Барти лежал в кресле, закинув ноги на подлокотники. Для прогулок погода была слишком промозглой, на коленке кляпалось не сильно качественное задание по маггловедению. Стараться не обязательно — все равно ему, бедному уставшему мальчику, поставят высший балл.
Женевьева все еще лежала в Больничном крыле. Барти не навещал ее (скорее из-за неуверенности в себе, но он убеждал себя, что просто не хочет ставить Женевьеву в неловкое положение). Вместо этого он отчаянно думал, чем помочь в такой ситуации и можно ли помочь вообще. «Ванесса ее надоумила не есть» — казалось ему, — «Либо она сказала что-то не то, либо сам факт ее существования довел до… да попробуй пожить с ней рядом! Я бы тоже почувствовал себя ничтожеством.»
Вспомнилось, как Пандора назвала его «восемь с половиной», а Уолт — «ценной единицей», и как хорошо от этого ему стало на душе. Было бы здорово продолжить круг ободрения дальше — оказывается, когда говоришь кому-то что-то хорошее, самому тоже становится лучше. К тому же, хоть пыл и подостыл, Барти снедала небольшая жалость к загнанному, голодающему человка, который даже после всех страданий сторонился людей. Наверное, черта жалеть бедолаг передалась ему через тесную дружбу с Пандорой. Может, как Аксель Пандоре, ему тоже разонравится Женевьева спустя какое-то время?
Прошлой ночью Барти попытался успокоить разбушевавшуюся душу и подойти ситуации с критической стороны. Его не ненавидели, это почти точно. Но влюбиться в одноклассницу — глупее не придумаешь! Еще и в такую, о которой совсем ничего не знаешь и которую окружающие воспринимают чуть лучше, чем пустое место. Даже Пандора выигрышнее на ее фоне, но как бы Барти не взывал к рациональности, та улыбалась ему щербатыми люпиновскими зубами и выставляла к носу средний палец. О Женевьеве думалось постоянно, и от этих дум на лице натягивалась непроизвольная пугающая улыбка, а настроение улучшалось до предельно возможного.
«Почему так?» — убивался
адекват-Барти. — «Это мешает! Почему я не могу успокоиться?»
Он мастурбировал в два раза чаще, и его властные, собственнические замашки радостно вопили, подбрасывая образы слабовольной, меланхоличной, болезненной девицы, принадлежащей только ему одному. Барти ответно орал на них, на эти замашки, запихивая их как можно глубже. Ведь нельзя так обращаться с нежными цветами — все стебли поломаются.
Цветы… Во всех любовных романах люди дарили друг другу цветы, всегда эти сцены обыгрывали какую-то сюжетную деталь. Барти все никак мирился с тем, что он не герой книги, потому в его голове вырисовался готовый сюжет, в финале которого Женевьева почувствует себя значимой — для него и для людей в целом. Вот тогда-то она изменит о нем свое мнение. И начнет есть.
Барти вспомнились первый курс и Нарцисса, от накатившего стыда пришлось вжаться лицом в спинку кресла.
Теплицы навевали неприятные воспоминания трехлетней давности, поэтому он вышел через двор Часовой башни к склону рядом с Гремучей ивой. Тот сплошь порос белыми цветами, похожими на мелкие ромашки, и дикими фиалками. Первые пахли не очень приятно: терпким нектаром и эфирными маслами листьев, но запах вторых сполна перекрывал их. Вдохнув острую сладость крошечных фиалок, Барти зашелся долгой чередой чиханий. Счет цветков сбился, но в ладони собралось достаточно для подарка, да и в носках похлюпывала просочившаяся вода. Хватит, наверное.
Конечно, дарить цветы напрямую было бы слишком скучно (и неловко), а вот оставить где-нибудь, где их найдет одна Женевьева, больше походило на решение книжного героя. Из плюсов такого плана — ей не придется ему отвечать (а ему отвечать на ее ответ), и она сможет обдумать все наедине. По словам Виолетты, Женевьева должна вернуться в башню Рейвенкло этим вечером, за четыре дня до окончания каникул: лучше места для цветов не придумаешь.
