Альянс непримиримых

— Если мы запишем сюда, — Грейнджер трясет перед нами пергаментом. — Заклинания, проклятия или любые другие полезные навыки, которые по каким-то причинам держали в секрете, и обучим друг друга, то нас уже не так легко будет прижать к стенке ни Амбридж, ни Пожирателям, — последнее слово она выплевывает, будто это у нее приспешник Волдеморта вырвал сердце. — Похоже на возрождение Армии Дамблдора, — мямлю я заранее заготовленную фразу. Итак, каждый день с восходом солнца я встаю, умываюсь, расчесываю осточертевшие волосы, которые еще хранят память его прикос… неважно, натягиваю на лицо подобие улыбки (Мерлин, оказывается не так-то просто управлять лицевыми мышцами) и разрабатываю обязательный план ведения активной социальной жизни. В него входят от трех до пяти ответов на вопросы Гермионы, несколько (минимум четыре) правдоподобных смешков над шутками Лаванды, участливые комментарии на собраниях Ордена — от двух до четырех раз. Ах, да! За обедом и ужином, дабы намекнуть окружающим, что я жива, попросить передать соль или похвалить блюдо, не забыв заглянуть в тарелку, чтобы не упасть в грязь лицом. Ну, и пожелать всем доброй ночи. А потом, наконец, можно умирать-умирать-умирать. По-моему я держусь весьма неплохо, потому как ни одного вопроса от общественности я так и не получила, обсудив происходящее с девочками лишь раз. Тогда я ограничилась сухими фактами о скором замужестве Дафны пока-еще-Гринграсс, уверив подруг, что все к лучшему. Опять же, дополнительных расспросов не поступало даже от Лаванды, так что это лишний раз доказывает, что функционирую я довольно сносно. Однако, внутри я по-прежнему сгораю до тла. Поначалу я думала, что расставание не отразится на мне настолько сокрушительно. Разбежались и разбежались. Будем откровенны, мы с Тони… Долоховым — никакой он к чертовым докси не Тони мне больше — не особо-то и подходили друг другу: большая разница в возрасте, противоположные политические взгляды, моральные качества, опять же, у нас разнятся. Союз этот однозначно не самый гармоничный, если сравнивать с тем же Оливером, но, драный Салазар, почему же тогда спустя три бесконечные — будто время остановилось — недели, мне все так же до безобразия, до безумия, до сумасшествия больно? Почему ощущение, будто в душе зияет такая дыра, через которую и стадо гиппогрифов пройдет без затруднений, никак не уходит? Почему, несмотря на все логичные аргументы — убийца, женат, предатель — я все равно, черт возьми, так невыносимо тоскую по этому великовозрастному хитрожопому ублюдку? Каждый день я проживаю, вкладывая всю силу воли, так, чтобы не рассыпаться грудой осколков прямо под ноги мадам Помфри, Кингсли, или еще хуже — Джорджа. Но в целом не могу не похвастаться — выходит у меня замечательно. Именно так, я отлично держусь! Вот сейчас, например, когда мы сидим на чердаке, заняв собой все свободное пространство, и слушаем предложение Гермионы, я вовремя вворачиваю свой бесценный комментарий, который лишний раз говорит окружающим — я еще в игре. — Именно, Кэти, — добродушно смотрит Грейнджер, а я ставлю себе очередную галочку. За сегодняшний день я уже три раза подавала голос на собраниях Ордена и нового АД. Погано, потому как не достаточно по моим личным показаниям живучести: рано отключаться, надо напрячься и выдать что-нибудь дельное еще один раз. Вообще, жутко раздражаюсь на Гермиону: я