***
POV Антонин Уилтшир разразился слезами. Мерзкая погода — даже не потренировать этих олухов на открытом воздухе. Осадки здесь никогда не были редкостью, но этот сезон особенно богат на проливные дожди. Даже такой скептик, как я, без раздумий помыслит на судьбу: сама вселенная оплакивает предстоящий брак. Глупость это редкая — жениться в такое дрянное время, когда проиграна одна война, а следующая уже стучит в окно. Но ничего не поделать: Грейбэку нужны деньги, нам — люди, а Магической Британии — чистокровные наследники, которые не дадут магии исчезнуть окончательно. С последним, к сожалению, могут возникнуть проблемы. Да и хрен с ним. Хорошо уже, что хоть этому паршивцу Рабастану удалось отсрочить семейную кабалу. До брачной церемонии еще есть время — месяц или около того. Пусть официально в Пророке о таком событии не напишут (еще бы — прихвостень Министра Арион выдает старшую дочь за Пожирателя Смерти), но мамаша Гринграсс желает соблюдения всех традиций чистокровного общества, потому этим вечером, когда телом и душой — и откуда она у меня только взялась — я все еще ощущал прикосновения робких пальцев своей матрешки, в узком кругу мне пришлось объявлять о собственной помолвке с другой, Не-Кэти. Гринграссы, разумеется, светили своими лицемерными улыбками, Дафна жалась поближе к отцу, а Родольфус старался смотреть куда угодно, только не на меня. И зря. Мне-то, в конечном счете, плевать. Я даже не вспылил ни разу за весь ужин, который проходил настолько вялотекуще, что лишь пьяные бредни Амикуса немного разбавляли утомительное уныние вечера. Невеста же, напротив, хоть немного порозовела и перестала трястись, но это, бесспорно, не моя заслуга: за столом присутствовал ее декан. При Снейпе юная Гринграсс уже не так боялась каждого шороха. Мне уже неймется отбыть из поместья Малфоя прямиком в Уэльс, чтобы приблизить встречу с Кэти, которая внесла такую внезапную смуту в мою осточертелую жизнь. С ней, как с обскуром — нихрена не знаешь, чего ожидать, потому как в любой момент она может выкинуть что-то поистине сумасшедшее. Тот же Империус — какого, спрашивается, дьявола? Но эти ее заскоки все равно стоят того, чтобы бы посвящать ей любую свободную минуту. Гриффиндорка до мозга костей, но притягательная — сил нет оторваться. Однако я связан обязательствами, а потому одно дело в Мэноре у меня все же осталось. Слово для Долоховых — превыше всего, даже Непреложный не имеет такой власти, как данный добровольно зарок. Если бы не обещания, которые я так необдуманно раздавал, то уже аппарировал бы в Суонси и любил матрешку до потери ее же сознания. Посему, чем скорее расквитаюсь с делами чести, тем скорее запущу пальцы в водопады ее волос. Дафну я обнаруживаю в малом зале, заранее прознав у вездесущего Роули, где ошивается «счастливая» невеста. Она стоит вся в белом, будто уже готова под венец, но, завидев меня, непроизвольно делает полшага назад и сжимает пальцами правой руки фамильное кольцо. Мое, блядь, фамильное кольцо! Где-то в районе груди немного колет, и в мыслях тихий шепот отца отдается словами: «Anton, nu ty dolboyob». Почти неконтролируемое желание содрать семейную реликвию с ее безымянного пальца заставляет меня затаить дыхание на несколько секунд — нельзя, Долохов, так надо. Мерлин, еще и трусливая такая, да простит меня Салазар, как соплохвост. Пусть я был не особенно доброжелателен — каюсь — но, пикси меня раздери, вот так бледнеть каждый раз, едва меня завидев? У Кэти, к слову, было гораздо больше поводов меня страшиться, однако в туалете она меня штопором собиралась расчленить. Хотя какие могут быть сравнения — моя девочка храбрая, точно кошка дикая. Даже чересчур. — Мистер… Долохов, — нарушает