Больно не будет, детка. Четвёртая отрицательная

      Он посмотрел на полуоткрытую дверь. Надо бы пойти за ним, попросить прощения — удар-то вышел нешуточный. Только для начала успокоиться и разобраться, что же это было. Кэп включил ночник и принялся вспоминать. …Там было очень тихо и очень красиво. Всё вокруг окрашено золотистым, тёплым светом. Там был Джонни. Он сидел рядом на скамейке. Над их головами неслышно волновалась нежная листва. Кэп говорил с ним, обнимал за плечи, склонялся и бережно целовал мягкие русые волосы. Это было так… реально, ощутимо. Он чувствовал запах его волос и тепло его тела как наяву. Он ещё подумал, как хорошо сидеть вот так и спокойно разговаривать. А потом Джонни повернулся к нему. Он улыбался. Но Кэпа сковал жуткий, безотчётный страх. Глаза. Не те. Совсем не те, красивые, выразительные, умные. На него смотрели глаза, которые он никогда не любил. Бесцветные, блёклые. Пустые и плоские, как стрекозьи фасетки. Зачем они здесь… Кажется, в тот миг какой-то частью сознания он начал понимать, что спит, но власть сна была слишком велика, и он подчинялся его законам. Зажмурившись, чтобы не видеть этих отвратительных глаз, Кэп, коснулся губ Джонни. Мышонок охотно ответил ему — но и губы оказались не те. Нелюбимые, пресные, скользкие, к тому же до омерзения жадные. «Отпусти», — Кэп хотел отстраниться, но руки Джонни цепко обвили его шею. «Проснись. Проснись! — торопливо заговорил кто-то невидимый. — Проснись, пожалуйста!» А Джонни, или кто это был, сжимал руки все сильнее, всё настойчивее вжимался ему в рот. Стало нечем дышать. Совсем. Теперь он был уверен, что это сон. Только сил, чтобы проснуться, не было. «Проснись!» — отчаянно крикнул кто-то, и его начало трясти. Тепло-золотистый свет вокруг обрушивался кусками фальшивой штукатурки, за ним обнажались безжизненные серые стены. Кэп не хотел оставаться запертым в этих стенах. Заревев зверем, он с безумной силой оттолкнул от себя приникшее к нему создание, яростно выругался и вскочил с развалившейся скамейки… Пришлось заново выравнивать дыхание. «И привидится же такая дрянь, мать твою», — Кэп тряхнул головой как вылезшая из воды собака и пожал плечами. С чего бы? Вероятнее всего, впечатления прошедшего дня наложились на одно на другое. Плюс завтрашний суд. Кэп не очень-то думал о нём, но, может, что-то происходило в подсознании. — Как ты, дэдди? Рядом стоял Бенджи. Совершенно голый. В руках он держал два стакана. Один, большой, до краёв наполненный молоком; другой, поменьше — пустой, но подмышкой у Бенджамина была зажата бутылка бренди. — Вот. Бренди. И молоко. Горячее, — отрывисто сообщил он, усаживаясь на краешек кровати. — Что будешь? Советую молоко. Помогает лучше любой выпивки. Кэп уставился на стаканы. — Ты что, бегал на кухню, греть для меня молоко? — Ну а куда же ещё? — так же вопросом ответил мальчишка и заторопил его, — давай, бери, а то остынет. Сделав большой глоток, Кэп улыбнулся. Бенджи и молоко. О том, что эта парочка неразлучна, он узнал в тот же день, когда дал белокурой бестии второй шанс и позволил ей занять одну из комнат его дома. — Отличная вещь, — оценил он. — А то! — Бенджи кивнул с видом знатока. Но тут же принялся нетерпеливо подталкивать стакан снизу, постукивая пальцами по дну. — Пей, пей. — Ладно. — Кэп послушно приложился к стакану. Молоко. Бенджамин любил его почти так же страстно, как секс. Независимо от того как проходил его день, на ночь он всегда пил стакан, а то и два. Добродушные усмешки Кэпа насчёт молочного пристрастия он парировал утверждениями, что во всём мире не сыскать ничего более полезного для здоровья. «И, — добавлял с таинственной улыбкой, — для привлекательности тоже». Насчёт привлекательности мальчишка точно не ошибался. Мягкая