Город потерянных

Женя прекрасно осознавал, что это страшный эгоизм. И Гордеев за такие дела голову ему бы оторвал, предварительно занудив до смерти. Но ничего с собой поделать не мог. Стило как-то само собой вывело на влажной от недавнего дождя темной скамейке руну-«пугачку». Да такую мощную, что смутное беспокойство явно начали ощущать не только люди, пожелавшие присесть на вроде бы пустую скамеечку, но и вообще все в округе. За считанные минуты Михайловский сад опустел. Женя смущенно покусал губу, но менять ничего не стал. Только снял с себя руну невидимости. Ничего, переживут люди денек без прогулки в Михайловском. В Петербурге других садов и парков три вагона. А ему слишком хотелось посидеть в тишине, покое и на воздухе. Ранний вечер неспешно катился в сторону только зарождающейся белой ночи, но здесь, под сенью деревьев, было сумрачно. Пахло сыростью и мокрой землей. А еще было тихо-тихо. Наконец-то. Без нудных бормотаний Гордеева, без злого, как сотня демонов, Юры. Кто умудрился так разозлить Верховного Мага, Женя так и не понял. Но сделали это целенаправленно и со знанием дела, потому что уже который день Юра кипел, как чайник, и находиться с ним в одном доме было решительно невозможно. Женя устало сгорбился, поставив локти на колени и обхватив руками голову. Пожалуйста, пусть в ней хотя бы на этот вечер настанет блаженная тишина. Пусть мерзкий внутренний голос перестанет галдеть, что все это было не просто так. И явившаяся на заседание Конклава Леденева, и поползшие следом слухи, что не все так просто с Голосом Петербурга. И хмурое потемневшее лицо Кирилла, которого Женя отважился спросить напрямую. Пожалуйста, только не сейчас. −Я присяду? – негромко спросили над головой хриплым сорванным голосом. Женя вскинулся, бросив короткий взгляд на все еще светящуюся руну, и застыл. В двух шагах от его скамейки стояла легкая на помине Леденева, упрятавшая руки глубоко в карманы кожанки. −Как вы прошли руну? – пораженно выдохнул Женя. Асса пожала плечами и улыбнулась. −С трудом. – призналась она. – Но прошла. Так я присяду? −Присаживайтесь. – Женя слегка подвинулся, оставляя между ними как можно больше места. Леденева понятливо пристроилась на краю скамейки. Откинулась на спинку, закинула ногу на ногу и запрокинула голову. По черной коже куртки разметались белые волосы. −Как забавно. – негромко проговорила Асса. – Столько лет здесь не была, а ничего особенно не изменилось. Все так же расстроенные нефилимы бегут прятаться в Михайловский. Хотя где здесь прятаться-то? −Я не расстроен. – парировал Женя. Слышать этот хриплый голос было неприятно, почти до боли. Асса, не поворачивая головы, скосила темно-карие глаза. −Ладно. – легко согласилась она. – Не расстроен – так не расстроен. Она снова замолчала, разглядывая кроны деревьев и улыбаясь чему-то своему. Женя боролся с искушением о чем-нибудь ее спросить. Не каждый день на расстоянии вытянутой руки сидит история. И Асса, кажется, прекрасно знала, о чем он думает. −Да спрашивай уже. – фыркнула она. – Я для этого и пришла. −Что случилось с вашим голосом? – выпалил Женя первое, что пришло на ум. Асса улыбнулась чуть шире и передернула плечами. −Можешь тыкать. В жизни каждого молодого нефилима однажды наступает перелом, когда он начинает обращаться к старшим на «ты». Спорю, с Гордеевым ты этот порог уже перешагнул. Женя невольно кивнул, только сейчас осознав, что совершенно не помнил момента, когда Кирилл Борисович превратился в Кирилла, да еще и на «ты». Как-то само вышло. А Гордеев не возражал. К нему все Женины ровесники теперь так обращались. −Голос, значит. – Леденева продолжала уже без улыбки. – Ты ведь знаешь историю своего предшественника? Максима Самосвата. −Знаю. – напряженно отозвался Женя. Леденева по-прежнему смотрела не на него, а куда-то в бледное, полускрытое ветвями небо. −Я, как и он, замахнулась на то, что оказалось мне не по силам. Могу показать тебе, как это было. Для общего развития. −Спасибо, не стоит. – торопливо открестился Женя. – Такие руны, наверно, для Инквизиции придумали. Вот теперь Асса на него посмотрела. Даже не посмотрела, а воззрилась с неприкрытым изумлением. −Инквизиции? – переспросила она и тут же сморщилась, догадавшись. – Это кто тебе мнемозину чертил? −Гордеев. – сознался Женя. −Вот мудак. – фыркнула Леденева. – Это же надо было додуматься. В общем, ты недалек от истины. Мнемозину используют