затянувшуюся тишину Дафна. — Антонин. Не помню, чтобы наше знакомство было настолько близким. Ухмыляюсь всколыхнувшему память воспоминанию — высокомерная маленькая зараза, совсем еще неопытная, но отчаяния в Кэти на три жизни хватит. Завожусь лишь от мысли о ее звонком голосе, что, в общем, совсем некстати: стою-то я лицом к лицу с мисс Гринграсс. — Антонин, — безропотно повторяет Дафна и опускает глаза в пол. Так не пойдет — я, кажется, совсем ее запугал. Идиот. Нечему и удивляться: цивилизованное общение, сколько себя помню, всегда давалось мне гораздо сложнее, чем та же дуэль. Но к этому разговору я готовился заранее, поэтому без предисловий приступаю к самой сути: — Дафна, я почти уверен, что знакомство со мной стало для вас не самым приятным опытом в жизни. Но поверьте, цели обидеть или каким-либо образом оскорбить вас у меня нет и никогда не было. То, на что вы идете, вызывает мое самое искреннее уважение. Пусть родители ваши никогда не станут мне… близки, я клянусь, что, как только вы выйдете из рода Гринграсс, я всегда буду поддерживать вас и, разумеется, защищать. — Спасибо, — шумно выдыхает она, как будто тяжелый камень упал с ее плеч. — Я вам очень благодарна за эти слова, мне было важно их услышать. Простите и вы меня, если раздражала вас своим молчанием. Не каждый день родители тащат под венец. — Понимаю, — добродушно улыбаюсь ей, потому как пугать девчонку я и правда не намерен. Все, что было мной сказано, никак не противоречит истине. Дафна отныне получает мое полное покровительство, а значит, и опасаться меня ей тем более не стоит. Откланявшись, как и полагается чистокровному джентльмену, я мчусь по коридорам поместья к ближайшей точке аппарации. Уэльс еще никогда не манил меня так, как сейчас, когда я совсем уже не по-джентельменски мечтаю о том, что буду делать с обнаженной и задыхающейся от страсти Кэти. Но мне сегодня чертовски не везет, потому как на моем пути возникают Яксли и Роули, которых я ни при каких обстоятельствах не могу проигнорировать. Последний многозначительно смотрит, и я, чтобы развеять все его сомнения относительно нашего общего дела, утвердительно ему киваю. Наш молчаливый диалог прерывает Яксли, разумеется, не просто так меня разыскивающий. — Антонин, — обращается Корбан. — На два слова. — При Роули говори. Торфинн уверенно качает головой, расправляя широкие плечи — мы что, девки болтливые, в конце концов? Интерес у нас общий, а Роули тем более мне ближе всех. — В аврорате говорят, — на всякий случай наложив чары Приватности — хитрожопый политик — Корбан заговаривает, — Долиш взялся за Орден Феникса. — Интересно, — задумавшись, произношу я. На деле же интерес мой — не более, чем умело разыгранный спектакль перед товарищами. Правда в том, что эта новость меня поистине тревожит: одна небезызвестная матрешка ну очень гордится своей причастностью к шайке Дамблдора. И по невероятному стечению обстоятельств всегда находит приключения на свою очаровательную задницу. Если авроры всерьез возьмутся за Гриммо, то к моим проблемам непроизвольно прибавляется еще одна — убедиться, что Кэти ничего не угрожает. Я не в курсе, кто там у них остался из нормальных, но кроме Шеклболта более на ум никто не приходит. Ох, знал бы, с кем сведет меня судьба, может, и отвлек бы Темного Лорда от Грюма. Старый маразматик точно смог бы вытащить Орден из этой переделки. — Все логично, — рассуждает Торфинн, — оборотней не получилось прижать, ведь мы же и помогли им отбиться тогда. Пожирателей трогать ссыкотно — у нас и магия родовая, и влияние, и опыт. Орден самый дохлый сейчас на политической арене, их разбить и старшекурсник сможет. Неприятно соглашаться, но, черт возьми, да — организация покойного Дамблдора такого дна еще не видела. — Я подумал, — Яксли продолжает: — может, нам пока не трогать Джона, чтобы он мог закончить то, за что взялся? Все таки его нынешние цели выгодны и нам. — Что выгодно, а что — нет, решать буду я, — отвечаю чуть резче, чем следовало. — Я хочу знать все про планы Долиша. — По мере моих возможностей, Антонин. — Разумеется. Распрощавшись, я пуще прежнего тороплюсь в Уэльс, и к сексу моя спешка уже не имеет никакого отношения: сейчас мне просто необходимо увидеть Кэти живой. Конец POV Антонин***
— Ничего не понимаю, — Гермиона захлопывает очередной древний фолиант и агрессивно растирает уставшие от чтения глаза. — Если Меч Годрик завещал гриффиндорцам, но в Хогвартсе больше нет ни одного представителя нашего факультета, где тогда может находиться артефакт? Одно и то же, день за днем. Вот уже около месяца прошло с тех пор, как мы систематически переворачиваем библиотеку Блэков вверх дном, чтобы найти хоть какие-то зацепки относительно местонахождения Меча Гриффиндора. К сожалению, пока ни один текст об Основателях не привел нас к цели поисков, но зато мы узнали, что Ровена крутила роман с Салазаром — нихрена себе! — Может, еще раз Невилла опросить? — предлагаю я, по-прежнему витая в облаках. Предложение слабое, согласна. Лонгботтом уже миллионы раз рассказал нам в деталях, как держал Меч в своих руках, но вот куда тот делся после убийства змеи — загадка. А сознание, как пораженное, намеренно концентрируется на деталях: держал в своих руках. Тело тотчас бросает в жар, потому как в голову лезут видения совсем не о конечностях Невилла. Да, руки у Долохова что надо, снимаю шляпу. Моментально покрываюсь гусиной кожей от одних лишь воспоминаниях о его пальцах на моей шее, груди, животе, и… О чем я думаю? Блудливый Мерлин, я, конечно, совсем стыд растеряла за тот месяц, что мы встречаемся. Наверное, я могу назвать это так, ведь не просто же мы спим? Пусть постель с Антонином по праву занимает главенствующее место в моих мыслях (без обид, Годрик), нас с ним объединяет гораздо больше, чем приземленная физика. По крайней мере, хочется в это верить. Мы много разговариваем, читаем, готовим. Несколько дней назад наконец расшифровали бесподобное заклинание невыразимцев и даже дополнили его немного на свой лад. Ну, Антонин, дополнил. Я-то просто разбивала схему на пассы. Мои побеги в Уэльс стали фактически ежедневными, отчего соседки по спальне недовольно кривят лица. Лаванда и вовсе после очередной отлучки в Лютный притащила мне целый мешок склянок с контрацептивным зельем. Неловко и даже неприятно, но своеобразный подарок я все же приняла. Надеюсь только, что это не она его варила — при всем уважении к статусу Зельевара всея Лютного, я по-прежнему с опасением отношусь к ее внезапно проявившимся талантам. Кричер — мерзавец — как и месяцы до этого молчит и ухмыляется, едва меня завидев, а я, между тем, утомилась переживать на его счет. К чему сжигать понапрасну нервные клетки? Во-первых, сплетни о том, как в маггловском мотеле я отдалась Тони за контрзаклятие, все еще не утихают, оттого не все ли равно — где один раз, там и сотня. Во-вторых, если эльф по какой-то не известной мне причине решил умолчать о моей связи с Пожирателем, то и Мерлин с ним. Логика Кричера всегда была за гранью моего понимания, так что нечего и начинать погружаться в раздумья о том, что за пакости у него на уме. Я не сомневаюсь, что мой запретный роман рано или поздно раскроется. Я думаю даже, что некоторые члены Ордена осведомлены о наличии связи между мной и Долоховым. Миссис Уизли, например. Когда я читала «Сказку о рыбаке и рыбке» на кухне, то совсем не заметила, поглощенная