***
Запугивает. Глупая тень. Ввязалась в борьбу с противником, которого толком не знает — это неверный ход. Сам Кэп никогда не поступал так вне исключительно экстренных обстоятельств. Да, хотя при всей глупости тень безусловно оставалась сильнейшим из всех когда-либо встреченных им врагов, всё же она допустила серьёзный просчёт. А он получил над ней преимущество. Небольшое, но ей неизвестное. И пусть в их личном противостоянии оно не играет большой роли, зато в споре, кому из них достанется Джон, оно может стать решающим. Улыбка Кэпа потеряла всякое напряжение и стала чуть увереннее. Полминуты спустя он почувствовал пристальный взгляд. — Что такое, Дэн? Телохранитель виновато отвёл глаза: — Простите, сэр. — Я в порядке, — Кэп прикрыл и открыл веки, подтверждая свои слова. — Я не боюсь. И он не соврал. Он не боялся. Весь дикий, необъятный ужас, весь парализующий страх, кошмар, от которого леденела кровь, а сердце сжималось в комок, свалились на него вместе с известием о том, что сделал с собой Джон. Как только удалось справиться с первым шоком, принять решение и начать действовать, они немного отступили. Не ушли конечно, нет, но затаились где-то, не слишком глубоко. Наверное, в ожидании новой атаки, оставив на посту только колющую тревогу за жизнь Джона. Но сейчас, когда ему твердили, что смертельная опасность угрожает уже и ему самому, он не чувствовал ничего даже близкого к тем переживаниям. Не потому, что не принимал угрозу всерьёз, не из безрассудного геройства. Не потому, что был лишён инстинкта самосохранения — как всякий разумный человек он ценил жизнь, стремился её сберечь. Даже заботился о здоровье. И всё же не боялся. Потому что страх за собственную жизнь давно ушёл из его сердца. Если бы его кто-то сумел вызвать на откровенный разговор, он вероятно, рассказал бы о причинах, изменивших его отношение к смерти. Да, их было несколько. Сколько Кэп себя помнил — он постоянно видел смерть, порой в совершенно отвратительных её формах. Не раз бывало, она проходила совсем рядом с ним, настолько близко, что он ощущал её сладковатое дыхание. Но она его не трогала. Она просто была. И постепенно он как-то свыкся с её присутствием. Принял её как неприятную, неотъемлемую часть жизни. А она, став одним целым с жизнью, лишилась для Кэпа своей ужасной мистической оболочки. Поэтому когда Кэп впервые убил человека, он не испытал ничего, кроме облегчения — ведь если бы он не сумел убить, то нападавший сам неминуемо расправился бы с ним. Впоследствии Кэп становился причиной — прямой или косвенной — смерти ещё многих, многих людей, но ни один из этих убитых никогда не тревожил его совесть, не являлся во снах. Они просто исчезали, уходили в небытие. Изредка Кэп задумывался об этом самом небытии. Куда девается тело, и так было ясно. Он знал столько способов, как избавиться от лишних улик, что мог бы читать по этой теме курс лекций. Но вот куда девается сам человек — этот вопрос был для Кэпа неразрешимым довольно долгое время, поскольку ни в одну из версий бога, ни в рай с адом, ни в существование души он не верил. Потом, увлекшись чтением книг, он получил сразу несколько ответов, и выбрал тот, который звучал убедительнее других, а главное — не означал абсолютный конец существования. Ну и наконец, Кэп знал точно, что есть вещи куда страшнее смерти. Безусловно есть, только для разных людей разные, каждый сам выбирает свои. Вот и малыш Джон… Проклятье! Осознание того, что мальчишка предпочёл умереть, чтобы избежать последствий встречи с ним, с Кэпом, обрушилось снова, с такой силой, с такой ясностью, так безжалостно, что Кэп не выдержал и сдавленно захрипел. В ту же секунду над ним склонился телохранитель: — Чем помочь, сэр? Перекрыть катетер? — Нет, — кое-как выдавил Кэп. — Нет! Воды… Снова этот противный вкус. И снова тёплая. Но помогла. Возвращая стакан, Кэп качнул головой: — Поищи что-нибудь другое на следующий раз. Гадость ужасная. — Хорошо, сэр, — ответил Дэн. Он хотел ещё что-то сказать, но в это время в его наушнике