Сказка про дракона
В далеких-далеких землях, что на самом краю света, среди густого леса в высоких гор затерялись неприступные стены маленького королевства, где правил очень, очень глупый король. Он только и делал, что ел, пил да просил шутов себя развлекать, а если приходил отчего-то в гнев, колотил всех, до кого мог дотянуться своим коротеньким жезлом, и никто не мог ничего с этим поделать — все боялись глупого короля. Было у него четверо сыновей и одна дочка от разных королев: каждую (кроме последней), не рассчитав силу, он по случайности умерщвил. Одним летним днем показалась в небе над городом ярко-синяя точка. Люди задрали головы — чего это такое? Они-то и не знали, что там, за стенами, ведь строились те их пра-пра-прадедами и пра-пра-прабабками, чьи могилы давно поросли бурьяном. — Дракон! — закричал кто-то. — Это дракон, дракон! Огромный змей спикировал вниз и, расправив огромные красивые крылья, пролетел над городом, тень его создала внизу настоящую ночь. Люди кричали от страха, бегали туда и сюда, хотя дракон только летал, ни на кого не нападая и не изрыгая огня. Увидев его в окно, король схватился за голову и спрятался в самой дальней комнате, заперев двери на засов и окружив себя кольцом охраны, а другим стражникам приказал пускать в чудище стрелы. И натянулась сотня тетив, и полетели ввысь горящие стрелы — часть мимо, часть по красивым крыльям дракона. Из узкого окошка в замке за этим наблюдала маленькая принцесса. С рождения она была одарена великим состраданием ко всем земным тварям, даже страшным и опасным, ведь никто на свете не заслуживает страдания за свое естесство. Дракона ей было очень жалко: тот не сделал ничего плохого и просто пролетал над их городком, попавшим под власть безумцев. Дракон ревел и махал горящими крыльями, то падая, то подлетая вверх. Испустив последний крик, на последнем издыхании он скрылся за верхушками деревьев темного леса, кишащего самой разной живностью. На следующий день люди успокоились и вернулись к привычной работе — кто кашу варит, кто улицу метет. Но принцесса не находила себе места, любое дело не спорилось, все думала она о бедном драконе, умиравшем в лесу. Придворная дама, бывшая ей близкой подругой, сказала: — Брось ты! Чего жалеть чудовище? Без злых намерений оно бы никогда не прилетело к людям. Все знают, что от драконов одни беды! Придворный паж был похожего мнения, хотя его бабушка, когда-то жившая по другую сторону горного хребта, встречала драконов и рассказывала, что есть среди них и довольно безобидные, но только если им пара дней от роду и родителей нет рядом. Спустя несколько дней все уже и забыли о происшествии, будто ничего и не было. Король вернулся к своим глупостям, сыновья ему во всем потакали. Они были такими же, как и он, хотя один все же вырос поумнее и старался не обижать сестру с мачехой без прямого принуждения. К тому же принц не проявлял ненависти к дракону, равно как и любви — на большую часть происходящего вокруг ему было все равно, и потому принцесса решали обратиться за помощью к нему. — Помоги мне покинуть стены королевства, — просила она, пробравшись в его покои ночью. — Не могу здесь больше, еще день — и я умру! — Мне самому все надоело, — признался он. — Так и быть, сбежим следующей ночью, но только при одном условии: шаг за стены, и каждый пойдет своей дорогой. Принцесса согласилась. Днем она заглянула к матери, к даме и к пажу, обняв каждого в последний раз. Больше печали приносило прощание с королевой, не знавшей, что теперь ей предстоит в одиночку противостоять глупостям короля. Была бы она не такой старой, предложили бы бежать втроем. Небо заволочили черные сумерки, и беглецы в неприметных плащах выскользнули из замка. Днем принц прошелся вдоль стен и нашел довольно удобное место, по которому можно вскарабкаться и спрыгнуть наружу. Дождавшись смены караула, он залез наверх и помог забраться сестре. Один прыжок — и их окружила непроглядная тьма. — Ну вот и все, — сказал принц, отряхивая плащ от колючек. — Я — направо, ты — налево. Счастливого пути! Принцесса пожелала счастливого пути и ему. При ней было немного — корзинка с хлебом и водой и больше ничего; что ждало дальше, она тоже не представляла. Может, в чащобе уже через час ее загрызут волки, а может, она не найдет в лесу ручья и загнется от жажды. Шла она по острым камням, через колючие заросли, и светились у корней деревьев гнилушки, а меж стволов — хищные глаза, но не трогали ее звери, чуяли, что добро и благородно ее сердце. Лес был так густ, что не видать там забрезжившего рассвета, и не заметилось наступило утро. Не видать и поваленной коряги, об которую споткнулись ножки. Покатилась принцесса в глубокий овраг: опавшая листва путалась с плащом и волосами, сучки резали кожу, грязь пачкала лицо. — Ох, как же больно, — проплакала принцесса и вдруг замолчала. В яме лежал, распластавшись, синий дракон и недоверчиво щурился, издавая низкое, глухое рычание. Из ноздрей валили струйки теплого пара, желтые глаза делили вертикальные зрачки. Какой же он огромный и страшный вблизи! Принцесса попятилась, подняла беззащитные руки: — Я не желаю тебе зла. — Человек в лесу, — сказал дракон. — Что ты здесь делаешь? Ты потерялась? — Нет, — принцесса от страха задрала подбородок — может, так она будет казаться побольше? — Я сбежала из замка глупого короля, где нет никому житья. — Из замка глупого короля? Значит, ты из тех, кто пускал в меня стрелы. Ну а это значит, что я в отместку тебя и съем — ты не представляешь, как я голоден. Глаза принцессы расширились от ужаса: вот и конец ее короткого приключения! Правы были и придворные, и горожане! Но дракон не шевелился и, кажется, по-драконьи усмехался. Двинув израненными крыльями, он ощерился, а потом тяжело опустил голову на лапы. — Любишь пошутить? — надулась принцесса, и дракон фыркнул теплом. — У меня с собой только хлеб да вода, предложить тебе нечего. — Ну и ступай дальше, пока ночь не пришла. Волки тебя, может и не тронут, но вурдалаки жрут всех без разбору. — Вот они и тебя сожрут, — принцесса оглядела выженную траву вокруг лежбища. Неподалеку валялись косточки сожженых заживо вурдалаков. Должно быть, по ночам дракон отгонял полчища врагов, но это не могло длиться вечность — ему плохело на глазах. — Останется на человеческой совести, — проворчал он. — Я, между прочим, летел к вам с посланием, а вы и слушать не стали. Правильно драконы хотят всех вас, жестоких, сжечь. — С посланием? — переспросила она. — Сжечь? Дракон устало вздохнул и, если бы мог, непременно закрыл глаза, но, как известно, змеи глаз закрывать не умеют. — Мы устали тесниться в каменных пустынях, многие хотят вернуться в горы, отвоевать их силой. Я был сторонником мира и надеялся договориться с правителем ближайших королевств, вот только оказалось, что мои сородичи не так уж и неправы. — Ты выбрал не то место, — огорчилась принцесса. — Наш король глупее петуха: не думаю, что он умеет распознавать чужую речь. Дракон рокочуще засмеялся. Принцесса продолжила: — Так теперь настанет война? — Может быть, — ответил дракон. — Я этого не узнаю — не этой, так следующей ночью одолеют меня темные твари. — Только изверги бросают живого на верную смерть. Может, еще можно залечить твои раны? — А потом выставить сотню желаний, как плату за свою помощь, человек? — уперся дракон и перебил раскрывшую рот принцессу: — Жалость давить не смей, я не ручной зверек! — Ну и ладно, — нахмурилась она. — Вот мое желание, говорю сразу: я тебе помогу, а ты выведешь меня из лесу к другим людям. На том и порешали. Пока опять не стемнело, дракон отправил принцессу искать волшебную траву, которая могла залечить любые раны в считанные дни. Она исходила все вдоль и поперек, заглянула под каждый куст, но все тщетно — ничего похожего. Заплутав меж сосен, уставшая принцесса села на пенек и оторвала краюху от булки. На запах тут же сбежались белки и суслики, слетелись птицы. — Угощайтесь, — поделились с ними, а в благодарность они показали дорогу к сверкающим, словно сделанным из хрусталя цветам, растущим у ручья