Из минусов — Барти не знал, как оставить свои цветы в спальне девочек.
Подняться по женской лестнице или спуститься с верхней площадки он не мог — ступеньки с позорным воем сбрасывали нарушителей вниз. Просить Виолетту о помощи тоже не хотелось. Можно было попробовать провернуть старый трюк с картинами, загнав в женскую спальню одного из Сильвестров Уайтов, однако фотография не умела разговаривать и только разводила руками. Имелся еще один вариант, от которого Пандора бы пришла в дикий восторг, только вот Барти он нравился еще меньше, чем все предыдущие.
Насколько он знал, спальня четверокусниц шла второй сверху. Если перешагнуть низкий заборчик на верхней площадке и взойти на крышу, а потом спуститься по трубе на фриз и прижаться к стенке, можно добраться до нужного окна. Вторгнувшись внутрь, оставить цветы у нужной кровати и вернуться тем же путем. Тихо, быстро, незаметно.
Барти боялся высоты едва ли не больше, чем того, что его отец научится легилименции и прознает о его темных делах. Стоя на краю верхней площадки, он смотрел на далекую серо-зеленую землю, и от страха она расплывалась, темнея по краям. Десять вдохов, десять выдохов. Покалывающая рука опустила маленький букет, связаный нитками, на пол.
—
Карпе Ретрактум! — палочка указала на нужное окно, и створка открылась, ударившись о каменные кирпичи. Виолетты внутри точно нет: Барти дождался ее ухода из башни.
От ветра окно еще раз хлопнуло. Вот и все. Готово. Можно лезть.
Оттягивая момент, Барти еще раз проверил, не собирается ли кто-то на крышу. Посчитав до десяти, потом до двадцати и пятидесяти, он сделал то же самое в обратном порядке, и только тогда дрожащая, будто бы чужая нога переступила заборчик.
«Надо было взять школьную метлу» — запоздало подумал он, хотя с метлой наперевес его бы точно в чем-нибудь заподозрили.
Старая черепица скользила под туфлями. Барти засунул палочку глубоко в карман и выправил джемпер, чтобы она точно не выпала. Он схватился за верх трубы и попробовал ее пошатать — хвала небесам над головой, держится очень крепко. Пальцы сжали трубу. Считать до ста бессмысленно.
— Была не была, — сказал Барти и ухнул вниз.
Руки вцепились в холодную, пологую трубу намертво. Ноги сделали тоже самое. Попискивая от страха, он понемногу сполз вниз. Глаза приклеились к серо-ржавому железу, и как бы не хотелось их опустить, делать это нельзя — один взгляд на землю, и лететь ему туда без метлы.
Носок левой ноги беспрестанно нащупывал в воздухе фриз, и изо рта вырвалась облегченная ругань, когда тот наконец-то обозначился в пространстве. Неслабый ветер рвал мантию за спиной. Положение на трубе было очень небезопасным, но уступ — альтернатива ненамного лучше.
Встав на выступ, одной рукой Барти держался за трубу, второй — за декоративный элемент с другой стороны. Казалось, кто-то включил звук. Абстрагировавшись от высоты, мелкими, псевдоравнодушными шажками он продвинулся к заждавшемуся окну. Страх заморозил тело, не давая ему отклониться от стены ни на градус. Последний рывок вышел резким и бездумным: нахождение снаружи было невыносимо, и пусть крошка фриза опасно посыпалась от толчка ноги, а тело больно обтерлось о подоконник и стол, вваливание внутрь сопроводилось неистовой радостью.
—
Акцио, цветы! — и букет, потеряв несколько лепестков, долетел до его свободной руки. Только тогда Барти выдохнул и огляделся.
