Вызов на дуэль волшебников. Сегодня в полночь. Будем ждать в Зале наград.
«Не забуть привести секунданта, смертник» — гласила корявая приписка чуть ниже. Барти стиснул зубы и показал письмо толко Уолту. Джона беспокоить ночными похождениями не хотелось, Винни тем более. — Пойдем? — спросил он. — Или скажем Флитвику? — Ты совсем? — Уолт скривил непередаваемое лицо. — Конечно мы пойдем! Мы же не трусы! — Иногда я думаю, что тебе реально было бы лучше в Гриффиндоре, — Барти поджег письмо кончиком палочки и выпустил в снегопад за окном. — Я тоже. Шляпа долго думала, — ухмыльнулся он. И Барти, повинуясь зову благоразумия, правда бы пошел жаловатся, если бы не давно чешущиеся кулаки и представившаяся возможность испытать боевую мощь на ком-то неприятном. Про то, что чужая мощь на курс превосходила его собственную, он старался не думать. Вместо этого занялся отработкой всех известных ему заклинания на Уолте, разложив в комнате подушки. И даже со смягченным падением тот набил себе шишек и синяков. Они сказали Винни не ждать их, и он, утерев невидимую слезу, с каменным лицом помахал им кусочком простыни вместо платка. «Джон бы обязательно нас перекрестил, если б знал» — подумал Барти, — «А Серая Дама снова начала плеваться ядом.» Зал наград поблескивал кубками и медалями. Барти и Уолт пришли на пять минут раньше Поттера и Блэка, но и те явились вовремя, сдержав слово. Оставалось молиться, чтобы их не застукал Филч, иначе мыть им эти самые кубки до самого Рождества. — Недоброй ночи, — раздалось рядом с их ушами одномоментно с забившими двенадцать часами. Барти вздрогнул и рефлекторно выбросил руку в сторону звука: конечно, та наткнулась на невидимок. Мантия сдернулась с противников, и Поттер спрятал ее за пазуху, оба держали волшебные палочки наготове. Барти тоже выхватил свою. — Вы уверены в своем желании сражаться? — на всякий случай спросил он. — Конечно, черт побери, уверены! — выпалил Блэк. — Я не уйду, пока не снесу твою ябедническую башку! — Спокойнее, братан, — сказал ему Поттер. — Не забываем о правилах. Видимо, Блэк хотел послать и правила, но все же сделал глубокий вдох и ступил на ковровую дорожку в центре коридора. Поприветствовав друг друга, как подобает, они разошлись, и Поттер объявил начало сражения. Барти увернулся от стремительного ярко-красного залпа и отправил свой, но его отразили щитовыми чарами, ему неизвестными. — Петрификус Тоталус! — он попробовал снова, но щит Блэка был непробиваем, как и он сам. Противника следовало выманить, и обидный выпад слетел с языка как никогда кстати: — Что, так и будешь прятаться? Вот она, гриффиндорская храбрость! Еще одно заклинание срикошетило по нескольким кубкам и едва не разбило окно. Блэк снял щит и пальнул оглушающим, но Барти снова отскочил. — А ты будешь прыгать, да? — не остался в долгу он. Они продолжали играть в кошки-мышки — Блэк отбивал прокляться односторонним щитом, Барти уворачивался чуть ли не кувырками. Противостояние могло продолжаться бесконечно, если бы цепкий взгляд Барти не ухватился за два идеально размещенных квиддичных кубка: приспособленный к геометрии астрономических карт, он высчитал, что с определенной точки получится срикошетить точно Блэку в спину. — Экспеллиармус! Не ожидавший такой подставы Блэк удивленно открыл рот, когда палочка вырвалась из его рук и улетела мимо Барти, который даже в прыжке не сумел ее поймать. Но он все равно победоносно ухмыльнулся, не опуская оружия — мало ли второму недоумку придет в голову вступить в бой. Поттер моргал с тем же изумлением, что и Блэк, переводя взгляд с одного на второго. — Э-э-э… — протянул он. — Видимо, Крауч победил. — Кто здесь? — в конце коридора загорелся свет качающегося фонаря. — Пивз, это ты там шумишь? — Пока, — быстро сказал Уолт и, сграбастав Барти, побежал что есть мочи в противоположном направлении. До Рейвенкловской башни от Зала наград было ближе, чем до Гриффиндорской, и, срезав пару коридоров через потайные проходы, мальчики через десять минут очутились перед знакомой дверью. Все это время Барти невероятно гордился своим неординарнейшим умом. «Видела бы