в укромном ущелье, скрытом от посторонних глаз. Нарвав целую охапку, принцесса возвратилась в овраг. Обессилевший дракон спал с открытыми глазами, поэтому она сама начала разламывать тонкие, полупрозрачные стебли и проливать сок на крылья. Перламутровая жидкость окропила и ее руки, и пока она оттирала пятна, дракон проснулся. — Вернулась, — он лениво вытянул голову, на пробу шевеля крыльями с розовыми шрамами. Кажется, он не ждал, что принцесса найдет редкие цветы или что не бросит его одного. — Спасибо. — Пожалуйста, — улыбнулась принцесса. Ночь была долгой. С помощью драконова пламени они развели костер и отпугивали вурдалаков. Один из них, обратившись в кабана, подобрался слишком близко, и на него мгновенно снизошла кара, зато спустя пару часов принцесса наслаждалась сытным мясным ужином (дракон насладился своей кровавой долей сразу). Проводя время в мрачном лесу, принцесса совсем забыла о жизни в замке, о принце, чьи кости наверняка уже стынут под кустом терновника, обо всех прошлых бедах. На следующий день они вместе с драконом выбрались из ямы и двинулись по еле заметной узенькой тропинке вглубь чащи. Летать дракон еще не мог, потому дорога предстояла долгая…***
Барти просидел в Больничном крыле больше восьми часов кряду, пожертвовав ради наиинтереснейшего разговора с Женевьевой обедом, ужином и возвращением в башню до отбоя. Из-за его присутствия у нее не получалось провернуть трюк с исчезновением еды, и поднос был опустошен самостоятельно (кажется, впервые: в конце трапезы ей стало физически плохо). Так Барти узнал, что у них обоих похожие проблемы, пусть и возникшие по разным причинам. Они обсуждали все, что приходило в голову. К концу дня темы иссякли, но молчать было не менее приятно. Барти вытянулся на соседней койке, разбросав руки, и время от времени выдавал дурацкие шутки или рассказывал смешные старостнические истории о сцепившихся первокурсниках или кусачих тарелках, отобранных в коридорах. Привыкнув к его обществу, Женевьева смеялась и тоже иногда что-нибудь рассказывала, в основном, о своих бесчисленных домашних кошках. — Надеюсь, завтра тебя отпустят, — сказал Барти, замедляясь у дверей, и, отсалютовав, скорчил рожу. — До завтра. — Спокойной ночи, — она дурашливо помахала ему ладонью. — Спокойной ночи. Закрыв дверь, Барти тонко выдохнул и вприпрыжку понесся к башне Рейвенкло — так быстро, что бладжеры не обгонят. Фонтанирующая радость перекрыла напоминание, что Филч старостам не помеха, и можно не торопиться. На следующий день Женевьева вернулась в башню, и день был бы счастливее некуда, если бы в вечернем «Пророке» не промелькнула сводка о новых преступлениях Пожирателей, на сей раз не в Европе, а в Америке. Скорее всего, именно поэтому они в последнее время практически не давали о себе знать — пытались переманить на свою сторону пакваджи , но, потерпев неудачу, устроили погромы во всех их ближайших поселениях, что, конечно же, не осталось незамеченным властями. Если бы я был мракоборцем, — писал Барти во время третьей отработки по «ППЭ» (он, честное слово, забыл о домашнем задании). — Я бы, не раздумывая, отдал жизнь за спасение других людей. — А вот это уже неправда, но провоцировать Боуд на конфликт не хотелось, и в ход пошел метод Пандоры: писать то, что просят, а не то, что на уме. Разливая воду о мужестве и героизме, он воображал, как лежит, тяжелораненый, в госпитале, а рядом сидит кто-нибудь и льет над ним горькие слезы, умоляя не умирать. Потом накатило неприятное осознание, что без околосмертельной раны ничьих слез и заботы ему не дождаться, мечтания мгновенно горько схлопнулись. Нехватка внимания остро ощущалась в последний месяц, ведь даже Пандора бросила с ним тискаться (Потому что мне некогда и потому что кто-то может подумать, что мы встречаемся. Бабси уже спрашивала меня! — Бабси? Какого хрена ты мне не рассказала?), из Барти будто бы вынули один из жизненно важных органов, настолько угнетала образовавшаяся пустота. Вот если бы Женевьева обладала энергичностью и любвеобильностью