***
— О чем ты только думала, Лаванда? — О ребенке! Кингсли кричит. Первый раз на моей памяти он не просто повышает голос, а срывает связки. — И ты удивлен? — это уже Дин-подпевала включается в игру под названием «уничтожить Браун». — Просто ты с ней не учился. — Дин, ты жалок, просто молчи! — я ору уже под стать Кингсли, но на меня, Мерлин свидетель, никто не обращает внимание. Будто место пустое. Пробегая взглядом по недовольным лицам — благо в курсе нашего исчезновения только все Уизли, Грейнджер, Дин и Кингсли, а остальные еще спят — в очередной раз натыкаюсь на ушастого полупредателя. «Предателя» — потому как именно малодушный эльф под утро сообщил мистеру Шеклболту, что Лаванда Браун у Грейбэка, а я отправилась ее вызволять. «Полу» — потому что по какой-то неведомой причине Кричер не поведал Ордену о моем свидании с Антонином. Прожигаю эльфа взглядом, но он лишь ожидаемо злобно скалится, а потом и вовсе исчезает. Чего теперь от него ждать? Вряд ли я ему настолько нравлюсь, и он просто переживает о репутации юной девицы. Нет, тут что-то нечисто: наверняка он неспроста ограничился только рассказом о Лаванде, желая приберечь козырь о моей ветрености на потом. Но к чему тянуть? Тот же Джордж, с которым мы были друзьями в Хогвартсе, а на Гриммо как минимум близкими людьми, теперь отворачивается или вовсе выходит прочь, едва завидев меня. Не знаю, отчего именно Джорджа покоробил мой странный кратковременный союз с Долоховым, но, бьюсь об заклад, узнай он про свидание — я бы уже стояла с чемоданами на улице. — Я действовала по обстоятельствам! — срывающийся голос Браун вырывает меня из мыслей. — Лютный! Там же Грейбэк! Тебе мало? Вообще, разрывают глотки только Кингсли и Дин. Но если последний просто самоутверждается, ведь безответная любовь и дурной характер — это серьезная комбинация, то мистер Шеклболт и правда переживает. Он сам был захвачен Пожирателями в Лютном, а оборотни никак этому не препятствовали, видимо, больше тяготея к бывшим коллегам по политическим убеждениям, нежели к Ордену. Пережив унизительный месяц отвратительного содержания и пыток, он, вероятно, готов костьми лечь, но уберечь нас от такой судьбы. И пусть его слова звучат жестоко, я искренне верю в его заботу. Но от этого не легче переносить затянувшийся разбор полетов. Лаванда уже не прячет слез, ведь отбиваться от такого количества негатива, должно быть, очень тяжело. Она правда старалась и даже упомянула, что достала аконитовое для Тедди, но этот аргумент вдребезги разбился о стену агрессии. Соглашусь, любовь Лав к Тедди не поддается объяснению, но в этом нет беды. А вот безразличие окружающих к судьбе мальчика — это меня по-настоящему ужасает. И угнетает. Билл и Флер отчаянно пытаются завести ребенка, хотя, казалось бы, вот он, в подвале плачет по ночам. Такой же малыш, как и прочие — ножки, ручки, капризы — все при нем. Разница лишь в том, что он не свой. Не повезло, конечно, Тедди лишиться родителей так рано и стать «не своим» для всего мира. Наверное, поэтому, несмотря на весь абсурд Плана А, на попытку изнасилования, на вывернутую кисть руки, я все равно не могу осудить Лаванду за идиотизм. Она, по крайней мере, единственная, кто сражается не за свое выживание, а за чужое. — Гермиона чуть не погибла из-за тебя! — Дин никогда не мог заткнуться вовремя, с чего бы ему начинать сейчас. — А ты пошла к врагу! На это Браун уже не отвечает, а просто испепеляет замершую толпу неверящим взглядом — неужели никто не заступится? Как Молли Уизли выходит вперед и разгоняет всех по комнатам, Лав, к сожалению, уже не видит, потому как стремглав покидает гостиную. — Да что с вами? Девочка не испугалась и пошла на верную гибель, а вы… — глаза миссис Уизли мечут