историей, как она появилась у меня за спиной. Не знаю, сколько Молли так простояла, но чары перевода работали только для меня, а значит, она определенно точно видела броскую кириллицу на страницах книги. Миссис Уизли можно охарактеризовать как угодно, но недалекой ее точно назвать нельзя: конечно, она сложила два и два. Кто бы еще мог подсунуть мне книгу на иностранном языке? Мои отношения с семьей Уизли остаются натянутыми и по сей день. Уж не знаю, почему они так разгневались: по моей логике наличие живой Гермионы должно было обеспечить мне снисхождение с их стороны. Да и атмосфера в Ордене давящая: время идет, но Кингсли так и не открывает нам свой победоносный план. Теперь я уже не уверена, существует ли этот план вообще. Оттого мне и хочется бежать в Уэльс все чаще. Жаль лишь, что на ночь я так ни разу и не осталась за прошедший месяц: пусть Тони и уговаривает меня задержаться дольше и даже — каков наглец — перебраться к нему с концами, но я не представляю, что должно случиться, чтобы я предала Орден Феникса. Пусть сердце мое не здесь, но чувство долга и ответственность за всех этих людей — даже осточертевшего Джорджа — не позволяют мне следовать за порывом души. — Ты вообще слушаешь меня? — Что? — перевожу рассеянный взгляд на уставшую и нервную Гермиону. — Прости, задумалась о руках Невилла. — Чего? — Ну, он же руками Меч держал, вот и рассуждаю, — застигнутая врасплох, совершенно нелепо пытаюсь выпутаться из неловкого положения. — А где Меч хранился в мирное время? — В кабинете директора, разумеется, — не задумываясь, отвечает она. — Это понятно. Но где именно в кабинете? Может, у него особое место какое было. — Было, — шепчет Грейнджер, а следом восклицает уже громче:— Было, Кэти! Ты гений! Меч был в Распределяющей Шляпе! Мне, разумеется, приятно, потому что похвалу я, по правде сказать, обожаю, но, черт возьми, от того, что пристанищем Меча была Шляпа, наши дела лучше не стали. — И где, боггарты задери этого мерзавца Годрика, может быть Шляпа? — недовольно спрашиваю я. Гермиона молчит продолжительное время, но я не наседаю: мы давно работаем вместе, поэтому я точно знаю — если она вот так уходит в себя, то в голове у нее происходит настоящий анализ всех возможных фактов и обстоятельств. Обычно после вот таких молчаливых заминок Грейнджер выдает что-нибудь поистине феноменальное. — О Мерлин! — наконец восклицает она. — Амбридж перечисляла в газетных статьях: каких артефактов лишилось магическое сообщество. Там упоминались Диадема и Чаша. Но она и словом не обмолвилась ни о Шляпе, ни о Мече, ни о Медальоне Слизерина. И если последний у нее, то и… — Нет, — качаю головой, будто это как-то должно изменить то безнадежное положение, в котором мы оказались. — М-м. — Да. — Нихрена. Не может быть, чтобы нам так дьявольски не везло! — Кэти… — Ты хочешь сказать, — я подскакиваю на ноги, — потому она ищет гриффиндорцев по всем углам? Она их Круцио пытает, чтобы они ей… Меч вытащили? — последнюю фразу я произношу уже шепотом. Гермиона на это лишь закусывает губу, а я растворяюсь в леденящем душу кошмаре, который поглощает нас обеих, словно дьявольские силки. Видимо, Амбридж совсем тронулась умом, если считает, что любой проходимец может вытащить Меч! Безмозглая идиотка, Меч сам выбирает гриффиндорца! Мерлин всемилостивый, почему же все так дерьмово складывается? — Зови Кингсли, — взяв, наконец, себя в руки, стальным голосом говорю я.***
