Альянс непримиримых

Голова раскалывается нещадно, а во рту будто мантикора сдохла. Вымученно приоткрываю глаза, чтобы тут же крепко зажмуриться — даже первые рассветные лучи, что только-только забрезжили на горизонте, раздражают чувствительное зрение. Святые Основатели, ничего себе поискали сигареты! Собравшись с силами, приподнимаюсь на локтях, отчего ноющая боль отдает в седьмой шейный позвонок. Что это, последствия сражения с Долишем? Поворачиваю голову сначала влево, потом вправо, дабы немного размять затекшие мышцы, да так и замираю: поверх одеяла, подмяв под себя подушку, крепко спит Тони — очень трогательный из-за спутанных кудрей и очень голый из-за… Память обрушивается на меня мгновенно, словно кто-то Обливиэйт снял. Нижнее белье скользит по ногам, свитер летит на пол. Зажмуриваюсь и пытаюсь подавить жалобный стон — стыдоба-то какая! Тони подхватывает меня и заваливает на письменный стол. Теперь-то мне очевидно, что к Долишу боль в шее не имеет никакого отношения. Порывистый вздох от резкого проникновения. Выгибаюсь в спине. Тони замедляется, чтобы припасть поцелуями к моей лодыжке. Неразборчивый шепот, перерастающий в рваные стоны. Нахальная улыбка расцветает на губах, несмотря на прожигающий стыд и ломоту в мышцах. Постель. Переплетение тел. Я должна быть рядом. Матрешка. Поцелуй в висок. А вот это уже деловой разговор! Матрешка и поцелуй в висок — что это, если не официальное разрешение биться рука об руку в Министерстве? С чувством выполненного долга — пусть и не самым порядочным путем — максимально бесшумно сползаю с кровати, хмурясь от жуткой головной боли, чтобы поскорее собрать одежду, которая бесстыжим напоминанием свидетельствует о безрассудной выходке. Насколько это возможно в моем состоянии, торопливо облачаюсь во вчерашние тряпки и перед самым выходом замираю: стоит ли подарить спящему Тони прощальный поцелуй? Пусть и ведомая романтическим порывом, я также отдаю себе отчет, что уже в сумерках мы будет сражаться в отчаянной битве, откуда, скорее всего, не все вернутся живыми. О том, что я могу потерять Тони, или девочек, или еще кого-то близкого, стараюсь пока не думать — Годрик свидетель, я просто не готова к очередным трагедиям. Уже намереваюсь аккуратно склониться к нему, как вдруг сама себя останавливаю: если Антонин проснется от касания моих губ, я заживо сгорю в Инсендио еще до предстоящей битвы. Уверена, что после вчерашнего стрип-шоу спокойно посмотреть ему в глаза смогу не раньше следующего года. Неловко махнув спящему Тони на прощание — возможно, я все еще мертвецки пьяна — наконец, выскальзываю за дверь, и, словно бескровное приведение, тащусь в свою комнату, где, вероятно, безмятежно дремлют девочки. По пути мне, к счастью, никто не встречается: Антонин не обманул, когда говорил, что перед битвой надо хорошенько отдохнуть. Выходит, это нормальная практика у боевых магов, потому что Мэнор впервые на моей памяти так тих и нелюдим. Что же, мы в какой-то мере тоже хорошенько отдохнули, да так, что я за душ и сон готова отдать полцарства. Мечты о чистоте и безмятежной дреме покидают меня сразу, как только у дверей я натыкаюсь на всклоченную Гермиону, чье лицо отдает нездоровой бледнотой. Уверена, что сама выгляжу ничуть не краше, но ее буйные волосы, что ни в какое сравнение не идут с очарованием кудрей Антонина, ярко свидетельствуют о безумной ночке. — Слава Мерлину, Кэти! — Гермиона, — охрипшим голосом откликаюсь я, — почему ты не спишь? Выглядишь… — Паршиво, — нервно заканчивает за меня Грейнджер, отчего мне становится неловко за свою беспардонность. — Месье Дювье просветил меня, благодарю. — Да, он не скупится на «комплименты». — Ну, хотя бы грязнокровкой не назвал, уже что-то новенькое, — невозмутимо заявляет Гермиона и тут же, ухватив меня за руку, тянет в противоположную от заветной спальни сторону. — Идем скорее. — Куда ты… — За Лавандой. По пути объясню. Распитие алкогольных напитков никого не приводит к добру — это мне еще мама говорила. Но вот о том, что употреблять в компании