Быть братьями

Вообще, первое, что увидел Митчелл, когда явился домой переодеться перед свиданием, был не его бывший сир, первой была Нина, которая что-то несла из кухни. Но порадоваться их воссоединению с Джорджем – а что это, если не воссоединение, раз гостья в их доме ведет себя как хозяйка – ирландец не успел. Потому что медсестра прошла в гостиную, где находился не только оборотень. Херрик! Митч так и застыл, глядя на того, чей вид за эти годы стал так ненавистен. Мысли путались, он никак не мог понять… Нет, конечно, после всех бесед с Карлом, после рассказа о том, что оторванная голова – не гарантия смерти, а также исчезновения тела, ирландец допускал, что этот мерзавец жив, но… обнаружить его у себя в гостиной?! Первым порывом Митча, когда он очнулся, было воткнуть кол бывшему сиру, он даже выхватил деревяшку, благо, что после прежних преследований всегда держал при себе сейчас что-то подходящее… но – внезапно – вмешались Джордж и Нина, почему-то выступив на защиту упыря. - Что ты делаешь?! – кричала медсестра. – Убийца! Садист! - Митчелл, все не совсем так, как ты думаешь, - вторил ей оборотень. – Он совсем не тот, о ком ты знаешь! - Не пытайся меня убедить, что я слепой! – рычал ирландец. - Нет, это он, но… уже не он, - пытался объяснить Джордж. - Да что ты ему объясняешь?! – презрительно вопила Нина. – Он же не человек! Он наслаждается насилием! - Все не так, - отмахнулся от нее оборотень. - Именно так! Это он свел нас, не думая о последствиях, считая, что и ты, и он можете жить нормальной человеческой жизнью! Джордж обиженно отвернулся, продолжать этот спор он не стал, вместо этого решил сосредоточиться на том, чтобы наконец объяснить Митчеллу, что происходит и почему лидер вампиров сейчас в их доме. Как оказалось, Херрик после оживления ничего о себе не помнил (ирландец в это не очень верил и допускал, что это притворство, но в этом твердо был уверен его друг), оказался в клинике в полубезумном виде. Джордж увидел его и поспешил увезти из больницы до того, как Херрика опознает кто-то из персонала, порой встречавшего его раньше, когда он являлся для «расследований», или бывших «сослуживцев» по полиции, которые должны были приехать для того, чтобы сделать фото – их уже пригласил кто-то из персонала больницы, чтобы установить личность пациента. Фото, кстати, тоже было не кстати – оно выдаст природу вампира, уж точно привлечет внимание то, что его нельзя снять, а о том, что клан нашел способ договориться с полицией, оборотень не знал, потому его паника была понятна. Все это Джордж вывалил на Нину и… медсестра согласилась ему помочь. Странно после всех ее проклятий в адрес оборотня, но, зная ее, Митч допускал, что она желала помириться и таким образом пыталась наладить с Джорджем отношения, показать, что готова его понять и принять таким, какой он есть, однако она не умела сдерживать свои эмоции и все недовольство выплескивала немедленно, не считая себя обязанной извиняться, но ожидая их от всех, ее принятие означало, что другие исправляют себя для нее. Опять же, одной лишь этой попытке сделать шаг навстречу Джорджу можно было бы порадоваться, вот только главная ненависть медсестры, кажется, теперь обрушилась на Митчелла. До того Нина знала о нем очень мало, друг предпочитал не распространяться о том, чье проклятие было вовсе не лучше, теперь же правда о вампирах вышла наружу. И, к сожалению, получилось это самым странным образом, потому что в глазах медсестры бывший глава общины сейчас был несчастным немолодым мужчиной, а Митч – диким необузданным убийцей, который бросается на беззащитных. Ирландцу не дали убить Херрика, тот проглотил свою ненависть, решив, что все исправит позже, но было это вовсе не временным явлением, как казалось. Сначала, помимо истерик-объяснений от Джорджа и Нины, этому помешало появление соцработника, который собирал все сведения о «бедном дядюшке Уилли», у которого вдруг появились родственники, потому приглашать полицию было не нужно, но отчитаться о пациенте было надо. Потом все стало еще тяжелее – появилась Кара. Собственно, Митч был почти уверен, что если кто и оживил Херрика, то это она, так что с ее появлением в