Город потерянных

В такую собачью погоду, как эта, ни один приличный демон на улицу не выпрется, не то что сумеречный охотник. Вселенной давно пора взять это правило на карандаш. Рома раздраженно отпихнул в угол тесной и темной прихожей истекающие водой ботинки. По-хорошему, их, конечно, надо было вымыть, просушить, но сама мысль об этом внушала сейчас только отвращение. Куртка, уцелевшая только благодаря рунам, отправилась на вешалку, грустно хлопнув рукавами. На пол с нее тут же закапало, но Роме было откровенно плевать и на это. Хотелось влезть под горячий душ, смыть с себя этот кошмарный день, начавшийся крайне сомнительной халтуркой, а закончившийся частичным купанием в Фонтанке. На боку больно жглась постепенно выцветающая иратце. Вместе с ней потихоньку истаивала и большая, но неопасная гематома. Звук льющейся воды показался самым чарующим на свете. Никакой ангельский хор не сравнится. Ну, может, еще Сашин голос, когда Рычков, замечтавшись, напевал что-нибудь отвлеченно-лиричное. Рома дернул невольно углом рта, вспоминая. Голосом был Егоров, весь из себя тонкий-звонкий и хрустальный. А Саша… Совсем другой – ниже, мягче, вкрадчивей… Рома тряхнул головой, забираясь под душ и подставляя лицо тугим горячим струям. Ангел Разиэль, как же он обожал купаться почти в кипятке. Так, чтобы кожа краснела, чтобы без следа сходили грязь, ихор, усталость и какая-то отвратительная обреченность. Рука потянулась к мочалке, но так и застыла на полдороге. Стоять неподвижно под горячими струями, бьющими по шее, груди, плечам было намного лучше. Кабинку заволокло паром. Стекло сделалось мутным. Рома провел по нему пальцем, оставляя тонкую линию. И, вздохнув, все-таки сгреб с полки мочалку. Очень хотелось простоять так вечно, только кто ж ему даст. Вечная прохлада маленькой квартиры как-то особенно ощутимо уколола босые ноги, руки, открытые рукавами футболки. Рома взъерошил полотенцем густые мокрые кудри, мельком глянул на себя в зеркало, на ходу подумав, что, может быть, стоит вообще от них избавиться. Как там Агатка шутила? Девочки с разбитым сердцем стригутся под каре? А он сам? Что разбито у него? Что ему еще можно было разбить? Свистнул, машинально поставленный на плиту чайник и вместе с ним коротко звякнул звонок. Рома настороженно повернул голову. Рука сама собой скользнула под квадратный кухонный стол, где в самодельном креплении обретался нож. Звонок не повторялся, но и сторожевая руна у косяка, отлично видимая из кухни, не светилась. Значит, не демон, не маг и не существо из Нижнего мира. Либо человек, либо нефилим. К двери Рома все же подошел, сжимая в опущенной руке нож. Прижался боком к притолоке и осторожно заглянул в глазок. На смутно освещенной единственной лампочкой площадке стояла хорошо знакомая фигура в кожаной куртке. Нож отправился на полку. Чтобы отпереть сложный, сработанный знакомым магом, замок и снять вторую сторожевую руну, понадобилось почему-то чуть больше времени, чем обычно. Руки подрагивали, хотя сердце, как ни странно, билось ровно. Просто как-то очень гулко. Дверь, скрипнув, распахнулась. −Привет. – тихо выговорил обнаружившийся за ней Саша. Живой и настоящий, не сон и не морок. В куртке с откинутым капюшоном, с собранными в привычный узел волосами. −Здравствуй. – голос как-то разом охрип, и Рома торопливо прокашлялся. – Зачем пришел? Саша вскинул светлую бровь с таким выражением, что захотелось поскорее провалиться до самого крысиного подвала. Рома мысленно обругал себя еще более беспросветным идиотом, чем в прошлый раз. −Заходи. Он посторонился, пропуская Сашу в квартиру, но места в прихожей было категорически мало. Мокрая кожа куртки проехалась Роме по груди. Повеяло дождем, палыми листьями и Сашей. Рома все никак не мог разобрать, чем от него пахнет. Не мог толком уловить этот аромат и разобрать его на составляющие, таким он был мягким и едва уловимым. Надо было подойти вплотную, чтобы почувствовать. Так, как Саша его не подпускал. Гость зашелестел курткой, и Рома торопливо отступил в сторону кухни, давая ему больше места. С плеча Саша сбросил небольшой черный рюкзак. Осторожно повесил куртку на вешалку, расправив рукава и отодвинув от Роминой, мокрой и воняющей речкой. Составил в уголок тоже мокрые, но