***
Эта дрянь ушла беременной на четвёртом месяце. Значит, она знала наверняка. Знала уже и пол ребёнка. Почему тогда он ничего не знал? Побоялась сказать? Опять же, почему? Ответ, который напрашивался сам собой, звучал для Кэпа утешительно — потому, что ребёнок был не от него, и это она тоже знала. Да, уцепился он за спасительную мысль, эта сука никак не могла от него забеременеть. В те годы он вёл довольно рискованный образ жизни; дела, в которые он был вовлечён, могли представлять опасность не только для него, но и для его близких — похищение членов семей и шантаж были чуть ли не главными инструментами в борьбе за влияние. На Дорис Кэпу было в принципе глубоко плевать, но он ни за что не решился бы подвергнуть смертельному риску собственного ребёнка. Поэтому в своё время, когда она начала заикаться о детях, раз и навсегда пресёк эти разговоры. Мало того, заставил её глотать противозачаточные; при этом, зная её лживость, всегда натягивал на член резинку. Да и много ли было этих «всегда»? Супружеский долг он исполнял, при условии её отличного поведения, раз в месяц-два, а после того, как его любовь к нежным юным мальчикам перестала быть для Дорис тайной — и того реже. Вполне вероятно, что его тихоня искала приключений на стороне, недаром же говорят, что черти предпочитают тихие омуты. Думая об этом, Кэп даже приободрился. Но скоро просвет в его душе снова потускнел, и он нервно сунул в рот вторую сигарету. Может, Дорис и рада была бы потрахаться всласть с каким-нибудь любителем острых ощущений, и всё же вряд ли продвинулась дальше фантазий. Во-первых, для этого она была слишком труслива. Во-вторых, Кэп непременно бы об этом узнал. И наконец, допустим, продвинулась. Допустим, он не узнал. И тем не менее — у Джона четвёртая отрицательная.***
Как «счастливому» обладателю такого же подарка судьбы, Кэпу были известны все прелести жизни на этом редком топливе. Поэтому Лили не пришлось долго его уговаривать, чтобы создать для себя банк собственной крови. Поэтому он достаточно много знал о ней — в том числе, о том, как заполучить такую кровь в наследство от матери с третьей положительной, как у Дорис. Много ли шансов, что она подцепила именно такого любовника? Не так уж много. «Но всё же почему она сбежала? Если она залетела от меня, зачем ей скрываться? — снова спрашивал себя Кэп, пытаясь доискаться до истины. — Боялась, что заставлю сделать аборт?» От страшного напряжения заныл висок. Потом, из-под покрова пульсирующей боли выползли давнишние слова Дорис: в тот вечер она хватила лишнего, говорила смелее, чем обычно… — «Знаешь, а я даже рада, что у нас нет детей. Если бы у нас родился сын, ты бы вырастил из него такой же сраного пидора, как ты сам». Тогда он только посмеялся. Сейчас ему было совсем не смешно. Сраный пидор. Вот она, ещё одна возможная причина — Дорис могла уйти, чтобы бы воспитать «нормального», по её понятиям, сына. До этой дуры так и не дошло, что гомосексуалистами не становятся — ими рождаются. «Сраный пидор». Как странно. Те же слова, с тем же гневом и испугом произнёс вчера Джонни… Твою мать. Слишком много совпадений, слишком многое сходится. Кэп обхватил голову руками, желая выдавить, выкорчевать из неё все эти воспоминания и мысли. Но они никуда не девались, а к ним всё прибывали и прибывали новые — заставляя заново вспоминать, каким изощрённым удовольствиям он предавался вчера в постели, как жадно ласкал юное девственное тело, исследовал и смаковал каждый его дюйм. Как опоил мальчишку и вынудил подчиняться животным желаниям, какие бесстыдные вещи говорил ему, как наслаждался его бессилием, его страхом, ненавистью. А потом — его страстью. «Господи, пощади!» Неужели всё это он делал со своим собственным… Кэп навалился животом на подоконник и горько усмехнулся. Всего лишь первый этаж. Какая досада. Сейчас он бы предпочёл, к примеру, четырнадцатый.***
