Если дома Барти просто бесился от натиравшей промежность одежды, то в Хогвартсе он ощутил все неудобства, возникшие из-за непомерно разроссшихся частей тела. И проблема заключалась не только в неудобной, тесной школьной форме.
Утром первого учебного дня, в самое многолюдное для факультетской башни время, Барти выкроил время для душа — холодная вода отлично прогоняла сонливость. Войдя в помещение, полное пара и ходящих в нем юношей, он привычно стянул и повесил на крючок пижаму, вооружился ванными принадлежностями а еще бритвой — все как всегда, и даже его любимый душ в углу никто не занял. Но стоило стянуть трусы, как иголками полетели в него взгляды неясной окраски.
Что не так?
Барти рефлекторно ссутулился (еще хуже, чем до этого), впервые в школьном душе ему захотелось поскорее спрятаться за занавеской. Украдкой он посмотрел на свой пенис, вроде бы пропорционально правильный относительно выросшего тела, а потом так же, боковым зрением, на другие. «Ну, может, они немного меньше» — нехотя признал он. — «Но почему все так пялятся?»
— Эй, Крауч! — свистнул шестикурсник, прошлогодний чемпион дуэлей. —
Вот это волынку ты себе отрастил!
Побагровевший Барти неуклюжей цаплей пробрался к душевым кабинкам и излишне резко задернул мокрую занавеску. Вдруг он подумал, что в ней, наверное, мылась тысяча поколений учащихся в Хогвартсе, и стена под душевой трубой почувствовала на себе не один похотливый плевок. Потом Барти счел невероятным, что прямо за этой стеной мылись девушки, и добавил на кафель своего наследия.
Теперь ему приходилось подгибать шею, чтобы не стукаться о лейку, и равновесие держалось сложнее. После странных мыслей ему было страшно касаться стен, так что, поскользнувшись, Барти схватился за горячую трубу и немного обжег ладони. Справляться с координацией при новом росте стало сложнее, а если по выходе на него обратят столько же внимания — это конец.
—
Что так долго? — в комнате Уолт уже собрался и ждал, пока это сделает Барти.
— Очередь была, — на самом деле он боялся выйти из кабинки, пока толпа снаружи не поредела.
Барти сушил волосы заклинанием и одновременно пытался влезть в брюки. Под ногами путался чей-то рыжий кот с изорванными ушами, громким мяуканьем требующий игр.
—
Свали! — прикрикнул Барти, и кот с шипением бросился прочь.
За ночь буря утихла, хотя потолок в Большом зале оставался пасмурным; тяжёлые, свинцово-серые тучи клубились над головами завтракающих. Бегающий вдоль стола профессор Флитвик раздавал им расписание. Новый предмет, «ППЭ», абсолютно у всех стоял в понедельник — в восемь утра у всех третьекурсников, часом позже — у четверокурсников и так далее. Практических занятий, как и у истории магии, не было, чему Барти обрадовался: меньше домашних заданий, к тому же не придется обсуждать «чепуху», которой их их собирались «пичкать».
Первый урок сразу начался с неприятностей. На практической травологии Рейвенкло всегда объединяли со Слизерином, четвертый год не стал исключением.
—
Не делай такое лицо, — взмолился Уолт у входа в теплицы, задержавшись завязать шнурки (пропустить вперед Джона и Винни, чтобы те ничего не услышали). —
Как они поймут, что ты, типа, на их стороне? О, привет, Эван.
— Приве-ет, — проходящий мимо них Эван, конечно же, вместе с Роули, без улыбки приподнял одну бровь и больше ничего им не сказал.
— «Привет, Эван?» — хмыкнул Барти, когда они скрылись за дверью.
—
А тебе бы прокачать навык коммуниций,
молчание погоды не сделает, — огрызнулся Уолт.
— Коммуникаций.
—
Нахуй иди, умник хренов.
Задержка сыграла Уолту на руку — четверо их одноклассников заняли общий стол, и им не оставалось ничего, кроме как присоединиться к слизеринцам, ведь девочки тоже успели объединиться между собой. Выбор стоял не самый радужный: одно место оставалось за столом Альберта Найтли, Хлои Гринт и Лавинии Монтегю, и одно за столом Эвана, Торфинна и Регулуса.