значит нажить себе неприятностей по всем фронтам — об этом меня точно не предупреждали. Итак, где таскалась Грейнджер всю ночь, я ума не приложу: говорит, что была в лаборатории, но с восстанавливающим дело так и не задалось. Честно говоря, ничего удивительного, потому что надрались мы вчера достойно. Оттого и Лаванда, которая, казалось бы, должна была спокойно добраться до наших покоев и отключиться до утра на безопасной территории, не ночевала на положенном месте. Месье Дювье рассказал Гермионе, что после нашего ухода она магически закрепила портрет Вальбурги на стене, потом благополучно разругалась с миссис Блэк из-за наследника (скорее всего, речь о Тедди-все-таки-Блэке) и прилегла на диван, как выразилась «буквально на секундочку». Там она и спит по сей час, но страшно не это. Дювье забеспокоился, когда в кабинет пробрался посторонний, который, судя по всему, намеренно искал Лаванду. От таких новостей кровь отливает от лица: поместье ведь кишит Пожирателями Смерти! — Бьюсь об заклад, это ублюдок Кэрроу пришел за заначкой и обнаружил лишь пьяную Браун, — причитаю я, уже срываясь на бег. — А если ему еще известно, что Лав отделала его сестрицу в Битве за Хогвартс… До кабинета мы несемся, как вихрем гонимые, потому, не успев затормозить и перевести дух — что уж и говорить о волшебных палочках — влетаем в офис Малфоя, сшибая дверь с петель. — Слава Мерлину, — потираю лицо руками, завидев спящую фигуру Браун на софе. — Кэти, — толкает меня в бок Гермиона. Смотрю на Лаванду еще раз и сердце уходит в пятки — что за чертовщина? — Чей это плащ? Браун, уже отходя ото сна, начинает шевелиться, отчего массивный потертый кожаный плащ некрасиво горбится на ее женственной фигуре. — Какого дементора? — вскрикивает Лаванда, резко присаживаясь и скидывая с себя импровизированное покрывало, что грело ее добрую половину ночи. — Ты в порядке? — Гермиона подскакивает к подруге, и я спешу за ней. — Стойте, — останавливаю их от дальнейших действий жестом руки. Я вдруг вспоминаю, что не просто заправская пьянчуга из трактира в Косой Аллее, а еще и опытный ликвидатор проклятий. Почти уверенной, если бы не тремор, рукой вытаскиваю палочку и пускаю в ход несколько видов проверочных заклятий — все чисто. — Ничего, — говорю я, и Лаванда медленно тянется к плащу. — Чей он? Зачем спрашиваю так настойчиво, сама не знаю: очевидно же, это извечное одеяние Грейбэка, когда он не в нудистском настроении. Просто в голове не укладывается: сначала он забирает Теда, чем окончательно разбивает Браун сердце, затем требует ее в качестве гран-при у Пожирателей, а потом темной ночью укрывает пьяную плащом. Все бы ничего, если не вспоминать, что он, вообще-то, беспринципный маргинал. — Почему мне кажется, что он вернет тебе Теда? — философски спрашивает Гермиона, когда мы усаживаемся по обе стороны от Лаванды. Браун лишь грустно улыбается, словно все гораздо сложнее, и эта нелепая забота лишь вершина громадного айсберга. Отчего-то в голову лезут не самые приятные мысли: например, обидно будет вот так умереть и не разгадать такой пикантной тайны. Чтобы выкинуть все эти больные фантазии, я призываю на помощь всю свою практичность: — Посмотри, — обращаюсь я к Лав, — может, у него сигареты есть? — Кэти, — морщит нос Гермиона, но Лаванду не останавливает: что же, нужда и не на такое толкнет. Браун методично обыскивает широкие карманы плаща, разумеется, не находя заветных папирос — не может же нам везти всегда? — но кое-что все же нащупывает. Вытянув небольшой предмет, она раскрывает ладонь, на которой расположилось увядшее соцветие лаванды. Смущенная улыбка касается губ Лав, отчего я тоже не могу сдержаться — это будет чертовски кровавый день, поэтому такая милость, не поддающаяся логике, пусть погреет немного наши окоченевшие сердца. — Florere maxima, — колдует Грейнджер, и цветок преображается на глазах: нежные лепестки окрашиваются в насыщенный фиолетовый, и мы втроем любуемся его свежестью и могучей жизнью. Вот бы и наша Лаванда снова зацвела, как раньше.

