В плену фантазии

      Аня кутается в тёплую кофту. Сегодня достаточно холодно, чтобы рисковать своим здоровьем. Она ненавидит ночные дежурства, но ещё хуже — остаться дома на это время суток. Девушка судорожно вздыхает, прогоняя остатки сна. Плохой затей было вернуться в северную столицу, где похоронены воспоминания о её юности и былой любви.       Воронова зевнула и протянула руку за чашкой, в которой должен был остаться напиток Богов, то есть – кофе. С левой стороны раздался грохот и прежде, чем Аня повернула голову, ее шеи коснулось что-то острое и холодное. — Не советую дергаться. Где Разумовский?       Воронова пошарила в столе, выуживая ключ от палаты Чумного Доктора. Когда Сергея привезли в их больницу, Аня сомневалась — это ведь Сережа, она знала Сережу, но ей в лицо смотрели чужие глаза, пугающие. — Показывай, — в затылок упёрся холодный предмет. «Пистолет», — догадалась девушка.       На ватных ногах она направилась в палату. Сюда не заходил никто, кроме Рубинштейна. — А что с ней будем делать? – чужое дыхание обожгло мочку уха, Аня дернулась, но сильные руки не позволили ей выйти из поля зрения. — Она идёт с нами, — бросает хриплый голос, и чьи-то руки больно сжимают её плечо. — На кой черт, Волк?       Мужчина, тот самый Волк, держит в руках папку с документами. — Всегда пригодится свой психиатр. Или разбираться с этой хренью будешь ты?       Их затолкали в машину. Ну как их — Аню, Разумовского же бережно уложили и даже откуда-то достали плед. Воронову трясло. Умирать ей хотелось меньше всего. Она двинулась ближе к Сереже, перекладывая чужую голову на свои ладони. Куда их везли? Кто эти люди? И что, в конце концов, с ними буду делать? Аня аккуратно поглаживала чужие волосы. В те редкие моменты, когда в Разумовском доминировала его нормальная личность, он рассказывал как ему страшно, упоминая свою вторую личность. Об этих «просветах» нельзя было говорить Вениамину Самуиловичу, Сережа когда-то был ее другом.       В месте, куда их привезли, было темно и холодно. Аня поёжилась, робко опускаясь на диван — единственный предмет мебели, что был в этой комнате. Страшно было представить, что последнее, что она увидит в своей жизни – это мрачная комната и чьи-то чужие глаза. Дверь открылась, и девушка поежилась, стараясь слиться с обшарпанной обивкой. Мужчина щелкнул выключателем, заполняя светом маленькое помещение. — Ты можешь сказать что-то по поводу этих лекарств?       Аня сглатывает, дрожащими руками перехватывает протянутую папку, в ней она тут же узнает личное дело Разумовского. — Да, я..       Он стягивает маску, и опускается на колени перед девушкой. Хватает пары секунд, чтобы в голове вспыхнуло имя. Родное. Теплое. Живое. — Олег? — Надеялся, что ты узнаешь сразу, — он неловко улыбнулся. — Кто бы ещё пришёл спасать Серого?       Воронова опускает взгляд, цепляясь за знакомые слова, чтобы привести в порядок мысли, чтобы только снова не смотреть в его глаза, только чтобы... — Я не знал, что ты вернулась в Петербург.       Кто бы мог подумать, что они встретятся вот так? Когда их общий знакомый сойдет с ума. Какой процент вероятности в том, что Воронова выбрала психиатрию? И какие ещё оправдания можно найти этой ситуации? — Да, так получилось. Ему назначили антидепрессанты и нейролептики, чтобы блокировать галл... — Посмотри на меня, — тихо просит Волков.       Аня нехотя поднимает свой взгляд. Она с трудом узнает в этой груде мышц, что скрыта под слоем одежды, Олега, того Олега. Чего греха таить — ей было страшно. У неё на глазах убили людей, которых она знала, с которыми работала, с которыми нет-нет, да пыталась дружить. Воронова поёжилась. Отец никогда не распространялся о своей работе, у него ведь дочь, а такая информация не предназначена для её нежных ушей. — Смотрю, — выдохнула Аня, когда поняла, что Олег ждёт от неё ответа.       Глаза, знакомые с карим отливом, впились в её лицо. Эти глаза словно пришли из прошлых тёплых времен. Девушка попыталась сохранить невозмутимый вид, не поддаваться воспоминаниям. Сейчас она радовалась, что лихорадка первой любви не может повторяться дважды, но сердце стучало слишком громко, рвалось вперед, к Олегу.       «Когда она вышла после длительного больничного, её посадили рядом с Олегом. Парень то и дело бросал взгляд назад, на то место, что он раньше делил со своим лучшим другом. Волков оправдывал фамилию, смотрел хмуро и односложно отвечал на вопросы, даже не собираясь помочь в том, чтобы хоть немного разобраться с темой. Потом что-то изменилось. Лед таял, словно они, наконец-то, притерлись друг к другу. Нет, Аня не добивалась внимания с его стороны — они иногда коротали время вместе в библиотеке, пока девушка пыталась наверстать упущенное, а Олег ждал Серёжу, иногда она встречала его в спортзале, куда Волков ходил на секцию по боксу, а Воронова приносила новый реферат, и всё чаще в столовой они сидели вместе, он решил, что это логично, так она и познакомилась с Разумовским. Между ними были: тихие прогулки, долгое молчание, приятное тепло, словно кот на груди. Никто из них не выдавал романтического влечения: ни словом, ни мимолетным жестом, ни робкими прикосновениями. Даже любовь, детская и безмолвная, чего-то требует, жаждет, добивается. Аня не требовала ничего, лишь иногда помогала с уроками, когда Разумовский вставал в позу. А потом случилась школьная дискотека. Дед Мороз и Снегурочка мало интересовали старшеклассников, больше их тянуло в туалет, где уже спрятали запас горячительных напитков. Серёжа долго и упорно толкал Олега в сторону Ани, ему то уж надоело смотреть за метаниями друга. С первыми аккордами медленной музыки Волков возник рядом с ней, одним хмурым взглядом прогоняя навязчивых одноклассников. — Потанцуем?       