могла бы сейчас лежать пластом на кровати в уютном одиночестве, а не поддерживать иллюзию себя же самой. Но Грейнджер на то и Грейнджер, чтобы, как прирожденный идейный лидер, придумывать все новые и новые способы противостояния враждебному миру. В принципе с точки зрения продуктивности она дает нам всем фору: вон, притащила сюда весь молодой состав Ордена, чтобы предложить эффективный метод защиты от авроров. И правда, если мы поделимся каждый своими навыками, то шансы на выживание у нас значительно вырастут. Не все на мистера Шеклболта рассчитывать. По одному мы подходим к Гермионе, чтобы записать, кто чем уникальным может поделиться. В конце собрания оказывается, что список не очень-то и велик — пергамент кое-как исписан на треть. Из интересного — взрывные заклятия Джорджа, диагностические чары Невилла, зелье моментального восстановления сил от Лаванды — вот же Слагхорн ей занялся — и еще пара уникальных вещей. Передаем список из рук в руки, чтобы внимательнее ознакомиться, чем будем заниматься ближайшие недели. — Ого, Кэти, — присвистывает Дин. — Ты можешь творить заклинания и левой, и правой? Я не амбидекстр. Считай, ты им стала. Где-то в груди неприятно натягивается струна, и я, прикрыв глаза, моментально возвращаюсь в тот пронизывающий одновременно и ужасом, и страстью вечер, когда я получила эти знания. Вон из моей головы! — Что-то вроде того, — с фальшивой полуулыбкой отзываюсь я. Отлично, реплика номер четыре отыграна. Теперь можно и самокопанием заняться. Однако — что за день — мне так и не удается провалиться в пучину внутреннего монолога, потому что Джордж, получив список в свои руки, задает интересный вопрос: — Сектумсемпра? Я что-то слышал от Гарри. Вроде, это темномагическое. У тебя очевидное предубеждение к Темным искусствам. Отлично, эта самая Сектумсемпра — то что надо, потому как в битве с Пожирателями я точно применю ее к Долохову, чтобы он знал наперед, какие у меня на самом деле предубеждения! — Да, — немного помявшись, отвечает Гермиона, почему-то глядя на Лаванду, а не на Уизли. — Гарри применил ее один раз к Малфою, и это чуть не закончилось трагедией. Сектумсемпра — это личное изобретение профессора Снейпа. Увы, контрзаклятие известно только ему одному. Интерсно, а сама она его откуда знает? На занятиях АД Поттер нам ничего подобного не показывал. — Снейпа так Снейпа, — заключает непривередливый Лонгботтом. — Нам все пригодится. Самый спокойный и не предосудительный, Невилл, конечно, прав. Вообще, не помню, чтобы он когда-нибудь пускался в рассуждения о правительстве, Пожирателях, засилии оборотней. Даже мертвых Невилл всегда вспоминает с доброй улыбкой. Удивительный человек. — Согласна, — вдруг, совершенно не запланировано (необходимый лимит общения на сегодня, вообще-то, исчерпан) вклиниваюсь я. Отчего-то мне хочется поддержать его, чтобы хоть немного отождествляться с ним. Мне-то крыть нечем: Мерлин ненасытный, я все время злюсь и вот уже три недели вынашиваю план мести Кричеру, который, к слову, перемещается понурый, ожидая своей кары. О том, куда я пожелала сгинуть Дафне, Долохову и всему их роду — лучше и не вспоминать. Задумайся я о вызове Патронуса, вряд ли у меня хоть что-то получится. Во мне не осталось совершенно ничего светлого. Невилл дарит мне свою дружелюбную улыбку и легонько треплет по плечу. — На этом думаю все. До завтра, ребята, — заканчивает первое