В коридоре послышались взволнованные голоса. — Доктор Перкинс! — дверь ординаторской стремительно распахнулась. — Вы нужны в сто одиннадцатой! Срочно! Бросив угрюмый взгляд на Кэпа, врач стремительно вышел. Кэп чуть отстал, он не мог идти так же быстро, потому что перед глазами всё плыло и колыхалось. — Что случилось? — тихо спросил он Дэна. — Началась фибрилляция желудочков, видите? — Дэн указал на монитор кардиографа, испещрённый сплошными мельчайшими зубцами. — Это значит, кровь остановилась в сосудах. Почти смерть. — Разряд! — скомандовал врач. Маленькое тело на койке дёрнулось. Кэпа тоже перетряхнуло — так, словно сквозь него самого пропустили пять тысяч вольт. Он с ненавистью уставился на врача, в голове забились глупые мысли: «Господи, так с ним нельзя… он же такой… хрупкий… ему же больно!» — Разряд! Кэпа снова передёрнуло. Не в силах больше смотреть на Джона, он снова перевёл взгляд на экран кардиографа. — Разряд! Зелёные цифры, значки и беспорядочные зубцы расплылись, смешались — и он невольно ахнул. Зелёный иероглиф. Загадочный зигзаг, мелькнувший в глубинах прекрасных серых вселенных под струями тропического ливня. «Когда же ты на это решился, Джон?» — отчаянно заскулило сердце. — Разряд! Простыня съехала с ноги Джонни, и Кэп увидел её — искалеченную, жалкую, серую. Вчера он прижимал её к груди, гладил, целовал, нежно перебирая каждый маленький палец. Вчера она, тёплая и лёгкая, лежала на его плече — сейчас она дёргалась и дёргалась от новых разрядов, но оставалась по-прежнему… мёртвой. Не выдержав, Кэп вывалился в коридор, иначе бы его вывернуло наизнанку. С размаху стукнулся затылком о стену, тихо взвыл и стукнулся ещё несколько раз. В голове загудело, приглушив доносящиеся из палаты голоса и отвратительный треск электрических разрядов. Потом всё разом стихло. Кэп затаил дыхание в ожидании самого страшного. На вышедшего к нему врача он не посмотрел. Не смог. — Можете вернуться. Сердце относительно стабилизировано, — сообщил Перкинс, смахивая пот со лба.***
Дэн смотрел на безжизненное лицо мальчика. — Это ненадолго, — сказал он тихо и мрачно. — Почему так думаешь? — встрепенулся Кэп. — Пульс зашкаливает, давление не определяется, — ответил Дэн вполголоса, точно боясь, что Джон может его услышать. — И ещё, сэр, посмотрите на его кожу. Она начинает покрываться мраморным рисунком. Всё это вместе означает геморрагический шок. За ним — только смерть. Я видел такое, когда лежал в полевом госпитале в Ираке. Кэп склонился над Джоном. Да, Дэн не ошибался — раньше лицо и руки мальчика были бледно-серыми, но окрашенными абсолютно ровно. Теперь на коже отчётливо проступали белёсые пятнышки, образуя ажурную сеть. — Что скажешь, Перкинс? Врач, что-то вводящий в вену Джонни, пожал плечами. — Скажу, что, вероятно, для Райта трансфузия синтетических кристаллоидов и коллоидов оказалась неэффективной. С искусственными объёмозамещающими растворами иногда так бывает. Будем поддерживать сердце, сколько сможем. Кэп заскрипел зубами. Дэн не пошевелился. Он смотрел на мраморную сеть, которая продолжала расцветать на коже Джонни новыми узорами, медленно, но неумолимо обволакивать его цепкой паутиной смерти. Кэп тоже смотрел, сжимая и разжимая кулаки. На виске его пульсировала вздувшаяся вена. Он обернулся к врачу так резко, что тот отшатнулся. — Прямое переливание умеешь делать, Перкинс? Опешив, врач протестующе замахал руками: — Прямые переливания запрещены! В соответствии с протоколами мы используем только отдельные компоненты крови или синтетику. — И вот к чему это приводит, — процедил сквозь зубы Кэп. — Переливание цельной крови не запрещено, когда речь идёт о спасении жизни, — вмешался Дэн. — Это тоже есть в протоколах. Врач упрямо тряс головой: — Нельзя. Даже если у вас тоже четвёртая отрицательная, сначала нужно подтверждение, потом надо проверить её на ВИЧ, гепатит, сифилис, а у меня нет под рукой лабораторного оборудования. — А у него, — Кэп