Больно не будет, детка. Четвёртая отрицательная

      Да что б тебя! Оскорблённый в самых лучших чувствах Кэп отшатнулся и потёр нос. Не таким он представлял себе первое прикосновение. Он так долго выбирал, какой части тела Джонни коснётся прежде других, так желал запечатлеть этот миг в памяти, почти что с благоговением ждал этого момента, но мальчишка ухитрился всё испортить. Не ударил, конечно — сил не хватило, — но боднул неплохо. Чувствительно, а главное досадно. — Послушай, детка, — произнёс Кэп строго, — как-нибудь в другой раз я охотно позволю тебе изукрасить меня, но не сейчас. Завтра у меня важная встреча, и синяки мне ни к чему, так что веди себя прилично. Но в мышонка словно бес вселился — огрызнувшись, он наградил Кэпа полным ненависти взглядом и продолжил вырываться, только голос зазвучал по-другому. Похоже, теперь он сыпал отчаянными ругательствами. «Ну что же. Не желаешь образумиться, дело твоё». Кэп быстро освободился от одежды, запрыгнул на кровать и оседлал мальчишку. Никто и ничто не помешает ему получить удовольствие. А эти сладкие ушки и шейку он оставит на десерт, так даже лучше. С минуту Кэп сидел неподвижно, выбирая, с чего бы начать, потом провёл пальцем по позвоночнику мальчишки сверху вниз. От этого прикосновения Джонни всего передёрнуло, он вскрикнул и принялся судорожно вскидывать бёдра. — Тише, тише, мышонок, мы ещё даже не начали! — усмехнулся Кэп и добавил вкрадчиво, — не брыкайся, тебе меня всё равно не сбросить. В ответ мальчишка задёргался с новой силой. Глупенький. Похоже, он даже не догадывается, что своим упрямством только подливает масла в огонь. Немного полюбовавшись бесполезными попытками освободиться, Кэп наклонился, прижался губами к приглянувшемуся местечку между лопаток: «Да, детка. Так очень хорошо. Давай поиграем», — лизнул кожу кончиком языка и больше уже не останавливался. Он никогда не замечал за собой склонности к насилию, и если время от времени затевал подобные игры со своими мальчиками, то лишь по обоюдному согласию. Особенно увлекательно было играть с Бенджамином, который их просто обожал и умел великолепно вживаться в роль. Но в тот момент, когда Джонни съёжился под поцелуем, Кэп осознал что игра, пусть даже самая убедительная, это всего лишь блёклая тень в сравнении с реальностью, где всё по-настоящему — страх, слёзы, борьба. Этими тремя ключами мышонок, сам того не понимая, случайно открыл клетку с диким зверем. От неистового желания свело скулы, по телу пробежала сладкая судорога, зверь плотоядно облизнулся и вырвался на волю. Для этого зверя не существовало большего наслаждения, чем ласкать яростно сопротивляющегося мальчишку. Слушая отчаянные стоны, он усеивал поцелуями, обнюхивал, вылизывал распростёртое тело, мял бёдра, талию, ощупывал влажные подмышки, напряжённые до предела плечи и хрипло рычал. Он не собирался причинять мышонку боль, быть с ним жестоким или грубым, он честно пытался усмирить желание, пожирающее его изнутри, но иногда оно всё-таки брало верх — и тогда он против собственной воли пускал в ход зубы, а руки, сжимая белую кожу, оставляли на ней ещё более белые следы. Только когда все доступные части тела Джонни были исследованы, а спина и ноги сплошь покрыты яркими отметинами, зверь с удовлетворённым рычанием оторвался от маленькой пятки и перевёл дыхание. Осталось ещё одно местечко, самое сладкое, которое он намеренно не тронул. Сейчас самое время заняться им. Медленно, как и мечтал, он сжал зубами край наброшенной на ягодицы Джонни рубашки, ещё медленнее начал стаскивать её. В такие моменты спешка ни к чему, гораздо приятнее понемногу наслаждаться крошечными открытиями — нежным золотистым пушком внизу поясницы, очаровательной родинкой у подножия белого холмика, ещё одной, почти у самой