***
Погода все портилась. Ливень хлестал, как безумный, ветер не срывал черепицу с башен только благодаря силам древней магии. Свет поддерживали в комнатах и коридорах даже днем, и если огонь не задувал ветряной поток из открывшихся ставен, с упоением его тушил Пивз. Почувствовав себя в своей стихии, полтергейст бедокурил в сто раз активнее, чем здорово злил завхоза. — Уж лучше бы они заморочились и провели сюда электричество, — ворчал Джон, настраивавший гитару в полной темноте. Барти, раз и навсегда уяснивший, что вампиров в Хогвартсе не водится, остаток триместра провел за скучной учебой. Результат второй контрольной по рунам оказался чуть хуже первого, но по остальным предметам ему удавалось удерживать высшие позиции. Без дополнительных занятий в клубах (и с фенечкой на левой руке) все выходило куда проще, а может, секрет крылся в том, что на прошлых курсах он изучил немного продвинутых заклинаний. Неприятными оставались уроки нумерологии, где над ним подтрунивали слизеринцы, и маггловедения с почти тотальным игнорированием хаффлпаффцев и гриффиндорцев, хотя последние понемногу забывали о сентябрьской драке. Но первые никогда не упускали случая поддеть, провоцируя разборки. Терпение Барти истончалось, и с каждой неделей держать себя в руках оказывалось все труднее. Оставалось молиться, что за каникулы он остынет и вернется в поток с новыми силами. Разочарованный отношением младшей Ваблатски Уолт умерил свой пыл как в завоевательском отношении, так и в детективном. Кроме прорицаний, его успеваемость оставляла желать лучшего, и однажды он сказал Барти: — Давай правда отъебемся от Старки, это уже реально не смешно. Наверное, она чем-то болеет… — А линии на ладони? — Барти и самому надоели вечные поиски, но он привык во всем противоречить приятелю. — Да чепуха. Прорицания — абсолютно ненаучная дичь: ставлю сто галлеонов, что Ваблатски-старшая поддакивает мне только за красивые глаза. — Как скажешь, — не разбиравшийся в красоте мужских глаз Барти просто принял это, как факт. После печально окончившегося разговора с Дамоклом газеты читались им гораздо внимательнее. Все бы ничего, вот только страницы сплошь пестрели одними позитивными новостями, будто журналистам запретили писать о плохом. Все же ему удалось выискать несколько невеселых статей — о браконьерской ассоциации в Уэльсе, о пойманном убийце-одиночке в Лондоне и о нападении оборотня совсем неподалеку от Хогсмида. Барти ни с кем это не обсуждал: Дамокл и раньше обходил его стороной, а близкие друзья особо не интересовались «взрослыми» новостями. Почувствовав себя старше и «мудрее» ровесников, Барти возгордился собой и решил, что карьера в Департаменте Магического правопорядка не так плоха, как казалась раньше. Лучше, чем перспективы продавеца в “Зонко”, так или иначе. За две недели до начала каникул небо прояснилось, сталв светло–опаловым, ударил легкий морозец, и, проснувшись как–то утром, студенты увидели на траве кружево инея. Замок окутал знакомый аромат Рождества. Профессор Флитвик украсил свой класс мерцающими огоньками, которые вдруг обернулись настоящими летающими феями. В предвкушении праздников все обсуждали, что будут делать дома: в этот раз многие засобирались отъезжать, и даже Уолта миссис Финниган попросила вернуться в Шетланд. Последний выходной семестра можно было провести в Хогсмиде. На сей раз Барти собирался ни на шаг не отходить от Уолта и Джона, чтобы снова не упустить веселье. Наряженный Хогсмид походил на блестящую открытку, какие присылала Барти его бабушка на Рождество и новый год. Сугробы доставали до колен — люди расчищали дороги, но вьюга заметала их обратно. Дома из толстых кирпичей украшали гирлянды из незатухающих свечей и венки остролиста. Прохожие кутались в теплые мантии и шарфы, а Барти, оставивший шапку в замке, ежился от холода и попеременно грел уши и нос в руках. — В «Писсаро» никому не надо?.. — Может, сходим до Визжащей хижины?.. — Ну нет, — запротестовал Барти. — Делать там нечего. — Тогда что насчет «Зонко»? — с надеждой спросил Уолт. — Лучше в «Три метлы», выпьем чего-нибудь горячего, — стуча зубами, предложил Джон. Они прошли