Недолго думая, Уолт подтолкнул Барти ко второму, а сам сел напротив двух девочек, приступивших к подрезанию каких-то колючих плетей, предоставленных профессором Стебль. Барти не оставили выбора.
Кивком он поприветствовал троих однокурсников, и чужое внимание засвербило под кожей хуже, чем в душе, потому что было липким и полным неприязни. Слизеринцы сразу оборвали разговор и медленно переглянулись, будто к ним подсел не человек, а тележка драконьего навоза. Барти с трудом поборол желание встать и уйти.
Весь урок его поведение было крайне вежливым и учтивым, но Роули все равно счел важным несмешно пошутить насчет его неудачной дуэли с Регулусом и примчавшихся на разборки родителях.
— Неактуально, Торфф, — развязно ответил Эван, сметавший обрезки на пол. — Все давно
всё поняли.
Он смерил Барти тяжелым взглядом из-под опущенных бесцветных ресниц. Барти выдержал его, ответив вровень со звонком на перемену:
— Было бы неплохо, если бы все также поняли, что человек
не всегда равен своей семье.
Полный драматизма, он поправил мантию и покинул теплицы. Но затем вернулся обратно, пропихиваясь через выходящих учеников — забыл свою сумку.
По раскисшей от дождя тропинке он, Уолт, Джинджер и еще пара человек отправились на лесную опушку, где проходил урок ухода за магическими существами, тогда как остальные пошли в замок на древние руны. Барти содрогнулся, вспомнив, что не за горами первые проверочные работы по этому ненавистному предмету.
— Рад видеть всех в полном составе, — гаркнул профессор Кеттлберн, за лето получивший ожог на добрую часть лица и шеи, задевший даже волосяную часть головы. — Пошевеливайтесь: надо успеть пройти все самое интересное, пока тепло!
Он углубился в лес, и гриффиндорцы с энтузиазмом пошагали следом.
— Самое интересное, значит, — буркнул Дейв, ставший первым рейвенкловцем, кто осмелился войти под тень кривых деревьев.
Пройдя меньше десяти ярдов, они остановились у самодельного загона, внутри которого щипала траву серебряно-белая единорожиха. Под ее животом толкались два золотых жеребенка.
Гриффиндорки тут же пришли в полнейший восторг, и даже у строптивой Джинджер перехватило дыхание, хотя всеми силами она старалась это скрыть. Барти завороженно смотрел на дивных зверей, полностью забыв и о ду́ше, и о травологии, и о грядущей защите от Темных искусств с министерским профессором.
Тем временем Кеттлберн вещал все, что знал о единорогах:
— …меняют окраску на втором году жизни, но полностью обособляются от матери на седьмом. Стада не образуют, потому наткнуться на них довольно сложно… СТАРКИ!
Стоявшая впереди Женевьева испуганно дернулась и влипла в грязь.
— Я здесь, сэр, — пискнула она.
— Замечательно, — пошевелил усами профессор. — Единороги — крайне боязливые существа, боятся людей пуще огня. Эта единорожиха привыкшая, но подпускает к себе только девиц, обычное дело. А вот маленькие — доверчивые, так что, джентльмены, можете рискнуть погладить, если их мать вас не забодает. Багдади!
От громкого звука единорожиха зафыркала и копнула копытом землю. Дарий отметил свое присутствие и отошел в самый конец, не изъявляя намерения знакомиться с единорогами ближе. А вот Барти, замаравший ноги по щиколотки, решил, что хуже уже не будет, и шагнул вперед.
—
Копытом по лбу хочется? — Уолт безуспешно потянул его за край мантии.
Тяга ко всему маленькому и миленькому была сильнее страха перед самкой единорога, готовой проткнуть и затоптать любую угрозу своим детям. Несколько девочек вошли в загон, но пара заинтересованных мальчиков осталась у забора, сохраняя безопасное расстояние. Барти медленно, без резких движений вошел через калитку, но единорожиха все равно занервничала.
Лучшей тактикой было вплотную присоседиться к самому безобидному человеку на свете.
