Почти. Где-то на самой грани слуха раздалась вдруг звонкая считалка: − На площади – комод, На комоде – бегемот… Сон смазался и потух. Больше до самого утра ничего не снилось.***
Спас на Крови был похож… Да на пряник он был похож. Рома даже засмеялся, когда до этого додумался. А снежные шапки на причудливых куполах – на взбитые сливки. И все-таки он и правда был очень красивым. Справа тянулась изящная кованая ограда, а открытые ворота словно приглашали в заснеженный сад. Рома шел не спеша, крутя головой во все стороны. Мороз радостно кусал за уши, но надевать капюшон не хотелось. Он головой вертеть не давал. Кругом шумели люди, но Роме не было до них дела. За сказочными воротами лежал сказочно красивый сад. Оставалось только сделать несколько шагов в эту сказку наяву. Мимо молнией мелькнуло что-то мелкое и лохматое. Какая-то небольшая собака явно дворянской породы. Рома проводил ее взглядом и только хотел углубиться в волшебный – Михайловский – сад, как ему в плечо кто-то крепко врезался и едва не уронил. Ойкнул над ухом звонко и удивленно. Чужие пальцы впились в рукав куртки. Тело дернулось само, без участия головы. Рома перехватил запястье вцепившегося в него человека, рванул в сторону, пытаясь завернуть чужую руку незнакомцу за спину. Тот, однако, как-то гибко изогнулся, словно вовсе не имел костей, и вывернулся, оказавшись с Ромой лицом к лицу. Правда, вырваться из захвата до конца все же не сумел. Это был мальчишка не старше самого Ромы, в серой куртке с распахнутым воротом. Короткие, но пышные и крупные кудри обрамляли вытянувшееся от удивления острое лицо с широко распахнутыми голубыми глазами. −Ты чего? – прошипел Рома, и не думая выпускать чужую руку. −А ты чего? – мальчишка взъерошился еще сильнее. – Пусти, у меня собака убежала. Глаза они опустили как-то разом и застыли тоже совершенно одинаково. От рывка рукав куртки у мальчишки задрался, и смуглые пальцы Ромы странно контрастировали с белоснежной кожей. Угольно черные линии складывались в глаз на правой кисти. Точь-в-точь такой, как чернел на руке у самого Ромы. −Ты из наших. – медленно выговорил мальчишка. −Я ищу Институт. – кивнул Рома, выпуская чужую руку. – Он ведь в Михайловском замке? −Ты правильно шел. – тряхнул своими чудными волосами мальчишка, задержался взглядом на Роминых синяках, но ничего не сказал. – Идем, провожу. Только сперва поймаем мою собаку. Я Саша, кстати. −Рома. – Пармонов пожал протянутую руку с хорошо ощутимыми мозолями. −Догоняй. – Саша отдернул ладонь и опрометью бросился по расчищенной от снега дорожке. Рома припустил следом за ним. Где-то впереди слышался звонкий собачий лай. Сквозь голые черные деревья смутно просматривался замок цвета рассвета.