мимо книжного магазина, за витриной которого в гнетущем одиночестве что-то читал Римус Люпин. Завидев вдалеке знакомое здание, Барти обрадовался: от пронизывающего сырого ветра совсем закоченели руки, было бы очень кстати посидеть в тепле. Друзья перешли на другую сторону улицы и вошли в уютный паб — первый этаж крохотной гостиницы. Внутри было людно, шумно и дымно — сильнее, чем осенью. За стойкой расположилась компания весельчаков, они смеялись и громко разговаривали; полная миловидная женщина едва успевала наполнять бокалы. — К вам можно? — не дождавшись разрешения, Уолт выдвинул стул рядом с Пандорой, Джинджер и Биллом. — А то здесь не протолкнуться. — Можно, — Джинджер смерила его полупрезрительным взглядом и придвинула ближе кружку безалкогольного глинтвейна, словно они, дикари, могли перевернуть стол. Это были угловые места неподалеку от кособокой рождественской елки. Потрескивающий рядом камин добавлял уюта, а летящий за окном снег напоминал наслаждаться теплом, пока можно. Джон, собравший с ребят дань, сходил за сливочным пивом. — Счастливого Рождества всем! — и первым поднял запотевшую дымящуюся кружку. Барти любил сливочное пиво, хоть выпивать его удавалось нечасто. Оно быстро согревало, размораживая и нос, и уши, а мягкое послевкусие долго оставалось на языке, и его не хотелось смахнуть. Болтая с приятелями, Барти разглядывал посетителей, самых разных колдунов и волшебниц. За столом рядом со стойкой собралась компания слизеринцев: Розье с Роули, Эйвери и Руквуд с четвертого курса и несколько старшекурсников. Они что-то обсуждали, сдвинув головы и гадко посмеиваясь. Эван с его кукольной внешностью и модной рубашкой, подходившими скорее для сцены, чем для зломышлений, совсем к ним не вписывался. Тонкий и смазливый, на контрасте с широкоплечим Эйвери он создавал впечатление тростинки, какую легче легкого переломить через колено. Барти так засмотрелся на них, что Эйвери ткнул в него пальцем, и златокудрый Август развернул в их сторону крупночертное лицо, будто бы сложенное из мозаичных черепков, пронзая рейвенкловца убийственным взглядом. Остатки пива пошли не в то горло, Барти подавился и отвернулся. Наверняка Эван успел высмеять его имя во всех красках, если не занимался этим прямо сейчас. — …ну а потом мы взяли этого огнекраба за панцир, и огненный шар из его задницы полетел прям в шкаф! — эмоционально размахивая руками, рассказывал Уолт о последнем уроке у Кеттлберна. — Невероятно, — фыркнул Билл. — Ну, его же потушили? — Да, но оказалось, в шкафу жил выводок докси — куколки от огня-то полопались, и тут начался реальный пиздец… — Попрошу не выражаться в моем заведении, — мадам Розмерта с подносом процокала мимо них высокими бирюзовыми каблуками. В спину ей Уолт показал неприличный жест, а Барти проследил взглядом за хозяйкой взглядом. Вильнув бедрами у ели, она обогнула ее и остановилась у маленького столика. Все стулья вокруг него были растащены посетителями — все, кроме одного. Когда она отошла, Барти увидел Регулуса Блэка с одним пустым и одним свежепринесенным стаканами, между которыми лежал воскресный «Пророк». — Я сейчас, — встав, Барти потащил в его сторону свой табурет, не упели его друзья и слова сказать. С задетой еловой лапы посыпались желтоватые иголки. — Привет, Рег. — Привет, — он дернулся от неожиданности, покачнув полный до краев стакан чего-то темного, пахнущего корицей и вишней. — Никого не ждешь? — Нет. Он явно не был настроен на разговор, но Барти это не волновало. Все же то, что Регулус сидел отдельно от «своих» — недурной знак, предвещающий возможность переманить его на лучшую сторону. Красные огни на елке погасли, но тут же загорелись зелено-голубые. Барти доброжелательно приподнял брови и сцепил лежащие на столе руки. — Не хочешь сесть к нам? Больно смотреть на твою тоску. — Мне нормально, — Регулус долго посмотрел на него, а потом за его спину, на громко засмеявшегося над концом истории Билла. — Ты что-то хотел? Его губы сжались в тонкую линию. Барти, отклонив, спину назад, врезался в колючки, сразу впутавшиеся в рождественский свитер. Зазвенели стукнувшиеся друг об друга стеклянные