собрание молодого АД Грейнджер. — В следующий раз начнем, пожалуй, с навыков Кэти. Ребята уверенно кивают и неспешно покидают чердак как можно бесшумнее — ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Кингсли или Билл заподозрили нас в чем-либо. Пусть Дин, Джордж и Невилл прямо не говорят, что затевает мистер Шеклболт, но судя по их лицам и желанию обучаться — ничего хорошего. Кажется, совсем скоро мы отправимся в жерло еще одной битвы, и, несмотря на то, что чувствую я себя не живее инфернала, умирать по-настоящему желания так и не появилось. Я уже направляюсь в сторону лестницы, чтобы скорее оказаться в спасительных объятиях Морфея, но заклинанием перед моим носом кто-то захлопывает скрипучую дверь. Это еще что за дерзость! Оборачиваюсь с выражением чистейшего негодования на лице, но понимаю, что отчитать мне сегодня точно никого не удастся — слишком подкован противник. Точнее, противники. Падма, Гермиона и Лаванда. Эта тройка у меня уже в печенках сидит: постоянно чувствую на себе тяжелый взгляд одной из них. Даже молчаливая Патил теперь вызывает у меня только раздражение. Не то чтобы я проклинаю ее за «делай по-своему», но разделить с ней свой провал кажется мне резонным. — Не так быстро, Кэти, — начинает Браун. — Чего еще? — отвечаю намеренно грубо. — Тебе больно и ты молчишь, — примирительно говорит Грейнджер. — Мы просто хотим помочь. — Не надо, — мгновенно начинаю раздражаться, потому что это лучше, чем распускать нюни из-за Пожирателя. — Думаете, какой-то мужик может выбить у меня метлу из-под задницы? Это всего лишь расставание, и, чтобы вы понимали, я отлично держусь, так что… — Ты хреново держишься! — безапелляционно выдает Лаванда, скрестив руки на груди. Кажется, она и не думает сожалеть о сказанной грубости. Я поджимаю губы, да и сама поджимаюсь изнутри: мне-то казалось, что разрыв происходит только внутри моей малюсенькой галактики, совершенно не затрагивая великую вселенную. Будто мало ей, Браун продолжает: — Ты выглядишь не просто как дементором поцелованная, ты словно спишь с ним! — Лаванда, спасибо, — примирительно поднимает ладонь вверх Грейнджер, рассчитывая, что Браун закроет, наконец, свой рот. — Кэти уловила суть. — Ты должна позволить нам помочь тебе, — наседает Лаванда, но я лишь отзеркаливаю ее позу — скрещиваю руки на груди. Ну нет, они слова от меня не услышат. — Выговорись! Мы подруги, черт возьми! Ты не должна переживать это в одиночку. Я почти проникаюсь жаром их речей, потому как мне и самой хотелось бы вылезти, наконец, из этого болота — не мазохистка же я, в конце концов. Но чувство ответственности не дает мне открыться: я сама так по-идиотски втянула себя в эту историю, заведомо предполагая, что она ничем хорошим не кончится. Мерлин, да и о чем, собственно, речь? Времена нынче не просто темные — они, драные пикси, чересчур темные даже для Волдеморта! Переживать о безответной… — нет, не так — несостоявшихся отношениях в контексте всего того кошмара, в котором мы варимся, кажется мне постыдным. — Я в порядке, — тихим, и возможно уже не таким уверенным голосом, настойчиво повторяю я. Мы так и стоим друг напротив друга, только отстраненная Падма сидит на полу и, подперев голову руками, попеременно смотрит на нас. — Кэти. — Не могу, это, — уже жалобно прошу их отвязаться от меня. — Так стыдно! — Ладно, — многозначительно покачав головой, заговаривает Лаванда, усевшись