Пандоры, тогда... тогда этот шоколад был бы не таким вкусным. — На самом деле мне больше нравится горький шоколад, чем молочный, — сказала Женевьева, когда Барти присоседился к ней за обедом с достаточно навязчивым разговором об этом самом обеде, не давая чтобы от него ускользнуть. Он отметил ее пристрастие к черному кофе без добавок и другой, на его вгляд, странной невкусной еде. «Это какой-то вид мазохизма? Может, она еще и лакричные палочки ест?» — данные вопросы остались неозвученными. — Мне нравится пробовать что-то новое, будто рассматриваешь жизнь с другой стороны. Теперь я не могу пить кофе с чем-либо — кажется каким-то перегруженным, что ли… — Может быть, — Барти допил свой чай с тремя ложками сахара и плеснул в ту же кружку кофе, ничего не примешивая. — Дам ему шанс… Сделав глоток, он сморщился и с трудом проглотил кипящую кислоту, стянувшую язык. Женевьева прыснула в руку и придвинула блюдо со сдобными булочкоми, одной из которых он заел отвратительный привкус. — Можешь начать с чего-то менее непривычного, — посоветовала она, опираясь подбородком на составленные руки. — Например, горький шоколад с грейпфрутом. Или свежий болгарский перец. — Горький шоколад с грейпфрутом? — он ненавидел свежий болгарский перец. — Мне очень нравится. — Звучит немногим лучше черного кофе, по правде. — Но лучше, чем свежий болгарский перец. Плитка нужного шоколада продавалась в «Сладком королевстве», куда они попадут нескоро, посему любимый вкус Женевьевы остался для Барти загадкой. Были ли ее губы вкуса горького шоколада с грейпфрутом? Но что делать, если ему не понравится горький шоколад с грейпфрутом?.. Ему нравилось много чего другого. Нравились их взаимодействия, похожие на полупрозрачную, невесомую занавеску, повисшую в воздухе плавными, спокойными линиями, выходившими и него и перетекавшими в нее. Нравилось наблюдать за Женевьевой и раскладывать ее личность на составные части, исследовать и собирать паззл заново, только под новым углом — рассматривать с другой стороны. Он подмечал тысячу мелочей, и от ведения их учета в блокноте останавливал звоночек, что это как-то слишком по-маньячески. Но ему доставляло безграничное удовольствие мысленно предсказывать ее поведение: если перо замедляется, а губы сжимаются, значит, скоро брови нахмурятся и между ними появится вертикальный излом. Если на горизонте пищит сычик Киллиан, ее левая рука согнется определенным образом, а указательный палец выставится параллельно земле, образуя посадочное место. Когда она колдует, то немного нелепо держит волшебную палочку. На зельеварении, неосторожно обращаясь с порошками, она зажимает нос и как можно тише чихает, отворачиваясь ото всех. Не успевая за диктовкой профессора, она впадает в панику и ее глаза забавно расширяются, а губы начинают беззвучно шевелиться, повторяя сказанное. Он бы запер ее в башне, как злобный дракон, и никого за милю не подпускал бы к сокровищу. Несмотря укрепляющуюся дружбу, он одергивал себя: не преследовал ее, оставлял достаточно свободного пространства. На уроках они почти не сидели вместе, разве что только на уходе за магическими существами пару раз работали в паре, потому что Барти все еще не разговаривал с Уолтом, а постоянная работа в одиночку казалась невыносимой (попробуй удержи этого лукотруса, одновременно зарисовывая его строение — и двух хорошо работающих рук не хватит). Он давно бы простил Уолта, если бы они нормально поговорили, но тот не шел навстречу, да и Барти двигаться не особо собирался. Высказывание про родителей резало по живому, но не было неправдивым. Барти считал, что сказанная в пылу правда лучше «ну, они по-своему тебя любят, просто научись это ценить», сказанного Пандорой когда-то. Так что, при случае Барти был готов ступить на тропу перемирия. — А Уолт, случайно, не был в курсе? Он же постоянно тусуется со слизеринцами… Пандора мрачно помахала палочкой над лягушкой, но ничего не произошло. Заклинания были наиболее удобным уроком для секретничества: столько всего кругом