Комната была больше, чем их с Уолтом и Винни, но и кроватей здесь было пять, а не три. Рядом с ним стояло две и третья сверху — одна нижняя безукоризненно заправленная, на второй — лоскутное разноцветное одеяло свернуто вместе с подушками в гнездо. Сверху над этим произведением архитектурны болталась бумажная гирлядна и ловец снов из природных материалов. Очевидно, это кровать Пандоры. На коврике рядом валялись ношеные радужные носки и оранжевые колготки. В животе что-то странно заворочалось.
Кровать, которая была сверху, поперек тех двух, не могла принадлежать Женевьеве: Пандора упоминала, что выше нее спит Виолетта, и ее сопение мешает ей засыпать.
Ну и бардак же он устроил на чужом столе! Вылив в окно стакан со старой водой, окрашеной розовой акварелью, Барти убрал кисточки и вставил свой букет, предварительно заполнив дно свежей водой из палочки. Как только у него освободились руки, он наскоро прибрал то, что развалил своими животом и коленями.
За ширмой с орнаментными отверстиями находилась другая двухэтажная кровать. Плед на нижней весь покрывала белая шерсть, на тумбочке рядом лежало нераспечатанное письмо. Рядом с ним Барти и оставил стакан. Акуратно вырезанная записка с подписью «Женевьеве» легла между сиреневых цветков. Когда он писал это, хотел набросать еще пару строк, но потом передумал. Стихи — это слишком личное. И они могут ей не понравиться.
За стеной послышались шаги. Барти напрягся. Пора уходить, но ему так не хочется лезть обратно через окно! Подниматься по трубе намного сложнее, чем спускаться — это он учел, но оставил проблему на потом. Когда шаги стихли, Барти подошел к двери и с тяжелым сердцем дернул ручку. Лучше опозориться, чем сорваться с крыши. Хватит с него подвигов, он ведь все-таки не гриффиндорец.
Лестница завыла, как иерихонская труба, и сложилась в горку. С очень недовольным лицом Барти скатился в гостиную по гладкой спирали.
— Что ты там делал? — сразу вскинулась староста-пятикурсница, перебиравшая книги в шкафу неподалеку. Ее звали Эвелина Аббот, и она славилась неукоснительным следованием всем школьным правилам.
— Ничего, — фыркнул Барти, поднимаясь на ноги и поправляя мантию. — Решил покататься.
Эвелина вздохнула и перекинула длинную черную косу назад. У нее была темно-оливковая кожа, которую Барти находил необычной, но привлекательной.
— Больше так не делай, — наказала она. — Пожалуйста.
Несмотря на местами излишний перфекционизм и дотошность, Эвелина оставалась довольно мягкой по отношению к другим и всегда приходила на помощь. Барти никогда не видел, чтобы она кричала на кого-то, как прошлые старосты.
— Не буду, — не стал сопротивляться он, и Эвелина, улыбнувшись, притворно на него замахнулась.
Время до ужина скороталось за наматыванием кругов по спальне. На сколько баллов из десяти оценится его поступок? Этого он никогда не узнает.
В Большом зале Дэвид, Виолетта и Женевьева сидели рядом. Молча Барти сел напротив них. Виолетта все подкладывала Женевьеве отбивных и картофеля, ненавязчиво болтая о всякой чепухе и повторяя, что мадам Помфри убьет ее, если она не проследит за соседкой. Женевьева жевала это все, как в воду опущенная. Барти не знал, успела ли она побывать в спальне, и гадал, в чем кроется причина подавленности.
«Думаю, если бы кого-то заставили следить
за мной, мне бы это тоже не понравилось» — рассуждал он, натыкивая на вилку куски моркови. — «Но ничего не поделать, так она ничего и не съест. Сумасшедшая.»
Зато, по его меркам, сумасшедшая Женевьева стояла на голову выше Джинкс и Забини. На самом деле, он успел сравнить ее со всеми, кто когда-либо ему нравился. Хоть Барти почти не общался с Женевьевой, мог точно сказать, что она не настолько «пустоголовая», как Джинкс или Ванилла, и не высокомерная, как Патриция или Нарцисса, и даже одного с ним возраста, чего ни о ком ни о ком из предыдущих девушек, в особенности о профессоре Беллами, не скажешь. Почти ни под один пункт списка «идеальной девушки» Женевьева не подходила, но этот список Барти забраковал и собирался пересмотреть в ближайшем будущем. Единственное, что его волновало в настоящем, это то, что имя «Женевьева» не очень сочетается с фамилией «Крауч».