дознаватели. Для давления на подозреваемого. Свои воспоминания показывают с помощью минервы. −Никогда о такой не слышал. – покачал головой Женя. Он, конечно, не был таким мастером рун, как Саша. Но Вера его обычно хвалила. В руке Ассы мелькнуло стило с темной рукоятью. Мысленно дивясь собственному безрассудству, Женя подставил запястье. Боли и правда не было. Даже привычного жжения от наносимой руны. И ощущение пространства тоже никуда не делось. Женя по-прежнему чувствовал под спиной и задницей жесткое дерево скамейки. Зато на глаза словно надел очки со встроенными экранчиками. Странное было ощущение. Ночь бросилась ему в лицо. Черная-пречерная и одновременно расцвеченная мириадами огней – желтым, оранжевым, белым. Что-то яростно загудело, и уши наполнились целой какофонией звуков – ревом, криками, грохотом. Женя не сразу сообразил – это стрельба. А потом разглядел и еще кое-что. Черное небо нависло над такой же черной водой. Только она горела. Вода горела яростным оранжевым пламенем. Темноту разрезали белые вспышки пуль. И посреди этого ада медленно и торжественно закручивалась воронка большого разрыва в ткани бытия. Фокус чуть сместился, и Женя понял, что смотрит на творящийся кругом ужас чужими глазами. Смутно ощутил и чужой страх. Огромный липкий грозящий вот-вот сожрать целиком. Слов Песни он не расслышал. Чужой страх все еще оглушал. Уловил только надрывную, немыслимо высокую ноту, оборвавшуюся на самом пике, будто поющему даже не рот зажали, а язык вырвали. Вода все еще горела. Кругом по-прежнему рвались и грохотали снаряды. Прореха неохотно схлопнулась, а Женя так же смутно уловил кошмарную боль в горле и почувствовал, что падает. Но не упал. Под спину и колени подхватили чьи-то руки. По щеке проехалась грубая пахнущая дымом ткань. Перед глазами прояснилось. Нефилим глубоко вдохнул, приходя в себя. Асса сидела к нему вполоборота, положив локоть на спинку скамейки. −Кромешный ад какой-то. – с трудом выговорил он. – И вода горела. −Война. – кивнула ему в ответ Асса. – Ты видел мой город в самые трудные дни его обороны. Нас и так прижали к Волге, а тут еще эта напасть. −Тебе было страшно. – тихо произнес Женя, впервые заглядывая Ассе в глаза. Темные-темные, как та вода. −Просто немыслимо. – дернула бледными губами Леденева. – Потому я и не выдержала. Если бы не мой парабатай, я бы там и осталась. Женя вспомнил ощущение чужих надежных рук, подхвативших так быстро и так осторожно. Прижавших к груди, как самое ценное на свете. И едва слышно спросил: −Тогда за что ты его убила? Губы Леденевой сжались в тонкую бесцветную полоску. − У меня не было другого выхода. Стило снова потянулось к Жениной руке. На этот раз он увидел какое-то поле. Да, наверно, когда-то это было полем. Теперь оно было вдоль и поперек перепахано воронками, какими-то глубокими колеями, словно там буксовала тяжелая техника. В густой темной грязи то тут, то там валялись трупы. Причем не только людей. Демоны были крупными, верткими, похожими на огромных скорпионов. И они технично взяли в кольцо высокого плечистого мужчину, вооруженного двумя клинками. Женя чувствовал, что бежит, но словно во сне. Ноги двигались слишком медленно, как налитые свинцом. Клинок серафима оттягивал руку. И так же медленно, как в кошмаре, одна тварь, подобравшаяся к мечнику сзади, выпустила вперед хвост. Жало пробило спину в черной кожаной куртке и вышло из груди. По ушам резанул хриплый надрывный крик. И следом мелькнул серебристый росчерк меча. Перед глазами прояснилось не сразу. Женя разглядел смертельно бледное лицо с крупными резкими чертами. Окровавленный рот и такую же залитую кровью руку, тянущуюся к его, Жениному, лицу. В грудной клетке зияла дыра размером с кулак. Чудо, что нефилим вообще был все еще жив. Он шевелил губами, но Женя не слышал слов, хотя что-то, кажется, отвечал и сам. Только почувствовал в руке прохладную рукоятку кинжала. Лезвие вонзилось в и так развороченную грудь чуть правее раны, с одного удара пробивая сердце. Нефилим улыбнулся, весь как-то разом подобрался и, расслабившись, затих. Женя поднял голову. На него издалека огромными от ужаса глазами смотрел перепачканный грязью Круглов. −Почему ты даже не попробовала объясниться? – проморгавшись, спросил Женя. Асса дернула уголком рта в кривом подобии улыбки. −Потому что слово главы Института Москвы значит несколько больше, чем слово мятежницы и отступницы. Мне