происходит, что декану бы уследить за тем, как бы ничего не взорвалось, и пресечение переговоров отходило на второй план. В классе, оглашаемом кваканьем и хриплым карканьем, под стук дождя Барти и Пандора шептались о недавней стычке Винни и старшекурсников Слизерина. — Думаешь, он к этому причастен? — Барти бешено махнул палочкой и попал своему ворону по клюву. Тот предупредительно щелкнул. — Они, конечно, не в ладах, но не думаю, что Уолт бы опустился до такого. Уверен. И со слизеринцами он не «тусуется», они слишком высокомерные и… — Осторожнее, — Пандора укоризненно посмотрела на Барти и его ворона. — А мне вот кажется, ты о нем слишком хорошего мнения. Он такой двуличный на самом деле, ты не замечал? Ворон каркнул в подтверждение. Барти махнул на него палочкой: — Силенцио! Клюв раззевался, но оттуда не выходило ни звука. — Пять очков Рейвенкло! — пропищал откуда-то профессор Флитвик. — А теперь вы, мистер Финниган! Уолт, сидевший двумя рядами ниже, что-то проворчал и зачем-то засучил рукава. Спустя пять секунд его лягушка раздулась в шар, раздался хлопок, заставивший ворон раскаркаться пуще прежнего. Захлопали крылья, ученики возбужденно загомонили, и Пандора продолжила: — Раньше я часто замечала его рядом с Розье или Блэком, младшим Блэком. Не к добру это: ты же знаешь, какие люди их родители. Наверняка все подчиненные сам-знаешь-кому. — А мне кажется, ты слишком предвзята, — хмыкнул Барти, неосознанно защиая Уолта. Он ведь и сам не так давно ошивался рядом со слизеринцами вместе с ним… — У нас нет никаких доказательств, что они Пожиратели. — А то по ним не видно. — А ты им лично руки пожимала? И вообще, давай колдуй. Нечего прохлаждаться. Пандора разжала пальцы, и лягушка, находившаяся на грани кислородного обморока, часто-часто задышала. Она не стала убегать, покорно приняв судьбу и моргая на зависшую перед ней палочку. — Силенцио. — Ничего. Пандора подтолкнула подопытную: — Эй, квакни что-нибудь. Как мне понять, что сработало? Барти непринужденно взял лягушку и сжал ее так, что вылезли глаза. Та попыталась заквакать, но ничего у нее не получалось. — Изверг! — захлопала по плечу Пандора. — Видела бы тебя Старки! — Ну она же не видит, — фыркнул Барти. — Поверить не могу, что на первом курсе ты так пекся о том воробье, который залетел в башню. Нянчил, как своего ребенка! — Думаю, какой-то ночью меня подменили на двойника. Как думаешь, где сейчас настоящий Барти Крауч-младший? — Здесь, передо мной, — Пандора ущипнула его за локоть и собиралась еще что-то сказать, но слева раздался оглушительный квак лягушки Тома Джордана с Хаффлпаффа, который случайно ткнул ей в глаз. Подоспевший вместе со звонком Флитвик дал ему дополнительное задание и одновременно наградил Пандору парой очков. Из-за ливня все проводили перемену в помещении. Барти и Пандора шли по переполненным коридорам, еле уворачиваясь от вездесущих призраков, и уже в полный голос обсуждали стычку Винни и бывших друзей Мальсибера. Вчера Винни полдня сверкал черным фингалом под глазом — до тех пор, пока не наведался в лазарет. Увиливал от школьных правил он отлично, но физический напор недоброжелателей сдерживать удавалось далеко не всегда. Никто не знает, что конкретно произошло в том мужском туалете, но ходили слухи, что Винни, единственный не-слизеринцем, чудесным образом вышел из воды относительно сухим… — ..Ты думаешь? — ужаснулся Барти. — Нет, ты дурак? — Пандора ударила его кулаком. — Может, вмешался Руквуд или Розье, они ведь почти одного поля ягоды… — Ну не сравнивай. Малина и помидор. — …и, может, Винни использовал это как аргумент в свою защиту… — Да не похуй ли? — зевнул Барти. — Обсосали уже со всех сторон, правды мы все равно не узнаем. — Ага, — насупилась она. — Давай тогда в сотый раз обсудим, как Женевьева мило морщит нос, отделяя жирки от кусочков мяса. Давай, что заткнулся! Теперь Барти дал ей легкий подзатыльник.***