Рейвенкловцы вышли из Большого зала все вместе.
— Мне нужно отойти, — пробормотала Женевьева, сворачивая к туалету на первом этаже.
— Я с тобой, — Виолетта хватанула ее под локоть и не дала ускользнуть одной.
Барти и Дэвид остановились немного поодаль.
— Зачем она пошла за ней в туалет? — объевшийся Барти довольно смотрел на плотно закрытую белую дверь. — Мы же уже поели.
— Ну да, поели, — буднично ответил Дэвид, оперевшись широкой спиной на стену. — А теперь ей надо как-то от этого избавиться. Моя кузина болела таким, и маме с тетей постоянно приходилось за ней наблюдать.
— Ужасно.
— Да, она чуть не умерла.
— Ебануться просто, — не сдержался Барти. — Почему они делают это? Разве она не видит, что ей пора остановиться?
Дэвид пожал плечами, ничего ему не сказав. Откуда ему знать, видит она или нет?
На пути в башню Барти слушал вполуха, о чем разговаривают его однокурсники. Женевьева по большей части молчала и только пару раз хихикнула шуткам Виолетты. Барти заправил немного отросшие волосы за ухо-локатор, чтобы не прослушать следующий самый красивый по его мнению смешок. Для себя он определил, что объяснения и втолковывания Женевьеве не помогут: она их не услышит или, хуже того, расплачется. Разворошить кокон и освободить бабочку помогут тонкие действия, терпение и благие намерения.
Девочки поднялись в спальню, а Барти остался в гостиной, уповая на то, что Женевьеве захочется спуститься, и он сможет как-то отвлечь ее от хандры. Только вот как? Ему была необходима тема для постороннего разговора. Вроде бы Женевьеве нравился уход за магическими существами, но что спрашивать по этому поводу? Не о кошках же болтать. Нет, о них вполне можно поболтать, но не в самом начале...
Вспомнив о недописанном эссе по маггловедению, Барти поднялся к себе. Раньше Женевьева давала ему списывать, значит, она не должна отказать, если он попросит ее объяснить ему что-нибудь. Пусть он и сам может кому угодно объяснить тему электричества, которое они сейчас проходили, состроить дурачка — дело нехитрое. А там слово за слово, и…
Когда Барти спустился с наполовину готовым свитком, Женевьева сидела в своем кресле, подвернув под себя ноги, и снова что-то читала — на этот раз книга была очень толстой и подозрительно похожей на учебник. Барти воспрял духом.
— Привет, — неспеша он подошел к ней — так, чтобы его заметили издалека.
— Привет, — но Женевьева все равно вздрогнула.
Барти сел на пододвинутый стул, развернул свиток пергамента и потыкал на ровно начерченные электрические схемы.
— Я немного застопорился в задании по маггловедению. Эти проводники и резисторы сбивают меня с толку, но ты вроде бы хорошо в этом разбираешься? Можешь объяснять?
На него подняли недоуменные зеленые глаза. Бледные пальцы, некрепко державшие книгу, сдвинули челку вбок.
— А что ты не понимаешь?.. — Женевьева подтянула колени еще ближе к груди, защищаясь от него.
— О, много чего, — заговорчески улыбнулся Барти. —
Ничего абсолютно не понимаю.
Не найдя отговорки, Женевьева закрыла учебник трансфигурации, и Барти достал свой по маггловедению. Она начала издалека. Вытянутый палец осторожно водил по рисункам цепей, объяснения были немного сбивчивыми и запутанными, но кивки Барти увлекали ее, и вот уже под диктовку он дописывал последнее предложение. Приулыбываясь и закусывая внутреннюю сторону губы.
