***
Тяжёлые двери распахнулись, Кэп шагнул вперёд и — остолбенел, ослеплённый, потрясённый, захваченный врасплох развернувшейся перед ним картиной. Всего лишь полчаса назад он гулял по скверу, любуясь его мягкой, жемчужной красотой, очаровательной в своей нежной стыдливости. А сейчас его встречал совершенно иной, новый мир. Безветренный мир чистого неба и пронзительного прозрачно-карамельного солнца. Сквер, обласканный его нестерпимо яркими лучами, блистал великолепием золота, золотой россыпью переливались заснеженные крыши домов и сугробы на тротуарах. И стояла удивительная, золотистая тишина. Этот преображённый мир замер в ожидании, как хорошенький, нетронутый мальчик, робко закутавшийся в девственно-белые простыни. Он был готов принять его, но оставался недвижим, не смел произнести ни слова, даже шепнуть, и только в глазах его лучился немой призыв: «Я — твой. Иди и возьми меня». Именно это Кэп и намеревался сделать. Да, он возьмёт этот прекрасный мир, чтобы положить его к ногам своих милых мальчиков. Он подарит его Бенджи — нежной белокурой бестии, обольстительнее которой нет никого на свете, и Джону — маленькому строптивому ангелу, с которым предстоит ещё столько забот и хлопот. Кэп постоял ещё немного, вслушиваясь в трепетную звонкую тишину, и сладостное чувство безудержного полёта охватило его. Да, этот мир принадлежит ему. Стоит лишь взмахнуть руками, подобно дирижёру, и всё это золотое великолепие придёт в движение, раскроется перед ним приветливыми объятиями, приглашая погрузиться в лучший день его жизни. «Так чего мы ждём?» — Кэп посмотрел на длинную лестницу перед собой, и вдруг усмехнулся — давно он не испытывал такого острого желания съехать вниз по перилам. Определённо, сегодняшним утром он превратился во влюблённого подростка, переполненного кипучей энергией молодости. Подгоняемый этой энергией, он не пошёл, а воспарил над протоптанной узкой тропинкой, распахнутые полы длинного кремового пальто вспенивали снег по её краям, как крылья гигантской птицы вспенивают пушистые белоснежные облака. Ему не терпелось скорее вернуться в своё гнездо, где ещё, наверное, сладко спит его птенчик, такой беззащитный и доверчивый. Вернуться, чтобы обнять его, огромными крыльями оградить его от жестокого мира, тихо прильнуть к тёплой щеке. И может быть, именно сегодня наконец настанет время сказать то, о чём давно уже подумывал сказать, но всё как-то не выходило подходящего случая. С этими мыслями, пройдя примерно полпути до роллса, он резко сменил направление, привлечённый яркой витриной цветочного магазина. Да. Цветы, это то, что нужно. Время от времени он дарил букеты Бенджи, и каждый из них мальчишка принимал с совершенно детским восхищением. Кэп скрылся за дверью магазина и спустя три минуты покинул его в абсолютном восторге — с огромной сине-белой охапкой в руках, вокруг которой в морозном воздухе разлетался волнами головокружительный аромат. Он понятия не имел, что это за цветы, но выглядели они роскошно. Бенджи точно понравится. — Разрешите, я понесу? — предложил Дэн, но Кэп покачал головой, бережно прижав охапку к груди. Домой! Ему не терпелось так же бережно прижать к себе Бенджи. «Если пока спит, — размышлял он на ходу, — тогда просто положу цветы рядом с ним на постель. Да, лучше бы он спал. Будет время ещё раз спокойно обдумать и взвесить…» Он позволит малышу выспаться как следует, дождётся его на кухне. Потом они будут пить кофе и говорить о том, какая отличная погода за окном и о прочих пустяках. А потом он обнимет своего мальчика, крепко и ласково — и скажет малышу, что бесконечно им дорожит; скажет, что нет в мире другого человека, который ему так близок. Нет, неправильно — с которым они так близки. И что он очень, очень не хотел бы потерять его доверие. Да, ещё вчера подобное он считал признание слабостью, чем-то вроде капитуляции. Опасался, что утратит часть власти над Бенджи, и что особенно важно — контроль. Но прокручивая в мыслях ночь с Бенджамином, разговоры, его поведение после того, как он пережил эту встряску из-за Джона, Кэп всё больше верил, что его власть нисколько не пошатнётся, и всё по-прежнему останется под контролем — потому что его мальчик не станет использовать своё преимущество. Для этого малыш слишком добр и великодушен. Он даже не спросит о Джоне. Он просто