игрушки, но оба сделали вид, что ничего не услышали. — Да нет, не то чтобы. Просто странно, что даже в такой плотной толпе ты смог найти способ уединиться. — Ничего странного, если все варианты бытия «вне одиночества» — полный отстой, — фыркнув, Регулус поднес стакан ко рту и благородно отпил. — Да? И чем тебе не нравятся твои слизеринцы? Я думал, вы все там друзья, — от усилившегося запаха корицы Барти захотелось расчихаться, и он погладил спинку носа двумя пальцами. Регулус, не разворачивая корпуса, слегка оглянулся. Даже с такого расстоянии звонкий голос Эйвери резал уши. — Они ничего не понимают. — Он сделал еще один глоток и отставил стакан, ладонь спокойно легла на черно-белую фотографию в газете. — Не знают, о чем говорят и во что верят на самом деле. — А ты знаешь? Зажав рот и нос, Барти все же чихнул. Регулус прикрыл глаза, но через пару секунд ответил: — Я — да. Я своими глазами видел то, на что они молятся. Безобидно начавшийся разговор приобретал дурной и жутковатый оборот. Барти вспомнил самый первый урок защиты от Темных сил и человека, которого боялся даже профессор Блэк. Внутри заворочались зачатки страха: Регулус говорил о чем-то действительно серьезном. — И что ты думаешь по этому поводу? Ты «за» это «что-то»? Регулус подкатил глаза так, что остались видны одни белки, и Барти поморщился. Что он о себе возомнил? — Здесь нельзя оперировать простыми «за» или «против». Все слишком неоднозначно. «Ну да, конечно» — подумал про себя Барти, — «Особенно для магглов и магглорожденных». Одной своей частью презирая слой, включающий подобных Инрейгу, другой он не понимал, чем плохи, например, Джон или Виолетта, или его соседи в Эдинбурге. Да, отец Джона был не самым приятным человеком, а от соседей постоянно приходилось скрывать магию, но радикальность по отношению к ним не казалась нормальным решением проблемы. И пока мир не пришел к миру, Барти держался как можно дальше от «блюстителей чистокровия», веря в утопию Сильвестра Уайта, где магглы и волшебники вместе строили идеальное будущее с космическими кораблями, работающими на магической энергии. — Но у тебя есть какое-то свое мнение? — спросил он. — Я… — Регулус стушевался, но в следующий миг его лицо сделалось жестким. — Есть. Поэтому я и не вожусь с круглыми дураками, ровным счетом ничего не смыслящими. Теперь настала очередь Барти подкатывать глаза. — Я, так и быть, не буду расспрашивать тебя о той сверхсекретности, что ты сейчас нагнал, и даже о том красноглазом мужике из тумбочки на защите, но как по мне — однозначнее быть не может. Ты либо «за» зло, в том проявлении, что нарушает законы и принципы морали, либо «против» него. Среднего здесь нет. — Законы можно изменить, — с иронией сказал Регулус. — А мораль каждый пишет под себя. — Да уж, — Барти встал. — Не думал, что ты такой глупый. Рука, лежащая на газете, смяла серый лист, и фотография беззвучно завопила от боли. В последний раз посмотрев на держащего ровную осанку, с иголочки одетого Блэка, Барти ушел. «Пусть думает, что хочет. Чужая тупость — не моя проблема. Посмотрим, что он скажет через шесть лет в Азкабане» — отрывки злых мыслей проносились в голове ураганным вихрем. По его возвращении Уолт травил следующую байку. — …и я, короче, слышишь, Билл, посылаю этот самолетик прям через башку Биннса, а Пандора такая говорит: «десять очков, Финниган!» Я там чуть под парту не упал от смеха, а Биннсу вообще насрать… — Что ты от него хотел? — Джон нагнулся к его пылающему краснотой уху. Рядом с двойняшками он выглядел как третий, только некудрявый. — Да просто поздороваться, — отмахнулся Барти. — Эй, Уолт, а ты рассказал, как залепил жвачкой замок от учительской? — О-о-о-о-о… В школу вернулись затемно. Снова повалил снег, и тяжелые мантии промокли насквозь. Оледеневшими статуями рейвенкловцы доковыляли до башни и толпой завалились отогреваться в полный пара душ, битком забитый пришедшими с прогулки людьми. В освободившуюся кабинку Барти, Уолт и Джон втиснулись втроем, выкрутив горячую воду на максимум. Рядом со сверстниками Барти чувствовал скованности, хотя продефелировавший без полотенца семикурсник, порсший плотными