складочки. А если на пушок подуть, то кожа покрывается такими забавными мурашками, их так приятно догонять языком и слизывать… «Ну вот и всё, мышонок», — промурлыкал Кэп, отстранился, чтобы оценить картину в целом — и тут, же, выпустив рубашку из зубов, издал восторженно-удивлённый смешок. Матерь божия, ни разу в жизни он не видел ничего более нелепого! В его руках перебывало немало разных задниц, крепких и не очень, белоснежных и смуглых, но такого он и вообразить себе не мог. Пожалуй, больше всего она напоминала персик с подбитым бочком. Одна ягодица крепкая и округлая, другая, со стороны искалеченной ноги — не то чтобы плоская, скорее будто скомканная, к тому же намного мельче. У Кэпа снова свело скулы, только на этот раз от умиления. Совершенно несуразный, смешной, жалкий персик! Его так не терпелось попробовать на вкус. Немедленно. Накрыв ладонями вожделенный плод и прощупав обе половинки, Кэп решил начать со смятой. Но стоило ему лизнуть покрытую мурашками кожу, как мальчишка, который давно уже перестал ругаться, затих и лишь всхлипывал, внезапно ойкнул, весь сжался и заплакал, да так жалостно, что сердце Кэпа не выдержало. Пришлось оставить персик в покое. — Ну что ты, детка? Убиваешься, прямо как монашка-девственница… — на этом слове Кэп споткнулся, и рука, бережно поглаживающая тёмный затылок, остановилась. Ах да. Как же он позабыл про «сраного пидора»? Обладатели сладких попок обычно так не выражаются. Значит… — Я у тебя первый, да? — он попытался заглянуть Джонни в лицо, но мальчишка быстро отвернулся, уткнулся головой в смятую простыню и разрыдался в голос. — Серьёзно? Ни разу? Даже с девчонкой? — продолжал пытать Кэп. — Ну хоть сам-то себе… Бесполезно. Джонни только сильнее трясся и громче рыдал. «Господи, детка!» Переполненный внезапным приливом болезненной жалости к глупенькому перепуганному мышонку Кэп бережно обнял дрожащие плечи. — Не надо бояться, малыш… — зашептал он, соображая, чем бы его утешить. — Поверь, больно не будет. Я умею обращаться с неопытными мальчиками. Вот увидишь, детка, я сделаю всё очень аккуратно. Тебе даже понравится… всё будет хорошо… Но слова утешения быстро иссякали, а искать новые делалось всё труднее и труднее — зверь внутри, опьянённый близостью добычи, яростно хлестал по бокам хвостом и выпускал когти. Перед таким противником у остальных чувств не было никаких шансов. Кэп последний раз торопливо поцеловал белое плечо и, выдохнув «ты прелесть, Джонни», снова опустил ладони на соблазнительные половинки. К чёрту слова! Словами ничего не докажешь, к тому же обезумевший от страха мальчишка вряд ли вообще хоть что-то слышит. Ничего, в арсенале Кэпа имелось множество других способов успокоения. Намного более приятных для них обоих. Он решительно раздвинул стиснутые ягодицы. Джонни отрывисто вскрикнул, снова забился, но тут же был жёстко припечатан к кровати. — Лежи смирно! На самом деле Кэпу было уже без разницы, как именно лежит мальчишка и что с ним происходит, его интересовал только нелепый персик. Он склонился, внимательно рассмотрел крохотное колечко сжатых мышц, обрамлённое розовой сборчатой кожей, и издал довольное плотоядное урчание — из-за бестолковой возни Джонни этот маленький комочек плоти непрерывно подрагивал, сокращался, пульсировал, словно манил прикоснуться к нему. Восхитительно. Настолько восхитительно, что даже разбушевавшийся зверь внутри притих, положил голову на лапы и мурлыкнул. Гладкий. Нежный. Свежий. Только его персик, теперь в этом можно было не сомневаться. Мысль о том, что никто и никогда не касался мальчишки так, как это делает сейчас он, отозвалась в теле новой волной возбуждения. Влажным холодком она пронеслась от затылка вниз по спине, спружинила где-то под коленями, ударила в бёдра и закипающим