Аня кивнула, позволяя увести себя вглубь импровизированного танцпола. Вокруг них неловко шатались другие парочки. От Олега пахло сигаретами и почему-то апельсинами. С тех самых пор это её любимое сочетание запахов.»       Воронова ждала... Только ждала. Олег не торопился со словами, нежным взглядом скользя по чужому лицу. Аня оставила его в прошлом, похоронила тайной, когда пришлось забыть то время, что они провели вместе. Возвращаясь в Петербург спустя столько лет, она надеялась его встретить, но не думала, что все случится вот так.       Волков тоже ждал, ждал, что Аня начнёт спрашивать, как он докатился до такой жизни, но девушка молчала, не допытывалась, а просто сидела рядом, неловко сцепив руки. — Как дела? — неожиданно из его груди вырвался хриплый звук.       Можно ли уместить десять лет в одно слово? Как оказалось можно. — Нормально, — тихо ответила Аня, пожав плечами.       У них тут не сессия с психологом, и не встречала с бывшими одноклассниками, чтобы говорить больше. — Прости меня.       Воронова смотрит удивлённо. — За что? — осторожно интересуется девушка. — Я был тогда на вокзале. Просто не нашёл в себе смелости подойди и попрощаться с тобой по-человечески.       Аня закрывает глаза, прикусывая губу. Этот день и по сегодняшний момент сниться ей в кошмарах.       Маленькой Ане с детства жилось несладко. У неё, конечно же, были мама и папа, но вся жизнь в их семье строилась вокруг папиной карьеры. Первым, что девочка усвоила, стало осознание того, что в семье все её желания и потребности считали сущим пустяком. И Аня покорно принимала этот факт и не пыталась оспорить, ровно до того момента, пока не окончила школу и не сбежала, почувствовав дух свободы. В новом мире нашлись новые ценности, не похожие на предыдущие, новые возможности, не нашёлся только новый Олег, все остальные были картонными и фальшивыми, по сравнению с ним. — Это было давно. Знаешь, у преступлений есть срок давности. — И всё же. С тех самых пор я живу с ощущением, что упустил важную деталь своей жизни, не поговорив тогда с тобой. — Мы были детьми, Олег. Нам было по семнадцать. Семнадцать, — горько повторила девушка. — Вокруг бушевали молодость и гормоны. Собственные мечты меня пугали и, наверное, ты чувствовал не меньше. — Ань.. Анют..       Волков протянул руку, касаясь пальцами её ладони. — Не надо, — попросила девушка. Внутри всё заныло от позабытых прикосновений, — не трогай меня. Всё это было в детстве, эта влюблённость, она была достаточно горячей, чтобы расплавить моральный устой, смешаться с чем-то запретным и неизвестным казалось нормой. Но мы пережили это, пережили и остыли, стали прочнее, чем были в начале. — Приобрели опыт? — грустно усмехнулся Олег. — Просто нам теперь есть с чем сравнивать,— пожала плечами Аня. — Я не говорю сейчас о любви, скорее об этом семнадцатилетнем периоде, когда ты думаешь, что весь мир принадлежит тебе, в момент, когда ты больше всего чувствуешь себя человеком. — А сейчас ты не чувствуешь себя человеком? — полюбопытствовал Волков. — После смены я чувствую себя скорее червяком, — Аня попыталась улыбнуться — профессиональный юмор. — Знаешь, после армии, когда юношеский максимализм бил во всей красе, я подписал контракт. Попал в горячую точку. Там трудно было остаться хорошим парнем с гитарой за плечами. Мы все превратились в мишени, защищая чужую территорию. Я едва не умер там, Ань. — Зачем ты об этом говоришь? — шепчет Воронова, наблюдая, как гримаса боли застывает на его лице. — Затем, что тогда человеком мне помог остаться только твой образ.       « Они лежат на кровати, слишком узкой, чтобы вместить хрупкую девушку и парня. Скребясь пальцами под одеяло, что доставало до подбородка, Аня выдохнула. — Олеж? — Ммм? — тут же отозвался парень, открывая глаза. — Мне страшно, Олеж, — шепчет девушка, уткнувшись лбом в его плечо. — Я боюсь.       В голове Олега сотни мыслей. Боится, что родители узнают? Боится, что Олег расскажет всем в школе? Боится его? — Чего? — сердце отбивало неровную чечётку. — Темноты. Тишины. Ничейности, — голос звучал тихо и обречённо, от чего Волкову стало жутко. — Боюсь, что мы закончимся. — Мы же не ручки, чтобы заканчиваться, — тёплые ладони притянули её к начинающемся мужскому образу.»       Ей снова семнадцать. Но больше Аня не боится закончиться. Этот страх умер по пути в Сибирь, когда она, свернувшись на верхней полке, плакала, тихо, чтобы родители не услышали. Она закончилась в тот день, как ручка.       В дверь постучали, парнишка с синими волосами обеспокоенно заглянул в комнату. — Он пришёл в себя. Тебя зовёт.       Олег кивнул, вставая со своего места и быстро вышел за дверь, снова оставляя Аню с чувством горькой недосказанности.