щёлкнуло и тихо зашуршало. Кэп безуспешно прислушивался — слов было не разобрать, осталось только дожидаться. — Ну, что там? — спросил он, когда разговор закончился. — Сэр… — начал телохранитель и замялся в затруднении. — Говори! Дэн попытался незаметно прочистить горло, но Кэп успел поймать быстрое движение его глаз в сторону Джона и, кажется, понял. — Вертолёт? Есть новости? — Нет, сэр, — теперь Дэн снова смотрел прямо на босса. — Мы не знаем, где вертолёт. Пилот выходил на связь сразу после вылета, потом через час. Я вам сразу доложил. С того времени связаться с ними больше не удалось. Возможно, это из-за циклона… — Ладно, — мягко остановил его Кэп. — Это всего лишь связь, бывает. Присядь. А то у тебя такой виноватый вид, будто ты лично снял нашу вертушку из Джавелина. Дэн улыбнулся, но так горько — будто и не улыбается вовсе, а плачет. — Согласен, хреновые дела, — согласился Кэп. Оба — босс и телохранитель — не сговариваясь, посмотрели на Джона. На некоторое время в палате воцарилась тишина, разбавленная только слабым писком кардиографа. Кэп пытался проработать какой-нибудь другой вариант на тот случай, если они действительно лишились вертолёта. Но мысли вели себя непослушно, и всё время возвращались к Джонни. Кэп повернул голову, чтобы лучше его видеть. Да, этот мальчик выбрал смерть. И его шанс достигнуть желаемого с потерей вертолёта значительно возрос… возрос… Это значит… Тут он внезапно встрепенулся — значит надо снова его понизить. — Который час? — Два шестнадцать, — не сразу ответил Дэн. Кэп покосился на трубку капельницы — она была заполнена чем-то прозрачным. — Что там? — Транексамовая кислота. Это должно поддержать вас, — откликнулся сидящий в углу врач. — Какого чёрта? Интервал же был полчаса, — Кэп бросил гневный взгляд на Перкинса, — почему мы не продолжаем? Тот заёрзал на стуле и потупился. — Мы уже взяли у вас целых два литра. Это тяжёлая степень кровопотери. У вас налицо тахикардия, одышка и озноб, выраженная слабость, давление снизилось почти до ста. Каждый организм справляется по-разному. Неизвестно, как поведёт себя ваш… — Дэн, прострели ему колено, — устало вздохнул Кэп. — Он мне надоел. Пусть посидит в углу и похнычет. А остальное доделает Нишимару. Где мой телефон? С обречённым вздохом Перкинс принялся натягивать перчатки. — Если вы хотите помочь Райту выбраться, — пробурчал он, — вы должны оставаться живым. Из трупа качать кровь нельзя. Без интереса посматривая на него, Кэп снова начал размышлять о словах тени, и вдруг особенно отчётливо вспомнил одну фразу: «Выиграю я — получу мальчишку, или тебя, или вас обоих. Как мне захочется…» «Получит одного из нас, или обоих. Как захочет…. Или одного. Кого-то одного? А что, если… Если она захочет только меня? Одного — меня? Вот чёрт!» Тишину палаты разрезал негромкий, но решительный голос: — Дэн, найди мне бумагу и ручку. — Да, сэр. Из бумаги в палате отыскались только листки назначений. — Пойдёт, — махнул рукой Кэп. — Помоги мне сесть… Так хорошо. Спасибо. Я должен написать пару строк Менакеру и доктору Саммерфилду, — и, заметив, как изменился в лице телохранитель, добавил с небрежной ухмылкой, — это так, на случай, если я вдруг хлопнусь в обморок, как нежная барышня. Свяжись со стариком. Скажи, он должен будет это немедленно заверить. И… воды дай попить. Только не той, другой… Перкинс, чего застыл? Работай. Я для разнообразия посижу.***
Мать твою, что стало с его почерком? Раньше Кэп гордился им — ровным, твёрдым и быстрым, а ещё больше гордился, что никто так и не узнал, сколько сотен часов он, тридцатилетний мужчина, просидел в жутких страданиях за детскими прописями. Теперь от его гордости не осталось и следа. Буквы прыгали, наскакивали друг на друга, проваливались под строчки и кланялись во все стороны. Но их всё-таки можно было разобрать. Гораздо хуже обстояло дело с мыслями. В ушах что-то надоедливо шуршало и сипело, голова беспрестанно кружилась, от этого они тоже начали путаться, сделались какими-то бесхвостыми, и постоянно