Ирис…» — мечтал он. — Один брат — ест и голодает, другой — идёт и пропадает, — пропел молоточек. — Давай, — Барти толкнул Уолта. — Я истратил интеллектуальный запас на сегодня. — Ума не приложу, что это, — пребывая на волне адреналина, Уолт тупо пялился на орлиную голову. — Повтори-ка… Им повторили загадку. Проще от этого не стало. Как назло, вокруг не было даже привидений, способных прийти на выручку. Уолт предположил, что первый брат — это Барти, а второй — Винни, часто теряющийся в замке. Раскидывая мозгами, Барти смотрел на голубоватое пламя факела, бросающего в потолок искры. Проследивший за его взглядом Уолт, озарившись, закричал: — Дым с огнем! Это дым с огнем! Дверь открылась. — Что? — опешил Барти. — Ну ты даешь! — Все-таки я учусь на Рейвенкло, — довольно улыбнулся Уолт. — А не на каком-то Гриффиндоре. Глаза слипались настолько, что мальчики не потрудились сходить умыться. Как только их головы коснулись подушек, они провалились в глубокий сон, стеревший детали слишком насыщенного дня. Дорогие мама и папа, Мне удалось исправить большинство оценок, которые я испортил в середине осени. Над оставшимися тоже работаю. Даю слово, все будет отлично. Простите, что пишу так мало.Барти.
Привет, Кэмпбелл Ты не поверишь, но я одолел на дуэли третьекурсника, который, вообще-то, дополнительно занимается боевой магией. Он вызвал меня за одну хрень, и я с достоинством ему ответил. Было непросто. Теперь я на сто процентов уверен, что попаду в клуб. Устаю, как в песне Диринар «Tired sigarette» (а ты до сих пор куришь, да?). Сижу в библиотеке так много, что скоро отсижу задницу. Наверное, в этом году фестиваль был не менее классным, да? Прозвучит бредово, но моя мама достала билеты на постановку по «Фонтану феи Фортуны», ты не хочешь сходить? Она в сочельник, у нас один лишний. Ну, если ты будешь хорошо себя чувствовать.Барти
***
С приближением Рождества на Барти напала хандра. Триместр кончался слишком уж быстро — а он только вошел в ритм учебного круговорота. Преподаватели приняли его жертву жизненными силами и все, кроме профессора МакГонагалл, поставили заслуженные «П». — Вы сами испортили себе рейтинг, мистер Крауч, — отрезала она, показав пером на ряд плохих отметок за октябрь и ноябрь. — Но я же сдал контрольную без ошибок, — опустившиеся руки выронили табель. — В следующий раз поменьше веселитесь на моих уроках, — ее было не переубедить. — Я ни для кого не делаю исключений. Взбешенный, он громко хлопнул дверью кабинета трансфигурации, заглушив выкрик однобалльного штрафа. Почему уже второй год подряд перед зимними каникулами ему портят настроение по какой-то ерунде? В этот раз на праздники оставались все, кроме него — наслушавшись рассказов о двенадцати роскошных елях даже Джон выпросил у обоих родителей разрешение. Барти чувствовал себя болотной каргой, которую не позвали на королевский праздник (когда мать рассказывала ему эту сказку, он долгое время пытался разузнать адрес бедняжки и пригласить на чай). Грустный от скорого расставания с друзьями и новостями, он свернул с общих коридоров в сторону совятни — перед отъездом через сутки оставалось одно неотложное дело. Барти думал, что письмо получится бодрым и оптимичтичным, но разговор с МакГонагалл убил и то, и другое. Глядя через узкое окно без стекол на Запретный лес, Барти черпал вдохновение в совином уханье и морозном воздухе. Под листом пергамента лежал черновой, защищающий от помета, коим был выкрашен подоконник — на старом листке расплывались плохо подобранные и никуда не годящиеся слова. Попробовав с десяток неуместных прилагательных, Барти оставил имя без прилагательных: Ирис Беллами, Вы самая умная, понимающая и добрая преподавательница из всех, которых я знал. На каждый час защиты от Темных искусств я шел, как на праздник, потому что он и не может не оказаться таковым, если там вы. Мне невыносимо грустно оттого, что летом вы покинете школу и забудете нас, ведь я никогда, никогда вас не забуду. Даже по окончании школы. Я смогу найти вас, если вы будете непротив.Пусть глупость видно этих фраз, Услышьте, что люблю я вас
Б. К. К.-мл.