— Спасибо, — сказал он, стараясь не проколоться в том, что благодарность эта не за работу, уделенное ему а время. — Теперь я все понял.
— У меня такое ощущение, что ты и так все знал, — Женевьева свернулась обратно в ракушку, закрываясь от него.
С концом повествования потухла вся ее уверенность. Она посмотрела на него, будто только заметила, с кем говорила последние пятнадцать минут, и завесилась черными волосами.
— Если бы я знал, не просил бы твои работы до этого, — отмахнулся Барти. На его колени запрыгнула кошка, и он провел рукой по ее спине. — Я почти ничего не смыслю в жизни магглов — все мои родственники волшебники.
Он бросил на нее незаметный секундный взгляд: Женевьева рассматривала свои руки. «Лишь бы она не думала сейчас, когда я уже свалю и уберу руки от ее кошки» — случайно Барти погладил Принцессу слишком сильно, и она его цапнула.
— Понятно.
Наверное, так они и думает.
— Но мне очень интересно это все, — торопливо продолжил Барти, боясь, что его сгребут одной гребенкой с Регулусом и Эваном. — Я, знаешь, фанат Сильвестра Уайта. И мне очень понравился блок про маггловское искусство. Монé и все такое.
Губы Женевьевы изогнулись в слабой улыбке, хотя она все еще ковыряла кутикулу на ногтях и избегала его взгляда.
— Я слышала Сильвестра Уайта по радио, — сказала она. — Он хороший.
— Да, — кивнул Барти. — А ты кого слушаешь?
Она неопределенно повела плечами. Барти чувствовал себя работником фейской фермы, которому нужно проявлять титаническую осторожность во время стряхивания пыльцы с крыльев. К этому времени кошка на его коленях успокоилась и затрещала тихим мурлыканькем, как камин.
— Раньше я слушала «Диринар». Но они больше не играют.
— Мне тоже они нравились. Говорят, они вдохновлялись маггловской музыкой, — развивал тему Барти. Нет, он был не работником фейской фермы, а министерским следователем, который вытягивает информацию из людей щипцами.
Женевьева утвердительно помычала. Барти сделал паузу, предлагая ей добавить что-то, и на его счастье она это сделала:
— Сейчас я тоже немного слушаю маггловскую музыку. Летом, дома.
— Я в ней не особо разбираюсь, но слышал от Джона, что группа «Двери» и какой-то Герцог довольно хороши, — выдал Барти все, что знал.
— Не знаю, я слушаю группу «Queen», — она посмотрела на него и снова уткнулась в колени. — Ты, наверное, их не слышал.
— Нет, но я поищу, обязательно, — Барти встал, и кошка скатилась вниз. — Еще раз спасибо.
На сегодня достаточно. Привыкание должно производиться постепенно.
Забрав свое маггловедение, Барти медленно и неподозрительно дошел до лестницы, а потом метнулся в спальню со скоростью урагана. Он прислонился спиной к двери и сполз на пол. Разговор высосал из него немало сил, но это того стоило.
Остаток каникул Барти несколько раз подходил к Женевьеве в гостиной или садился рядом в Большом зале, если ему казалось, что она слишком погрузилась в себя. Он не хотел навязываться и оставлял ее, как только между ними натягивалось напряжение или становилось заметно, что ей не хочется ни о чем разговаривать. Но если за предложенный диалог хватались (это произошло полтора раза), время пролетало незаметно: с живой Женевьевой оказалось даже интереснее, чем с Женевьевой из его снов — они успели вскольз обсудить пару книг, уроки и… цветы.
— Какие цветы тебе нравятся? — спросил Барти, до этого специально распинавшийся обо всем, что только приходило в голову.
— Цветы? — обескураженно приподняла брови Женевьева. Она ни разу не показывала, что нашла фиалки, и Барти уже усомнился в верности комнаты. — Сложно выбрать один.
— А такой нравится?
Он сделал дурашливый жест, щелкнув пальцами, и бумажный цветок переместился из его кармана за ухо Женевьеве. Все это время его палочка была за спиной — простой трюк, разгаданный им еще на третьем курсе. Всего-то. А магглы верещали от восторга.