этом лишь убедился. И не было ничего удивительного, что она притащила сира в Бристоль – не уезжать же ей, чтобы его оживить, скорее она осуществила это где-то в окрестностях города, может быть, в подвале какого-то брошенного дома, а здесь, в столице вампиров, еще и можно было надеяться, что к Херрику быстрее вернется память, все-таки большинство его жизни прошло именно тут, здесь он долго царствовал*. Впрочем, эти проблемы вроде решились сами собой: соцработник ушел, не справившись с программой, которая не находила такого человека, но кое-как приняв ту историю страданий дядюшки, которую ему скормила Нина, а Кара, в ужасе от того, что возлюбленный ее так и не узнает (а она определенно уже давно пыталась вернуть ему память и напоить его кровью), покончила с собой, воткнув сама себе кол в сердце. Вот только Митчеллу легче от всего этого не стало, его проблемы не решились. Нина и Джордж по-прежнему препятствовали тому, чтобы он убил Херрика. И, надо сказать, Митч легко наплевал бы на мнение медсестры, которая считала зверем Джона и истерила, что это не по-человечески, не желая понимать, что «дядюшка» не человек, что это чудовище убил многие тысячи людей, притом убил извращенно, желая причинять как можно больше боли, смеясь над ними, и он никогда не пытался раскаяться и отказаться от крови, он убьет еще больше, когда к нему вернется память… А она вернется рано или поздно, натура кровососа и зависимость возьмут свое, тем более в том, кто никогда себе не запрещал ничего, убеждая других в том, что вампиры – высшая ступень эволюции. Все это отлично понимал ирландец, и он наплевал бы на все упреки и истерики медсестры, спокойствие города куда дороже. Но, к сожалению, Джордж поддержал Нину, начал нести какой-то вздор, что если он надеется однажды стать мужем и отцом, то он должен быть человечен и не может подавать своим детям такой пример. Митчелл не понимал, собирается оборотень жениться на Нине или на Сэм, станет ли отцом гипотетических детей от медсестры или удочеренной девочки, может быть, сам Джордж тоже этого не понимал. Однако оборотень выставил ультиматум: он не желал иметь друга-убийцу. И как бы глупо это ни звучало – ведь Митч убивал уже до этого и давно, а ныне все шло к тому, что они разойдутся и будут жить каждый своей жизнью, разве что обмениваясь порой сообщениями, - и все же ирландец сжал зубы и отступил. Он просто не мог идти против друга! Пусть Нина считает Джона животным и монстром, но оборотня он однажды защитил, с ним вместе они боролись за человечность – и теперь Митч не мог, не хотел, чтобы друг видел в нем чудовище. Джордж однажды пошел на убийство, может быть, в этом и дело, на него наверняка давило совершенное зверство, пусть делал это оборотень и убил он не человека, но память хранила все. И ирландец решил, что если теперь Джордж хочет это изменить – это его право. Пусть ныне он спит спокойно, без угрызений совести и страшных воспоминаний, оставив «дядюшку» под своим присмотром, ухаживая за ним, видя в этом свое искупление, и временно поселив его в комнате Энни. Но итогом этого стало то, что Митчелл погряз в новых вопросах без ответов, не зная, как ему себя лучше повести. Что ему говорить Люси? Он – вампир, который отказался от убийств и крови, который хочет жить нормальной жизнью, но в любой момент его сир может прийти в себя и попытаться убить не только его самого, но и саму Люси? До сих пор он не был уверен в том, что верно поступает, просто пытаясь завязать эти отношения, но вот, он решился открыться ей – когда теперь она будет в еще большей опасности, чем раньше! Не следует ли ему отказаться от идеи любых отношений? Но – какого черта?! Он только начал во что-то верить! Что сообщить клану? Не приводить же к ним этого упыря, рассказывая, что на самом деле в прошлый раз он не был убит? Но рано или поздно в общине узнают, что Херрик выжил, кто-то его увидит… Может, договориться с Кэмпбеллом? Насколько он честолюбив, готов ли ради того, чтобы удержать власть, избавиться от бывшего главы? Наконец, что он может сказать Эндерсу? От новозеландца пришли пара сообщений, по сути пустые, и это позволяло пока Митчеллу молчать, но на деле он просто