Часть прозы он без зазрения совести позаимствовал в одном любовном романе, переиначив под себя, но кривое двустишье придумал сам. Самая красивая серая сипуха унесла перевязаный свиток, и Барти, дрожа осиновым листом, пошел к Общей гостиной. На заледеневшей лестнице он подскользнулся и больно проехался на спине к ее подножию. Сизое темнеющее небо было необычайно красивым, в вышине кружились совы и вороны. Снег не падал, а Барти не вставал, наблюдая за вырывающимися изо рта облачками пара. Он бы и пролежал там до самой ночи, отмораживая все части тела, если бы его не пихнули носком ботинка. — Эй, опять лежишь? Голова Пандоры в смешной розовой шапке луной вплыла в эстетический кадр. Свисающие волосы полезли ему в глаза, он зажмурился и зафыркал. — Почему «опять»? — Потому что мы встречались в такой же ситуации, не помнишь? — она смахнула замерзшие волосы назад и протянула руку. — Помню, — Барти принял ее и поднялся, облепленный снегом, как снеговик. Шапка сползла на брови, он медленно ее поправил. — Подождешь меня? Я быстро, мне только отправить, — Пандора осторожно взошла по коварной лестнице и вошла в башенку, оставляя дверь открытой. Барти задрал голову, повторно вглядываясь в небо и позволяя ветру задувать в неприкрытую шарфом шею. — Что с тобой? Она действительно вернулась очень быстро. — МакГонагалл «В» влепила, — пожаловался он полуправдой. — О-о-о, мне тоже, — кивнула Пандора. — Вот же блюстительница правил! — А еще я уезжаю домой вместо того, чтобы остаться с вами здесь, — разоткровенничался он. — М-м-м… — И мне снова прокомпостируют все мозги из-за дурацких оценок! — с жаром закончилась мини-тирада. — Тяжело, — она выдохнула паром, как дракон. — Ну, я бы тоже в снег увалилась тогда. Знаешь, остудить одно место. Они посмеялись, и у Барти немного отлегло от сердца. Но защемило с тройной силой — войдя в комнату после долгих прощаний перед камином, он обнаружил на своей кровати записку. Через открытое окно в комнату сыпался снежок с крыши, очаг потух и температура опустилась до зубодробительно-холодной. Наверное, сова хотела как можно быстрее расправиться с работой, раз смогла стащить с себя поклажу. Пожалуйста, зайдите в мой кабинет завтра с девяти до одиннадцати утра. Профессор Беллами. Он отбросил бумажку, будто та была отравлена. Такого страха не было перед дуэлью с Сириусом Блэком или во время спора с МакГонагалл. Спрятав письмецо в самую тайную даль своих пещер — в коробку от пластинки Уайта — Барти закрыл окно. — Ну и ледник! — Уолт с повязаным на лбу галстуком настеж распахнул дверь, чтобы впустить тепло. — Кто забыл закрыть окно? — Я, — соврал Барти. — Извините. —Ух, — Винни зашел и сразу же вышел, наставляя палочку на очаг. — Инсендио! Барти, не хочу расстраивать, но у тебя реальные проблемы с памятью… С водоворотом в груди Барти дособирал вещи и приготовился ко сну. Ему опять не спалось, а если он и засыпал, то к ему неизменно приходили худшие сценарии завтрашнего дня из возможных. Утром в горло (заболевшее от непредвиденных переохлаждений) не лез кусок, и он, сославшись на проверку чемодана, вышел из-за стола первым. Профессора Беллами тоже не было на завтраке, и он решил, что лучшего времени зайти к ней не представится. С каждым шагом, дающимся так, будто он шел без обуви по стеклу, запах безалкогольного глинтвейна и сливочной карамели слабели. Им рассчитывалось, что его письмо в лучшем случае оставят без ответа, а в случае похуже — оставят ответ до нового года. Но он и представить не мог, что его вызовут на порог так скоро. «Черт, теперь она будет меня избегать» — жалел Барти о вчерашнем поспешном решении. Дойдя до конца коридора третьего этажа, он отрывисто постучался и подождал приглашения войти. Привычный кабинет защиты от Темных искусств был пустым и непривычно тихим без гомона детских голосов, отрабатывающих заклинания. И там пахло так же приятно, как в Большом зале — только молоком и овсяным печеньем. — Здравствуйте, мистер