молнии, и Дин наконец опускает бестолковую голову. — Она рисковала секретами Ордена, ма! — хранивший до этого момента молчание Билл вдруг решает ответить матери, но мгновенно получает локтем под бок от собственной жены. Выходит, Флер тоже на стороне Браун. — Ты даже не представляешь, сынок, на что женщина готова пойти ради ребенка, — эти слова она выплевывает так, что вся гостиная давится, не в силах оспорить такой аргумент. — Миссис Уизли абсолютно права. Мы кричим на Лаванду, но, по сути, она ушла одна и все риски взяла на себя. Она не стала звать на помощь, поставив на кон свою жизнь. Свою, Дин, не твою! — я не могу держать себя в руках, мне бы голову ему оторвать, да Орден и так представляет из себя разбитую чашку, осколки которой давно разлетелись в разные стороны. — Ну ты-то, конечно, больше всех знаешь о рисках, не так ли, Кэти? — едкие слова Джорджа бьют по больному: он намекает на Долохова, а я, будто вор, на котором горит шапка, моментально даю реакцию: — Говори прямо, Джорджи! Не держи в себе. — Остановитесь! — вскрик Гермионы фактически кладет конец почти начавшейся волшебной дуэли, а жаль: надрать задницу зазнавшемуся Уизли я хочу давно. — Джордж, Дин! Кэти спасла мне жизнь, ровным счетом как и Лаванда. Каждый из нас важен, поймите, — Гермиона осматривает всех членов Ордена Феникса, чтобы убедиться — все ее слушают. — Мы с Гарри и Роном тоже ошибались, но никогда — слышите? — никогда не отступали от дружбы, жертвуя собой во благо друг друга. Я умоляю, хватит ссор, довольно вражды. Ее проникновенная речь моментально разбивает лед в душах присутствующих. Спустя мгновение все начинают переговариваться и обниматься, признавая, что разрозненность всех погубит. А я, не желая участвовать в этом цирке, вылетаю прочь из комнаты, чтобы найти ту, которую уж точно забыли обнять. — Кэти, постой, — Грейнджер застает меня уже на лестнице. — Гермиона, не сейчас. — Я понимаю, но она должна знать, что я никогда не считала ее виновной в своей болезни. А это уже аргумент. Если Браун услышит из первых уст, что, кроме Дина, ее никто ни в чем не обвиняет, то шансы успокоить ее заметно возрастут. — Идем, — коротко кидаю я. Пока мы бежим на чердак, безошибочно предполагая местонахождение Лав, я пытаюсь убедить себя, что не совершаю ошибку и не усугублю ли ситуацию, притащив с собой Грейнджер. Однако метания мои напрасны, ведь дверь на чердак оказывается запертой изнутри, и Алохомора моя не решает вопрос с открытием от слова совсем. Откуда Лаванда вообще знает приличное запирающее заклятие? — Сейчас Бомбардой попробую. — С ума сошла? — перехватывает мою руку Грейнджер. — Ты ее напугаешь. Кстати, почему ты держишь палочку левой рукой? — Я амбидекстер, — заявляю чересчур горделиво: Долохов бы сейчас поперхнулся. Гермиона смотрит на меня с уважением, а потом вытаскивает свое древко и начинает колдовать: — Алохомора Суприма. Замок тихонько щелкает — получилось! — и я не скрываю своего удивления. Но, как оказывается, зря, ведь Грейнджер нужен только повод. — Вычитала еще на первом курсе в Истории Хогвартса, когда… — Гермиона, — шикаю на нее, чтобы она, Мерлина ради, прекратила неуместную лекцию. — Не сейчас. Грейнджер недовольно поджимает губы, видимо, оскорбленная то ли моей невоспитанностью, то ли моим невежеством, но все равно молча следует по пятам. На чердаке, как и предполагалось, мы ее находим: сидя на полу, совершенно разбитая, заходится в отчаянных рыданиях Лаванда Браун. Девочка-которой-не-все-равно.***