— Очаровательно, — словом он предупредил о своем близком местонахождении Женевьеву, чтобы та снова не дернулась.
— Да, — она выглядела такой же удивленной ему, как и единорожики, не привыкшие к людской ласке.
Как бы Барти не подступался, взрослая самка не подпускала его близко, хотя и не отпугивала — это отметил даже профессор Кеттлберн. Через некоторое время один жеребенок сам вышел к нему. Сразу несколько рук гладили его бока, и Барти протянул свою дрожащую пятерню, исколотую шипами после травологии. Золотой мех оказался мягче всего, что она когда-либо трогала.
Тут единорожиха заржала и взбрыкнулась. Гладившая ее морду Джинджер попятилась; поскользнувшись, она упала и ударилась о заграждение. Барти спешно удрал за пределы загона, оставив профессора разбираться с разбушевавшимся животным самостоятельно.
—
А я говорил, — поучал его после урока Уолт, с трудом поднимавшийся по сырому холму.
—
Я осваивал навык коммуниций, — съязвил Барти, и Уолт подкатил глаза. — Кстати, Старки, это случайно не твой рыжий кот сегодня нападал на все проходящие мимо него ноги?
Женевьева, семенящая впереди них, оглянулась. Кажется, она задумалась и не вполне понимала, послышался ей вопрос или нет — брови вскинулись, а миндалевидные глаза прищурились. От прохлады ее кожа побелела, но на носу и щеках выступила розовизна.
— Да-да, я к тебе обращаюсь, — повторил Барти.
— Извини, — тихо ответила она. — Я не подумала, что Мяурис вызовет столько проблем.
— Да я… — он смущенно почесал затылок — реакция явно неожидаемая. — Я же шучу.
— Извини.
Порозовев полностью, она ускорила шаг и первой скрылась в дверях Часовой башни.
—
Хреново осваиваешь, — прыснул Уолт.
—
На себя посмотри. Что успел охмурить Гринт с Монтегю?
— Вы можете разговаривать на английском? — Джинджер, обгоняя, толкнула Барти плечом. — Это неприлично, я же не говорю на валлийском!
— Да тебе не с кем просто, — вступился Уолт за свою гремучую языковую мешанину. — А мы поддерживаем культуральное наследие своей страны!..
— Культурное, — шепнул Барти.
— …Культурное наследие своей страны! Где мы, по-твоему, находимся? В Англии? Нет, мэм, Хогвартс возвели в горах древнейшей и исторически богатейшей Шотландии!
Имей уважение, блять!
Когда колокол прозвонил к началу послеполуденных занятий, рейвенкловцам снова пришлось объединиться со слизеринцами на время защиты от Темных искусств. Все без исключения настроились к профессору Крику враждебно, и пятый курс, у которого защита была этим утром, развенчали все сомнения насчет его адекватности:
— Пол-урока мы писали, — говорил Элдред Уорпл, пришедший передать Джону расписание хора на этот год. — Пол-урока он разглагольствовал про СОВ и о том, как Темные искусства влияют на личность человека…
Барти, Уолт и Джон заняли места в самом дальнем ряду. Пандора, не совсем потерявшая надежду, сидела на парту ближе. Точно со звонком в кабинет вошел профессор Крик, такой же сгорбленный и похожий на козла, как и вчерашним вечером. Если Министерство нацелилось склонить будущее поколение на свою сторону, для этого они выбрали точно не того человека.
Опираясь не то на трость, не то на посох, старик (не то чтобы сильно младше директора) обошел учительский стол и встал перед классом.
— Добрый день, уважаемые ученики, — прокряхтел он. Класс ответил нестройным «здравствуйте». — Н-да. В следующий раз я буду ждать более четкого ответа.
Барти, Джон и Уолт презрительно переглянулись. Эван Розье неподалеку сделал вид, что его тошнит.