не представлял, о чем просить еще не друга, на фоне всего происходящего ему некогда было спорить о пустяках с киви, а говорить о серьезном было невозможно, Джон допускал, что все может кардинально измениться – если в клане узнают об участии оборотня в смерти Херрика, то на Джорджа откроют настоящую охоту. Ирландец не представлял, чем будет занят в ближайшее время. Он очень хочет строить отношения, но не уверен, что может, чтобы не навлечь опасность на Люси. Он хотел бы, если не выйдет ничего с врачом, уехать с другом, но не в силах оставить другого друга под угрозой от целого клана кровососов… Кажется, счастье и удача – не для него! *** Выждав еще день, который ушел на сборы перед дорогой, киви в очередной раз написал Карлу, на этот раз с вопросом, все ли в порядке у Митчелла, объяснив это тем, что парень не отвечает ему, хотя они не ссорились – ну насколько это известно Эндерсу, а это наводит на неприятные мысли. Англичанин перезвонил несколько минут спустя, но ничего особенного не рассказал: Митч смог удержаться в стороне от клана и всех дрязг внутри, община в конце концов приняла его выбор, избрала нового главу и дала слово более не преследовать ни как отступника, ни как убийцу Херрика, не вмешивался ирландец и в дела Джорджа, который сам не знал, чего он хочет и с кем желает быть, вроде бы ирландец просто пытался строить отношения с врачом из клиники. - И он так занят этой телкой, что решил игнорировать мои сообщения? – протянул Эндерс недоверчиво. Как-то это звучало все равно не очень достоверно. Пусть у Митчелла все так хорошо с той страхолюдиной, но что ему мешает порой написать ответ? Или счастье настолько слепит и занимает всего его, что друзья становятся пустым местом, то есть вампир настолько доволен своей жизнью, что ему нет дела до других? В этом и есть правда о дружбе? Эндерс всегда избегал любых чувств: семейного тепла, которого так и не получил, понимания братьев, дружбы и любви кого угодно. Довольно с него страсти и хорошего секса. Или, в конце концов, Митч просто затерялся в днях, он вообще не помнит, когда ему что писал Джонсон? - Мы не виделись и не общались с ним несколько дней, - ответил Карл, подтверждая последние мысли новозеландца. – Но вряд ли за это время произошло что-то, все, вроде бы, спокойно… Во всяком случае о делах в клане я бы узнал, он всегда делится со мной этим. Даже часто, когда меня не было в Бристоле. - Да, наверное, все в порядке, - пробормотал Эндерс, которому возразить было нечего, никаких подозрений у него тоже не было, выходило, что он поддался своим обидам на потерю несостоявшегося друга. - Думаешь, мне стоит проверить? – настороженно спросил англичанин. – Что-то случилось? - Ну тебе виднее, могло ли там что-то случиться… Карл некоторое время молчал, отчего новозеландец напрягся. - Если только вернулся Херрик, - наконец тихо пробормотал вампир. – Но почему именно сейчас… - Что? – едва не вскричал Эндерс, в последний миг понизив голос. – В каком смысле вернулся? Откуда вернулся?! Как этот урод мог вернуться?! Он же мертв, разве нет? Чего я не знаю? - Ты все знаешь, - успокоил его Карл. – Просто есть нюансы. Джордж оторвал Херрику голову, но, если ты помнишь разговор с твоим дедом, для вампира это может быть совсем не конец, тем более, что в пепел он не обратился, а тело после пропало. Потому, увы, я допускаю подобное… Разговор принимал странный оборот, до сих пор новозеландец – с подачи Браги – видел опасность в другом, он до последнего ожидал, что если что-то грозит Митчу, то причина будет в той телке. Что происходит в этом чертовом Бристоле?! - Хорошо, и как выяснить, что там с Херриком? – постарался успокоиться и оценить ситуацию Эндерс. - Боюсь, никак, - не обнадежил Карл. – Ну если только у тебя нет особых божественных способностей, связанных с предвидением. Однако, как я думаю, если бы Херрик объявился, то заявил бы о себе в клане, он слишком любит власть, чтобы скрываться. То есть мы бы все уже знали о том, что он выжил и вернулся. Так что уверен, дело не в нем, кто бы ни унес его тело, оживлять его не стал. - Хм… не знаю, рад ли я этому или нет, - занятый своими мыслями, не удержался от выражения