***

— Итак, не забываем строго придерживаться изначального плана. Кэти, Джордж — вы на метлах. Никакой самодеятельности, — от слов Кингсли я смущенно опускаю голову, а Джордж задорно мне подмигивает. — Дин, ты ведешь Молли, Минерву и Гермиону по мосту. Лаванда, ты за ними. Мы с Биллом замыкающие. Лаванда, Молли, Минерва, Гермиона — вы отбиваете Патронусами дементоров с суши. Больше ничего не делайте, только дементоры! Кэти, Джордж, то же самое касается вас, но с воздуха. Пожиратели закроют вас щитами, там какое-то новое изобретение аврорское, — надо же, Тони обучил своих этим чарам, и не зря: с таким защитным полем у нас гораздо больше шансов. — По моей команде, немедленно бегите по мосту обратно на полуостров Смерти. Все ясно? Кристально. План кажется надежным и подозрительно безопасным, однако я все же тревожно кусаю щеку изнутри: какие бы потрясающие стратеги ни бились над этой операцией, я на собственной шкуре почувствовала, на что способен Джон Долиш. Оттого в горле стоит ком, а в голове неприятная пустота — паника, которую я сдерживаю всей своей волей, вот-вот прорвется наружу. Оглядываю зал, чтобы выхватить глазами Антонина, и поражаюсь: как одна вздорная баба в розовом смогла породить такое невозможное сопротивление? Здесь толпятся оборотни, человек тридцать, которые внемлют каждому слову своего сурового Альфы. Грейбэк, между прочим, снова в неизменном плаще, а значит, заходил за ним в кабинет. Пожиратели тихо переговариваются друг с другом, сосредоточенные и собранные. Они кажутся вполне сведущими во всем, что касается боевой магии. Среди них я замечаю и Антонина, который разъясняет что-то мистеру Роули. Хотела бы я подойти к нему, попрощаться, обнять и от удушающей тревоги наговорить кучу бессвязной ерунды, но такое в приличном обществе позволяют себе только жены и, может быть, невесты. Внезапно ловлю на себе самодовольный взгляд Снейпа, отчего мороз пробегает по коже. Ну конечно, про приличное общество я могу забыть. Сегодня, когда мы, наконец, всей нашей нетрезвой командой улеглись спать, раздался стук в дверь — к слову, чисто символический. Снейп даже и не думал дожидаться, пока я скажу «войдите» или сама открою — у нас с ним манеры в чем-то схожи — влетел в комнату, будто в свой класс зельеварения. Девочки спали, потому он решил не шуметь, да и я не стала поднимать крик (по сложившейся привычке все еще опасаюсь его). По-свойски Снейп проследовал к прикроватному столику и, не взглянув на нас ни разу, поставил в ряд девять пузырьков: три восстанавливающего, три антистрессовых настойки, и три — Мерлин и Моргана, ну почему Снейп! — антипохмельного. Сказать, что я смутилась — ничего не сказать: все оттенки гриффиндорского флага разом зацвели на моем пристыженном лице. Исключительно под действием гормона, который отвечает за уровень кретинизма, я спросила, откуда он знает про нашу скромную попойку. Сначала он промолчал, как всегда раздуваемый высокомерием, но перед самым выходом, холодно бросил: «Долохов мне поведал». Печенка инфернала, Долохов ему поведал! От мыслей, что Тони разболтал о моем позднем визите и о том, в каком виде я явилась, готова хоть сейчас закопать себя заживо в землю от стыда. Резко отвожу глаза в сторону, только бы не заледенеть от осуждающего взгляда Снейпа. Потеряв всякую надежду на прилюдные нежности, собираюсь двигаться в сторону Кингсли, который дает последние инструкции Дину, но внезапно замечаю, что Антонин двигается в мою сторону. Мерлин, мне просто может