на деревянные доски вслед за Патил. — Я первая начну. Хочешь постыдное? Мне нравится кое-кто. Я встретила его в Лютном, да. И если рассмотреть его кандидатуру по графику порядочности, то он твоему Долохову прикурить даст. — Мерлин, Лаванда! — Гермиона присаживается рядом с Браун, прикрывая рот рукой. — Кто это? — Обойдемся без имен, — отрезает Лав. Честно говоря, стоять тут одной, пока все сидят и обсуждают горячие новости, становится неловко, поэтому мне ничего не остается, как усесться напротив девчонок. — Ну раз так, — решительно говорит Гермиона и впивается в меня взглядом. — Я знаю, через что ты сейчас проходишь. Не ухмыляйся. Меня тоже предавал человек, которому я готова была вверить свою жизнь. После признания Лаванды, по правде говоря, я уже немного подзабыла о Долохове, но от откровений Гермионы любопытство настойчиво просыпается внутри. Рон? — Рон? — будто мысли мои читает, срывается Браун. — Без имен. Вот же. А имя моего мучителя знают все, включая миссис Уизли. Кажется, вот и настала моя очередь, а я по-прежнему совершенно не знаю, что говорить. — Мне неловко, — честно признаюсь я после небольшой паузы. — Это он должен стыдиться, Кэти. — Да, но стыдно мне. И плохо тоже мне. Не ему! — закусив внутреннюю сторону щеки, чтобы не расплакаться, продолжаю: — Я не понимаю, как до этого дошло. За день до… письма, — все еще не могу поверить, что Гринграсс меня так унизила: Мерлин, она же тоже женщина! — Я и сама думала, что пора расходиться. Но я даже дом его покинуть не успела, как поняла — это конец! И я жду, и жду, и жду, когда эта трясина либо выплюнет меня, либо уже поглотит, потому что время идет, а мне все так же тяжело дышать. Девочки смотрят на меня с такими сочувствующими лицами, что от их жалости мне становится еще невыносимее. Но остановиться я уже не в силах. — Не знаю, как это объяснить, но, — прикладываю руку к груди, — вот здесь дыра. Вы замечательные, честно. Иногда мне кажется, что я вас не заслуживаю, однако, — останавливаю их от ответа взмывшей ввех рукой. — Когда он ушел из моей жизни, я осталась одна. То есть до его появления был Орден, вы, родители где-то на другом континенте. А сейчас — никого. Это удушающее вездесущее одиночество. Даже когда комната полна людей, я все равно одна. — Он просто гандон, Кэти! — кидается ко мне Лав и сжимает в объятиях. — Это точно, — отдаю должное Браун, ведь она мастерски подобрала подходящий эпитет. — Надо выходить из этого состояния, — с деловым видом заявляет вдруг Гермиона. — У Лаванды есть решение. Отстраняюсь от Браун и смотрю на нее в оба — может, заклинание какое или зелье. Все-таки она у нас заслуженный зельевар Магического Мира. Однако, зацепив взглядом закатывающую глаза Падму, понимаю, что ничего дельного ждать не стоит. — Вот, — достает Лаванда помятый Ведьмополитен и, открыв нужную страницу, тычет в разворот пальцем. — «Как пережить расставание: десять способов забыть мужичонку»? — изумленно читаю название статьи. Серьезно? — Ты сказала, у тебя научная литература! — вскакивает на ноги разъяренная Грейнджер. Кажется, у нее даже по волосам проходят разряды магии — так она зла. Меня же вид разгневанной Гермионы и непонимающей сути недовольства Браун заставляет впервые за эти три недели искренне рассмеяться. — Что?! А ты Историю Хогвартса ждала? Хромые Основатели, как же я благодарна судьбе, что свела меня с этими идиотками.