черными волосами, как шерстью, заставил вжаться в стенку. — Ну как Хогсмид? — слабо привстал с кровати Винни, весь день пролежавший с ужасной ангиной. — Стоит, родимый, — Уолт скинул с себя халат и, трусясь, быстро вполз в свитер и штаны. — Мы тебе принесли шоколадок из «Сладкого королевства», знаешь. — О, спасибо, — Винни уклонился от бомбардировочного залпа гостинцами. — Правда у меня так болит горло, что я еле слюну глотаю… Но спасибо, все равно. Кстати, Барти, тебе письмо тут пришло. Такая сова красивая — полярная, полностью белая… кха-кха! Барти протянул голову через горловину темно-синего джемпера и пригладил вставшие колючками мокрые волосы. Никаких писем, кроме маминых, он не ждал, а домашняя сова приносила письма с утренней почтой и точно не была белой. Он давно забыл о письме, которое отправил мистеру Уайту в октябре, и считал, что если оно не потерялось среди тонны открыток от поклонников, то проигнорировалось. Рассчитывать на ответ было глупо. Узкий прямоугольный конверт светло-салатового цвета лежал на подушке. Ядовито-розовыми чернилами легко и отрывисто было выведено: «Бартемиусу Краучу-мл.», под словами зеленела печать со змеей и пантерой. У Барти остановилось сердце. Дрожащие руки вскрыли конверт, и на плед выпал сложенный в несколько раз пергамент. — Ты идешь на ужин? — спросил в дверях Уолт, Барти покачал головой. — А ты, Винни? — Я, пожалуй, пойду, — стрельнув взглядом в Барти, покашливающий Винни поднялся с кровати. — Я догоню, — сказал им Барти, и дверь за мальчиками закрылась. Он сел на кровать и зажег палочку. Почерк Уайта был косоватым, но ровным, без завитушек, среднего размера — ничего особенного. Затаив дыхание, Барти приступил к чтению. Здравствуй, Барти Крауч, Увы, мне известно твое имя — все же пришлось решать немало дел вместе с твоим отцом. Я не стал писать ему, понадеявшись на твое благоразумие и адекватность, так что прочти все, что я выскажу, очень внимательно. Печально осознавать, с чем тебе пришлось столкнуться, тогда и сейчас. Еще печальнее, что ты не рассказал об этом родителям и тот человек безнаказан. Надеюсь, это выглядит не обвинительно по отношению к тебе. На самом деле я не держу на тебя зла, даже секунды не держал, ведь понимал, что в силу возраста вы не умеете правильно оценивать решения и поступки. Просто в тот момент я сильно испугался, к тому же не был, так сказать, совсем собой — ты знаешь мой маленький секрет и должен понять — весь мир обострился в тончайшие иголки ощущений. Прости, что напугал тебя. Я присутствовал на суде твоего друга, и мне жаль, что приговор вынесли столь строгий — мой голос был единственным против остальных. Надеюсь, в Мунго облегчат его страдания, и впоследствии он сможет стать хорошим человеком. Ты тоже хороший человек, Барти Крауч, несмотря на то, что думаешь обратное. Я почти ничего не знаю о тебе, зато мне известно, что в каждом человеке с рождения присутствует белое начало, и никакому злу не удастся искоренить его подчистую. Оно есть даже в слизеринцах, поверь мне. Медленно, но верно наступает непростое время, где каждому придется проявить свое истинное лицо перед другими. Поэтому важно начинать задумываться об этих истинах уже сейчас, сейчас решить, что для тебя — правда. Формировать эту правду самому. Это не так сложно и страшно, как кажется на первый взгляд, даже в тринадцать. Кто-то обязательно отвернется от тебя, но найдется много единомышленников, которые поддержат, даже если твое мнение или поступок окажутся непопулярны. Главное, не бояться осуждения и критики — подумай, где бы я был, если бы остался трусишкой? Груз чужих мнений тяжел, но самое главное, что может быть в твоей жизни — это оставаться верным себе и своим принципам. Это не значит, что нельзя прислушиваться к другим и менять свое мнение, но если ты нашел себя, придерживайся этого до конца. Так не только ты останешься на твердых ногах, но и поднимешь за собой других — и маму с папой, и друзей, и пресловутых слизеринцев с гриффиндорцами. Это нормально, чувствовать злость и раздражительность, особенно в твоем возрасте и с твоим… недавним прошлым. Все злятся, злятся, и злятся