POV Лаванда И ты удивлен? Мерлин, как он меня достал! Мчусь, не разбирая дороги, сшибая на ходу какую-то напольную вазу благородного дома — плевать. Там же Грейбэк! Тебе мало? Дина ведь даже не было на том чертовом седьмом курсе, трусливый кусок Гриффиндора! Как он может судить? Как они все могут судить? Гермиона чуть не погибла из-за тебя! Горькие слезы стекают по лицу, но это, конечно, всего лишь верхушка айсберга. Мне никогда не выплакать всю ту боль, что мертвой хваткой сковывает мое сердце. Я знаю, знаю, черт возьми, что Гермиона чуть не погибла из-за меня. Надо было постараться ее предупредить, но куда мне в том состоянии? Да и вообще, какого вшивого Салазара она появилась именно в том месте в тот час? Неужели у долбанного Золотого Трио не было задач понасущнее, нежели лезть в пекло из-за нелюбимых одноклассниц? Не просто смахиваю слезы — сдираю их вместе с кожей, чтобы только остановить это колесо воспоминаний и не увязнуть в саможалости, как в болоте. Ничтожество. Я ничтожество. Грейнджер и ее чертово сердце, смерть Парвати, скорбь Падмы. И он. Конечно, я виновата и перед ним, ведь так легко позволяю порочить имя того, кому репутация не так уж и важна. Это оправдание помогает совладать с собственной трусостью и кое-как спать по ночам. Добравшись до чердака, я сразу иду скулить под портрет Вальбурги — излюбленное место — но перед этим, конечно, накладываю запирающее, которому нас с Парвати обучили студенты Дурмстранга. Вальбурга, моя старая подруга, была свидетельницей не одной истерики, поэтому в лучших традициях наших посиделок молча поджимает губы — это все, на что хватает магии портрета теперь. Шумно вдыхаю воздух носом — прямо как Тедди — чем привлекаю уничижительный взгляд своей молчаливой компаньонки. Возразила бы я ей, но прекрасно осознаю, как сейчас выгляжу — болотные русалки и то краше будут. Потянув за падающую на глаза ленту, кое-как вытаскиваю ее из спутанных волос и не могу сдержать злости на себя же: какого дьявола я так вырядилась в Лютный? Это проклятие какое-то, видит Мерлин, потому что каждый раз, когда мы с девочками ходили к Пеппину — одной мне строго-настрого запрещалось, так как Грейбэк может прикончить «несостоявшуюся жертву» — я единственная из всех собиралась, как на парад. Конечно, они всегда списывали это на мою натуру — Браун есть Браун — но я-то знаю, что причина кроется глубже. Меня тянет туда магнитом — может, я и правда проклята? Еще с того самого дня, как я очнулась с разорванным ухом на покосившейся парте, какая-то безумная тяга толкает меня искать его, говорить с ним, спрашивать о нем. Сжимаю свою голову в надежде расколоть ее, словно орех, и избавиться от этих разъедающих мою личность мыслей. Сначала я думала, что обернусь в полную луну — он же укусил меня, недоносок. Это сущий ад, потому как каждую минуту — свободную и не очень — где бы ни находилась, я пыталась отследить признаки зарождающейся ликантропии. О, эти бесконечные замеры температуры тела, настроения, зрения, аппетита! Однако в полнолуние так ничего и не произошло. Не то чтобы я этому не обрадовалась, но моя паранойя развилась до небывалых высот. Дело в том, что здесь, на Гриммо, я познакомилась с Биллом Уизли. А Билл, к слову, ходячая когтеточка! Грейбэк нещадно исполосовал его лицо, поэтому малая доля ликантропии, к сожалению, ему все же передалась. Недостаточно, чтобы оборачиваться, конечно, но один раз я застала Билла, поедающим сырое мясо в полнолуние. Как мне потом объяснила Флер, это нормальная реакция на циклы луны. Ну и где тогда моя нормальная реакция на драккловы циклы луны? Я не изменилась ни на йоту, хотя шрам от укуса аккуратным полумесяцем прячется под копной длинных волос (даже каре, как у Паркинсон, теперь не сделать). От обиды на судьбу за то, что я как-то неоднозначно укушена оборотнем, за то, что больше нет Парвати, но есть вечный должок перед Грейнджер, за то, что Тедди приговорен к вечному несчастью из-за глупости