кивнул в сторону Джонни, — нет времени. И если его время истечёт раньше, чем ты начнёшь соображать — будь уверен, я позабочусь о твоей семье. Всё ещё тряся головой, Перкинс в сомнении топтался на месте. — Вы хотите, чтобы я нарушил закон… — Я хочу, чтобы мальчик остался жив. И вдруг, едва Кэп произнёс это слово, будто сама смерть усмехнулась над ним — рваные звуковые сигналы кардиографа слились в один непрерывный, а зубцы на мониторе склеились и потекли ровной прямой линией. — Остановка. Белый как мел врач кинулся было к койке, но его оттолкнул Дэн. — С дороги, коновал хренов! Готовься к переливанию! А тут я сам справлюсь. Быстро сняв с Джонни маску, он поставил ладонь ребром ему на грудь, резко ударил по ней кулаком другой руки, выждал немного, прислушиваясь, снова ударил, прислушался, затем сложил кисти крестом и начал быстро толкать грудную стенку, останавливаясь только для того, чтобы припасть к бледным губам и с силой выдохнуть в них. — А как же Келл-антиген… — заикнулся Перкинс неуверенно, — у Райта он редкий, положительный. — Я тоже Келл-положительный, опасаться нечего, — отрезал Кэп, не сводя глаз с Дэна и Джонни. — Придётся поверить вам на слово. Но разрешите хотя бы сделать тесты на индивидуальную и биосовместимость, они необходимы, — взмолился врач. — Если ему это ещё понадобится, — Кэпом владело совершенное отчаяние. — В любом случае нужно сделать, — настаивал врач. — Остановка сердца — не самое страшное, что может случиться. Ваш… э-э, друг, я вижу, знает своё дело. — Сколько времени это займёт? — бросил Кэп. — Не больше пяти минут. Закатайте рукав. — Валяй. Надеюсь, они у нас есть. Кэп очень хотел верить, что Дэн справится, ведь он отлично владел приёмами первой помощи. Но справится ли Джон? Хватит ли сил в этом измученном, обескровленном теле сил, чтобы бороться? После того, как врач забрал у него кровь, Кэп опустился на колени, взял маленькую перебинтованную руку в свои — и снова на него навалился всепоглощающий, парализующий ужас. Кисть была лёгкой, почти невесомой, и очень, очень холодной. Но, и это было самое страшное, в ней не ощущалось жизни. Кэп провёл подушкой большого пальца по тыльной стороне ладони Джона, присмотрелся — трубочки вен, вчера замысловато переплетавшиеся под полупрозрачной кожей юными голубыми стебельками и веточками, сейчас выглядели как сухие тёмно-сизые ниточки. Пустые, замершие. Мёртвые. Вдруг сверкнула запоздалая, такая очевидная мысль, — «Господи, да ведь он мёртв!» — и Кэп едва не закричал от боли, пронзившей грудь. Джон — мёртв! Он уже умер, он уже там, куда хотел убежать, где хотел спрятаться от того, что с ним случилось. Спрятаться от него, Кэпа, от всего этого жестокого мира. Всё кончено. Его мальчика, его мышонка, его ангела больше нет!***
Кэп стиснул холодную руку, прижался губами, попытался согреть дыханием. «Вернись. Вернись, прошу тебя! Я знаю, ты сделал это из-за меня. Обещаю, если ты скажешь, то я навсегда исчезну из твоей жизни, никогда не потревожу. Только вернись… пожалуйста». Но, умоляя, он думал, что возможно, Джону совсем не хочется возвращаться. Он просил, грел, покрывал поцелуями и снова просил, потерявшись во времени и пространстве, тонул во мраке отчаяния и из последних сил цеплялся за тоненькую, как опустевшая вена, веточку надежды. Он молил того, в которого не верил, чтобы он вернул жизнь тому, перед кем так страшно виноват; он предлагал свою взамен, потому что если случится непоправимое, она будет ему не нужна — он не сможет жить с таким грузом на сердце. Внезапно тело Джона перестало сотрясаться. Кэп вскинул голову, в ужасе уставившись на Дэна, опустившего руки. — Почему ты остановился? Почему? Он что… Дэн… не молчи… «Неужели всё?!» — нестерпимая боль скрутила его изнутри, обгрызая все нервы разом. Кэп согнулся, закрыв лицо руками. «Джон…» — он не знал, что сказать мальчику, ведь он не имел права даже попросить у него прощения… Джон!