друг на друга, а потом злятся на ответную злость. Это неизбежно. Но если вымещать свою злость на чем-то (не на ком-то), ее круговорот и правда уменьшится. Ты можешь выплескивать заклинания в воздух, или покричать в пустой комнате, в каком-нибудь уголке замка. Вылить краски на бумагу, потакая эмоциям, или выразить их словами, письменно. Как я понял, раньше ты писал своему другу, а потом стал писать в стол. Очень мудрая идея, ведь так ты заключаешь мысли в физическую оболочку и, отталкиваясь от нее, можешь легче прикинуть, как с ними дальше поступать. Я не любитель вести дневники, но мне хватает стихов и музыки. Может, тебе тоже понравится справляться с собой таким образом? Ты правильно подметил, что грязи хватает везде — и у магглов, и у волшебников. От наличия в крови магии человеческая суть не меняется, нечеловеческая тоже. Так что не концентрируйся на каких-то отдельных чертах того человека, не выискивай их в других, злись конкретно на него. Он достоин всех плохих твои мыслей. Возможно, еще не поздно наказать его, так что поговори со старшими. У тебя получится, я знаю. Еще раз напишу, как больно было читать вторую половину твоего письма. В подростковом возрасте я не сталкивался с насилием, поэтому не могу дать конкретного совета по разрешению этой проблемы. Пожалуйста, поделись с родителями, они точно помогут тебе. Я, как родитель, очень бы не хотел, чтобы мой ребенок скрывал от меня такие вещи. В этом нет ничего постыдного, наоборот — рассказывать об этом очень смело, и осуждать тебя в этом случае будут только очень ограниченные люди, чьи пустые нападки можно не брать во внимание. Если ты все еще чувствуешь нерешительность и не хочешь открываться семье, напиши в центр поддержки детей «Демимаска» по адресу 388/с Олни-роуд, Лондон. Тем людям точно можно доверять, я несколько раз спонсировал этот центр и хорошо познакомился с его деятельностью. Письмо можно отправить анонимно — они помогают всем, у них особая почта. Услышь меня, пожалуйста, и не затягивай с этим. Чем дольше ждешь, тем хуже тебе будет. Насчет наших с тобой секретов. Верю, что ты умеешь хранить тайны, но даже если проболтаешься, ничего страшного. Рано или поздно это вскроется. Что беллазин, что другие вещества — ужасные вещи, порабощающие людей. Если тебе захочется попробовать снова, вспомни, как плохо тебе было, и найди в себе силы отказаться. Как круто бы ты себя ни чувствовал в процессе, потом будет в десять раз хуже. А потом еще в десять раз, и так до бесконечности. Я завязываю с этим, пока не поздно, а ты — не смей привязываться. Не думаю, что смогу поддерживать переписку, я и это письмо нашел совершенно случайно. Обратись в лондонский центр, пожалуйста.С любовью, Сильвестр Уайт.
Дочитав до конца, Барти выпустил письмо, и оно спланировало на пол. Руки дрожали сильнее, чем на улице, уголки глаз щипало, и дыхание вырывалось прерывистыми клочками. Это не могло быть настоящим письмом Сильвестра Уайта, нет, это чья-то шутка. Он нагнулся, подбирая письмо, и прочел его снова. Слова поддержки не поменялись и не исчезли, подпись тоже. Пергамент поднесся к носу: пахло просто теплом. Живот скрутило. Барти запихнул письмо в чемодан и побежал вниз, параллельно борясь с сильной тошнотой и головокружением. Буквы плясали перед глазами; голос, певший песни, случайным образом озвучивал получавшиеся слова. Ни жив, ни мертв Барти спустился в Большой зал. Глаза смотрели в пол, подушечки пальцев жгло — невозможно, невозможно, чтобы их касалость то, что касалось Сильвестра Уайта, беззлобного, не коварно-корыстного, его любимого кумира. После Рождества он повесит все плакаты с ним обратно. — Кто писал? — спросил почти закончивший ужин Уолт. Барти застыл над соусницей. Винни послал ему красноречивый взгляд: он точно видел подпись на конверте, да и герб был ему знаком. — Бабушка, — Барти сел и полил соусом пасту. — Приглашала погостить. — И из-за этого ты пропустил половину ужина? — прыснул Уолт. — Вечно ты со своими носишься, как приклеенный, дня без них прожить не можешь. Внутри будто что-то треснуло, и Барти завелся. В эту осень и зиму он писал родителям реже, чем Кэмпбеллу