своих храбрых родителей, новая волна рыданий сотрясает тело, и я, не сдерживаясь, позволяю эмоциям взять верх. Я впервые разрешаю себе полностью раствориться в своей боли и обиде. Как вошли девчонки, я так и не поняла. Может быть, тоже обучались у парней из Дурмстранга? Хотя не удивлюсь, если их самих просветила Грейнджер, потому как она у нас ходячая энциклопедия. Кстати, какого драккла Кэти ее притащила? — Уходи-и-те, — не своим голосом, заикаясь и всхлипывая, произношу я. — Лав, послушай, — Кэти присаживается напротив, взяв мою руку в свои. — Кингсли просто испугался за нас, а Дин… — Придурок, — Гермиона бескомпромиссно заканчивает мысль Кэти. Не могу ничего поделать и просто в шоке пялюсь на нее: Грейнджер всегда очень тщательно подбирает слова. — Что так смотрите? — удивляется она и пылко продолжает: — Полный недоумок. — Он ненавидит меня. — Он в тебя влюблен. Это все на Гриффиндоре знали. Клянусь, это самый странный разговор с Грейнджер за все наше знакомство. — Лаванда, ты можешь прогнать меня, но я должна это сказать. Прошу, — рукой она останавливает меня от словесного вмешательства. — Я никогда не винила тебя в том, что со мной случилось. Это цепь закономерных и долгоиграющих событий. Начало было положено еще Долоховым. Который целовал Белл. На Кэти лучше и не смотреть: Долохов — враг Ордена в первых рядах, так что любовника она себе выбрала проблемного. Тем временем Гермиона продолжает: — Твоей вины нет. Но есть твое участие в моем исцелении. И я навеки тебе благодарна. Я ошарашенно смотрю на нее: какое-такое участие? Все же Кэти сделала. — Я ничего не… — Нет, Кэти и ты… Вы… — Гермиона начинает всхлипывать, и я готова сотрясаться в рыданиях вместе с ней. — Вы вытащили меня, девочки. И я так рада, что могу сейчас по-настоящему жить. Даже во время войны — а я это только сейчас поняла — можно и нужно жить. Каждую минуту. Дышать и радоваться самому бытию, понимаете? Это как же ее понесло. Непонимающе смотрю на Белл, но и ее выражение лица говорит о том, что Грейнджер на какой-то особой волне безумия, нам совершенно недоступной. — Мы с тобой, Лав, — решает вырулить разговор в другое русло Кэти, за что я ей очень благодарна. — Даже если другим кажется, что ты поступила опрометчиво — это их трусливые проблемы. — Вот именно! Ты не испугалась это чудовище тогда и смело отправилась к нему сейчас. Клянусь, если Грейбэк захочет поквитаться с тобой, ему сначала придется встретиться с яростью Ордена Феникса! Ее слова гулким эхом отбивают ритм в моей голове. Это чудовище. Вдох-выдох. Перетерпи, злость уйдет. Она всегда отступает. Эт кто тебе сказал? Прочь из моей головы, волчара! Лютный! Там же Грейбэк! Будто про дьявола говорят. Ну и пусть. Ему плевать на репутацию. Он живет по своим законам. Шевелись. Получишь свое зелье. Уходи-уходи-уходи. Я тебе позволю взять немного из общака. Не надо, не помогай мне, оставь меня, ведь я тебя предаю каждый день. Вдох-выдох. Ради памяти о Парвати, ради самой Грейнджер, ради всего святого, я должна успокоиться. Не задело? Цела? Блядь. — Замолчи, Гермиона! — рявкаю я, будто и не было никакой истерики. — Ты ничего о нем не знаешь. Вы все нихрена о нем не знаете! Не замечаю, что кричу, только лишь обращаю внимание, как ошарашенная Кэти отпускает мою руку. Никто и слова не в силах произнести, и даже Вальбурга на портрете делает вид, что засыпает. — Орден и ногтя его не стоит, ясно? Где был Орден, когда ты умирала? Где был Орден, когда Кэти отправилась за мной? Где, скажи мне, Грейнджер, Орден каждое полнолуние, когда Тедди легкие выплевывает от плача?! На чердаке начинает мигать лампочка, а на старой вазе, служащей нам пепельницей, появляется крупная трещина. — Лаванда, мы и есть Орден, — вклинивается