***
Он наскоро перекусил, принял душ, побрился с особенной тщательностью, ведь кожа у Джонни наверняка очень чувствительная, ни к чему царапать её щетиной. Критически осмотрел в зеркале подтянутое, тренированное тело. Как обычно, не обнаружив ни одного изъяна, хмыкнул: «Поверь, мышонок, ты не разочаруешься», — накинул свежую рубашку и задумался, стоит ли повязать галстук. Его сомнения прервал тихий стук в дверь и голос Нишимару. — Всё готово, господин. Осмотрите? — Да, конечно! — отозвался Кэп. Джонни предстал перед ним мертвенно-бледный, с совершенно заплаканным лицом, в рубашке с чужого плеча, наброшенной на голое тело. Он извивался в руках держащих его ребят, не переставая крутил головой, пытаясь освободиться от перетягивающего рот кожаного ремешка, и силился что-то сказать. Кэпу очень не понравилось, что ремень так грубо впивается в губы Джонни. — Убери это. В ответ Нишимару показал ему запястье, на котором красовался глубокий отпечаток зубов и несколько царапин. — Не советую, господин! Очень строптивый парнишка. Снова начнёт кусаться и голосить. Лучше оставить, пока не утихомирится. Если хотите, могу заменить на скобу. Да, — продолжил он тише… — господин, и ещё… Полученная от Нишимару информация вызвала у Кэпа снисходительно-жалостливую ухмылку. Теперь понятно, отчего ребята то и дело посмеиваются, обмениваясь многозначительными взглядами. Бедняжка Джонни. Ему, наверное, ужасно стыдно. Хотя, если подумать, то кто не обмочился бы, попав в ситуацию, больше похожую на кошмарный сон — когда тебя посреди бела дня хватают шестеро вооружённых мужчин, потом ты приходишь в себя неизвестно где, тебя раздевают догола, заковывают в наручники, бреют подмышки, пах и ноги, насильно промывают прямую кишку? «Я б точно надул в штаны, — уверенно заключил для себя Кэп, — а может и того интереснее…» В самом благодушном настроении он продолжил осмотр и остался более чем удовлетворён. Даже искалеченная нога, на которую мальчишка избегал наступать, оказалась не настолько уродливой, как он предполагал — просто немного короче другой, с хрупкой, будто недоразвитой голенью и как-то неестественно подвёрнутой стопой, но начиная от коленки и выше всё было в полном порядке. Напоследок распахнув Джонни рубашку, Кэп даже причмокнул губами от удовольствия — к обрезанным мальчикам он питал особенную слабость. На первый взгляд, превосходно. А остальное он рассмотрит потом, не спеша. — Ко мне его. — Упаковать? — предложил Нишимару. — Чтобы не брыкался. Небрежным жестом Кэп выразил согласие — не хватало ему ещё появиться назавтра в суде с фонарём под глазом, исцарапанным или покусанным.***
Дальнейшие приготовления не заняли много времени, и несколько минут спустя Кэп уже переступал порог погружённой в полумрак комнаты. Нишимару почтительно склонился перед ним. — Проходите, господин. Надеюсь, вы будете довольны. Одного беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы очередной раз убедиться — Нишимару стоит каждого потраченного на него цента. Скромный, тихий, вежливый, этот японец по праву считался непревзойдённым мастером бондажа и шибари. Его техника была отточена до совершенства, фантазия не знала границ, к делу он подходил творчески, работал увлечённо, с вдохновением, превращая стройные молодые тела в настоящие шедевры. Кэп умел ценить прекрасное. Он быстро сделался страстным поклонником искусства Нишимару, и с тех пор регулярно наведывался в его галерею, где с незабываемым удовольствием приобщался к секретам мастера и наслаждался плодами его творчества. Одним из главных достоинств Нишимару была удивительная способность чувствовать настроение и предугадывать желания хозяина. Благодаря ей Кэп давно уже обходился без конкретных указаний, полностью полагаясь на интуицию мастера и точно зная, что ему подадут превосходно сервированное блюдо. Прямо как сейчас — просто, изящно, со вкусом. — Отлично. Можешь идти. Оставшись наедине с мальчишкой, первым делом Кэп дал себе слово не торопиться, ведь наслаждение будет неполным, если лишить его особенных минут томительного предвкушения и сладкого послевкусия. Этому он тоже научился у Нишимару. «Так вот, значит, чего я хочу…» Кэп улыбнулся — потому что Нишимару снова удивил его. Он мог бы подать ему мальчишку, полностью раскрытого. Мог зафиксировать в позиции, в которой его намного проще и удобнее было бы взять — например, стянув ему локти с коленками или уложив на спину и привязав лодыжки к изголовью. Мог бы увить его тело верёвками или затянуть в кожаную