— В прошлом эта школа уделяла защите от Темных искусств не то количество внимания, которое требуется для взращивания достойных умов, — профессор стукнул по полу своей палкой. — И к сегодняшнему дню вырисовалась яркая картина последствий этого упущения. Меня призвали очистить, насколько это возможно, ваши дурные головы… — Уолт внимательно поскреб ногтем лоб и вгляделся в несуществующую грязь. — …и внести туда полное отвращение к Темным искусствам. Перво-наперво я напомню вам, что Темные искусства обзавелись термином «Темные» еще во втором веке до нашей эры…
Как и предрекал Уорпл, половину урока они записывали под диктовку бесполезнейшие абзацы, а вторую, бросив это дело, сражались со сном. За все занятие они не притронулись к палочкам, и Барти вообразил, насколько тухлым местом в этом году станет Дуэльный клуб.
— Они хотели создать негативное впечатление о Темных искусствах, но у них вышло противоположное, — высказала Пандора, когда вскоре после этого они были отпущены на перемену и отошли на безопасное расстояние от кабинета. — Разве мы не должны
видеть все своими глазами, знать, против чего мы боремся?
— Это вводный урок, — проворчала Джинджер, хмуро глядя на Пандору. — Зачем рубить на корню?
— Да от него дряхлостью веет за милю — думаешь, он хоть одно заклинание помнит?
— Дамблдор тоже стар, и что, он слабак?
Барти подхватил друзей и ускорил шаг, слушать бессмысленный спор — только время терять. Дальше стояла история магии, попросту убийственная комбинация.
— Такое чувство, что расписание составлял Пивз, — зевнул Уолт. Кабинет располагался в абсолютно другой части замка, но хотя бы за время перехода они успеют немного проветриться. — Сначала копаемся в грязи, потом слушаем бубнеж… О, парни, я же привез пластинку «Мандрейксов»! Я дома ее раз двадцать слушал, но вы-то должны тоже!
Они снова обсудили незаурядных исполнителей, перемыв тем все кости, и закончили на том, что проигрывателем, который мог бы воспроизвести музыку, никто из них так и не обзавелся.
— У меня есть одна мысль, — неуверенно нашелся Джон много позже, когда все откисали после ужина в гостиной. — Но шанс, что сработает, очень маленький.
— Ну выкладывай нахуй, — Уолт, растянувшийся на диване, бросил в него бумажный комочек, который катал из конспекта Джинджер по защите от Темных искусств, пока та не видела. Барти поморщился: лето с неким Гейлом сильно обогатило запас Уолтова сквернословия.
— У Ашхен Багдади есть проигрыватель.
— Легче попросить Дамблдора заочно проставить мне двенадцать СОВ, — заметил Барти. — А откуда ты знаешь?
— Она полгода как ходит в хор. Я слышал, она обсуждала с кем-то свои пластинки. Ну, просто услышал слово «The Doors» в музыкальном контексте и сразу навострил уши…
— Двери? — не понял Барти.
— Ну, не важно, — уклончиво закончил Джон.
— Раз ты такой ушастый, — Уолт сполз на пол, подобрал скомканный конспект и отправил его в каминную золу. — Иди и проси.
Со вздохом похрустев суставами, их друг поднялся с кресла. В спутавшиеся рыжие волосы врезался зачарованный бумажный самолетик, и Джон запоздало взмахнул руками, а пробегавшие мимо первогодки проказливо захихикали.
—
Никакого уважения, — пробубнел Уолт.
Ашхен и ее однокурсники сидели у звездного глобуса, оживленно что-то обсуждая. Джон подошел к ним и, помявшись, занял свободный стул. В его лице читалось откровенное нежелание это делать, но и стоять над их душами ему, наверное, казалось неуважительным. Скорее всего он выбрал излюбленный подход издалека, потому что просидел за беседой со второкурсниками больше, чем пять минут. Но к друзьям, по итогу, вернулся ни с чем.
Этим вечером Уолту во что бы то ни стало было необходимо послушать Мандрейксов, поэтому он встал и объявил, что вынужден идти побираться к Поттеру и Блэку. На горизонте показалась Джинджер, ищущая свой конспект, так что Уолт крайне быстро ретировался из башни, Барти моргнуть не успел.
— Подожди! — бросился он следом. —
Я пойду с тобой!