Кэти. О, у этой на все есть свое персональное мнение, которое хоть иногда нужно попридержать. — Давно ли? — огрызаюсь я в ответ. — Но это Грейбэк напал на тебя там, в Башне Рейвенкло. Не Орден! Магия бушует во мне, будто река, выходящая из берегов. Ваза взрывается мелкими осколками, и, если бы не моментально выставленный Протего Грейнджер, нас бы с ног до головы осыпало острыми фрагментами. — Это. Был. Не. Грейбэк! Облегченно прикрываю глаза — как же хорошо становится от того, что я наконец это сказала. Свет в помещении приходит в норму, а значит, моя стихия умиротворяется, обласканная нужными словами. Тяжелое бремя вины и собственной подлости сменяется легким ощущением правильности, порядочности. Я это сказала. И повторю ещё. Тысячи раз, если будет надо. И ни один Дин Томас не остановит меня своими едкими колкостями. Больше нет. — В начале седьмого курса Парвати предсказала мне, что в день, когда Гарри вернется в Хогвартс, я потеряю покой, — заговариваю тихим голосом. Почему-то начинаю рассказ именно с воспоминаний о своей дорогой подруге, которую, как и меня, редко кто воспринимал всерьез. Но девочки не подтрунивают, а, напротив, молчат: просто смотрят как-то внимательно и осознанно, не желая даже шорохом помешать мне высказаться. Битва за Хогвартс. 2 мая. Парвати, конечно, предсказала мне потерю покоя, но не буквально же! Заклятия сотрясают стены с такой чудовищной силой, будто там не десятки, а сотни, может, даже тысячи Пожирателей пытаются пробить вековую защиту замка. Профессор Дамблдор говорил, что Хогвартс — это самое безопасное место, где каждый найдет помощь. Теперь мне кажется, что он несколько преувеличивал. Несусь из Большого Зала, не ведая дороги. Надо помочь вывести первокурсников и готовиться к чудовищному сражению. Понятия не имею, как Гарри собирается побеждать Того-Кого-Нельзя-Называть, но лучше бы ему поторопиться, ведь, выглянув в окно, я ужасаюсь увиденному: в защите замка зияют красные дыры. Хогвартс вот-вот откроется врагу. Присматриваюсь к границе Запретного леса и не удерживаюсь от нецензурной брани: блядский Салазар, это что, акромантулы? Отшатываюсь от оконного стекла, будто от проклятия, все еще с трудом осознавая, насколько плохи дела Светлой стороны. Тело реагирует мгновенно — по спине градом стекает холодный пот, а руки нервно подрагивают, норовя выронить палочку. — Лаванда! — ко мне кидается обезумевшая Падма (пусть девочки и идентичны, но свою подружку я отличу от сестры хоть в кромешной темноте). — Ты не видела Парвати? Ее нигде нет! Вот я и теряю остатки покоя, как и обещала Парвати. Я наслышана о скептицизме студентов к предсказаниям, но, Мерлином клянусь, у Патил настоящий талант! Конечно, я наивно полагала, что с Поттером в Хогвартс вернется и Рон. Разумеется, он и должен был стать причиной моего беспокойства. Но, выхватив взглядом сегодня Уизли в толпе, я просто обрадовалась, что он жив. Интересно, когда я успела его разлюбить? — Лав! — уже орет Падма, и нас накрывает взрывной волной. Неужели бывают такие мощные Бомбарды? — Я найду ее! — стряхнув с себя слой пыли и щепок, пытаюсь докричаться до Патил сквозь шум ломающихся стен и проклятия начавшихся дуэлей. Пожиратели в замке. — Но ты не успеешь эвакуироваться! Они уже здесь, — она не сдерживает слез. — Я остаюсь, — одними губами шепчу, как будто это решение принято еще давно, в те времена, когда я вступила в Отряд Дамблдора. И добавляю уже громче: — Я найду ее, Падма, не волнуйся. Разумеется, я ее найду. Я всегда ее находила в конечном счете. Как тогда, первокурсницей в Хогвартс Экспрессе. И на втором курсе, когда она чуть не угодила в капкан Василиска. И на шестом курсе, после того, как Грейбэк подрал мне ухо и укусил. Я