будет рядом, и этого будет достаточно им обоим. А Джон… Если верить ощущениям сегодняшнего утра, чувство Кэпа к нему приобрело несколько платонический оттенок. Он жаждал встретиться с мальчишкой — но прежде всего ради того, чтобы убедиться, в порядке ли он. Обязательно поговорить о планах, помочь чем-нибудь уже сегодня, пусть хоть по мелочи. В общем — принять мышонка под крыло. С постелью можно и повременить. Спешка тут ни к чему, всё равно ему никуда не деться. Куда интереснее заняться приручением малыша, сделаться на время эдаким заботливым папочкой — рано или поздно мальчишка придёт в себя, отогреется, поймёт, как тепло под его, Кэповым крылом, и глядишь, почувствует благодарность. А уж как часто благодарить и каким образом, это папочка Кэп ему с большим удовольствием объяснит. И Бенджамину объяснит, что Джон никогда не встанет между ними. Джон это Джон. С ним можно рисковать, играть, ходить по краю, испытывать потрясающие ощущения; о нём можно заботиться, приглядывать за ним, как за цветочками-сиротами из будущего Кэпова приюта. А с Бенджи можно просто — жить. Да, жить. И размаха огромных крыльев Кэпа с избытком хватит, чтобы оба малыша чувствовали себя спокойно и просторно. Кэп окунул лицо в мягкое сине-белое облако, колышущееся в руках. Домой! Не важно, что особняк на Рассел-Роуд всего лишь снят на несколько дней. Его, Кэпа, дом — любая крыша над головой, если там есть Бенджи. Поэтому скорее домой, пить с ним кофе, и смотреть в его глаза, голубые как это потрясающее небо.***
Дэн уже распахнул дверь роллса, как вдруг Кэпа кто-то деликатно окликнул издали. Кэп выглянул из-за букета — в трёх шагах от него стоял «новорождённый» Менакера. — Простите, сэр, — заторопился он, шумно дыша, — я должен принести извинения вам за мою клиентку, мисс Кинни. Только что она позвонила мне и сообщила, что находится в больнице. Кэп дунул на большой синий цветок, загораживающий ему лицо собеседника. — Какой ещё больнице? Молодой человек пожал плечами: — В нашем городе всего одна… — и назвал адрес. — И что же с ней стряслось? Сломала ноготь? — насмешливо прищурился Кэп. — Не знаю, сэр, она не ответила, потом сразу повесила трубку и больше не берёт, — доложил адвокат. — Но голос у неё был очень взволнованный. Поэтому я и решил сообщить вам. Вдруг вы сочтёте это важным. Кэп благодушно фыркнул, глядя на вытянувшегося перед ним юношу. Старый лис не ошибся — из этого лопоухого щенка со временем вырастет преданный пёс. — Правильно решил. Пожалуй, я её проведаю. Курс у Джонни заканчиваются в половине пятого. Предостаточно времени, чтобы наведаться к Дорис и высказать всё, что он о ней думает и спокойно успеть к Бенджи.***
— Ещё раз повторяю, сегодня к нам обратилось четыре человека, и никакой Дорис Кинни среди них не значится. Вот, — регистраторша лениво ткнула пальцем в страницу регистрационной книги, — посмотрите сами, если не верите. Кэп схватил книгу, и вдруг сзади послышалось: — Вы ищете мисс Кинни? — Он быстро обернулся на голос. Рядом с ним стояла молоденькая медсестра с кипой карт пациентов в руках. — Я её знаю. Она работает кассиром в магазине, где мы всегда покупаем продукты, возле нашего дома. Сегодня я её здесь видела. Час или два назад. Вам нужно пройти в отделение реанимации. — Благодарю вас, моя добрая фея, — медовым голосом проворковал Кэп. — И как же его найти? Фея зарделась. — Пройдёте до лифта, потом направо, только не в первый коридор, а во второй, потом вниз по лестнице… Хотя знаете, вы там заблудитесь. Лучше я провожу вас. Идёмте. Проигнорировав испепеляющий взгляд регистраторши, она выгрузила свою кипу на стойку, и Кэп нырнул следом за ней в запутанные закоулки больницы. Его свита, шесть безмолвных и неслышных, словно тени, надёжных ребят, не отставала ни на шаг. — Вон там. Стеклянные двери, видите? А мне пора возвращаться, там не моя территория. — Как бы невзначай фея кокетливо потрогала изящным пальчиком бейджик на груди. — Если вам понадобится что-нибудь ещё, буду рада помочь. Найдёте меня в… Но после слов благодарности Кэп моментально забыл о ней. Стремительным шагом он пресёк безлюдное фойе, распахнул стеклянную дверь и одним только взглядом вернул на место дежурную сестру, вскочившую было навстречу. — Дорис Кинни. — Произнёс он раздельно. — Где она? — Сюда нельзя! — дежурная занесла палец над