ускользали от него. С огромным трудом собирая их и заставляя шевелиться дрожащую от слабости руку, он медленно исписал целый листок. Так. Это для Менакера. Внимательно перечитал. Хорошо. Отложил в сторону. Теперь, что бы ни случилось, Джону не придётся беспокоиться о деньгах, недвижимости, доходе. Оберегать и приумножать его законное имущество будет старый лис Шмуэль, после него — его сыновья, а после них — их сыновья. У мальчишки будут собственный дом, акции, застрахованные счета. Денег с избытком хватит и на лечение, и на учёбу, и на покупку собственной лаборатории, и на путешествия, и на всю долгую жизнь, а она обязательно будет такой — долгой и счастливой. Но пока малыш не сможет позаботиться о себе сам, нужно, чтобы рядом был надёжный человек, всегда готовый прийти на помощь. Кэп взглянул на телохранителя. Никто не справится лучше. — Дэн, подойди. — Ещё воды, сэр? — Да. Теперь слушай. Если со мной… — дыхание снова сбилось, он смущённо кашлянул и стал говорить медленнее, — если что-то пойдёт не так. Я… прошу, чтобы ты присмотрел за Джоном. Какое-то время. Пока он… не может… Пока лечение… ну, в общем, это довольно долгий срок. Это не приказ. Я прошу именно тебя. Потому что вижу… он тебе нрав.. Он не… безразличен тебе. Согласен? Дэн ответил не раздумывая: — Не беспокойтесь, сэр. Я сумею присмотреть за Джоном. — И прибавил, — но уверен, этого не потребуется. Всё пройдёт так, как надо. — Хорошо. Спасибо. Лучше тебя никто не выполнит… это поручение. — Кэп дописал ещё несколько строк в листке, предназначенном Шмуэлю. — За эту работу… за заботу о Джоне я добавляю тебе ещё двести тысяч в год. Этот листок передашь Менакеру, чтобы он сделал из него документ. Поставив подпись, Кэп сложил лист вчетверо, отдал Дэну и принялся за следующий — для доктора Саммерфилда. Джона никак нельзя было оставлять на этой живодёрне, поэтому он просил Лили найти для мальчика хороший реабилитационный центр в их городе, и лично контролировать, как занимаются его здоровьем. Потом, тяжело вздохнув, несколько минут сидел в глубоком раздумье — дальше предстояло перейти к самому сложному. Коротко введя друга в курс дела, он поручил Лили взять его и Джонни биоматериал и передать в лабораторию для тестирования ДНК. Даже при одной мысли о том, каковы могут оказаться результаты, сердце Кэпа тоскливо сжималось, а на душу ложилась давящая колкая боль. Но сделать это было необходимо. Если не для него, то для Джона. Ведь он, скорее всего, не знает правды о своём отце — а однажды может так случится, что ему понадобится знать это наверняка.***
Потом Кэп набросал ещё несколько коротких записок, ещё раз перевёл дух. И взялся за последнюю. Слова давались тяжело, нехотя. Он надолго задумался, написал ещё несколько, задумался ещё раз, скомкал листок и снова подозвал Дэна. — Вот ещё что. Я подумал о Бенджамине. Знаешь, ведь у него совсем никого нет. — Вы так говорите, словно… — начал было Дэн, но Кэп знаком велел ему замолчать. — Я просто… Просто учитываю все возможные варианты. Исключать нельзя ни один. Так вот. Ему остаётся мой дом. Тот, основной. Он очень велик, поэтому… возможно, Бенджи будет там одиноко. Если ты решишь жить в другом месте, то иногда… не мог бы ты… проведывать его? — Уверяю вас, сэр, мы вернёмся домой все вместе, — мягко сказал Дэн. — Но, если говорить о вариантах, я никуда не уеду из вашего дома, пока Бенджамин сам не попросит меня об этом. Мы с ним отлично ладим. Кэп нашёл в себе силы улыбнуться. Да, Бенджи вообще со всеми ладит… милый мальчик… Он будет скучать. Наверное, единственный из всего окружения. Жаль, если придётся оставить его. Он такой ранимый. Совершенно неприспособленный постоять за себя. Может быть, Дэн и Бенджи… потом… могли бы поладить ещё лучше. Так, чтобы… И тут вообще некстати вспомнились слова мальчишки, когда среди ночи Кэпу вдруг вздумалось узнать, будет ли он переживать, если с ним что-то случится. Такие искренние и смешные, сказанные в полусне: «конечно буду… отвали», — и Кэпу мучительно захотелось обнять его.