Во-первых, ему тоже не хотелось получать нагоняй от одноклассницы, а, во-вторых, обсудить Крика с Уолтом полагалось лично, с глазу на глаз. Но тот остановился на винтовой лестнице, стопоря и Барти:
—
Стоп-стоп-стоп, ты со мной никудашечки не пойдешь.
—
Это еще почему? — с недоуме¬нием спросил Барти.
—
Меня они знают: мы ходим в один кружок по домашке. А к тебе, бля, еще после той драчки злобновато дышат, к тому же слизеринцы не должны знать, что ты как-то связан с Поттером. Я еще смогу отвертеться, но ты… Лучше не рисковать.
—
Когда ты говорил, что не штаны в своих клубах протираешь, а «налаживаешь контакты», я и не подозревал, что это окажется так полезно, — зевнул Барти, смиряясь с надвигающимися разборками с Венлок.
— То-то же! — вскинул указательный палец Уолт. — Навыки коммукаций!
Барти закрыл глаза ладонями и надавил на веки. Вторник оказался тяжеловат на количество событий.
— Коммуникаций.
Уолт рассерженно выдохул. Барти уже занес руку над молоточком в форме орла, когда он сказал:
—
Барти, я понял, что ты зануда, но какого хуя ты вечно меня поправляешь?
— Прости, слух режет, — он постучал, и, к несчастью, прослушал вопрос.
—
Что-то не припомню, чтобы у меня вместо языка был нож, — бросил Уолт. — Встретимся через час в спальне.
Повоевав с дверью, Барти прошмыгнул мимо кричащей на Джона Джинджер и взбежал по короткой лестнице в спальню.
Уолт вернулся с проигрывателем через полтора часа. С транспортировкой ему помогал Питер Петтигрю, на которого более популярные сокомпанейцы возложили ответственность за прибор. Убедившись, что дорогущая вещь в безопасности, Питер отсалютовал присутствующим — Барти и Джону с Дейвом — и собрался уходить.
— Эй, — окликнул его Уолт и тайком подмигнул Барти. — Оставайся, послушаешь с нами! Держу пари, ты не слышал альбом Мандрейксов целиком!
Светлые глаза пятикурсника заинтересованно заблестели. Однако он сомневался и больше тяготел к возвращению в родную башню.
— Коммендантский час скоро, — Питер пошкрябал обкусанными до красноты пальцами бугристую щеку и прикрыл ее мышино-коричневыми волосами, достающими до подбородка. Достаточно коротко подстриженный Барти не мог позволить себе такой роскоши.
— Да ладно, ваш новоиспеченный староста тебя отмажет.
— Я и сам могу избежать неприятностей, не приписывай все заслуги Люпину, — шмыгнув носом, он косо ухмыльнулся и присел на кровать Уолта.
— Не буду.
Уолт сдул пылинки с дешевой черной пластинки и водрузил ее на диск. Раздался шипящий треск, и, ожидаемо, грязно заиграла гитара, ей аккомпанировали простой барабанный ритм и почти неслышный бас.
—
Живем, как хотим, и никто нам не указ! Обойдемся без помады, слава говорит за нас! — немузыкально хрипел мужской голос.
Плакатные Сильвестры в ужасе зажали уши, и Кэндис Мур тоже наморщила широкий нос. Барти не знал, что и думать. Песни критиковали все, что ему нравилось, предлагая променять это на жизнь, свободную от глупых ограничений. Барти, с младенчества слуавший о важности законов, подумал, что таким опасно настроенным людям не место в их грандиозном будущем, и первым делом, что он сделает на посту Министра Магии — запретит распространение деструктивных взглядов. Только на сопротивление панкам не хватало тратить ресурсы!
На четвертой песне, где-то в середине альбома, в комнату вошел Винни. Раньше после душа он пах малиной, прямо как домашние сконы Краучей, но теперь запах был резким, как от возмужавших старшекурсников
— Что, это Мандрейки? — он спокойно дошел до шкафа, потирая голову полотенцем. — Могли бы и меня подождать.
— У нас
гость, — объяснился Уолт, отвевший взгляд, когда Винни начал менять банный халат на старую пижаму с уточками. — Это Питер Петтигрю, ты наверняка его знаешь.