***

Мерлин, это просто Комната Потерянных Вещей какая-то! В женской спальне я уже перевернула все вверх дном, но дрянной книжонки нигде нет. Не нарглы ли часом шутят со мной? Не могу сдержать полустон-полусмешок — вот еще в нарглов верить. С другой стороны, я уже по памяти могу цитировать вырезки из статьи «Десять способов забыть мужичонку», так что мне точно не стоит зарекаться на будущее: прижмет, и байки Луны Лавгуд придутся мне по вкусу. Примирившись с уязвленным самолюбием, я вынуждено признаю — остатки рассудка безвозвратно покинули меня, ибо как иначе объяснить, что я все же повелась на провокации Браун и прочитала эту писанину из Ведьмополитена. Как я и предполагала, особо ценной информации там не нашлось, потому как мой случай не совсем типичный. Я не просто забываю мужичонку, я забываю женатого мужичонку-убийцу, а это, как-никак, накладывает свой отпечаток. И все же некоторые советы при ближайшем рассмотрении оказались не такими уж бредовыми. Лично для себя я выделила Пункт №4, который советует избавиться от всех подарков предателя, а также Пункт №10, который рекомендует концентрироваться на позитиве и нести в мир свет и добро. Последний совет звучит, будто в шоколаде измазанный — слишком приторный — но, положа руку на сердце, вынуждена признать: я утонула в обиде и саможалости. Эти мерзкие чувства сдавливают мое горло когтистой лапой, перекрывая доступ к кислороду, и я уже сама становлюсь ничем не лучше той же Амбридж, попросту раздражаясь на весь белый свет. Но над добротой можно потрудиться и позже, а пока я остервенело ищу несчастную «Сказку о рыбаке и рыбке», которую Долохов великодушно одолжил мне почитать. История, честно говоря, так себе: талантливая волшебница-рыбка, слабохарактерный старик и жадная сварливая бабка — прямо скажу, сюжет меня разочаровал. Да и чары перевода слетают в процессе прочтения, что не облегчает задачи. Но стоило нашим отношениям рассторгунуться, я из ума выжила, не иначе — Мерлин, сколько раз я прочитала эту бессмысленную поэму! И как совершенно справедливо твердит мне Пункт №4, так больше продолжаться не может, а значит, самое время оставить все эти корыта и дворцы, неводы и старче в прошлом — только так я смогу снова стать собой. Но вот куда я засунула книгу — ума не приложу. — Кричер, — привычно вызываю домовика. Он появляется с тихим хлопком, постаревший Мерлин знает на сколько лет, с прижатыми к голове ушами. Говнюк искренне переживает за свое шаткое будущее: Гермиона четко дала понять, что его жалкая судьба теперь в моих руках. Разумеется, я выпру его из дома, но не раньше, чем хорошенько помучаю — мерзавец заслужил все, через что проходит. — Что угодно госпоже? — тихо спрашивает он. — Подстилке чистокровного господина, — Кричер опускает голову ниже и начинает трястись в ожидании моих следующих слов — выгоню ли? Дам ли задание? — угодно, чтобы ты нашел книгу, которую я читала в последнее время. Он исчезает торопливо, даже трусливо, но через минуту появляется, чтобы сообщить мне — пропажа нашлась в гостиной. Мысленно стучу себя по лбу: разумеется, там я и оставила ее несколько вечеров назад. Идиотка, книга ведь на кириллице: проколоться перед Кингсли, когда уже и связи-то преступной никакой нет — да я просто ходячий антидот Феликса Фелициса! В гостиную я врываюсь, словно торнадо, и, не раздумывая, кидаюсь к журнальному столику — ничего. Странно, если я и могла ее оставить, то только здесь. Бросаюсь к креслу, однако, в истертых от времени подушках тоже ничего не нахожу. Но Кричер минут пять назад ее здесь видел! Может, на Гриммо завелся упырь, и это он таскает вещи? Наконец, вспомнив о том, что я волшебница, намереваюсь невербально призвать книгу, но резко одергиваю руку, ведь в комнату входит миссис Уизли. Дьявольски не вовремя. — Кэти, — добродушно обращается ко мне. — Ты здесь не книгу ищешь? Она достает потрепанную обложку из складок платья, и я узнаю то, за чем сюда пришла. Мерлин, получается упырь — это миссис Уизли! Вернее книгу присвоила себе миссис Уизли. Надо бы провериться на порчу, иначе как еще объяснить это тотальное невезение? — Нет, — лгу ей в глаза, сама не понимая зачем, но тут же исправляюсь. — Да. — Прости, я обнаружила ее позавчера вечером здесь, — вполне добродушно начинает она. — И приходила