казаться. На глазах у всех идет в сторону, где толпится Орден Феникса. Скорее всего, собирается что-то уточнить у Кингсли, так что рановато я разлетаюсь на счастливые молекулы. Но нет. Он останавливается в такой необходимой близости от меня, слегка улыбаясь одними уголками губ, вероятно, догадываясь, как мне на самом деле страшно. Не раздумывая, порывисто обнимаю его, наплевав на все, о чем будут шептаться Уизли, Пожиратели и даже недовольный неангличанином Дювье, что наблюдает за нами с огромного полотна. — Матрешка, я буду все время рядом, — отстраняется слегка Тони, чтобы поцеловать меня в лоб. — Помни, только дементоры, поняла? В ответ я лишь утвердительно качаю головой, будто у меня нерв защемило. — Ты на метле уверенно держишься? Шеклболт уверяет, что ты играла в квиддич, и все же. Всю панику и нервозность как рукой снимает. Что несет этот блаженный? — Ты шутишь? — возмущаюсь я, и недовольно морщусь. — Смотри, шею не сверни, любуясь моим полетом! Тони добродушно посмеивается, отчего мелкая сетка морщин расходится от уголков его глаз. Вот бы вечно здесь стоять и наслаждаться его близостью, но боковым зрением замечаю суетное движения в зале — неужели пора? Он еще раз быстро обхватывает мое лицо ладонями и целует со всей нежностью, отчего мое сердце на куски готово разлететься — только бы он выжил сегодня, только бы не бросал меня. — До встречи, Кэти Белл. Предательский спазм в горле душит меня, и я боюсь, что вот-вот начну сотрясаться в рыданиях. И чтобы не выставить нас обоих на посмешище, я живо отвлекаюсь от нашего прощания на постороннюю тему: — Зачем ты рассказал Снейпу, что я была у тебя? — Что? — уже развернувшись, чтобы вернуться на свои позиции и аппарировать, он задерживается буквально на секунду. — Я с ним сегодня и словом еще не обмолвился. Тони удаляется, а я остаюсь смотреть ему вслед, удивленная ответом. Что за день такой неопределенный? — Это было вызывающе, — ухмыляется Гермиона. — И романтично, — вторит ей Лаванда. Даже не заметила, как они подошли. — Готовы? — смотрю на подруг с улыбкой, но у самой сердце в желудок проваливается — так мне боязно. Конечно, они готовы. Готовы ко всему — об этом кричит весь их вид. Волосы практичной Грейнджер собраны в тугую косу, а через плечо на прочном ремешке висит маленькая сумочка, размеры которой по-настоящему никто не знает — там, скорее всего, хранится все мыслимое и немыслимое для спасения сотен жизней. В этом вся Гермиона Грейнджер. Лаванда отвечает мне улыбкой на улыбку, отчего мне хочется разрыдаться прямо здесь. Она прекрасна как никогда: насыщенно фиолетовая блузка, чрезмерно вызывающая для событий сегодняшнего дня, и перламутровые заколки в сочетании с соцветием лаванды, что украшают ее пшеничные волосы — она слишком прекрасна для войны. Мне довелось хорошо узнать Лаванду, оттого за поверхностной картиной я, к своему ужасу, вижу суть: нарядилась она отнюдь не потому, что глупая модница, нет. Своим обликом она говорит, что смирилась уже с любым исходом. Даже с тем, что этим вечером может остаться на полуострове Смерти или пасть жертвой шального проклятия в Министерстве. Вот он парадокс Лаванды Браун — идти на смерть красиво. Не могу сдержать хриплого вздоха — из последних сил держу непролитые слезы, ровно как и мои добрые подруги. Только не здесь, только не при всех. — От винта? — спрашиваю, глядя на них с вымученной улыбкой, и протягиваю руки вперед. — От винта, — сжимает мою правую ладонь Браун. — От винта, — Грейнджер тянется к левой.