их вслух киви. И его собеседник, разумеется, не мог это пропустить, вновь напряженно уточнив: - Что-то не так, Эндерс? Ты все-таки что-то знаешь? - Нет, думаю, нет, - немедленно исправился киви. – Извини, что забиваю тебе этим голову. Вот что, я приеду – и мы встряхнем этого парня, игнорировать меня у него не получится! Ну а пока пусть делает, что хочет, даже пусть зависает со своей страшной подружкой, если ему так хочется. - Почему страшной? Ты ее видел? - Не видел, - хохотнул новозеландец над этим доверием к его мнение, - но с самооценкой Митча, я уверен, он не выберет другую, он же себя в зеркале не видит, да? Видимо, считает себя слишком ужасным для других. Да и когда я прямо спросил насчет ее внешности, он увильнул от ответа. Карл только посмеялся в ответ, зато наконец немного расслабился и заговорил уже спокойно. - Эндерс, тебе хоть и не сто лет, но все-таки в свои годы ты должен понимать, что не всем нужны красотки, серьезные отношения не строят с актрисами и моделями, - напомнил вампир. – Как бы ни выглядела эта врач, она нравится Митчеллу, вплоть до того, что он не просто сам порвал с общиной, но и хочет попытаться призвать порвать с убийствами других, вроде бы он подумывает попросить собрать всех вампиров и предложить им возможность отказаться от убийств и крови. Внезапно в этот миг Браги вновь заволновался, киви даже пришлось глубоко вдохнуть, стараясь успокоить бога внутри себя. Все же эти слова собеседника что-то подсказывали, за ними, пусть англичанин сам того не знал, что-то было, опасность была почти физически ощутима Джонсоном. - Дерьмо! – не удержался Эндерс от эмоций, которые полностью захлестывали его. – Зачем Митчу это? - Насколько я понял, - медленно проговорил Карл, - эта женщина очень верующая, и Митчелл поэтому никак не может ей рассказать о себе. И отсюда, возможно, и это решение, подобные этой женщине… они тяжело переносят мысль о том, что близки с… дьяволом, им необходимо показать свою лучшую сторону. Пришел черед киви смеяться – вся эта христианская чепуха вызывала у него только насмешки. Однако чувство опасности не уходило, даже за смехом Джонсон пытался думать о том, как предупредить вампира… а заодно и о чем? Что во всем этом не нравится Браги? Что не так творит Митч? - Ты зря считаешь это пустяком, - говорил тем временем Карл. – Для верующих людей это действительно серьезное испытание. И если Митчелл об этом задумался, то это довольно мудрый шаг – нашим любимым и близким стоит показать свою заботу, надо убедить их в том, что мы не чудовища. Они не боги, Эндерс, они простые люди, им сложно принять нашу природу. От веры очень непросто отмахнуться, это необходимо учитывать, иначе ей непросто будет понять его. - Так пусть просто оставит Митчелла в покое, - выпалил Эндерс, который не собирался слушать все эти россказни про религию. – Любить – это принимать, а не указывает, как кому жить. И Митч думает, что делает? Он понимает, насколько глупо будет выглядеть вампир, который будет рассказывать другим упырям о том, как здорово жить без крови?! Или это ее влияние? Чего она хочет, что должен Митч делать на этом собрании? - Боюсь, подробностей я не знаю, мы не обсуждали его личную жизнь, я не вмешиваюсь в подобные вопросы. А это важно? - Что важно? – растерянно отозвался Джонсон. И только через мгновение понял, что тем самым только ухудшил подозрения, поскольку дал понять, что в этой ситуации кроется что-то еще, что не дает ему покоя. - Ты чего-то недоговариваешь, - напряженно заметил англичанин, верно угадав настроение собеседника. – Но я слышу, что у тебя меняется голос. Тебе… то есть Браги в тебе что-то не нравится в этой связи, и это совсем не внешность Люси, так? Какое, в конце концов, тебе дело до чужого вкуса? - Н-не знаю, - честно ответил Эндерс и попытался сам для себя отыскать объяснение. – Может быть, дело просто в том, что связь моего брата со смертной, моей помощницей, чуть не закончилась трагедией. - Митчелл знает, чем рискует… как и я. - Тебя до сих пор мучает жажда? – перевел разговор новозеландец, ухватившись за эти слова. – Если хочешь, я могу сейчас попробовать с Браги, по телефону сила слабее, но тоже работает