всегда находила ее, найду и сейчас. Покрепче перехватив палочку и повторив в уме схему Ступефая, я просто несусь вверх по лестнице, не особо рассуждая, куда конкретно мне надо. А ведь нужен план, не могу же я заглядывать в каждый класс? Внезапно случаются две вещи: во-первых, на меня летит какое-то темно-фиолетовое заклятие, которое я чудом отбиваю вовремя выставленным Протего. А во-вторых, гениальная идея посещает мою светлую голову. Конечно, я понятия не имею, где в этом кошмаре прячется испуганная Парвати, но я знаю, кто знает! К портрету предсказательницы Кассандры на третьем этаже я добираюсь уже немного потрепанная — с порезом от Секо на щеке, которым меня наградил какой-то ублюдок, и с царапинами от ногтей вервольфа на запястье. С Пожирателем мне пришлось знатно повозиться, но на помощь пришел профессор Люпин, так что я отделалась скорее испугом. А вот произошедшее с оборотнем считаю чистым везением: он резво схватил меня и готов был укусить, но отпрянул, кажется, еще раньше, чем его настиг мой Ступефай. Да без разницы, я одолела волчару, как ни крути. — Мадам, — взываю к портрету. Роскошная черноокая Кассандра появляется на полотне, но я вынуждена отпрыгнуть от нее, ведь сзади меня взрывается лестница. Упав на колени и интуитивно прикрыв голову, не сразу прихожу в себя. Штукатурка засыпает этаж, где я нахожусь, будто снег в Рождество. Но вот крики и плач, которые доносятся отовсюду сразу, никак не вяжутся с праздником. Это настоящая мясорубка, Мерлин и Моргана, что же творится? — Мисс Браун, — голос Кассандры приводит меня в чувства. Точно, Парвати! — Уходите немедленно! Замок не выстоит! — Нет! — Как знаете, милочка. Портреты переходят на другие полотна, так что… — Стойте! — кидаюсь к ней, словно могу задержать ее фигуру рукой. — Я потеряла Парвати. Посмотрите по картинам, где она может быть? Пожалуйста. — Вы с ума сошли? Забудьте про… — Это же Парвати! Вы сами говорили, что она новая звезда предсказаний. Умоляю, Кассандра, помогите! Предсказательница скептически осматривает меня, и мне кажется, что она вот-вот исчезнет. Но я любимица судьбы, не иначе, ведь после недолгого молчания она кротко отвечает: — Ладно. Пока я ожидаю Кассандру, мне приходится вступить в схватку с очередным Пожирателем, точнее Пожирательницей. Они уже не прикрываются масками, которые оказываются весьма непрактичными в бою, поэтому я мгновенно узнаю суку-Кэрроу. Сама мысль о том, что пришло время поквитаться с ней за все Круциатусы, что она раздавала мне и моим друзьям (да что там друзьям — первокурсникам!), посылает какой-то нереальный поток эндорфинов в кровь. — Иди сюда, дрянь! — выкрикиваю я и с отчаянием кидаюсь в схватку с моим личным врагом. Мне ни капли не страшно, ведь наперед знаю все ее методы — кроме Круцио она ни на что не способна. — Протего, — отбиваюсь от такой очевидной ее атаки. — Маленькая тварь, я тебя по стенам размажу, — визжит Алекто, но страх так и не приходит. — Ступефай! — вместо ответа, я атакую со всей яростью, вкладывая все силы в заклинания. — Экспериамус! Инкарцеро! Связанная, она валится к моим ногам, и я, совсем растеряв остатки достоинства в этом кошмаре, собираюсь пнуть уже беззащитную Кэрроу в живот, но меня останавливает вернувшаяся Кассандра: — Мисс Браун! Башня Рейвенкло! Но вам лучше… Кажется, она еще что-то говорит, даже выкрикивает, но я ее уже не слышу, потому как, оставив и Алекто, и портрет за спиной, мчусь, перескакивая через ступеньку, на самую высокую башню Хогвартса, после Астрономической. Адреналин и несколько пережитых дуэлей дают мне ощущение вседозволенности и окрыленности — я сила! Я Гриффиндор! Я спасу себя, и Парвати, и весь мир! Ах, почему же я не дослушала Кассандру. Конец POV Лаванда