***

Джордж крепко держит меня под руку при аппарации, и неспроста: если бы не его поддержка, я бы свалилась от ужаса прямо в жерло разлагающихся тел. Полуостров Смерти представляет собой худшее место из всех возможных — без преувеличения могу назвать его преисподней. Облезлые головы, оторванные конечности и просто чудовищный запах, который, уверена, не перебить ни одним заклинанием. Даже магия здесь работает как-то особенно, не в принятом смысле. Та же аппарация сбивается энергетическими волнами, исходящими, кажется, из-под земли. Не представляю, сколько раз ребята проваливались в темные воды, омывающие эти проклятые берега, чтобы научиться попадать на сам остров. Появившаяся Лаванда фактически повисает на Билле, мгновенно зажимая рот рукой, чтобы подавить подступивший рвотный рефлекс. Зря мы выпивали накануне, очень зря! Парни по одному аккуратно, насколько это возможно, переносят членов Ордена Феникса из Мэнора сюда, потому как наш отряд по задумке должен выдвигаться первым. Дементоры, что кружат черным облаком вокруг мрачного строения Азкабана, постепенно начинают обращать на нас внимание, отчего, несмотря даже на все еще безопасное расстояние, леденящая тоска уверенно сковывает душу. Они еще не нападают, лишь раздумывают: с одной стороны, мы в аврорских мантиях, что достал нам Корбан Яксли, а с другой — много ли авроров до нас аппарировало в это Мерлином проклятое место? — Джордж, Кэти, — привлекает наше внимание Кингсли. — Метлы. Скидывая нахлынувшую апатию, призываю старенький Нимбус, укрытый костями проклятых покойников, и не могу удержаться от сиюминутного порыва, быстро насылая на метлу Очищающее. Джордж по-доброму усмехается моим дерганым действиям, но появляющиеся тут и там Пожиратели, а за ними оборотни, заполоняющие небольшое пространство полуострова, возвращают нам серьезности: пора приступать к осуществлению самоубийственного плана. — Страшно? — на последок шепчет Лав. — Я тебя умоляю, я брала Гринготтс, — со смешком заявляет Гермиона и выдвигается за мадам Макгонагалл по проклятому мосту. Мы же с Джорджем синхронно взмываем в темное небо, намеренно привлекая внимание и дементоров, и кучки авроров, что остались сторожить тюрьму. Немного боязно доверять свою жизнь Пожирателям, ведь именно Лестрейндж-младший и Роули должны прикрывать нас от нападений авроров, пока мы отпугиваем дементоров. Однако, план есть план, и свою часть я выполнить обязана, не смотря ни на что. На деле все происходит куда быстрее, чем я ожидала. Без промедлений, едва завидев нас, дементоры стаей набрасываются на наши метлы, ровно как и авроры, что обрушивают водопад проклятий — благо наши телохранители технично выбивают нападающих из строя. Впрочем, министерских охранников здесь не так много… пока. Человек семь — вероятно, они и помыслить не могли, что кому-то в голову придет саботировать заключенных Азкабана. В каком-то смысле мы могли бы разорвать министерских охранников на части и отправить по мосту на полуостров Смерти по кускам, ведь с нами тридцать отбитых оборотней, но Антонин дал четкий приказ — двое должны невредимыми аппарировать в Министерство. Иначе, как они позовут Долиша на подмогу? — Экспекто Патронум, — вскидываю я палочку, проносясь гарпией над устрашающими дементорами. Мой беркут, расправив серебряные крылья, уверенно откидывает их прочь, отчего Джордж одобрительно присвистывает. — А ты думал, — самодовольно заявляю я, пикируя на Нимбусе рядом. — Отдохни, сестренка, — он, направляя