и… - Нет, спасибо, но пока не нужно, сейчас все хорошо. Я хочу сказать, что эта жажда всегда с нами, это наше постоянное проклятие, потому Митчелл не может позабыть об этой угрозе, она давно с ним, он почти десять лет живет без крови и постоянно мучается от «ломки». Так что об этом можешь не беспокоиться, Митчелл отлично знает обо всех рисках. Так что если это все… Это все, Эндерс? - Браги почему-то это не нравится, - признался тот в том, что уже разгадал Карл. – Но мы не можем говорить с богом напрямую, так что я не могу объяснить, что за этим стоит, возможно, я вообще все это придумал. - Л-ладно, - протянул вампир задумчиво, - мы не знаем, что не так, но… перестраховаться не помешает, тем более, раз о чем-то пытается предупредить бог, от такого не отмахиваются. Я постараюсь разузнать подробнее об этом враче. Ну и, само собой, попробую поговорить с Митчеллом. - Отлично, спасибо! - Это тебе спасибо за предупреждение! - Буду рад, если оно окажется бесполезным… На этом киви и распрощался с Карлом, договорившись, что напишет после того, как сядет на самолет до Лондона, чтобы решить вопрос со встречей. Ну или уже из английской столицы, сообщив о том, как долетел. И только сутки спустя по дороге в аэропорт Джонсон понял, что все-таки не нравится Браги в той неизвестной Люси – эта ее вера. Это упоминание было смешно для него, но как раз это слово не нравилось богу. И вряд ли дело в христианстве как таковом, до сих пор Браги не показывал недовольства ни храмами, ни молитвами. Неужели та врач – религиозный фанатик?! С подобным Эндерс не сталкивался раньше, но знал, насколько они могут быть опасны, такая запросто может убить вампира, искренне считая его посыльным дьявола, кровососом, лишенным души, и вообще мерзостью. Так ведь говорил Карл? Митчелл понимает, с кем связался?! Нахрена ему понадобилась эта фанатичная телка? Неужели нельзя было найти неверующую?! *** Отвлечься на свидании не выходило, хотя ирландец и оценил то, что Люси встречала его в платье и с прической – она определенно старалась ему понравиться. Но Джон был слишком напряжен и озабочен всем происходящим, чтобы расслабиться и наслаждаться этим вечером и ужином, кстати, вроде бы лично приготовленным женщиной. Все это заставляло его теряться: он хотел быть честным с ней, она заслуживала этого, но так не хотел потерять все то, чем она его окружила – а он точно потеряет, когда во всем признается. Решение пришло вроде бы само собой, и поначалу в ответах Митчелл пытался казаться просто наркоманом – отличие не слишком серьезное, если задуматься, просто его зависимость – не таблетки, так что все звучало очень похоже и при этом не приходилось напрягаться и придумывать какие-то ответы. Для себя он решил, что это хороший способ и проверить женщину, и подготовить. Она врач, она представляет, что такое наркомания вовсе не по романам и фильмам, она понимает, насколько тяжело строить отношения с таким человеком, что с ним может все сломаться очень быстро, что, наконец, от такого мужчины не рожают детей, потому, если она хочет семью в привычном смысле этого слова, если решит, что это для нее не подходит, они сразу разойдутся, она предпочтет порвать уже на этом этапе. Однако Люси не потеряла интереса, она была настойчива, давила словами о том, что для отношений важна искренность… и это так отвечало собственным мыслям ирландца о любви! Если она готова помогать наркоману, значит, его зависимость для него тоже не преграда, не так ли? Он может раскрыться ей, может довериться – ей интересен он сам, она хочет проводить время исключительно с ним, вот что важно! Конечно, правда может ее испугать, но Митчелл был готов отступить, если надо, подождать, когда она все обдумает, когда примет его… если примет. Уж точно он должен сначала как-то решить проблему с Херриком. Но он по крайней мере может рассказать ей о том, что так мучает его! - Я… я вампир… Признание о сущности вырвалось само собой, в самый, кажется, неподходящий для этого момент. Митчелл вообще не умел говорить правду о себе, это всегда выглядело как-то глупо, может, потому что звучало для обычных людей безумно? - Я знаю, - тихо бросила Люси. Джон растерялся от