Женевьева непонимающе огляделась по сторонам, и только потом тронула пергаментные лепестки. Вытащив цветок из волос, она безмолвно вытаращилась на него, как на ком червей или что похуже.
— Извини, — у Барти скрутило живот, и он спрятал палочку. — Извини, я слишком фамильярен.
Впервые Женевьева пристально посмотрела ему в глаза. И в них Барти прочитал не только то, что она понимает, от кого ей достались те фиалки, но и то, что все его потуги— почти что сизифов труд: он успел сделать все возможное, чтобы отвратить Женевьеву от себя. Почти сизифов, потому что Барти намерился во что бы то ни стало закатить этот тяжеленный камень наверх.
— Прости, что тебе приходится возиться со мной, — пробормотала Женевьева, захлопнув перед ним невидимую дверь. — Я говорила Помфри, что это излишне…
Она встала и, запутавшись в двух кошках, разлегшихся рядом, чуть не упала.
— Но меня никто не заставлял, — бросил ей вдогонку Барти. — Честно, мне просто интересно с тобой разговаривать! Я так долго не мог ни с кем обсудить «Терновый коридор»!
Но Женевьевы уже и след ее простыл. Кошки, ее и чья-то еще, потрусили за ней, помахивая пушистыми хвостами.
«Да уж» — вздохнул Барти, — «Как же все сложно и запущенно.»
Если его так боятся, сначала он разубедит Женевьеву в своей чудовищности и подружится с ней. Может, к тому времени он разлюбит ее, как Пандора Акселя, и они останутся просто хорошими друзьями. Тем более ему действительно приятно обсуждать с Женевьевой книги. Она не подкалывала его, не выбрасывала ни с того ни с сего сумасбродные идеи, не сводила все к политическим теориям или сплетням. Ему хотелось получить нового человека с новыми сторонами, которые интересно изучить в ходе беседы. Глоток свежего воздуха, нет, теплого молока — Женевьева была олицетворением слово «безопасность». Она никогда не тронет и не подставит Барти, от нее можно не ждать никакой агрессии и насилия.
Ничего из того, чего он боялся, она не передаст ему. И все, чего ему самому не хватает, он передаст ей.
Поэтому Женевьева ему и нравилась.
***
— Как дела? — мечтательно спросил Барти Уолта, встреченного у Главного входа в последний день каникул.
— Серьезно? — скептично переспросил Уолт. — Как дела?
—
Я имел ввиду, как свадьба и все такое, — погрубел Барти. Он поклялся себе, что не расскажет Уолту о своем увлечении: как всегда, тот отнесется к этому несерьезно и будет подшучивать весь следующий год. Хотя путешествием в женское крыло похвастаться очень хотелось.
—
Ты за новостями совсем не следил?
Из ниоткуда в руках Уолта материализовалась вырезка из «Ежедневного пророка» позавчерашней давности. Барти принял ее. В центре красовалось самодовольное лицо его отца.
ОХОТА НА ТЕМНЫХ МАГОВ ОФИЦИАЛЬНО ОТКРЫТА
Министерство Магии приняло пакет законов, расширяющих полномочия мракоборцев. Глава Отдела Магического правопорядка Бартемиус Крауч дозволил применять против подозреваемых и открытых преступников Непростительные проклятия, включая Убивающее. «На террор мы ответим террором» — заявляет Крауч.
—
Ну пиздец, — пробормотал Барти. —
Слушай, а мы не можем пересмотреть наш план и делать то же самое, но со стороны Министерства? Какая разница, кого обводить вокруг пальца, если результат один?
—
А ты попробуй, обведи их, — зло усмехнулся Уолт. —
Они тебе этот палец в жопу засунут. Мы не можем переметнуться к Министерству, потому что они изначально сильнее и не пропустят никого с нашими взглядами, даже если мы себя трахнуть дадим. — Барти поморщился, предположительно, гиперболе. —
И нам нужны сторонники, которых мы и «набираем» сейчас. Думаешь, до этого в мире не нашлось людей с мнением, похожим на наше? Министерским просто влом делать так, чтобы всем было хорошо. Они хотят только благополучия для себя и своих семей.