на удивление чистые ботинки. Поднял голову. −Принес твои вещи. – коротко проговорил он. – Спасибо. Вещи… Ах да, вещи. Рома рассеяно кивнул. После Смоленской истории Сашу он провожал до Института, выдав собственные штаны и кофту. Ботинки с курткой – вот, пожалуй, и все, что у Рычкова осталось целого. Мысль о Саше в его одежде была одновременно странной и очень возбуждающей. Рома очнулся, осознав, что Саша протягивает ему аккуратный сверточек. Ухмыльнулся криво, так, как всегда делал при институтских. −Трусы тоже принес? Или себе оставил? Между бровей у Саши пролегла нехорошая сердитая складка. Однако впалые бледные щеки даже не думали розоветь. Кажется, давно прошло время, когда Сашу Рычкова можно было смутить такой шуткой. А Рома, признаться, и не заметил. −Даше на опыты отдал. Посмотрим, какую порчу она на тебя наведет. Или к какой ведьме лысой приворожит. Рома фыркнул, прижимая к груди свернутые штаны с кофтой. Дашенька Бурлюкало и правда была чародейкой – первый сорт. Знал бы только Саша, что работала она на обе стороны – на Институт и Нижний мир. И Роме в свое время много чего рассказала про привороты, навсегда отбив охоту спрашивать и даже думать в эту мерзкую сторону. −Куда уж дальше-то. – пробормотал Рома, растеряв вдруг желание пикироваться. – Чай будешь? Погода – темный ужас. Саша кивнул как-то коротко и настороженно, но за Ромой на кухню пошел и аккуратно опустился на видавший виды, но еще крепкий стул. Рома пошуровал по шкафчикам, выискивая для гостя кружку. Наконец, нашел пузатую темно-серую, хоть и с щербатым краем. Налил в нее черного чаю, всыпал по памяти две ложки сахара. Поставил на стол перед Сашей. Себе взял свою, с вечными темными разводами внутри. Никогда не хватало терпения все это отмывать. Саша пил чай маленькими глотками, обняв кружку длинными пальцами, и молчал. Только бросал иногда короткие какие-то изучающие взгляды. Словно впервые видел. Роме под этими взглядами было неуютно. Будто булавкой каждый раз кололи. −Ну что ты, в самом деле? – не выдержал он, наконец. – Дырку скоро просверлишь. Рычков опустил глаза в кружку, как пойманный на подглядывании за чем-то неприличным подросток. Рома озадаченно нахмурился. Это еще что за выкрутасы? Сашу еще в юности можно было смутить, озадачить, разозлить. Но заставить опустить глаза? Такое даже Гордееву удавалось через раз. −Как ты там сказал? – усмехнулся вдруг Саша. – За погляд денег не берут? Да демон побери. Рома стиснул зубы. За погляд… Когда он ножом срезал с безвольного, будто кукла, охотника пропитанные грязью, кровью и ихором штаны вместе с бельем, его как-то больше интересовала глубокая рана на бедре, в которую вся эта дрянь благополучно попала и грозила очень крупными неприятностями. Размеры, скажем так, всего остального его интересовали куда меньше. На то, чтобы очистить, зашить и перевязать бедро и плечо, ушла еще уйма времени. После только и осталось, что начертить себе руну, чтобы не рухнуть от усталости, да набросить на Сашу одеяло. Шпилька потом как-то сама вырвалась. Слишком обидело брошенное еще в полубреду «Опять ты?». −Ну гляди, не жалко. – пожал плечами Рома. – Плечо как? С бедром, судя по тому, что Саша не хромал, все и так было прекрасно. −Беспокоит временами. – проговорил Саша. – Сам взгляни, если хочешь. Глоток, слава ангелам, не горячего, а теплого чая едва не отправился не в то горло, но Рома умудрился с собой справиться и даже не издать ни звука. Потому что эта невозможная катастрофа вдруг одним гибким движением поднялась на ноги, поворачиваясь спиной, и стянула с себя светлый свитер без горла. Рома остановившимися глазами смотрел на слегка ссутуленные крылья лопаток, длинную рваную черту старого шрама справа от позвоночника. Край рубца убегал под пояс штанов. Безумно захотелось шагнуть ближе, проследить эту линию пальцами. Потом губами. Убедиться, что шрам давно уже просто шрам, а вовсе не след от удара пропитанным ядом хвостом демона. На правом плече проступала звездообразная отметка от жала – розоватая на бледной коже. Рома все-таки шагнул ближе. Прикоснулся кончиками пальцев, невесомо, будто хрустальную фигурку трогал. Сашины плечи дрогнули. Коротко перекатились тугие мышцы. Рома отдернул руку, словно обжегся. −Болит? – тихо