раньше, и что? Почему его до сих пор попрекали этим? Почему, когда он, с чужой помощью, только решился восстановить связь, над ним начали насмехаться? Рот открылся, чтобы выдать пару неласковых, но Винни под столом осторожно коснулся его носком туфли. — Ей сильно нездоровится, вот я и решил сначала узнать, что все нормально, — сухо соврал Барти, проглотив яд. — И что? Все нормально? — Уолт! — Винни укоризненно пнул и его, только горазно сильнее. — Да, все нормально. Вне себя от злости, он плюхнул в тарелку кусок мяса, разбрызгивая соус по столу вокруг. Младшекурсник слева от него пискнул от неожиданности и попытался отодвинуться подальше. Исподлобья Барти зыркнул вперед, на стол Слизерина — шайка крыс восседала там с довольными мордами, в то время как надменный Регулус держался в стороне. Эван поймал его взгляд и нахально подмигнул, а Барти снова загнался, думая, что они обсуждают — или начнут обсуждать — его. Прочитанное четверть часа назад письмо не подняло самооценку. За день до отъезда Барти отправился в обход по замку искать потерявшиеся вещи. Из важного ему недоставало учебника по защите от Темных искусств и табеля с оценками; с остальным, вроде перьев и галстуков, можно было смириться. Получив вердикт Флитвика, Барти вложил пергамент в книгу, чтобы не потерять и не помять, а книгу где-то оставил — где именно, стало загадкой дня. Он побывал в библиотеке, классах заклинаний и зельеварения, но книги там не было и никто не видел, чтобы она когда-то там были. Очевидно, скорее всего учебник защиты от Темных искусств лежал в кабинете защиты от Темных искусств, вот только Барти крайне не хотелось посещать западное крыло третьего этажа. — Не нашел? — спросила его Пандора в столовой. Барти молча покачал головой. — Да сходи ты уже к Блэку, наверняка там оставил! — Ладно, схожу, — Барти устало подпер лоб ладонью, ковыряя еду вилкой. За полупустым учительским столом Блэка не было, как, впрочем, и Дамблдора. «Надеюсь, они сейчас не вместе» — без энтузиазма подумал Барти. С давящей неохотой поднявшись на третий этаж с запада, он преодолел последнюю винтовую лестницу с широкими серыми ступенями и постучался. Никто не ответил, да и дверь оказалась заперта. С облегчением Барти развернулся, подумывая, как скажет об этом Пандоре, и… — Добрый день, — профессор Блэк, традиционно облаченный во все черное, свысока посмотрел на него. — Вы ко мне? — Здравствуйте, сэр, — Барти вжался в дверь, затаив дыхание. — Да, я искал свой учебник… — Ага, он уже несколько дней лежит у меня, — расслабленно кивнув, Блэк отпер дверь палочкой, и Барти провалился внутрь. — Поздравляю с успешным триместром. Подумать только — двенадцать предметов, и у всех высший балл. — Спасибо, сэр. Блэк резво махал палочкой направо и налево — разводил занавески, ставил чайник и приманивал чашки. Неловкой походкой Барти шел следом, надеясь забрать вещи и поскорее уйти. Но Блэк не надеялся: выдвинув скамью у бокового стола рядом перед окном, где стоял чей-то скелет, он пригласил Барти сесть и быстро разлил крепкий чай по кремовым чашкам. — Извините, у вас есть сахар? — смущенно спросил Барти, не торопясь садиться. Скамья — не стул, в случае чего так просто не отодвинешься. Блэк бросил на него внимательный взгляд. «Не концентрируйся на каких-то отдельных чертах того человека, не выискивай их в других, злись конкретно на него» — откликнулось на задворке сознания. Но как не бояться емуподобных, если не знаешь, что скрываетсяу них в голове? Как не бояться, если они могут сделать то же самое? — Да, конечно есть, — мужчина приманил полную сахарницу. — Всегда забываю, что другие любят послаще. Поудобнее переложив палочку в кармане, Барти все-таки сел на самый край скамейки. К чаю ничего не прилагалось, но и его он отпил с великой осторожностью. Мало ли в него что-то подмешали? Ирис диктовала сохранять постоянную бдительность — и что случилось, когда он отступился от этого правила? Правильно, ничего хорошего. — Ты молодец, не унываешь, — вдруг сказал Блэк. — Я бы на твоем месте уже взбунтовался — мне и трех предметов хватало с головой. — Они все интересные, — Барти обхватил теплую чашку