своего неразлучника в нужном направлении, указывает мне кивком головы вниз: — Посмотри, как Грейнджер разошлась. Немного сбавляю высоту, чтобы разглядеть Гермиону и… матерь Салазарова! На суше невозможных размеров серебристая выдра — просто световой гигант какой-то — разгоняет сразу пять дементоров в стороны, заодно ослепляя опешивших от такой магии авроров. Если бы не знала, что всю ночь пьянющая Грейнджер корпела над котлами, то предположила бы, будто это последствия бурного секса. — Кэти, — вдруг голос Билла, многократно усиленный Сонорусом, возвращает меня из фантазий обратно в холодную реальность, —пора. Даю ему отмашку и на пару с Джорджем устремляю метлу вертикально ввысь: надо добраться до самых верхних ярусов тюрьмы, где стены наименее защищены магией. Гнезда дементоров до того, как мы их прогнали, располагались именно наверху, постепенно разрушая своей темной аурой защиту Азкабана — идеальное место для удара. — Бомбарда Максима. — Бомбарда Суприма, — закручиваясь по спирали, мы методично взрываем истонченные стены проклятиями. Последствия наших действий представляют поистине жуткое зрелище: заключенные, что томились на протяжении долгого времени в чудовищных условиях, ползут на четвереньках к образовавшимся в стенах дырам. Пусть дементоры и разлетелись кто куда, но, черт возьми, тяжесть на сердце лишь усугубляется с каждой минутой. Это невозможно забыть, даже если подвергнуться Обливиэйту — люди, как обезумевшие, ползут и ползут, а кто-то даже валится вниз, не издавая при этом ни звука. С земли же, напротив, начинают доноситься многочисленные вспышки проклятий и возгласов — это, вероятно, Долиш подоспел с подмогой. Не знаю, насколько там заняты Лестрейндж и Роули, но по нам тоже начинают бить с воздуха, и Джордж попадает под Жалящее, отчего он чуть не теряет управление, в последний момент выровняв метлу. Скинув атакующего аврора Ступефаем — новая жертва на моем счету — я кричу напарнику в надежде, что он услышит: — Справишься? Джордж лишь показывает большой палец вверх — вот и славно. Наша с ним роль в этом сражении отыграна — гнезда дементоров уничтожены, а Азкабану нанесен максимальный урон. Осталось лишь добраться до полуострова Смерти и дождаться остальных. Уизли уже мчит над мостом, а я — ну что за идиотка — решаю дать еще один круг над Азкабаном. Вдруг мы пропустили какого-нибудь затаившегося дементора? Торопливо пробегаю глазами по всем мелким впадинам разрушенной стены — все чисто. Удовлетворенная проделанной работой, я уже разворачиваюсь в сторону полуострова, как внезапно боковым зрением выхватываю его: оборванная мантия, очки без стекол свисают на разбитый нос и рыжая макушка, что по яркости не уступает Джорджу. Перси, придерживаясь за края разбитой каменной кладки, аккуратно перебирает босыми израненными ногами. Он не в Министерстве, Мерлин! Он здесь и… о, нет, слишком близок к краю пропасти! Резво поворачиваюсь вспять на предельной скорости, отчего меня заносит и раскручивает вокруг своей оси несколько раз. Гребаные соплохвосты! Я так только время теряю, а Перси тем временем все ближе и ближе к обрыву. Игнорируя первые волны паники, что уже отдаются шумом в ушах, стараюсь ускориться, но достигаю дракклова предела этого доисторического Нимбуса. И, Пресвятые Основатели, я просто не успеваю ухватить его! На моих глазах Перси Уизли камнем летит вниз. Ни секунды не раздумывая, мчусь вертикально вниз, чтобы успеть подхватить его