валом хлынула обратно, заставив Кэпа зарыться лицом в ложбинку между дрожащих ягодиц. Язык слепо толкнулся вперёд, лихорадочно обшаривая, наспех исследуя прохладную кожу, добрался до нежных сборочек, заскользил по ним, жадно впитывая вкус чужого тела, напряжённый кончик щекотал сжатое колечко, настойчиво, но безуспешно пытался пробиться вглубь. «Сладкий. Невозможно сладкий, невозможно тугой», — билось в висках. «Мой. Только мой мальчик», — ликовал зверь внутри, снова и снова растирая высунутым языком неподатливую плоть, захлёбываясь от слюны и восторга. В этом Кэп был с ним полностью согласен. Да. Джонни только его. Его дерзкий, упрямый, нежный, желанный, испуганный плачущий мальчик. Мальчик, которому он обещал не причинять боли. Если бы не это обещание, мышонок… «Чёрт, да это сумасшествие какое-то!» Опомнившись, Кэп зло зарычал и заставил себя вынырнуть из сладкого безумия. Отстранился, тяжело дыша, облизнул губы. С изумлением обнаружил, что они дрожат. И язык тоже. И руки, цепкой хваткой впившиеся в ягодицы Джонни. Проклятье. Кэп разжал пальцы, отёр мокрые щёки, неподвижным взглядом уставился на покрытую пятнами, блестящую от слюны кожу. Вовремя. Ещё мгновение, и он переступил бы грань дозволенного. Но что с ним происходит? Откуда эта дрожь? Может быть, просто передалась от мальчишки? Нет, непохоже. Он уже отпустил Джонни, а тело всё ещё продолжает трясти как в ознобе. И откуда это дикое, невыносимо жгучее желание, словно после полугода без секса — ведь сегодняшним утром, несмотря на все капризы, Бенджи удовлетворил его сполна? Неужели оттого что перед ним девственник? Ерунда. Иногда ему случалось пробовать девственных мальчиков, но он не находил в этом ничего особенного. Напротив, порой его раздражало, что они так носятся со своими нетронутыми задницами, преподносят их чуть ли не как дар божий и заламывают за свой первый — хотя не всегда это было фактом — раз такие неслыханные цены. Этого Кэп не понимал. Что хорошего в том, чтобы потратить втрое больше времени на прелюдию, послушать охи и ахи в стиле «ты делаешь мне больно» или «твой член разрывает меня», хныканье, не всегда убедительное, посмотреть на призывное закусывание губ и театральное закатывание глаз и в итоге получить сокрушённое «ах, моё тело никогда не станет прежним»… Кэп не искал подобных развлечений. Они сами находили его, через общих знакомых, в клубе, на яхтах или вечеринках, заманивали обворожительными улыбками, ласковыми голосами, обещающими взглядами. Они использовали стандартные методы, и цель их тоже была стандартной — заключить максимально выгодную сделку, хорошенько заработать за одну ночь или обрести влиятельного покровителя на несколько лет, это как повезёт. Они строили из себя целомудренных мальчиков и поначалу не позволяли лишнего, умело подогревая интерес клиента и заодно набивая цену. «Ха, недотроги, тоже мне, — Кэп ухмыльнулся, вспомнив одного такого, который с томными стонами ласкал себя перед ним. — Сплошные ужимки и кривляние, а пальцем помани, так вы охотно раздвинете ноги, ещё и умолять станете, чтобы взял». Он-то давно понял, что эта пресловутая девственность — всего-навсего формальность, то есть физически может такого мальчишку ещё никто и не трахал, но его мозги, душа, или что там у них имеется, либо уже проданы, либо красуются на полке с надписью «for sale» в ожидании денежного мешка, да потолще. Те же проститутки, только отсутствие опыта у них заменено сомнительным правом стать первым. Они все были так похожи друг на друга. Все, кроме Джонни. Этому упрямому мышонку не нужны были ни его деньги, ни его покровительство, ни он сам. Без сомнения, сейчас он мечтал лишь о том, чтобы оказаться подальше отсюда. Кэп улыбнулся: «Подальше от похотливого сраного пидора с его грязным