этого признания. Как она узнала? Он ничем себя не выдал, он не показал ведь ей! Она просто догадывалась? Заметила отсутствие отражения? Она поэтому говорила с ним об этом, обсуждала с ним те жертвы, она?.. И немедленно ужас от того, что она могла подумать, накатил на ирландца. Неужели дело как раз в них?! - Я не убивал тех людей! – выдохнул Митчелл. - Ты – убийца, - обличительно заявила Люси. - Да… но нет! Я убивал, это правда, я убивал многих. Но я давно чист, это правда! Я держусь, я могу… Он говорил путано. Она продолжала упрекать, она чего-то от него ждала, а он клялся, что не имеет никакого отношения к убийствам, которые случились в Бристоле, даже не знает, кто именно это сотворил (а он и в самом деле не знал, он не выяснял, кто именно из клана это творил). Верила она или нет? Кажется, в ее глазах было понимание, но… было и проклятое отвращение и осуждение! Оно столько лет преследовало его! Джон очень хорошо знал этот взгляд, это презрение к его натуре вампира… Кажется, единственный, в ком он этого не видел, был Эндерс. Может быть, раньше был и Джордж, во время их знакомства Митчелл не сталкивался взглядом с оборотнем. И вот опять… Люси видела в нем убийцу, непонятно, почему ее все-таки тянуло к нему, но при этом она осуждала то, что он творит. Это правильно, это было естественно – кто может не осуждать убийцу за преступления?! Все это о себе вампир знал и сам, но как же невыносимо было видеть этот взгляд у женщины, которая догадывалась о нем, которая наряжалась для него, готовила ужин… и ради чего? Почему она просто не оборвала их отношения?! Если она не верит в то, что он может измениться, если он в ее глазах лишь убийца, зачем она его принимает, зачем искала с ним встреч?! Это попытка посмеяться над ним? - Я живу без крови, - почти в слезах простонал Джон. – Я могу… Это сложно, правда! Но это возможно, нужны… просто нужны обстоятельства… - Какие обстоятельства? – выкрикнула она. Может быть, это были лишь эмоции, возможно, ответа на свой вопрос она не ждала, но ирландец предпочел думать, что она все-таки хочет это знать. Митч заговорил о том, как ему необходима помощь и чувства любви и нужности, как лишь это может вытащить его из проклятия и того кошмара, который его окружает. Это была попытка ухватиться за соломинку, это было желание хоть немного себя оправдать в ее глазах: да, он преступник, но он в самом деле пытается исправиться, он хочет выбраться из пропасти, он столько сил приложил, чтобы не свалиться! Люси не верила… или верила? Она пыталась возразить, она в чем-то его вновь упрекала, но не прогоняла, все равно слушала – и это было знаком для Митча, что его все-таки хотят понять, он продолжал ее убеждать. - Если бы все было так, почему другие не отказываются от крови? – спросила врач. – Разве кому-то нравится убивать? - Это действительно непросто, нужно… нужно буквально возненавидеть себя, понять, как глубоко ты пал, чтобы появилось желание измениться, а не поддаваться своим инстинктам. Но некоторые из нас на это способны, я знаю таких! - Ты... ты думаешь только о себе? Вы все думаете лишь о себе? - Наверное, это так… но для начала надо вытащить себя, лишь после браться за других. Мне помог парень, который к тому времени больше десяти лет держался… Сейчас… может быть, я тоже смогу помочь… Это дало неожиданный эффект – очень скоро после этих откровений они вдвоем оказались в постели, причем сдерживаться получалось неплохо без внушения, которого Джон так и не попросил у киви, он просто слишком хотел дарить любовь, хотел делиться ласками, хотел заботиться – тут не было места для жестокости. Хотя, если бы Митчелл мог в тот момент анализировать свои чувства и обратиться к своему сердцу, то понял бы, что видел перед собой не столько Люси, сколько Джози, эти образы будто бы слились, он был уверен, что обретает то же чувство… И все-таки утром он был счастлив, он проснулся радостным, довольным, помня тепло ее тела рядом с собой и отбрасывая странное и неуместное ощущение, словно бы этой ночью она готова была всадить в него кол**. Ей не за чем это, просто в нем живо воспоминание об их споре и ее недоверчивом взгляде. Но нет, он любим, все-таки любим!