хоть заклинанием, хоть рукой. Никогда не была ловцом, но хрен с ним: это и не снитч вовсе, речь о сыне миссис Уизли! Живом сыне, что редкость в современных реалиях. Кое-как удерживая древко одной рукой, я вытягиваю другую вперед, завидев его уже совсем близко. К сожалению, на такой скорости палочкой уже не воспользоваться, потому тянусь вперед на пределе возможностей и хватаю Уизли за рваную робу самыми кончиками пальцев, чем замедляю наше стремительное падение. Но метрах в двадцати от земли (а остров Азкабан — это фактически одни скалы) кусок прогнившей материи с треском рвется, и я теряю его в потоках воздуха. — Нет, — кричу я изо всех сил, словно это может помочь. — Нет, Перси, нет! Он стремительно падает на моих глазах, вот-вот расшибется, но я все равно лечу за ним, будто одним взглядом сумею уберечь от гибели. — Аресто Моментум, — внезапный баритон, что я узнаю мгновенно, звучит сейчас как спасение моей души. Тони, отшвырнув тело аврора, кое-как успевает зафиксировать заклинанием ошалевшего Перси и задержать его в воздухе. На секунду самодовольная мысль поражает меня — как он увидел пикирующего Уизли? Наблюдал за моими полетами? Но я тотчас выкидываю этот бред прочь из головы, спешно двигаясь по направлению к ним. Антонин же, словно вещь, отбрасывает Перси в сторону миссис Уизли магией, а я, спешившись, подбегаю к нему. — Запиши этого спасенного Пруэтта на мой счет, — как ни в чем не бывало говорит он. Мерзавец, но я не могу не рассмеяться от свалившегося с души камня: у миссис Уизли плюс один живой ребенок. Уже собираюсь разразиться благодарностями, но успеваю лишь вжать голову в плечи, испугавшись проскочившего в опасной близости проклятия. Антонин первым приходит в себя, выставив багряный щит, чем выигрывает нам немного времени. Теперь, по крайней мере, есть возможность разглядеть их: три аврора с метлами в руках приближаются к нам бегом, и одного из них я узнаю воочию — ублюдок Джон Долиш. — Он мой, улетай, — Антонин грубо отпихивает меня, и я не смею его ослушаться: у меня в схватке с Долишем шансы, как у Хагрида в балете. Запрыгиваю на метлу и тотчас отрываюсь от земли, когда слышу две Бомбарды, раздающиеся за моей спиной. Мерлин, он псих: Антонин взорвал метлы одного из авроров и Долиша, вероятно, чтобы избавить меня от преследований. Однако тот, что избежал взрывающего, пустился за мной без раздумий, и, с прискорбием отмечаю, модель его летающего средства в разы превосходит мои дрова. Глупая Кэти, влюбленность сделала меня бестолковой, упрямой и трусливой: могла же улететь на полуостров, а мой преследователь бы схлопотал фейерверк проклятий от всей семьи Уизли, что уже дожидаются нас за мостом. Но бросить Тони, что коршуном сражается сразу с двумя, я просто не в состоянии. Впрочем, уже не с двумя — молоденький аврор, уступая ему в опыте, падает замертво, не продержавшись и двух минут. Долиш же не собирается сдаваться так просто. — Секо, — выпускает в меня кривой залп летящий следом аврор. Идиот, на такой скорости вообще нельзя колдовать! Мадам Хуч за такие фокусы лишала метел, потому что отдача от проклятия гораздо опаснее, когда атакующий в движении. Вот и сейчас мой бестолковый преследователь своим недоделанным Секо, конечно, не попадает в цель. Но вот откатом от заклятия нас обоих заворачивает в воронке, и, потеряв управление, мы летим на полной скорости прямиком на каменную стену тюрьмы. Все, что я могу сейчас — из последних сил держаться за черенок и