Крауч, — профессор Беллами, в маггловских джинсах и белой рубашке, забравшись с ногами на учительский стол, спокойно завтракала. — Не хотите печенья? Ее волосы свешивались вниз и доставали почти до пола. Умиравший от паники Барти на ватных ногах приблизился к ней, остановившись между первой и второй партами. А она с наслаждением жевала печенье, запивая молоком, и жестом указала на другой наполненный стакан. Барти не взял его. Он стоял, как провинившийся в смертном грехе, и смотрел в пол, ломая за своей спиной ногти на руках. — Я услышала вас, — допив, она поставила стакан и стерла белым рукавом пенку с губ. — Очень красиво, пишите почаще. — Вам? — сердце Барти забухало. — Просто так, — она покачала головой. — Мистер Крауч, я ваш профессор. — Я знаю. — Мне двадцать один. А вам двенадцать, — она мило улыбалась, снова показывая ямочки. — Когда-нибудь мне тоже исполнится двадцать один, — он посмотрел на нее исподлобья, а потом нормально, выпрямившись. Смело и уверенно, как его отец. Она тяжело вздохнула, так, будто устала объяснять несмышленому ученику простую задачу, и протянула ему молоко вместе с печеньем. Теперь Барти принял их, а заодно заметил под полукруглой лестницей маленькую дорожную сумку. — Вы тоже уезжаете на Рождество? — спросил он. Печенье крошилось в руке, а стекло заскользило. — Да, хочу встретить Рождество с семьей, — протянула она. — В полдень в Хогсмиде остановится Ночной Рыцарь. — А, — у Барти сперло дыхание. — Понятно. — Поезд удобнее, но вы никогда не находили странным, что жителям близлежащих графств крайне неудобно им пользоваться? — она весело усмехнулась, доедая печенье. — Да, — ему удалось сделать вдох. — Замечал. Очень неудобно. «Она что, тоже шотландка? Шотландка с английской фамилией?» — сценарий их схождения обрастал новыми прекрасными подробностями. — Я бы хотела рассказать вам одну историю, — профессор стала наматывать свои волосы на руку, тоже поддаваясь волнению. — Мистер Крауч, сядьте уже, мне неловко от вашей неловкости. Барти покраснел, казалось, до мозга костей, целиком и полностью. Сев напротив нее, он сделал первый укус и хорошо, хоть не подавился. — В начале июня я и не думала, что буду преподавать в Хогвартсе, — сказала она, уводя синие глаза на покрытые светлым инеем окна. — Этой весной я получила лицензию мракоборца и собиралась спасать мир, прямо как маггловские герои. Ну, не важно. — Барти кивнул и сделал маленький глоток. Она вдруг тихо засмеялась, как колокольчик зазвенел. — Мерлин, рассказываю в который раз, а все равно… Ненадолго погрузившись в раздумья, она игралась со своими волосами, заплетая и расплетая маленькие косички. Барти подумал, что будь у него длинные волосы, он бы по случайности запутал их в неразвязываемые узлы. — Знаете, я поделилась этим с одним человеком здесь, в Хогвартсе. Вы совсем непохожи, но у вас обоих доброе и чуткое сердце. Я бы не стала так говорить, если бы это было не так. Барти распирало от внутреннего крика неясного происхождения — радости или ревности. Но Ирис его не слышала: она расстегивала манжету своей рубашки и закатывала левый рукав, невероятно медленно и интригующе. Он вытянул шею — рука была сплошь покрыта белыми извилинами, палочками и листьями. — Мы с командой новобранцев исследовали старые развалины, где прятались пойманные более опытными мракоборцами преступники. Я зашла в одну из комнат, забитых рухлядью — магия не обнаружилась, так что я со спокойной душой перешла к обыску. Одна из шкатулок не открывалась ни отмычками, ни заклинаниями, и я было положила ее к другим подозрительным предметам, когда замок щелкнул. Понимаете — как только мне перехотелось ее открывать. — И что же там было? — он вернулся в прежнее положение, а она опустила рукав. — Ничего, — просто ответила Ирис. — Ничего физически ощутимого. Но через руку, которой я ее держала, прошел поток магии, мощный и древний настолько, что чары обнаружения ломались от его силы. Он окутал мое сердце, как