матовая кожа необыкновенно нежной, именно молочной белизны — от такой кожи, когда начинаешь её гладить, не так-то просто отнять ладонь. Лёгкий румянец на чистом лице, придающий ему оттенок соблазнительной свежести. Дыхание — как у младенца, девственно-невинное, сладкое, даже если целовать его утром сразу после пробуждения. И не только дыхание. Он весь был пропитан этим ароматом, за что Кэп иногда называл его «молочным поросёнком». Увидев, как он отставил недопитый стакан на тумбочку, Бенджи поднял брови: — Что? Не понравилось? — Понравилось, — ответил Кэп. — Иди сюда. Когда мальчишка придвинулся, он провёл ладонью по его лбу и заправил прядку за ухо светлых волос. — Куда я тебе заехал? В лицо? — Ага, — с коротким смешком отозвался Бенджи. — Прямёхонько под левый глаз. — Хорошо. А то я уж решил, что разбил тебе нос. Болит? — Кэп озабоченно потрогал указанное место подушкой большого пальца. — Кажется я очень крепко тебя ударил. — А, пустяки, — небрежно бросил Бенджамин. — Не пустяки, — возразил Кэп. — Чувствую, что уже опухает. Синяк, наверное, будет. Мальчишка беззаботно дёрнул плечом: — Подумаешь, большое дело! — и лукаво прищурил непострадавший глаз. — Может, мне даже пойдёт. Знаешь, а ведь некоторых синяки довольно-таки сильно возбуждают. К тому же, я давненько не светил фонарём под глазом, думаю, для разнообразия можно и так походить. — Послушай, меня синяки вовсе не… — начал Кэп, но Бенджи вдруг прыснул со смеху: — То-то ребята твои удивятся, когда увидят фингал! Решат, что ты увлёкся садомазо, или внезапно озверел и начал меня бить. Боже, а что скажет Нишимару! Представь… Кэп залпом допил оставшееся молоко и смотрел на веселящегося мальчишку с мягкой, благодарной улыбкой — комната, наполненная звуком тихого, но оживлённого голоса, снова стала теплой и уютной; осколки фасеточного кошмара быстро таяли в беспечной болтовне и в сладковатом, удивительно домашнем вкусе молока. Малыш оказался прав — оно успокаивает лучше любой выпивки, даже предательская дрожь где-то под селезёнкой, наконец, унялась. Наболтавшись вдоволь, Бенджи отобрал у него пустой стакан и вскочил: — Я тебе ещё согрею. — Постой! — Кэп смерил его многозначительным взглядом. — Ты что, так вот и бегал по дому, голый? — Нет блин, во фраке с бабочкой! А на пороге спальни снял. Это всё, что тебя волнует? — мальчишка невинно осмотрел себя, будто стараясь отыскать на теле несуществующий изъян, из-за которого нельзя ходить голым, потом хмыкнул, — знаешь, некогда мне было трусы искать. Прости, дэдди, но увидев такое, что увидел я, ночью в постели, ты сам бы помчался, не оглядываясь. Да не на кухню, а на улицу, и не остановился бы до самого утра. Кэп, слегка пристыженный, продолжал разглядывать стройное обнажённое тело. — Я был таким страшным? — спросил он. — А то. Страшнее смерти! — энергично закивал Бенджи. Что сказать, иногда эта белокурая бестия умеет выражаться очень красочно. — Могу себе представить, — Кэп мрачно ухмыльнулся. — Но сейчас вроде всё в порядке, так что нет необходимости разгуливать по дому в чём мать родила. Но на Бенджи, похоже, напало настроение спорить. Он скрестил руки на груди и шумно выдохнул: — Почти все спят давно, дежурный в холле. Так чего мне бояться, дэдди? Что меня увидит Нишимару? Кэп задумался, к чему бы все эти вопросы. Да, Нишимару видел его. Видел, трогал. Прикасался там, где Кэп никогда бы не позволил никому другому… И тут его осенило. «Так вот что ты затеял, маленькая хитрая сучка! Хочешь заставить меня ревновать? Ну что же, ты своего добился. Я ревную тебя до чёртиков, и ты мне за это заплатишь». Он отобрал у мальчишки стакан, поставил обратно на тумбочку: — К чёрту молоко, — и, развалившись на подушках, поманил Бенджи пальцем. — Иди ко мне, детка.