пытаться выровнять древко, но толку от моих стараний нет. Откуда-то снизу доносится крик моего имени — Тони срывает связки. Хороший знак: значит, у него получилось одолеть Долиша, правда теперь он вынужден наблюдать, как я разобьюсь о камень. А разобьюсь я совершенно точно, потому что, несмотря на то, что снова начинаю чувствовать управление, в сторону мне уже не уйти. Разве что… Папа всегда говорил мне, чтобы я не пробовала финт Вронского ни при каких обстоятельствах, потому что это не для такой каланчи, как я. Тот же Крам — он ведь совсем коротышка, оттого и выдавал этот трюк на забаву публике. Но сейчас, когда это единственный путь к спасению, я на свой страх и риск натягиваю метлу до упора на себя и добровольно переворачиваюсь в воздухе, пытаясь поймать естественный поворот вокруг своей оси. Из-за шума в ушах еще не понимаю, что произошло, но, кажется, я жива, и из повреждений у меня лишь оцарапанная о решетки азкабанских камер нога. Валюсь вниз на чьи-то руки, все еще не разжимая сомкнутых глаз. — Не разбилась, — выдыхаю я. — Нет, не разбилась, — зачем-то подтверждает тот, что подхватил меня. Не сразу признаю в нем Рабастана Лестрейнджа, что был назначен отбивать от меня проклятия. — Долохов бы меня на ногу надел, — подшучивает он. — Финт Вронского, нихрена себе! — Тони? — Сюда бежит. — Долиш? — никак не уймусь. — Сдох. Тони ему шею сломал. Хлыстом. Очень символично, отчего-то думается мне. Ну раз все живы, кроме, разумеется, авроров, самое время подниматься и двигаться дальше. Впереди еще Амбридж и крестраж. — Duralejka! — а это уже Тони подоспел. — Ты как? — Тони, блядь, вы че еще здесь? — рычит откуда-то Грейбэк, кажется, с ног до головы залитый кровью. Мерзость. — Уходим, — подхватывает меня под руку Антонин и волочет в сторону моста. На метле я свое сегодня уже отлетала. Пока пересекаем мост, я двумя руками цепляюсь за Тони, словно немощная. Но дело ведь отнюдь не в моей слабости. Всего лишь инстинкт, который заставляет меня каждую секунду убеждаться снова и снова, что Тони здесь, со мной, а Долиш навеки остался у Азкабана со сломанной шеей. Мерлин благословенный, Тони жив и идет со мной в шаг — даже тело мое сейчас готово от радости подстраиваться под все его существование. — Кэти, — слышу голос Гермионы и начинаю искать ее глазами. Она стоит вся потрепанная, с мелкой ссадиной на лице и частично расплетенной косой. Жива. А где же Лаванда? Дин? Хочу спросить приближающегося Кингсли о ребятах, но он отпихивает меня в сторону от Антонина, вкладывая в руку разбитую чашку. Портключ. — Живее, — рявкает он. — Нет времени. Все держите портключи крепче. Отбытие через минуту. Еле удерживаю чашку трясущимися руками, когда сверху на мои ладони ложится еще пара рук — Гермиона. Лаванды все нет, но я даже вопрос этот страшный задать не успеваю — портключ начинает вибрировать. Резкое натяжение, будто рвется струна в районе пупка, и нас сначала сжимает в пространстве, а потому словно из воронки выплевывает. Запоздалая мысль приходит мне в голову, впрочем, не задерживаясь надолго: отчего Кингсли отправил нас именно таким составом? Тем временем мы валимся на пол, одна на другую, и неловко хватаемся за палочки: министерские работники не станут дожидаться, пока мы придем в себя, чтобы атаковать. Однако, распахнув пошире глаза, я давлюсь, возмущенная, воздухом: подо мной какого-то дьявола не Центральный зал Министерства Магии, а гребаный ковер Малфой-Мэнора! Опять! — Сукин сын!