С нескрываемым осуждением он посмотрел на Барти. Тот выдержал испытующий взгляд и начал ответную атаку:
—
Не смотри на меня так. Я тут при чем? Я лично составлял эти законы? Или мне теперь перед тобой тоже нужно оправдываться, как перед этими петухами? — На всякий случай он оглянулся: Роули немного понимал скоттиш, но его рядом не было.
—
Давай быстро пожрем, и я тебе объясню все, что надумал, — успокоился Уолт. —
В гостиной.
Схема Уолта была очень сложной, большой и полной стрелочек. Он очень старался писать красивым почерком и без ошибок, но некоторые слова Барти все равно пришлось у него уточнять.
В каждом государстве существует класс правящей элиты: они являются участниками всех политических процессов (в нашем случае — это Министерство Магии, а вернее, главы отделов и непосредственно министрр Магии). Каждый принятый закон, акт, инициатива несут выгоду либо для этого класса в целом, либо для конкретной группировки внутри него. Например, законопроект, позволяющий убивать «темных магов» и судить их по упрощенной схеме, может коснуться любых неугодных магов, оппозиции и т д, которую им проще простого подставить. Зачем? Чтобы остаться на своих местах. Война — только предлог.
Сейчас министерство походит на высокорганизованную преступную группировку, сотрудничать с которой невозможно. Изначально предполагалось, что оно будет заниматься распределением ресурсов от нас к всем ним (они-то ведь ничем особо не занимаются, а жрать что-то надо) и решением внутренних конфликтов между классами. При этом все виды взаимодействий обязательно должны нести для них выгоду, иначе это все бесполезная трата времени и ресурсвов. Посему они не брезгуют насильственными, но эффективными взаимодействиями (вспомним войны против восстаний гоблинов, репрессии и т д). При этом подавляющая часть волшебного населения живет без особого достатка, пока верхушка и несколько буржуазных семей (не будем тыкать пальцем) делят весь капитал государства между собой. Заработные платы сотрудников Министерства непомерно и неоправданно велики.
Как и любой правящий класс, Министерство Магии делится на публичное и непубличное (основной театр и закулисные участники, которых мы не видим). Но при этом оно не работает единым механизмом: вся политическая повестка делится на уровни, соответствующие должностям работников министерства. Все участники процесса судят каждый со своей колокольни и с точки зрения задач, которые поручены непосредственно им. С одной стороны это может показаться более эффективным — каждый исполняет свою работу в совершенстве, но такое разобщенное министерство не видит всей картины целиком, и потому каждый участник стремиться к разрешению только своей задачи (а также накоплению личного богатства и исключительно своего повышения по карьерной лестнице), даже если это получится во вред другим.
Однако даже у такого хренового министерства есть одна общая цель — удержать власть и обосновать свою необходимость народу. Нынешние политики для оправдания своих кресел используют военные конфликты (этот + конфликт с Грин-де-Вальдом и восстановление после него), то есть оно существует не только для регуляции "конфликтов", но и для защиты народа в непростое время. Чистокровная оппозиция использует более примитивный путь, схожий с религией и маггловскими нацисткими идеалогиями, но это та же самая пыль в глаза, нацеленная на привлечение на свою сторону людской массы. Они точно так же хотят занять министерские кресла, накопить богатство и повыситься по карьерной лестнице. По сути, сохранение чистокровия среди населения их, верхушку оппозиции, мало волнует (только отдельных фанатиков).