кнопкой вызова охраны, но так и не нажала её — на протянутую руку легла крепкая ладонь. — Вам не следует этого делать, мэм, — несмотря на видимую вежливость в голосе Дэна звучала откровенная угроза, — мы здесь лишь потому, что мисс Кинни нуждается в помощи. Будем признательны вам за содействие. Он облокотился о столик, и как бы невзначай его пиджак распахнулся, открывая взгляду дежурной рукоять пистолета. — Сто одиннадцатая, — нехотя ответила сестра и отняла руку. На всякий случай оставив одного из ребят у поста, Кэп двинулся вперёд. Сто одиннадцать. «Ладно, сейчас посмотрим, какого чёрта тебе здесь понадобилось». Кэп с лёту распахнул дверь палаты.***
Дэну не раз случалось видеть, как останавливается человек, получивший пулю в грудь — резко, без инерции, как бы надломившись. Именно так остановился его босс. Именно это — пуля в грудь — и почувствовал Кэп, заглянув внутрь. В первый миг все его мысли оказались парализованы, стёрты начисто, затем серыми молниями засверкали, располосовывая сознание, догадки — одна ужаснее другой. Потрясённый рассудок отталкивал, отказывался принять происходящее, гнал их прочь, пытаясь защититься, но где-то глубоко внутри прочно засело тоскливое, отчаянное чувство непоправимого. — Сэр? Ответа не было. Секунд двадцать Кэп стоял неподвижно, затем бесшумно прикрыл дверь палаты и опустил голову. Его голос, когда он вновь заговорил, было не узнать. — Дэн, поставь кого-нибудь сюда. Чтобы никто не входил и не выходил, кроме медиков. И разыщи врача, срочно! Наконец он обернулся — и Дэна потрясла перемена, произошедшая в его лице. За эти двадцать секунд он словно постарел на двадцать лет. — Вам плохо, сэр? — обеспокоенно спросил Дэн. — Не мне, — всё тем же, чужим голосом ответил Кэп, хотя весь его вид буквально кричал о том, что ему нужна помощь. — Найди… врача, который ведёт этого… эту палату. Оставшись один, он, совершенно обессиленный, безвольно привалился плечом к стене.***
За свою жизнь он повидал многое. Горячие дни молодости закалили его волю; его хладнокровие и выдержка восхищали окружающих; его умение владеть собой было предметом откровенной зависти. Он привык считать, что готов ко всему. Но сейчас самообладание покинуло его. Всё случилось слишком, невозможно, нереально быстро. Только что, ещё минуту назад, он парил в заоблачной небесной лазури, его сердце ликовало от счастья, приветливый золотистый мир простирался перед ним, и он желал прижать его к груди… Он желал любить Бенджи и заботиться о Джоне. Но стоило ему распахнуть дверь палаты сто одиннадцать — и его низвергли в адскую бездну, кишащую кошмарами и призраками прошлого, и теперь он, сломленный, раздавленный, уничтоженный, беспомощно корчился на её склизком дне. Тяжесть двойного удара оглушила его настолько, что на целую минуту, тянущуюся, словно десятки затуманенных пеленой времён вечностей, он перестал что-либо чувствовать, перестал думать, только в висках билось глупое, жалкое, бесполезное: «Ну почему… почему именно сейчас… когда мне надо к Бенджи…» А потом пришёл страх. Он не помнил, было ли ему ещё когда-либо в жизни так страшно. Даже когда он чувствовал холодное прикосновение отточенной стали или упавшую на грудь точку лазерного прицела. Страх, цепенящий, удушливый, тошнотворный, ползал по телу, пропитывая рубашку холодным липким потом. Страх дребезжал внутри, забивал рот металлическим вкусом. Страх связал воедино смутные ощущения, которые он не мог объяснить себе вчера — внезапные приливы смутной тоски и тревоги, когда, казалось бы, ничто не предвещало беды; странное предчувствие, рождённое светом рубиново-красных огней. Хотя нет, ведь Бенджи нагадал ему «неприятности» на картах, даже не раз, кажется. И потом… эта чёртова Дорис. К своему отчаянию, теперь Кэп, кажется, начинал понимать, зачем она заявилась в его сон. Проклятье! С беззвучным стоном он прижался к стене спиной. Поднял голову и беспомощно осмотрел коридор. Эти проклятые стены. Он отчётливо вспомнил, где видел их. Это было сегодня ночью. Это они — серые, равнодушные — проступали из-под осыпающейся кусками оболочки золотистого сна. И вновь, как в том сне, на него навалилось ощущение, что мир вокруг стремительно оседает и рушится. Только вот сейчас серые стены окружали его наяву — и эта реальность была беспощаднее самого чудовищного кошмара.