терновый венец, а когда я очнулась — в Мунго, через неделю, — вся кожа на том пути испещрилась этим… Она отстегнула пуговицу у воротника и отогнула его до ключицы; Барти с силой мигнул, ожидая, что придется жмуриться, но степень невинности оставалась на прежнем уровне. Видимый участок кожи покрывали черные отметины. — Они черные, — очевидно заметил он. — Да, тогда они все были черными, — согласилась Ирис. — Но постепенно, от основания ладони — там, где лежала шкатулка — начали белеть, день за днем. — Вот почему вы носите длинные рукава. — Пусть все думают, что это дань старой моде, — она свесила с парты ноги, в канареечных хаффлпаффских носках, но без обуви. — На сегодня белый добрался выше локтя — может, их будут не так замечать, и я успею поносить короткие рукава. «Успею» — кольнуло Барти неприятное слово. — А что будет, когда они все станут белыми? Что это за проклятье? — просевшим голосом спросил он. — Никто не знает, — она пожала плечами. — Может, ничего и не будет. А может, мои волосы превратятся в ирисы. — Совсем никто не знает? — его окатило холодком. — А вы… в школьной библиотеке наверняка про это есть. Там же все есть. Вы смотрели в Запретной Секции? — Иногда людям не дано узнать то, что они хотят. Вспомните шкатулку — вдруг здесь такой же принцип? — А вдруг нет, — в уголках глаз защипало, в мыслях фотографиями заметались картинки различных вариаций мучительных смертей. — Тогда давайте отставим гадания, — она примирительно протянула ему руку и, взяв его ладонь, легонько сжала. — А Дамблдор? — Барти все-таки зажмурился, скрывая накатывающие слезы. — Он дал мне место профессора, пока разгадывает эту путаницу. Я даже рада, что переключилась на такую деятельность, мне здесь… Барти? Вырвав руку, он закрыл ладонями глаза. Горячие слезы предательски скатывались из-под них, выдавая треснувший эмоциональный барьер. Пришлось задержать дыхание, чтобы вставшая Ирис не узнала о хлюпающем носе. Она приблизилась к нему вплотную и опустила обе ладони на плечи, и тогда он соскользнул с парты, намереваясь убежать из кабинета, из замка, с планеты — лишь бы она его не видела. Но ноги приросли к полу, потому что его обняли. «Вообще-то это я должен делать, ничтожество» — от этой мысли его сотрясли такие рыдания, что он согнулся и уткнулся в левое плечо Ирис, поливая ее рубашку слезами. Его успокаивающе поглаживали по спине, призывая не воспринимать все так остро, но стоило только взглянуть на нее, страдания возвращались с новой силой. — Все не так плохо, — она снова стиснула его плечи и, оторвав от себя, посмотрела в мокрое лицо. — Я доучу вас этот год, мы разберем столько замечательных заклинаний, — он всхлипнул. — И, может, останусь на второй, если мне не предложат вернуться к старой работе. Отвернувшись, Барти вытер сопли манжетой. Когда он проморгался, то увидел, как Ирис отвязывает с правого запястья коричневую фенечку. — Она волшебная, — на вид это была самая обычная фенечка из ниток. — Дай руку, — короткие пальцы без лака на ногтях привязали ее на протянутую руку Барти, левую. — Как посмотришь на нее — сразу вспомнишь, что забылось. Я тоже раньше любила повитать в облаках: профессор МакГонагалл угрожала мне «У» на СОВах, представляешь. Но мне подарили волшебный браслет и я утерла ей нос. — Правда? — он поднес кисть ближе к глазам и рассмотрел незатейливое плетение. — Правда-правда, — она улыбнулась и отошла, забирая стаканы и пакет с печеньем. — Это мой тебе подарок на грядущие праздники — постоянная бдительность. Ирис подмигнула ему и взбежала по лестнице к личному кабинету. Скромный подарок будто бы весил несколько фунтов, отягощая руку — он-то, кроме глупого стишка, ничего не мог подарить. — Спасибо. До свидания, — Барти накрыл фенечку другой рукой. — Счастливого Рождества и Хогмани. — Счастливого Рождества и Хогмани, — она пнула дверь коленкой и скрылась в своих покоях. Закрывшаяся створка защемила кончик прически, и за стеной послышалось чертыхание.