***

— Да, да, ещё! Да! Стройное тело замерло в крайнем напряжении. По ладоням, стискивающим крепкие белые ягодицы, побежала мелкая вибрация. Уловив её, Кэп немного замедлил темп — это особенно нравилось Бенджи на пике наслаждения — крепче сжал губы и продолжал мерно приподнимать и опускать его бёдра. — Да, так, — едва дыша, прошептал Бенджамин, — ещё. Ещё… Он обошёлся без громких возгласов. Крики на весь дом пусть оставит себе та увечная спящая красавица, Бенджи не хотел ничем походить на неё. Есть и другие способы показать Кэпу, как ему хорошо в его руках. Он закусывал губы и сдерживался, насколько хватало сил — а затем разом отпустил предельно натянутую тетиву. — Ааа-ах! Кэп издал довольное мурчание. Бережно разглаживая белую кожу со внутренней стороны широко разведённых бёдер, он продолжал ласкать трепещущее тело и впитывать нежный вкус блаженства Бенджи, пока не опустошил его источник до дна. Расслабившись, Бенджамин сладко, медленно потянулся. — Это было божественно, сэр. Как и всегда. — А ты, как всегда, был божественно вкусным, — Кэп усмехнулся и принялся целовать утомлённую, но всё ещё очень чувствительную плоть. — Я же говорил тебе, что молоко улучшает вкус спермы, — подмигнул ему Бенджи. — Попробуй, и у тебя будет такой же. Кэп приподнялся, с удовольствием осмотрел результат своих стараний: — Обязательно. — Тёплая ладонь тяжело и нежно легла между раскинутых ног, согревая мягкую кожу. — Хочу, чтобы тебе было так же приятно, как и мне. От этих слов на душе у Бенджамина просветлело, мучительная ревность, сжигающая сердце, стала понемногу угасать — несмотря на произошедшее сегодня, кажется, Кэп вовсе не намерен от него избавляться. А та спящая красавица… с этой её тугой задницей… может быть, больше и не появится; может быть, Кэп просто забудет о нём, как об одноразовой игрушке. Бенджи очень надеялся, что так и случится. И он знал много изящных способов помочь своему мужчине поскорее выкинуть мальчишку из головы. — Отдохни, малыш, — Кэп коснулся губами розовой бархатистой щеки, — сегодня я совсем не дал тебе поспать. Но стоило ему улечься, Бенджи тут же приподнялся и с кроткой улыбкой заглянул ему в лицо. — Мне не хочется. — Он мягко потянул Кэпа за плечо, — повернись на бочок, дэдди. Этот взгляд и жест означали приглашение к особому, изысканному удовольствию, от которого было невозможно отказаться — при одной только мысли о нём член Кэпа заныл и нетерпеливо дёрнулся. — Ладно, детка. — Покорно повернувшись, он согнул ногу в колене и подтянул её к животу. — Только сначала дай мне поцеловать твои пальчики. Пальцы у Бенджи были совершенно изумительные. А то, что белокурая бестия умела ими делать, иначе как волшебством и назвать было нельзя. Глядя в опушённые светлыми ресницами глаза мальчишки, Кэп медленно, с аппетитом облизывал и посасывал каждый палец по очереди, неторопливо наслаждаясь обволакивающим его предвкушением, затем легко прикусил маленькую подушечку: — Я весь твой, детка. Рука Бенджи скользнула вниз, горячий мокрый язычок начал обводить ему губы, надавливать и поддразнивать; умелые пальчики, пробравшиеся между ягодиц, в точности повторяли каждое его движение. — О, да, — блаженно выдохнул Кэп. Началась их излюбленная игра, целью которой было поймать и взять в плен кончик языка Бенджи. Выиграть в ней было не так-то просто — ловкий язычок не давался ему, ловко уходя от захвата, возвращался снова, чтобы дразнить ещё рискованнее. Тело Кэпа налилось томительной жаждой, из груди рвалось жаркое дыхание, губы сделались