спросил он. −Не он болит. – так же тихо ответил ему Саша, не поворачивая головы. – Рубец почти не чувствует. Внутри тянет. Он все-таки обернулся, глядя на Рому одним глазом. Саша был немногим выше, но сейчас будто уменьшился, ссутулился. На шее слева чернела Z-образная руна Уклонения. Там же, где и у самого Ромы. Яркой вспышкой вспомнился вдруг тот зимний день у ворот Михайловского сада. Смуглая рука поверх бледной. Черные линии руны Ясновидения. Одной на двоих. Запястье обожгло уже не руной, а воспоминанием о прикосновении сухих теплых губ. −Зачем ты пришел, Саш? – шепотом спросил Рома. – Зачем? −Если бы я сам знал. – голос Саши дрогнул. – Только я не мог не прийти. Он отвернулся снова. Руки, сильные, привычные к оружию, увитые проступающими венами, как-то беспомощно висели вдоль тела. Рома накрыл ладонью шрам от жала гончей, качнулся ближе, прижимаясь грудью к обнаженной, так доверчиво подставленной спине. Коснулся губами проступающего у основания шеи позвонка. Саша вздрогнул всем телом, но не отшатнулся. Только завел левую руку себе за голову и потянул с волос резинку. Тяжелые крупные кудри упали ему на плечи. Щекотно мазнули Рому по лицу. От них пахло так знакомо и до боли под ребрами сладко. Рома теперь точно знал чем. Сашей. Просто Сашей. −Саша… − выдохнул Рома ему в шею и повторил, пробуя на вкус каждый слог. – Са-шень-ка… Саша вздрагивал, как нервный конь, но не двигался и не оборачивался. Рома провел раскрытыми горячими ладонями по его прохладным, твердым от мышц плечам, спустился к предплечьям, нащупал пальцем рубец чуть ниже правого локтя. Ангелы, как же хотелось стиснуть эти плечи, рывком развернуть Сашу к себе. Прижаться, наконец, к преступно красивым изящно очерченным губам. −Останови меня. – хрипло выговорил Рома, ведя цепочку коротких сухих поцелуев от левого плеча ниже по спине . – Пожалуйста, останови. Саша вдруг медленно, как во сне, развернулся к нему сам, и Рома не сразу сумел поднять глаза на его лицо. Смотрел на вздрагивающую от частого дыхания рельефную грудь с затвердевшими бусинами сосков. На шрам, начинавшийся над правым и уходящий подмышку. На выцветшую, тоже похожую теперь на шрам, руну парабатай под левой ключицей. Наконец, заглянул в глаза. Не голубые даже – какие-то темно-синие, немигающие. −Не останавливайся. В ушах зашумело вдруг так, что Рома не расслышал даже, а прочел это по дрогнувшим губам. −Ты правда хочешь? – с трудом выговорил он сам. Неподвижные синие глаза вдруг сощурились и сверкнули коротко, но так знакомо. −Иначе меня бы здесь не было. Низкий с прорезавшейся хрипотцой голос ударил под дых. Рома, чувствуя, как сердце колотится так быстро, что вот-вот проломит ребра, обхватил ладонями впалые щеки с выступающими линиями скул, вплел пальцы в густую мягкость волос. И прижался, наконец, поцелуем к раскрывшимся навстречу губам. Саша целовался медленно, как в трансе, не пытаясь взять верх, но и не поддаваясь чужому напору. Рома даже слегка вздрогнул, когда Сашины руки легли ему на спину, обжигая холодом сквозь тонкую ткань футболки. Разиэль, да что же он такой холодный? Словно вот-вот превратится в ледышку окончательно. Надо было все-таки кипятком отпаивать. Вместо этого Рома сам подался вперед, прижимаясь ближе, делясь собственным теплом. Руки на его спине дрогнули, поднялись выше, судорожно стиснули футболку. Саша весь как-то пошатнулся и вдруг отступил на шаг. Рома шагнул вперед, направляя. Уж в собственной крохотной квартире он мог сориентироваться и с закрытыми глазами. Не то что целуясь с первой и несчастной любовью. Саша замер, когда ему под колени ткнулся край приставленной к стенке уже знакомой кровати. Демон побери, тогда, отведя Сашу в Институт, Рома долго сидел на табуретке у разворошенной постели, сдавшись на милость шальных мыслей и обняв еще хранившую Сашин запах подушку. Саша как-то неуловимо ловко повел плечами, выкручиваясь у Ромы из рук. Но никуда не делся. Зато прихватил край Роминой футболки, настойчиво потянув вверх. Рома послушно поднял руки. Кровать была неширокой, и улечься на ней получилось почти в обнимку. Сашины волосы красиво разметались по подушке, золотистые в электрическом свете. Глаза оттаяли и заблестели. Рома уперся руками по обе стороны от