— Если все так, как говорят Кэти и Гермиона, — Кингсли еще раз оглядывает всех присутствующих Орденцев, а потом переводит взгляд на стоящих подле него нас с Грейнджер, — то любые выходы за пределы дома отныне должны быть согласованы со мной. На последних словах ему приходится повышать голос, ведь мы, доселе пребывавшие в звенящей тишине, осознаем, что вот прямо сейчас лишаемся последних крох свободы, и начинаем совсем неробко перебивать его. — Это возмутительно! — Грейнджер, ярый представитель демократии среди волшебников, первой возражает мистеру Шеклболту. — Если нам теперь из дома даже выйти нельзя… — присоединяюсь к Гермионе, ведь мне такой запрет совсем не с руки. — Ты хочешь, чтобы тебя авроры запытали до смерти? — Билл моментально срывается со стула, чтобы, слегка возвысившись над присутствующими, во всеуслышание поддержать Кингсли. — Ты-то выходишь вместе с парнями непонятно куда, между прочим, — начинает Лаванда. — А нам себя совсем заживо похоронить? — Они рискуют жизнями! — Флер заступается за супруга. — А ты что же, испугалась, что к оборотню не пустят? — Дин по привычке начинает наседать на Браун, и я собираюсь за нее заступиться, да только Лаванда, кажется, и сама отрастила зубы. — А что мне остается, Томас? Не твою же трусливую задницу выбирать в качестве компании? Пока я хоть что-то полезное делаю для Ордена, ты можешь сидеть тут и вязать носки! Шах и мат для Дина в подарочной обертке. Никто такой откровенной дерзости от Браун не ожидал, что и говорить про Томаса: он, будто громом пораженный, молча уставился на нее. — Довольно! — с применением Соноруса голос Кингсли заставляет всех разом замолчать. — Грюм вверил мне ваши жизни, поэтому — хотите вы этого или нет — придется подчиниться. А если кто-то считает, что я лишаю его свободы и права выбора — вперед, — одним твердым взмахом руки он указывает на дверь. — Можете покинуть Орден Феникса и присоединиться к скитающемуся, но свободному, — на последнем слове он намеренно делает паузу, — Вуду. Мы молчим. Никакого сопротивления. Пусть мистер Шеклболт и ведет себя чересчур авторитарно, но смелости возразить ему не хватает ни одному из нас. Мне так точно. Редко когда моя интуиция просыпается, чтобы сообщить о чем-то чрезвычайно важном, но сейчас тот самый момент: «Держи рот закрытым, Кэти», — настойчиво шепчет мне подсознание. Уже на чердаке, когда мы с Браун, Грейнджер и вечно угрюмой Патил выкуриваем одну-единственную сигарету, к нам, впервые за долгое время, присоединяются парни. Не то чтобы мы не были дружны с ребятами или, что еще хуже, откровенно недолюбливали их, но пошел наш второй год проживания в сравнительно небольшом пространстве, поэтому иначе и сложиться не могло: мы до безобразия осточертели друг другу. — Можно? — Невилл спрашивает, как бы случайно демонстрируя полную пачку папирос. — Разумеется, — добродушно отвечаю я. — Мы всегда вам рады, — вторит мне Грейнджер, а Браун, не спуская глаз с афишируемой Лонгботтомом добычи, немного отодвигается в сторону, чтобы дать ребятам больше места. — Кингсли борщит, — деловито замечает Джордж, выдыхая дым на портрет Вальбурги. Прикрываю полотно тряпкой, что валяется неподалеку — нечего обижать нашу близкую подругу миссис Блэк — и устало спрашиваю Уизли: — Джордж, ты из-за Оливера? — Из-за него в том числе, — нехотя отвечает он. — Но у нас у всех есть дела… вне дома. Чего так смотришь? Сама бегаешь куда-то каждый день через черный ход. Думаешь, мы слепые? Уизли смотрит на меня с еле заметной затаенной обидой: глаза его опасно блестят, будто одно лишнее слово, и он выведет меня на чистую воду. — У нас есть предложение, — примирительно начинает Дин. — Каждый, кто захочет покинуть Гриммо, делает это на свой страх и риск. Мы прикрываем друг друга в случае расспросов, но если Кингсли или Билл прознают, то беглец расхлебывает последствия сам. — Нечего тянуть остальных на дно, — заканчивает за него Джордж. Предложение мне кажется весьма