неловкими; довольно скоро он понял, что из-за нетерпения не в силах продолжать, и оставил попытки. — Сдаюсь, малыш. Ты выиграл. Бенджи поглядел на его рот и торжествующе облизнулся: — Значит, готов отдаться на милость победителя? — Я всегда готов тебе отдаться, детка, — ответил Кэп. Эти слова были чистой правдой — в постели он абсолютно и безоговорочно доверял Бенджи. Потому что сам обучил его, сделал лучшим любовником, каким только мог стать двадцатилетний мальчишка для мужчины сорока с лишним лет. Он закрыл глаза, вздохнул, подчиняясь деликатному проникновению, снова открыл и расслабился. Пальчик Бенджи работал безукоризненно, ритмично надавливал, нежно ласкал; в такт ему двигался язычок, проскользнувший между губ. Синхронные движения пробуждали в теле Кэпа упругие сладостные волны, одну ярче другой — они набегали и отступали, мерно раскачивали лодку его наслаждения, а Бенджи чутко прислушивался к ним. В нужный момент, не раньше и не позже, он оторвался ото рта Кэпа, начал постепенно перемещаться вниз, нежно целуя ему плечо, покусывая бок, облизывая бедро. С тягучим, благодарным стоном Кэп раздвинул колени, дал Бенджи юркнуть между ними и обхватил мальчишку ногами, зажмурился, слушая сочные влажные звуки. Умница Бенджи. Никто другой не сумел научиться чувствовать его тело так, как эта обворожительная голубоглазая бестия. Он безошибочно угадывал все его желания, знал, когда нужно лизать, когда мять губами, когда и насколько глубоко брать. Не ускоряя темпа, он уверенно и неторопливо подвёл Кэпа к порогу оргазма. — Хочу кончить тебе на лицо, детка, — произнёс Кэп хриплым полушёпотом. — Да, сэр, — отозвался Бенджамин. Спустя две или три минуты Кэп довольно зарычал. — Малыш, осторожнее. Предупреждать было не обязательно — Бенджи всегда чувствовал, когда его мужчина собирается кончить. Он немного отстранился, прикрыл глаза и подставил лицо. С коротким стоном Кэп несколько раз содрогнулся, всё сильнее стискивая мальчишку ногами, потом резко развёл их в стороны и вскинул голову, чтобы посмотреть как нежные губы и щёки покрываются тёплыми густыми каплями. Отдышавшись, он сказал с чувством: — Мать твою, Бенджи, ты сейчас чертовски хорош. — Да? — Бенджамин приподнял светлую бровь, — и чем же? Кэп улыбнулся. Он много раз любовался лицом мальчишки, забрызганным спермой, но сейчас его украшал ещё и здоровенный, чётко обрисовавшийся под глазом фонарь. Это сочетание придавало ему манящий оттенок грязной, извращённой порочности, словно Бенджи вернулся в те дни, когда перебивался заработками на улице — тогда ему нередко доставалось от клиентов, конкурентов или сутенёров. — Выглядишь как ненасытная уличная сучка, которую где-то в подворотне избивали и трахали одновременно. Ещё и очень довольная к тому же. — Хотел бы я посмотреть, — фыркнул Бенджи со смехом. — Сейчас. Ложись. Бенджамин с готовностью улёгся, а Кэп взял с тумбочки телефон, сделал несколько снимков и протянул его мальчишке: — Вот, полюбуйся на свою похотливую мордашку. — Да. Фингал — это потрясающе сексуально, — уверенно объявил Бенджи, рассмотрев фотографии. Задумался о чём-то ненадолго, потом заговорил снова, — дэдди, я тут подумал… может быть, стоит оставить кое-что? — В смысле? — не понял Кэп. — В смысле игрушек. Ну, ты сказал «не толще твоего члена»… — пояснил Бенджамин с улыбкой. — Про члены-то мне всё ясно, но у меня же есть и другое — наручники там, шарики, плеть, ошейники, кожа разная? Я не против грубого траха в сочетании с лёгкими, или даже средней тяжести побоями, например, сегодня вечером.