двумя руками и слизнул травяной чай с губ. Необычный вкус. — А к нагрузке можно привыкнуть. — Прямо все? Даже маггловедение? — Да. А вы что, дискриминируете магглов? Блэк разразился хриплым хохотом. Откинув голову, он показал белые зубы, черные завитки волос тряслись вместе с ним. Барти отодвинулся так далеко, что большая часть тела поддерживалась на весу. — Не думал, что вы знакомы с такими понятиями в столь юном возрасте. Ну, с нынешними тенденциями это неудивительно. — Он хмыкнул. — Нет, я не дискриминирую магглов, мне было интересно узнать мнение молодежи по этому поводу. До сих пор ли живы убеждения о «чистоте крови»? — Живы, — тихо ответил Барти. — Но не во мне. Я не верю в эту чушь. — Это замечательно. Держитесь этой веры и впредь. Они немного помолчали. Барти сглатывал ком в горле — еще совсем недавно он был в шаге от того, чтобы уверовать в низменную природу магглов. — Все вокруг намекают, что грядет что-то… нехорошее, — он опустил глаза. — Не забивайте голову. Взрослые сами со всем разберутся, а вы, все вы, учитесь и не суйтесь в политику — все равно ничего не поймете, только всем навредите. — Ну, может, стоит хотя бы немного интересоваться, пока не поздно? Чтобы вовремя определиться, не попасть под дурное влияние. — Конкретно вы и не попадете, учитывая ваш ум и наклонности. Тем более в Хогвартсе. Блэк шумно отхлебнул от чая, его манеры кардинально отличались от Регулусовых. — Но… — Я не забыл, за что вам ограничили доступ в клуб. У всех бывают осечки — что же теперь, каждого казнить? С таким отцом, как ваш, у вас точно не получится… хм… пойти не тем путем. — Почему вы так в этом уверены? Барти хотел свести тему совсем не к этому. «Взрослые такие странные! Почему каждый говорит совершенно противоположные вещи, еще и так, будто других не существует?!» — думал он, вспоминая о советах Сильвестра Уайта. Блэк посмотрел ему в глаза. Его радужки были темно-серыми, цвета неба перед грозой, но тем не менее им хотелось довериться. И вовсе не потому, что он снимал с плечей груз ответственности за выбор позиции, нет. — Потому что мы должны верить в лучшее, не так ли? — сказал он. — Каждый заслуживает шанса, даже в темные времена, иначе нам никогда не вернуться к свету. Они снова замолчали. Отчего-то чай стал горчить, Барти отодвинул кружку. С вязкостью на язык прискочили слова, рвущиеся наружу сбросить груз недомолвок. Если сработало с Уайтом, Блэк не должен оказаться хуже. — Знаете, я боялся вас, — еле слышно произнес Барти. Мужчина подавил заметную улыбку. Луч зимнего солнца упал на его лицо, и Барти заметил тонкие ниточки морщин на лбу и возле носа. — Да? А я думал, это общение с Регулусом так повлияло на ваше мнение обо мне. — Ну, ему вы не очень симпатизируете, это правда. — Я знаю, — все-таки улыбнулся он. — Истинный Блэк. Так чем же я тебя так напугал? Предельно честно открыться Барти не смог. Более того, когда Эридан положил массивную руку на стол, ему захотелось перевести все в шутку. Но что начато — то начато, назад дороги не было. — Летом я столкнулся с одной неприятностью, и вы немного напоминали о ней, — расплывчато выразился он. — Сожалею, что стал причиной беспокойства. Могу я это как-то уладить? — Нет. Думаю, нет, сэр, — Барти убрал свои руки со стола, кротко сложив их на коленях. — Если передумаете, можете рассчитывать на мою — или любого другого профессора — помощь, ведь мы за этим и работаем здесь. Не стесняйтесь. «И снова-здорова» — зарычал Барти внутри себя. — «Как вам не надоело рекомендовать ныть взрослым? Вам так хочется почувствовать силу над нами? Все равно ничего ведь не сделаете!» — Спасибо, но вряд ли вы сможете что-то сделать, — лаконично ответил он. — Ясно. Блэк попивал чай, отбивая пальцами ритм по лаковой столешнице. Наверняка Пандора сочла, что ее друга съели, раз тот так долго не возвращался. — Надеюсь, теперь я не такой страшный, — сказал Блэк. — Буду ждать вас в январе в клубе, если надумаете вернуться. — Я пока не знаю, — Барти почесал затылок. — Расписание плотноватое. — Мне тоже так кажется, — фыркнул Блэк и допил чай. Дно чашки звонко ударилось о стол. — Ну, вы можете не посещать вечерние