почитать. А сегодня вот закончила и решила сделать копию текста, чтобы иметь свой экземпляр. Извини. Что? О, Мерлин, неужели она не поняла, чья эта книга? — Это… — Пушкин, — вглядывается она в обложку. — Никогда про него прежде не слышала, хотя, скажу тебе честно, обожаю маггловскую литературу. Она присаживается на краешек кресла, обеими руками ухватившись за твердую обложку книги, и я следую ее примеру, занимая противоположное кресло. Пушкин, надо же. Раз миссис Уизли не догадывается, кто именно хозяин книги, то и я не стану играть с дьяволом в покер — к чему развивать эту неловкую тему, потому как по кошмарам с головами Пруэттов в главных ролях я совершенно не скучаю. — По правде говоря, мне эта история не показалась цепляющей, — я сижу и обсуждаю с Молли Уизли сюжеты маггловских книг — фантастика! — Скорее раздражающей. — Просто надо отстраниться от видения магии магглами. У них всегда интересная фантазия на этот счет, — доверительно делится опытом чтения маггловской литературы Молли. — Нет же, я про бабку. Сварливая старуха, которая могла получить все, но осталась ни с чем. — О, — изумляется миссис Уизли, и добавляет немного разочарованно: — Вот как ты увидела эту историю. Чем я ее огорчила? Может, чары перевода сработали для нас по-разному? Приподнимаю бровь в немом вопросе — как еще можно было увидеть, казалось бы, очевидное. — Эта поэма ведь не о старухе, Кэти, — тепло улыбается Молли и показывает мне обложку. — Смотри, про нее даже в названии ни слова. Изумленно таращусь на собеседницу. — Это все про него, про старика, — кажется, миссис Уизли вся светится изнутри, преображаясь до неузнаваемости. — О его непоколебимой любви к своей женщине, для которой он готов был сделать что угодно, лишь бы вызвать ее улыбку. — Мне он показался трусом, — заявляю уже не так уверенно: кажется, я вообще ничерта не поняла. — Не смог отделаться от нее. — Ну как же? Была ведь возможность. Только подумай, он мог загадать абсолютно любое желание, в том числе стереть сварливую супругу с лица земли. Но всему он предпочел раз за разом исполнять ее заветные мечты. Ведь у него самого было все — в нем жила любовь. Наверное, я сейчас выгляжу, как рыба, выброшенная на берег, потому что рот у меня открывается в немом восклицании — о! Кажется, мне и возразить нечего. Однако, почему же он жил с такой женщиной? — Неужели он не видел ее недостатков? — Вероятно, они не мешали ему видеть то прекрасное, что он нашел в ней. Мы не выбираем, кого любить, Кэти. Настоящая любовь — редкий дар, от которого люди зачастую добровольно отказываются, — я смотрю ей в глаза и, кажется, даже моргать не могу. — Это величайшая глупость — упускать свою любовь из-за богатства, статуса или внезапно появившихся возможностей. Когда мы познакомились с Артуром, у меня не было шансов обойти его стороной: он был настолько влюблен, что всегда говорил: «моих чувств, Молли, хватит для нас обоих». Так и было. Его чувства — наши чувства — с легкостью проходили все испытания, уготованные судьбой. И вот что я тебе скажу, милая, — по ее щеке скатывается крупная слеза. — Артур — это лучшее, что могло со мной случиться. Я знаю точно, что его любовь преодолеет все, даже смерть. Он будет выбирать меня везде — в каждой вселенной, в каждом временном витке. Я не свожу с нее глаз, проглатывая с жадностью услышанные слова. Мерлин, она невероятная — добрая, сильная, мудрая. Теперь и я не подвергаю сомнениям слова профессора Дамблдора — страшно жить без любви. — Кхм, — прочищаю горло от долгого молчания, но и сейчас ничего вымолвить не в силах. — Кэти, разреши дать тебе совет: если на твоем жизненном пути встретится такой вот старик, — она трясет книгой, привлекая мое внимание. — Не упусти свой шанс. Этот старче и есть то богатство, которое старуха не смогла разглядеть. Не быть старухой — это, пожалуй, самый необычный и самый ценный совет, который я когда-либо получала. Миссис Уизли поднимается с места, и я вскакиваю вместе с ней. Она собирается протянуть мне книгу, которую я еще недавно намеревалась уничтожить в огне, но я останавливаю ее: — Оставьте, — сглатываю ком в горле. — Себе. — Ты очень добра, дорогая. Когда Молли покидает гостиную, я так и остаюсь стоять, пока не ощущаю появившуюся ломоту в ногах. Я очень добра. А добра ли?