выгодным. Я, конечно, не слизеринка, но для себя тут же отмечаю все наметившиеся перспективы: теперь, когда Кингсли объявил вынужденный домашний арест, мое положение, как ни странно, значительно улучшилось. Ранее мне приходилось скрывать ото всех, кроме девочек, свое частое отсутствие. Однако в сложившихся обстоятельствах, когда парни вышли с такой инициативой, мне остается избегать только Кингсли, Билла и миссис Уизли. Больше страшиться некого, потому как не думаю, что прогрессивная деменция мадам Макгонагалл позволит ей по-настоящему осознать, что именно я нарушаю. — Нам подходит, — от лица всех леди этого чердака заявляю я. Позже, когда сумерки окутывают Лондон нежностью своей прохлады, я спешу, окрыленная, в Суонси. Весь путь до дома не могу перестать улыбаться: надо же, все дело в Шляпе — буквально. Только благодаря запрету мистера Шеклболта я сегодня смогла немного раньше выскользнуть из дома, не дожидаясь, пока путь к отступлению будет чист. Неловко было пробегать мимо слегка озадаченного Невилла, но уговор есть уговор. Безусловно, на первый взгляд мое поведение напрочь сквозит ветренностью, но сама себя уверяю, что это не так — я все еще не теряю голову. Несмотря на гриффиндорскую охоту аврората, мне мало что угрожает: Тони навесил на подворотню, куда я аппарирую, десятки следящих чар. Он всегда теперь знает, когда я появляюсь в Уэльсе. Эта параноидальная идея пришла ему в голову около месяца назад, и пусть это казалось мне тогда чересчур, но сейчас я преисполнена благодарностью. Обратный путь мне не страшен и вовсе: с того самого первого раза, когда я, обессиленная после Империо, засобиралась домой, Антонин аппарирует меня лично. Сначала было боязно — ему нельзя увидеть вырастающий из соседних зданий дом №12, иначе пиши пропало. Но Тони развеял все мои сомнения, в очередной раз дав понять — он не предаст. Мы аппарирует в подворотню соседнего квартала вместе. Оттуда — я одна на Гриммо, и только когда Антонин получает моего беркута в качестве гарантии, что я добралась без приключений, сам возвращается в Уэльс. Когда я думаю о его помешательстве на моей безопасности, самолюбие разрастается до размера вселенной: Долохов неподражаем в своей заботе, и я просто разрываюсь на части от гордости, что этот параноик — только мой. Пока я с радостной улыбкой несусь по знакомой улице, наслаждаясь шумом прибоя, на глаза мне попадается фургон с хот догами. Это мой шанс! Тони, просто помешанный на здоровом питании, наверняка уже приготовил что-то очень мясное или приторно овощное — глупая я, надо было радоваться сэндвичам-уродцам, пока была возможность. Что же, в этот раз я сработаю на опережение. С бумажным пакетом наперевес я взбегаю по крутой лестнице, пока не оказываюсь перед открытой дверью. Проталкиваюсь мимо дожидающегося меня Антонина и, стараясь не задерживаться взглядом ни на буйных кудрях, что пребывают в восхитительном беспорядке, ни на прожигающих страстью глазах цвета хаки, выдаю с порога: -У меня хот-доги. С кетчупом или горчицей будешь? Тони смотрит сначала на меня, потом на пакет в моей руке, которым я вызывающе трясу, привлекая его внимание к фастфуду (в доме-то уже чувствуется запах чего-то полезного и безвкусного). Наконец, встретившись со мной глазами, он, цокнув, отвечает: — Тебя буду. Не успеваю я осмыслить этот бестолковый, на первый взгляд, ответ, Антонин без промедлений пересекает расстояние между нами и одним уверенным движением закидывает меня на плечо, направляясь по коридору прямиком в спальню. От неожиданности пакет со всем содержимым валится на пол — вот же мерзавец! Но его ладонь на моем бедре распаляет уже иного вида голод, оттого я оставляю любые попытки выказывать сопротивление — Мерлин, день был бесконечно долгий, а я так истосковалась. Хот-дог потом Акцио призову. Я, в конце концов, волшебница!***