сбрую. Однако на этот раз вмешательство было минимальным. Джонни просто лежал ничком, распятый обычной звёздочкой. «Почему именно так?» — Кэп в задумчивости разглядывал запястья и щиколотки, перехваченные широкими ремнями, голые руки и ноги, стальными цепочками притянутые к основанию кровати, спину и ягодицы, накрытые всё той же рубашкой. Вдруг ему вспомнился вчерашний обед во французском ресторане — когда он заказывал устриц, Бенджамин, как обычно, попросил, чтобы ему принесли раскрытых, и как обычно, за этим последовал недолгий спор. Бенджи отстаивал позицию «зачем трудиться самому, если можно поручить это официанту», а Кэп никак не мог втолковать ему, что устрица не так хороша, если её раковину вскрывает кто-то другой, и что небольшое усилие только помогает по-настоящему прочувствовать её вкус. Да. Теперь он понял. Нишимару, как истинный ценитель, тоже не заказывает раскрытых устриц. Одно дело Бенджамин, тело которого Кэп давно уже изучил вдоль и поперёк, из него Нишимару создавал изысканные скульптуры, сейчас же, оставив мальчишку практически нетронутым, он сместил акцент со сложности на свежесть. Действительно, подумал Кэп, разве кому-то придёт в голову поливать только что сорванное с ветки яблоко сахарным сиропом? Оно само по себе прекрасно — так же как тело Джонни уже само по себе настоящее произведение искусства. Чрезвычайно довольный тем, что разгадал замысел Нишимару, Кэп снова заулыбался, но с места не двинулся. Он ждал той волнующей минуты, когда вожделение достигнет предела и заставит его сделать следующий шаг, а пока она не наступила, наслаждался эстетикой момента. Джонни. Милый беззащитный мышонок. Он никак не хотел смириться — возился, дёргал руками, ногами, головой, пытался оглянуться и издавал звуки, среди которых без труда угадывались слова «нет», «пожалуйста», «прошу». Кэп снова растрогался, настолько жалостным было это зрелище, и всё же никакая сила не заставила бы его переменить принятое решение. Конечно, он выпустит мышонка на волю, но только после того как обведёт языком каждую складочку это белой шейки, изучит и расцелует самые сокровенные местечки незнакомого тела, после того, как проникнет внутрь него и утолит своё желание сполна. Он будет нежным, очень нежным и бесконечно терпеливым со своим мышонком, он будет ласкать его медленно, осторожно, он… Тут он почувствовал, что та самая минута настала, и сделал шаг вперёд. Услышав позади себя движение, Джонни вскрикнул и забился так отчаянно, что Кэп даже на секунду встревожился — выдержит ли кровать. — Тише, тише, детка, успокойся, — произнёс он как можно мягче. Напрасные слова. Мальчишка дёргался, не переставая, и голосил всё громче. «Ладно, — смирился Кэп, — чем сильнее бьёшься, тем скорее устанешь». У него будет масса времени для того чтобы утешать и успокаивать Джонни, а сейчас ему просто нестерпимо хотелось поскорее стащить прикрывающую его рубашку. Желательно зубами. Он сел в изголовье кровати. Джонни сейчас же повернул голову в его сторону и надорвано выстонал: — Нет! Теперь Кэп понял, почему речь Джонни стала более внятной — Нишимару заменил ремешок на металлическую скобу, она не давала возможность стиснуть зубы, но дышать и разговаривать с ней было значительно легче, чем с ремнём. А впрочем всё, что собирался сказать мышонок, можно было без труда прочесть в его умоляющем взгляде. Боже милостивый, до чего красивы эти заплаканные глаза! Кэп сделал глубокий вдох. Спокойно. Никакой спешки — малыш заслуживает самого лучшего обращения. — Да, — ласково ответил он. Сколько времени ему удастся сохранять самообладание, Кэп не знал. В одурманенном вожделением разуме беспорядочно метались, обгоняя друг друга, мысли и желания — потрепать по щеке, накрыть ладонью затылок, окунуть пальцы в тёмные волосы… они не такие длинные как у Бенджи, но сжать в кулак их всё-таки можно. А эта шейка… мышонок так смешно втягивает её в плечи. Ничего, скоро он до неё доберётся… несколько поцелуев, а потом… Нет, терпеть дольше он не в силах, он и так медлил, сколько мог. Не сводя глаз с распростёртого тела, Кэп начал медленно расстёгивать пуговицы рубашки. Мальчишка, видящий каждое его движение, перестал возиться, замер на минуту, потом попросил — совсем тихо, как прошелестел: — Пожалуйста! Чуть не задыхаясь в охватившей его пронзительной нежности, Кэп посмотрел на дрожащие губы, капельку пота на виске, слезу в уголке серого глаза, склонился и шепнул в горячее раскрасневшееся ушко: — Не бойся. Больно не будет, детка.