***

— Мерлин, Кэти! — взвизгивает Гермиона. — У меня так очередной инфаркт случится. Она толкает мою руку и садится в постели, потирая заспанные глаза. Я устроилась на краю их с Падмой кровати и уже добрых полчаса ожидаю ее пробуждение. Впрочем, я бы и не дождалась, потому пришлось ущипнуть Грейнджер за бок. Цель оправдывает средства. — Ты сама предлагала мне помощь еще вчера, — укоризненно шепчу ей о недавних обещаниях. — Разумеется, но не в, — колдует Темпус, — шесть же утра! — Пойдем в библиотеку. Мне нужно найти кое-какую информацию, а потом еще обучиться… Я бы с удовольствием рассказала ей о своем плане целиком, но кто бы меня слушал: где-то между «библиотека» и «обучиться» Грейнджер ловко спрыгнула с постели, будто вовсе не она еще каких-то две минуты назад спала беспробудным сном. Теперь бы успеть за ней!

***

Лаванда держится очень даже неплохо. Вообще, Гермионе следовало сразу сказать, что именно Сектумсемпрой Парвати убила Боунс и Криви. Вместо этого, она весь месяц бросала на Браун сочувствующие взгляды. Чудовищное проклятие Снейпа мы научились накладывать только сейчас, так как оно было самым последним в нашем скромном списке. Под помещение для занятий мы используем бывшее больничное крыло. Жертвами же выступают подушки, потому весь пол завален гусиным пухом — Сектумсемпра пугает до дрожи в коленях. — Отличная работа, ребята, — подбадривает нас Грейнджер. — Думаю, мы справились со всем на Превосходно. Вот так! Превосходно, а не вечное Удовлетворительно, которым потчевал меня Антонин. Мысли о Долохове уже не вызывают той обреченности, что накатывала на меня месяц назад. Пусть я по-прежнему тоскую по нему, желание мстить и тонуть в ненависти уже не возникает. Шутка ли, но дракклов Ведьмополитен и правда неплохо вытащил меня из обезумевшего состояния — следуя дурацким советам, я, наконец, стала ощущать себя прежней Кэти. Каждый день я растворяюсь в делах: помогаю мадам Помфри разбирать карточки больных, учу Тедди называть цвета, активно занимаюсь в новом АД, а также просиживаю с Гермионой в библиотеке, поглощая информацию для моего нового проекта. Кстати, сегодня уже можно будет любоваться восхитительными результатами упорных трудов. Когда ребята расходятся, мы остаемся втроем (Падма сегодня нянчит Теда), и я спешу убедиться, что Лав чувствует себя хотя бы сносно. — Ты как? — Нормально, — выдыхает она. — Такое нужно знать. Но, Мерлин, применить к живому человеку? Пожиратели, они совсем… — Гандоны, — вечный эпитет в очередной раз заставляет нас всех вымученно улыбнуться. Гермиона, хрюкнув от внезапного смешка, обнимает нас обеих, и в этот трогательный момент проявления тепла наша дружба кажется мне непобедимой. Не знаю, какие там приемчики у Пожирателей или авроров, но вот таких нас им перебить не удастся. Отстранившись, наконец, друг от друга, я тихо и уверенно говорю: — Пора. Молча мы поднимаемся по лестнице, единым строем следуя вверх на чердак. Глядя на нас, может показаться, что мы, как и в любой другой день, идем предаваться дурной привычке, но не сегодня. Уже перед узкой лестницей, ведущей в самое захламленное место на Гриммо, я вызываю Кричера — пора ему уже узнать свой приговор. Он появляется, и, увидев рядом со мной Грейнджер, его глаза мгновенно наливаются слезами. Я, не желая оттягивать, начинаю: — Кричер, прости меня, — он вздрагивает и неверяще смотрит на меня. — Я поступала с тобой чудовищно на протяжении длительного времени. Я имею ввиду не только