Пробираясь через черный ход, намеренно обхожу известные мне скрипучие половицы, чтобы, не разжигая Люмос, проскользнуть по узкому коридору на кухню. С моей врожденной неуклюжестью оставаться незамеченной выходит весьма неплохо. Несмотря на внезапно свалившуюся поддержку мальчиков, я все равно не спешу задерживаться у Тони на ночь. После того случая с Лавандой и ее полоумным Планом А мне панически страшно оставлять Гриммо на долгий срок — вдруг кто-то выкинет еще что-нибудь губительное, а я не поучаствую? Да и в целом тот же Кингсли коршуном над нами будет кружить, потому как только идиот поверит, что лидер Ордена примет на веру обещания кучки вчерашних подростков. Когда я, крадучись, приближаюсь к дверному проему, обнаруживается, что на кухне кто-то есть: к моему ужасу на подоконнике еле брезжит свет от волшебной лампы. На мгновение я замираю — миссис Уизли? Однако, пройдя в помещение, я с облегчением выдыхаю — лампа освещает лишь окно, а остальная часть комнаты погружена в кромешную тьму. Над потолком угрюмыми мордами висят отрубленные головы домовиков — ну и вкусы у этих Блэков. Мне, наверное, никогда не привыкнуть к таким омерзительным декорациям, судя по тому, как заходится сердце в груди. Оттого иду на поводу у сиюминутного порыва и по-детски показываю чучелам язык. — Экспекто Патронум, — огромный беркут занимает собой почти все пространство (магический потенциал и секс — до сих пор не перестаю удивляться). — Я дома. — Ничего себе ты птичку вырастила. От неожиданности я подскакиваю и испуганно пробегаю глазами по рубленым головам эльфов. — Серьезно? — заходится смехом Джордж, и мне нестерпимо хочется отвесить ему хороший подзатыльник, что я и делаю. — Идиот! — Да брось. Ай! — прикрывает голову, потому что я уже не могу остановиться: вот же говнюк, я чуть Мерлину душу не отдала! Я еще какое-то время колочу его, уже скорее в шутку, отчего самой хочется смеяться. Наша несерьезная борьба перерастает в настоящее веселье с щипками и укусами, и заливистый смех давно поднял бы на уши весь дом, если бы не наложенное Джорджем заранее Муффлиато. Отсмеявшись вволю, мы восстанавливаем дыхание, устроившись на холодном полу возле раковины: именно здесь завершилась наша заварушка, и так как Джорджи осел под моим натиском, я решаюсь присоединиться к нему, чтобы подольше сохранить это безмятежное ощущение дружеского веселья. Мне до боли горько, что мы с ним уже давно вот так не дурачились, хотя многие годы такое поведение было для нас обыденным. Я боюсь, что он сейчас встанет и уйдет, но Уизли, напротив, левитирует лампу, разжигая ее ярче, чтобы осветить пространство между нами. — Будешь читать нотации? — не выдерживаю первая и разочарованно задаю вопрос. — Не-а, — только и отвечает он, но после небольшой паузы продолжает: — Хотя я и правда тебя поджидал. Зачем бы Уизли подстерегать меня? Приподнимаю брови, выражая крайнюю степень своей заинтересованности, и жду, когда он разъяснится. — Я знаю, отношения между нами, — запинается на полуслове. — Между тобой и моей семьей не самые теплые в последнее время. И мне это самому не очень… — Джорджи, я… — Нет-нет, не надо. Вот, — достает он из кармана крошечную колдографию, на ходу придавая ей оригинальный размер. — Хотел показать тебе. Это первый состав Ордена Феникса. Я аккуратно беру колдокарточку в свои руки и с интересом разглядываю присутствующих. — Это что, мама Невилла? — первой мне бросается в глаза женщина, как две капли воды похожая на Лонгботтома. — Да, Алиса, — с улыбкой подтверждает Уизли мои догадки. — А это Фрэнк, ее