его головы, приподнялся, напрягая мышцы, словно опять на тренировке в Институте планку держал. И прижался, наконец, губами к открытому горлу, сдвинулся ниже, ведя дорожку поцелуев к груди. От раздавшегося над головой не стона еще, но судорожного вдоха вдоль спины пробежали мурашки. Длинные тонкие пальцы вплелись Роме в еще влажные волосы, потянули несильно, но так приятно. Выцветшей руны он, забывшись, тоже коснулся губами, и замер, вскинув широко распахнувшиеся глаза, будто рану открытую задел. Сашины губы дрогнули в короткой горькой улыбке. −Не бойся. Она тоже… Не болит. «Внутри болит» − Саша этого не сказал, но Рома услышал. −Мне так жаль. – выдохнул он. – Агатка… −Знаю. – оборвал его Саша и мягче, на выдохе, добавил. – Я знаю… Иди ко мне. Рома послушно вернулся к губам, зажмурился почти до слез, целуя так жадно, словно этот сон вот-вот закончится. Сон коротко простонал ему в рот и вдруг подался всем телом навстречу, прижимаясь бедрами, потираясь хорошо ощутимой твердостью, обхватывая за плечи и вжимая в себя. В вечно прохладной комнате как-то разом сделалось жарко, в ушах стучало от крови, шумело от сбитого торопливого дыхания, словно теперь одного на двоих. Руки Саши шарили как-то беспорядочно, будто хотели прикоснуться везде, к каждой руне, каждому шраму, ухватиться за что-то и найти опору хоть в чем-то. Рома с трудом оторвался от мягких влажных губ, приподнялся на локте, сдвигаясь и освобождая правую руку. Саша, взлохмаченный, раскрасневшийся, дышал открытым ртом и смотрел на него темными шальными глазами. Рома провел ладонью ему по середине груди, прослеживая жесткий рельеф мышц, вильнул в сторону, царапнув сосок и выбив короткий удивленный стон. Дернул тугой болт изрядно натянувшихся чужих штанов, умудрившись справиться одной рукой. Вжикнул молнией. Саша понятливо сдвинулся поудобнее, слегка разводя ноги. Навстречу первому прикосновению он выгнулся дугой, почти взлетев над узкой смятой кроватью. Застонал низко и так красиво, что Рома с силой закусил губу, сдерживая собственное возбуждение. Провел пальцами по всей длине, растирая смазку, и задвигал ладонью уже размеренно, постепенно ускоряясь. Вжался губами в солоноватую от пота вздрагивающую шею. Правая рука Саши, оказавшаяся у Ромы где-то за головой, опустилась ему на волосы. Короткие ногти царапнули загривок. От мягкой горячей кожи шеи все-таки пришлось оторваться. Рома жадно вглядывался в Сашино лицо, в которое вернулись краски. Рычков дышал шумно, с короткими не то стонами, не то всхлипами, и губы у него тоже были яркие, потерявшие привычные четкие очертания. Брови мучительно изогнулись. Глаза, блестящие от выступивших слез, смотрели куда-то в потолок. Рома двинул рукой, скользя с усилием и мучительно медленно и выбивая уже полноценный стон. Саша перекатил голову по подушке и взглянул ему в глаза. Зрачок у него расплылся, почти поглотив радужку. А в самой глубине глаз билось что-то такое… Рома крепче закусил многострадальную нижнюю губу, сам едва не кончив от этого взгляда. Громкий прерывистый стон ударился в стены комнатки, выплеснулся наружу, как волна. Саша, изогнувшийся, напряженный, застыл в этой странной скульптурной позе на мгновение. А потом с долгим выдохом расслабился. Рома уткнулся лбом ему в подбородок, на ощупь вытирая испачканную руку о простынь. −Я люблю тебя. – едва слышно выдохнул он. – Всегда любил. С того дня, когда ты почти за руку привел меня в Институт. И потом… Все время. Я молился на тебя. −Я не ангел, чтобы на меня молиться. – тихо, но осмысленного выговорил Саша. −Не ангел. – покладисто согласился Рома, вновь спускаясь поцелуями на черные линии рун на влажной от пота груди. – Саша… Он вздрогнул всем телом, услышав над головой тихий прерывистый звук. Смех. −Дурак ты, Ромка. – с трудом выговорил Саша. – Какой же ты дурак. Да и я не лучше. Оставь руны в покое, а то совсем сотрешь. Иди лучше сюда. Как Саша умудрился извернуться так, что это Рома оказался на спине, чувствуя кожей каждый залом сбившейся простыни, Пармонов так и не понял. Но выражение веселого азарта в голубых глазах над собой узнал сразу. И улыбнулся, сдаваясь. Все скудные мысли выдуло из головы ураганом. Оставив только одну – короткую и чистую, как молитва. Саша… Сашенька.