последние месяцы, но и все время нахождения в этом доме. Твоем доме. Это правда, я вела себя отвратительно. Вернувшись в тот день от Долохова, я узнала от Гермионы, почему Кричер подчинился миссис Гринграсс. Оказывается, Гринграссы со всеми в близком родстве, а уж с Блэками и подавно. Потому он не смог ей отказать, когда она, узнав через своего домовика о том, с кем Долохов проводит досуг, призвала Кричера и заставила его следить за «паршивкой» (ее эльф не мог отследить меня под чарами Фиделиуса, но уж примерное нахождение особняка Блэков кузина Ориона знала). Выходит, отказать ей Кричер не мог, хотя я до сих пор верю, что приказ выполнял не без удовольствия. Но кто я такая, чтобы судить домовика? Прокурила его дом, панибратски обращалась с Вальбургой, раздавала приказы, будто имею на это право. — Я не понимаю, — хрипит эльф. — Кричер, я не буду тебя выгонять, потому что не имею на это никакого права. Так же как и хозяйничать здесь. — Мы все не имеем права, — добавляет Грейнджер. — Хотя, пожалуй, один приказ ты все же получишь, — подмигиваю Гермионе. — Кричер, следуй за нами. Все еще озадаченный, эльф следует за нашей колонной по шаткой лестнице, вероятно, ожидая какую-нибудь пакость, но вскоре он сам убедится — мы ему не враги. — Грязнокровки и предательницы крови! Дешевые потаскухи, заполонившие мой Дом и осквернившие собой эти стены! Кричер! Откуда эти въедливые ничтожества здесь, отвечай?! Потерянный эльф подскакивает к портрету своей истинной хозяйки, кидаясь на колени и стирая невидимую пыль с рамы. — Госпожа! — Кричер! Недоумок, я повешу твою голову на стену в назидание другим! Надеюсь, мы никогда не пожалеем о том, что вернули магию портрету — определенно, чердак больше не может называться нашим пристанищем, ибо легенды о невыносимом характере миссис Блэк, увы, оказались правдивыми. Посмеиваясь, мы сбегаем вниз по лестнице и, все еще одолеваемые эйфорией, спешим в нашу спальню, чтобы спасти Падму от Тедди и рассказать ей о том, что мы наделали. Возможно, идея собственноручно зачаровать портрет и была бредовой, но теперь, исполнив самую заветную мечту старого домовика, я окончательно расстаюсь с клокочущей злобой, снова открывая свое сердце свету. Так, в спальне, сидя на кровати со скрещенными ногами и рассказывая Падме в красках о реакции Кричера и оскорблениях миссис Блэк, нас и застают мальчики. Раздается тихий стук, а за ним в приоткрытой двери застывает добродушно улыбающийся Невилл. — Проходите, — нехотя приглашает их Лаванда, пока ногой загоняет валяющуюся на полу одежду под одну из кроватей. — Кэти, — начинает Невилл, и я, все еще наслаждаясь эффектом от содеянного с портретом, уже заранее знаю, что этому добряку я тоже сегодня не откажу — о чем бы он меня ни попросил. — Есть разговор. — Что? — мой взгляд проходится по напряженным лицам Дина, Невилла и Джорджа. — Что происходит? — Мы собираемся помочь Оливеру, — своими словами Джордж просто пригвоздил меня к месту. — Но Кингсли сказал, что… — Этому приказу мы подчиняться не намерены, — уверенно заявляет Дин. — Все решено. Вопрос лишь вот в чем: ты с нами или нет? — Не будь дурой, Кэти, мистер Шеклболт объяснил, почему нам всем следует не предпринимать никаких действий относительно Олли. — Грейнджер, как ты можешь? В любой момент Амбридж … — Да, — обрываю я пламенную проповедь Дина. Ребята замолкают, тут же обратив ко мне свои взоры, будто хотят подтверждения моим словам. Оттого уже увереннее повторяю: — Я с вами.