Таким образом, обычные люди не могут стать участниками политического процесса: даже министра избирает Визенгамот. Мы не влияем ни на что абсолютно. Ни на законы, ни на их исполнение. Министерство даже не стало заморачиваться над буржуазной демократией и до сих пор живет авторитарно в угоду себе, прикрываясь "общим благом". Достичь реальной демократии в нашем случае невозможно, потому что "нежелательных нас" не подпустят к ядру, и все «демократические методы» переквалификации типа власти, которыми пользуются некоторые магглы, будут бесполезны:
1. Настоящий правящий класс будет резко против того, чтобы его убрали;
2. Опять же, кого попало не допустят даже до участия в выборах Визенгамота;
Это не значит, что проникать в Министерство не нужно совсем. Свои лица всегда нужны для информирования о внутренних планах и влиянии на отдельные частички разобщенного механизма Министерства. Сейчас этим занимаются Люциус Малфой, Мальсибер-старший и Орион Блэк, в будущем это могут быть Регулус Блэк и в особенности Барти Крауч-младший как самый неподозрительный человек нашей организации. [Абзац для слизеринцев, обведен зелеными чернилами]
Исходя из вышесказанного, единственный способ изменить режим — революционный. И важно не прозевать волну, которая сменит нынешний режим, оседлать ее и подчинить реальным народным нуждам.
Проблема смены шила на мыло в том, что ассоциируемые с «более высоким классом» волшебники будут сохранять нужду в системе неравенства. Мы не можем серьезно обращаться к идеалогии чистокровных, потому что их предложение еще хуже и авторитарнее: и без того расслоенные классы расслояться еще больше по принципу крови (возвращение рабства, усугубление нищеты и т д), и их же выставят в этом виноватыми (родился в семье магглов, вот и сдохни, получается).
Приход к власти нас самих ничем не лучше шила и мыла, потому что как только мы почувствуем вкус галеонов не сможем оторваться и заварим точно такую же систему говна. Пока мы не пришли к перевороту, нам необходимо собирать как можно больше согласных с нами сторонников (и набирать их из обычных людей в дальнейшем): держась друг за друга, мы долго не сорвемся. Следить за каждым членом команды проще, если власть и идея разделены между всеми. Но еще лучше полностью лишиться министерской системы и дать людям самим управлять своей жизнью путем общинного строя без «крыши», которая «защищает» в обмен на все наши ресурсы. Только так все будут счастливы.
— Это… это очень… — Барти бегал глазами по строчкам и стрелочкам, выстраивая мысль Уолта у себя в кипящей голове.
— Сложно осознать, да, — согласился Уолт. — Но это было мне почти единственным развлечением на каникулах.
— Здесь все еще нет плана действий, — на всякий случай Барти это перепроверил — нет, даже на обратной стороне не было.
— Я хотел создать какую-никакую базу, — Уолт нервно отобрал огромный пергамент и разложил на своих коленях. — Чтобы это было не только на словах. То, чем мы можем завлечь…
— Завлечь? — через спинку дивана к ним перегнулась Пандора. — А что это такое?
Сомкнув пальцы на шее Барти, она куснула его за ухо и перевесилась ближе к Уолту, чтобы рассмотреть испещренный буквами и линиями пергамент, склеенный из нескольких кусков.
— Политическая база, — похвалился Уолт. — Мы с Барти хотим стать политиками. Ты с нами не хочешь?
— Нет, — хмыкнула Пандора и выпрямилась. — Сидеть в кресле ужасно скучно.
— А мы и не будем сидеть в кресле, — буркнул Уолт, но Пандора упорхнула к подругам и не услышала его. Он скатал пергамент в большую трубу и скрепил резинкой. — Надо будет спросить Джинджер, она куда серьезнее Пандоры.
— И Ашхен. И Дамокла, — прикидывал Барти. — Но не сейчас — они тоже ответят, что это скучная хрень.
Барти посмотрел на Женевьеву у книжных шкафов. Будет ли это интересно ей? «Сейчас кажется, что нет, но она такая непредсказуемая» — подумал он. Женевьева стояла рядом с Ванессой и Винни, и они что-то говорили ей все то время, чпока Барти разбирал «базу». Он не видел их лиц, так как они стояли к нему спинами, но судя по Женевьеве, разговор не был неприятным. Наконец-то все помирились.
Осталось только помириться с Джоном.