муж. Слева от них Поттеры и этот мерзавец Петтигрю. На лицо Петтигрю мне смотреть противно: подумать только, если бы не его долбанутая идея возродить Лорда, Магическая Британия не оказалась бы в таком отчаявшемся положении. — А это? — указываю на низкорослого мужчину в цилиндре. — Дедалус Дигл. Был верен Ордену в двух войнах, — охотно отзывается Джордж. — Даже приглядывал за Гарри, пока тот жил у магглов. Его дом сожгли Пожиратели в девяносто седьмом году, вероятнее всего он погиб в огне. Мгновенная грусть накатывает на меня тяжелой волной. От хорошего настроения не остается и следа: вероятно, все эти храбрые люди уже погибли, пожертвовав своими жизнями во благо потомков. Только вот те самые потомки — мы — так и продолжают сражаться, будто и не было подвигов предыдущего поколения. Взглядом я цепляюсь за лица, пытаясь сама распознать всех членов первого Ордена — это Арабелла Фиг, а красотка рядом, должно быть, Марлин МакКиннон. Сириуса Блэка узнаю по куртке — сама же теперь и ношу ее. И вот я уже перехожу к следующим фигурам, когда замечаю их: двое статных мужчин в шуточной форме толкают друг друга, украшая колдографию своими лучезарными улыбками. Но не их задор шокирует меня, а лица. Этого просто не может быть. Оторопело смотрю на Уизли. — Нет, — без слов понимает меня он, грустно улыбаясь. — Это не мы. Не мы. Джордж, разумеется, имеет ввиду Фреда, и потому на мои глаза набегают первые слезы, которые, к слову, я смаргиваю, чтобы не расстроить друга лишний раз — эта его рана никогда не затянется, уверяю. — Мои дядьки — мамины братья, — преисполненный гордости он продолжает свой рассказ. — Фабиан и Гидеон Пруэтты. Да не тушуйся, сестренка, все говорят, что мы чертовски похожи. Не то слово! Я бы скорее поверила, что пронырливые Фред и Джордж раздобыли маховик времени и отправились в прошлое попозировать для колдографа. — Поразительное сходство, — с придыханием говорю я. — Они и сами были поразительными. Не как эти чистокровные снобы, а прогрессивные. Работали аврорами и по праву считались грозой Пожирателей. Мама обожала их, ведь они единственные из всей семьи поддержали ее желание выйти за папу. — В восемьдесят первом году на их след вышла кучка Пожирателей, — продолжает свой рассказ Уизли, и меня уже пробирает мандраж: не к добру это. — Они, конечно, разобрались почти со всеми без видимых проблем: еще бы, дядьки были опытными магами. — И что же тогда с ними случилось? — не своим голосом спрашиваю я. — Долохов, — одним именем он заставляет меня замолчать. — Фабиана разорвало Бомбардой, а Гидеон умер от разрыва сердца. Проклятие так и не удалось определить. Сердце проваливается в желудок, а перед глазами пляшут черные точки. Острая Смерть. Гидеон был убит Острой Смертью. — Его схватили, и в том же году Долохов был приговорен к пожизненному заключению в Азкабан, — заканчивает свое повествование Джордж, что очень кстати: сквозь шум в ушах до меня уже плохо доходит смысл его слов. Аккуратно вытащив колдокарточку из моих рук, Уизли поднимается на ноги, чтобы покинуть зловещую кухню. Мне бы рвануть за ним, но, Мерлином клянусь, я не могу пошевелиться. Ужас вперемешку с разочарованием наполняют мои легкие, отчего каждый вздох отдается колющей болью. — Не лезь к маме, Кэти, — на выходе добивает меня Джордж. — Она никогда не смирится с их уходом. Так же, как и я — с уходом Фреда. Не знаю, сколько времени сижу на ледяном полу под мертвыми взглядами эльфов со стены напротив, но тело свое уже ощущаю плохо — ноги затекли, а шея просто не поворачивается. Плевать. Это лучше, чем отправиться спать, потому что, бьюсь об заклад, завтра, когда я проснусь, мой мир уже не будет таким, каким был еще пару часов назад.