часы, отведенные под тренировки, и просто пользоваться возможностью потерзать манекены или посостязаться с кем-нибудь. Занятия же необязательны. — Серьезно? Я и не знал. — День открытий для нас обоих, — вздохнул он. — Ладно, если нет вопросов — беги, пока тебя не потеряли друзья. Барти протянули учебник со вложенным табелем. — Спасибо большое, — кивнул он, убирая его в сумку. — До свидания. — До свидания. Воздух разэлектризовался, и шлось куда легче, но кожу будто стягивала непрятная маслянистая пленка. В искренность Блэка не верилось, да и всеобщая доброжелательность стала подбешивать: ладно раз, в письме, но снова? Барти хотелось спрятаться в непробиваемом панцире, как у огнекраба, чтобы никто не доставал его дурацкими советами. Плевать, что сам сначала спрашивал о них. Прямого среза Барти не знал и спустился до первого этажа — начинать новое восхождение к факультетской башне. Замок был пуст несмотря на то, что отъезд должен состояться только на следующий день. Серо-голубой свет ощущался нестерпимо холодным, он бликовал на стенах — окна частично перекрывали громадные сосульки. — Барти! — эхом откликнулся тонкий голос. Он развернулся на каблуках и остановился. В конце коридора за угол резной стены держалась запыхавшаяся Женевьева в своем несуразном свитере, с расстегнутой уличной мантии и сбившейся набок шапке, из под которой выглядывали мокрые от снега волосы. — Что? — не очень довольно спросил он. — Прости, ты можешь помочь мне? Это очень срочно, — она сделала несколько робких шагов в его сторону. — А почему я? Кипение достигло крайней точки, и взбесившееся тело было готово взорваться от негодования, но что-то в ее семенящей походке, положении державшихся у груди рук, интонации и взгляде напомнило ему его мать, которой никогда нельзя отказывать. Глаза — зеленые глаза — умоляюще смотрели на него снизу вверх, и он сдался. — Что случилось? — Там… — она махнула куда-то назад. Кажется, она долго бежала, потому что до сих не могла выровнять дыхание. — Около совятни котята… — И что? — не доходило до Барти. — Они совсем одни! Там же мороз, ты знаешь какой? — И что ты хочешь с ними сделать? Они уже шли к выходу. Женевьева, ростом меньше Уолта, почти бежала, а Барти просто широко шагал. — Перенести их в башню, а завтра я увезу их домой, — перед дверью она натянула шапку до бровей и заправила волосы под воротник. — Ладно, — ради котят Барти рискнул здоровьем и высунулся на холод в простой одежде. Ветер сразу задул под форму и заставил пожалеть об этом. — А что, если кошка хватится их? — Я час наблюдала, она не пришла, — заметив округлившиеся от суровой погоды глаза Барти, Женевьева потупилась и снова перешла на трусцу. — Замерзла наверное, или собаки разорвали… — Ужасно, — стучавший зубами Барти все еще шагал, только быстрее. «Все заслуживают шанса» — прокручивал он слова Блэка, подбирая трех полосатых котят, еще двоих взяла одноклассницп. Маленькие комочки, спрятавшиеся в щели под ступеньками, дрожали от холода. «Только родились, а уже чуть не умерли. Спрашивается, почему все так жестоко и несправедливо?» — пока они без болтовни бежали в замок, он погрузился в размышления. — «Почему пока одни живут в радости, страдают другие? Хорошо, что есть такие, как Сильвестр, Ирис и Женевьева, которые всем дают шанс. Мне бы у них поучиться. Только непонятно, как определить того, кто не растопчет этот шанс и кому точно можно его доверить. Вот Пандоре можно, и Винни с Джоном, Уолту особенно, хоть он и сволочь иногда. И Женевьеве тоже,» — он искоса посмотрел на нее. — «Она добрая, хоть и странная. А за внешность цепляются только такие индюки, как Розье.»Нырнул я в реку — что же там? Черноглазые ангелы плывут по пятам, Полнолуние, звезды, все между ними — Все остальное, что я раньше видел. Все, кто рядом со мной, были там, Прошлое и будущее плыли по волнам. Мы шлим к небесам, все в одной лодке, Без страха, сомнений, но в каждом их отклик.
Барти провел рукой по глади бледно-зеленого листа бумаги и вложил в конверт, где уже лежал обрывок его собственной писанины. Засыпая, он вдыхал их тепло, и впервые за долгое время ему приснилось что-то хорошее.