заочно вынесли смертный приговор, но все же амнистировали в мае 45-го. Больше скажу, Сидоренко в курсе, как все было на самом деле. Но ему невыгодно говорить об этом вслух. А мне… Мне, наверно, все равно. Я виновата перед Немом. Но не потому, что убила его, а потому что не успела вовремя. Асса помолчала и вдруг улыбнулась. От этой улыбки как-то разом стало светлее и ее лицо с обозначившимися линиями морщин, и глаза. −Нем не ушел бесследно. – тихо сказала она. – Его дочь, Настя, стала моим Голосом. Ты видел ее тогда, на совете. Жене припомнилась темноволосая женщина у Ассы за плечом. −Я принял ее за твою дочь. – проговорил он. – Вы похожи чем-то. Асса с улыбкой кивнула. −Надо думать, жестами и мимикой. Я ведь ее вырастила. Она тоже знает, как все было, и не держит на меня зла. Леденева сунула руку под распахнутую куртку и вытащила на свет небольшую записную книжку в потрепанном кожаном переплете. Бегло пролистала ее, вырвала несколько листов, закрыла и протянула Жене. −Возьми. – настойчиво проговорила Асса. – Нем умел складывать Песни. Возможно, тебе что-то пригодится. Женя с интересом пролистал книжку. На пожелтевшей бумаге крупными неожиданно ровными и аккуратными буквами были выведены такие же ровные и четкие строфы. Долистал до вырванных страниц. Асса как раз сложила их вчетверо и убрала обратно во внутренний карман. Поймала Женин взгляд и грустно улыбнулась: −Эта Песня тебе ничем не поможет. Нем написал ее для меня. Уже после того, как я лишилась голоса. Я даже читать не стала. Помнится, еще истерику закатила. Какие, к черту, Песни, когда я теперь такая. А он посмеялся и сказал, что вдохновению не прикажешь. −Юра тоже так говорит. – улыбнулся Женя, сунув книжку в карман. −Мелисов. – улыбнулась Асса. – Маг и чудотворец. Она вдруг поморщилась, как от боли, вытащила стило и, не глядя, вычертила себе на шее какую-то сложную, будто из одних зигзагов состоящую, руну. Прокашлялась и произнесла: −Полагаю, только Мелисову под силу сложить Песнь, которая навсегда залатает ткань миров. От неожиданности Женя чуть не навернулся со скамейки. Словно сошел с той старой Юриной пластинки звонкий, как серебряный колокольчик, веселый голос. Зазвенел горным ключом, дробясь и переливаясь. Асса отрицательно покачала беловолосой головой. −Захотелось вспомнить. Это так, почти иллюзия. Через пару минут исчезнет. Дурацкая руна. Дразнит недостижимым. −Ты полагаешь, что ткань бытия сумею залатать я? – все-таки спросил Женя. – С помощью Юриной Песни? Налетевший откуда-то прохладный влажный ветерок взъерошил Ассе волосы, такие же легкие, как у Пети, похожие на перья причудливой птицы. −Я полагаю, что ты можешь больше, чем другие. – тихо и серьезно выговорила Асса. – Особенно, если не повторишь нашей с Максимом ошибки. Я боялась так, что горло перехватывало. У Самосвата на глазах погибла возлюбленная. В нас не осталось ничего, кроме страха и боли. Да убережет тебя Разиэль от этого пути. Женя опустил голову, стиснул ледяными пальцами горячие виски. Отчаянно хотелось оказаться подальше от Ассы, от Михайловского, от Петербурга. От всего этого. −Что если нет? – прошептал он. – Что если у меня не хватит сил? −Подумай о тех, кого ты любишь. – так же тихо ответила Асса. – Обо всех. Голос у нее делался все глуше и глуше. Руна и правда выдыхалась быстро. Женя закрыл глаза. Под веками улыбался Юра. Весело качал головой, словно шутку дурацкую услышал, Саша. Скалился чертова язва Пармонов. Хохотали над чем-то Вилена с Ростиком. Кошачьими глазками смотрели Котята. В груди привычно потянуло, при мысли об Агате и Феде. Но ведь Сема… Сема еще есть, пусть даже где-то далеко. И так же далеко Петя – уже давно не возлюбленный, но хороший надежный друг. Мама и папа… Такие, какими Женя их запомнил. Мама улыбалась и ерошила ему непослушные кудри. Папа подхватывал на руки и подбрасывал так высоко, что сладко екало в груди. Что же, Разиэля ради, нужно совершить, чтобы нефилимы больше не погибали в безнадежной борьбе? Наверно… Чудо? Странный звук врезался в уши. Как институтская сигнализация, только не монотонный, а прерывистый. Незнакомый и потому страшный. Женя распахнул глаза. Лицо Ассы стремительно теряло все краски. Губы почти беззвучно шевельнулись. −«Три – стоп», «три – стоп», остановка. – глядя перед собой остановившимися глазами, проговорила она своим уже привычным сорванным голосом и едва слышно выдохнула. – Началось…