языком и жадными пальцами. К сожалению, детка, это единственное твоё желание, которое я не выполню». Глупышка Джонни. Он не дразнил его своей девственностью, он даже не сознался. И уж точно не понимал, что его попытки защититься говорят красноречивее любых уверений, а бесполезное сопротивление действует как красная тряпка на быка. В голове наконец-то прояснилось, и Кэп облегченно вздохнул. Больше он не потеряет над собой контроль, он сумеет вскрыть эту сладкую устричку бережно и деликатно. Продолжая придерживать ладонями ягодицы, Кэп облизал себе большие пальцы, несколько раз обвёл влажными подушечками по кромке крошечного колечка, слегка надавил. Да, придётся хорошенько потрудиться, чтобы разработать эту маленькую прелесть как следует. Джонни жалко пискнул, попытался вывернуться, но Кэп не позволил. Ему нужно было подумать. Идею использовать игрушки Бенджи он отбросил сразу же — ни одна из них не годилась для такой крошки. Потом нахмурился. Чёртов Нишимару, не мог расположить мальчишку как-нибудь поудобнее! Так же его толком не растянешь… и тут неожиданная мысль разгладила складку на лбу Кэпа. Он склонился над Джонни, ласково обнимая замершие плечи. — Послушай, детка. Я знаю, лежать прикованным к кровати неприятно и очень страшно. Давай договоримся — я тебя освобожу, а взамен пообещаешь мне не сопротивляться. Делать ничего не придётся, просто ляжешь на спину и подожмёшь коленки к животу. Ну, что скажешь? — Джонни молчал, и это молчание необыкновенно вдохновило Кэпа. — Тебе и самому так будет легче, и мне удобнее. Я буду нежным, обещаю. А если ты будешь хорошим мальчиком, я хорошо заплачу тебе… Сколько хочет моя детка? Две тысячи? Три? Мальчишка засопел в простыню, но по-прежнему не отвечал. Для большей убедительности Кэп принялся целовать плечо и вытянутую руку мышонка, между поцелуями понемногу повышая ставку. — Пять, Джонни? Молчишь? — продолжал он, с замиранием сердца пытаясь угадать, на какой отметке мальчишка сдастся. — Ну поимей же совесть, малыш, даже опытные мальчики не запрашивают так много! Хорошо — шесть. Или ты мне не веришь? Это зря, я всегда держу своё слово. Хочешь, сейчас же положу их вот здесь, на тумбочке, и ты заберёшь деньги сразу, как мы закончим? Сопение наконец сменилось какими-то словами, слишком невнятными, чтобы их разобрать. Насторожившись, Кэп сжал в кулак волосы на затылке Джонни и заставил его повернуть лицо к себе. — Не понял. Ты согласен? Шесть, и ты сделаешь всё, как я скажу? — Катись к чёрту! — с трудом прошипел мышонок. — А семь? — Кэп не мог налюбоваться этим взглядом, мечущим молнии ненависти. — Клянусь, всё по-честному. Или тебе этого мало? Хочешь восемь? — Нет! Кэп едва сдержался. Неужели они доберутся до десяти, предельной загаданной им планки? Но пока радоваться рано, ведь он не ещё выложил свой последний аргумент. — Хорошо, малыш. Я предлагаю тебе девять. И не надейся, что если откажешься, то я тебя не трахну. — Он дёрнул попытавшегося отвернуться мальчишку за волосы и проговорил медленно и внятно, — запомни, детка, я отымею тебя в любом случае. Столько раз, сколько захочу. Разница лишь в том, заработаешь ли ты на этом, или я вышвырну тебя ни с чем. Джонни снова умолк, на этот раз так надолго, что Кэп испугался — неужели сдастся? Но как ни был велик риск, он решил довести игру до конца. — Десять. Десять наличными плюс я навсегда забываю о твоём долге. Это моё последнее слово. Тебе нужно всего лишь перестать барахтаться. Просто полчаса побудешь паинькой. Десять, Джонни. Выбирай. Мне без разницы, я всё равно получу своё. Серые глаза беспокойно забегали, дыхание мышонка стало частым и неровным. Кэп с беспокойством наблюдал за тревожными признаками, нервы от напряжения гудели, как высоковольтные провода, он ясно чувствовал это…