Барти решил, что распаясничившийся Уолт намерено льстит Питеру, ведь Винни ему было знать неоткуда.
— А, привет, — пробасил Винни и плюхнулся на свою кровать, обращаясь к Питеру оттуда. — Рюго еще не объявляла о начале турнире? Я про шахматы, — пояснил он прежде, чем кто-то успел задать возникший вопрос. — Мы иногда там пересекаемся.
— Нет, я пока ничего не слышал.
Значит, было. Уолт либо попал пальцем в небо, либо действительно знал об окружающих в десяток раз больше, чем Барти. «Докатился» — мрачно подумал он.
В приятном кругу общения Питер сиял начищенным галеоном. Барти почти не встречал его, но если и видел, Питер как-то оттенялся друзьями и не проявлял себя. Привыкши к незаметности он молчал и здесь, лишь изредко вставляя какие-то уместные и не очень фразы.
— Как вы это слушаете? — вопросил Винни, когда пластинка кончилась. — Полный бред !
— Мне нравится, как они играют. Довольно динамично, — признался Джон, вставший у дверей вместе с Дейвом. Теперь, чтобы пройти через них, ему нужно было согнуть шею. — Но тексты и правда жуть, очень грубые.
— И дурацкие, — вставил кнатик Барти. Его-то сочинения будут куда осмысленнее.
— Ой-ой , — Питер посмотрел на наручные часы и тоже заторопился. — Мне тоже пора бежать…
— Проигрыватель не забудь, — напомнил Уолт, поднимая тяжелую бандуру.
— Нет-нет, оставьте пока себе…
— Да зачем? Только лишняя морока на завтра.
— Мне будет
очень неудобно оставаться незамеченным вместе с этой фиговиной, — Питер постучал пальцем по виску, и Уолт протянул долгое «а-а-а».
Переутомленный Барти выгреб из своего тайника пару беруш и заснул, как только его голова коснулась подушки.
Привет, мам,
Дела хорошо, уроки тоже. Без прорицаний намного лучше, но новый предмет будет только в понедельник. С профессором (он также преподает защиту) познакомились в этот вторник. Ну, он произвел впечатление стр умного человека.
Неделя прошла нормально, хотя особенно мне запомнилось маггловедение: мы разбирали маггловское искусство, этому будет посвящен почти весь триместр, представляешь? Их картины хоть и не двигаются, но тоже ничего. Было бы здорово оживить некоторые.
Я стараюсь выполнять все домашние задания сразу и ничего не копить. Говорят, в этом году их будет больше, и сами они станут сложнее. Уже на первом занятии по нумерологии пришлось знатно напрячь мозги, мы с Пандорой Олливандер потратили весь вечер пятницы, чтобы разобраться в новых правилах.
Пока здесь ни о тех преступниках, ни беспредельщиках ничего не слышно…
Это было вранье, хоть и частичное — об убийцах шепотки не бегали, но вот о лондонских смутьянах можно было услышать в каждом втором углу.
…все спокойно. Думаю, новый предмет незначительно повлияет на нас, ведь мы и так настроены против всего плохого. Не могу говорить за всех, но я много с кем общаюсь.
Это тоже была неправда — кроме своих одноклассников (и то не всех) Барти почти ни с кем крепко не общался, а если кто-то подходил к Уолту, ограничивался улыбкой и парой ничего не значащих предложений. Друг отчаянно пытался обучить его магии харизмы, но учитель из него был никудышный. Либо Барти был плохим учеником.
Прости, что редко пишу. За эту неделю я стер целое перо — совсем некогда думать о каких-то вещах помимо учебы. Как там цветы, уже заносишь горшки в дом?
Твой Барти.
Мир во мраке
Хуже клячи тащилась неделя,
И дни волочились на коленях.
Хочу ускориться, но страшно глазу,
Что следом не угонится их разум.
Меняется ветер, держусь я на плаву,
Но вместе с миром скоро поплыву ко дну.
Говорят, растут все сердцем и душой,
Только говорящие заблуждаются, порой.
Сегодня мы и ослепли и забылись,
И кое-как мои глаза открылись.
Но не исчезла мрака темнота —
Мы жили в ней, увы, всегда.