Сентябрь и октябрь тянулось бесконечно — во всяком случае для Барти, проживавшего за день полтора-два, так что праздник по случаю Хэллоуина воспринимался не иначе, как Рождество, только что без каникул (жаль). — Надо устроить вечеринку, — проникновенно рассуждали пятикурсники. — Мы уже на пятом курсе, дело перешло в наши руки! К прошлым старшекурсникам и их празднествам многие до сих пор относились с благоговением. Как-то не верилось, что им уже за двадцать, и они, погрязшие в работе, больше никогда не отожгут под звездным куполом башни Рейвенкло. Очень многие желали, чтобы этот Хэллоуин прошел в духе «Того самого Хэллоуина», подготовка к нему завертелась полным ходом. Ну, насколько рейвенкловцы могли позволить себе этот ход. Они украсили гостиную, опустошили запасы съестного, в качестве музыкального сопровождения было откопано древнее радио, с трудом ловившее станцию «Свежая магия», крутящая последние хиты. Кто-то настаивал на проигрывателе и пластинках, но большинство проголосовало за «Ту самую Атмосферу». В комнате бушевал веселый хаос. Барти извернулся колесом, но освободивший безмаховиковый вечер под… сидение в уголке рядом с приемником?.. Как бы то ни было, его все устраивало. Пандора вытащила его на несколько зверских танцев, в ходе которых они посшибали добрую половину людей, и теперь он, выложившись на полную, попивал освежающее сливочное пиво на диване рядом с Джинкс и Женевьевой, в шесть пар глаз наблюдая за изящными Винни и Ванессой. Пара друзей крутилась в переливающемся свете синих потолочных огоньков, запущенных последним изобретенным заклинанием Пандоры. — СОЖЖЕМ ВСЕХ К ЧЕРТОВОМУ ОТЦУ! — проорал Сид Крик, ставший полноправным вокалистом «Мандрейксов» со времен смерти Мартина Вэнса, разбившегося на летучем маггловском мотоцикле. Не успела новость появиться в газетах, Сириус Блэк во всеуслышание объявил, что после совершеннолетия сделает такой же. — Да-а-а-а-а!!! Звякнула радио-отбивка, и началась рекламная пауза. По танцполу прокатился недовольный вздох. — Новый альбом Сильвестра Уайта «Поистине легендарная вещь», записанный совместно c Эриком Паулмером, а также маггловскими музыкантами Дэвидом Боуи, Брайаном Ино и другими, поступит в продажу второго ноября… — ЗАТКНУЛИСЬ ВСЕ! — гаркнул Барти и выкрутил ручку громкости до максимума. Старосте перечить не стали. — …а уже пятого ноября Уайт начнет тур в поддержку нового альбома. Концерты будут проходить через день или даже подряд —музыкант знатно попотел для заполучения виз в двадцать стран мира, но еще больше потеть придется на концертах в режиме нон-стоп! Все перформансы Уайт планирует проводить сольно, но последний концерт в Лондоне пройдет на маг-площадке Сохо вместе с маггловской иконой искусства Дэвидом Боуи. По словам исполнителя, данная акция направлена на сближение магической и маггловской культур, и в идеале концерт должны посетить так же и магглы, но с законами, увы, никому не договориться. Ну а пока весь мир замер в ожидании «Поистине легендарной вещи», мы поставим для вас зажигательную «Scream at the top of your lungs» 1972 года! Зашипели тарелки, заклекотали космические синтезаторы, и толпа вернулась в движение. Барти убавил громкость до прежнего уровня и ошалело посмотрел на девочек — слышали ли они то же, что и он?! КОНЦЕРТ СИЛЬВЕСТРА УАЙТА (и какого-то Дэвида Боуи) В ЛОНДОНЕ! Мерлин, он продаст душу ради билета, он сбежит из школы, если придется! Жаль, что альбом выходит так поздно — иначе он разломал бы радио к чертовому отцу и крутил эту поистине легендарную пластинку всю ночь напролет. Джинкс удивленно хлопала глазами, пялясь на радио, словно на инопланетную технологию, Женевьева безэмоционально наблюдала за смеющимися на другой стороне Ванессой и Винни. И обсудить этот шок не с кем! Вскоре Женевьева пожаловалась на разболевшуюся голову и ушла спать, Джинкс упорхнула танцевать, и Барти остался один. Он просидел на том же месте, сравнивая себя сейчас и себя во времена подслушивания за старшеклассниками, пока почти все не разошлись. В целом, почти то же самое, только теперь с ним не только слух, но и глаза. В конце концов, когда время перевалило далеко за два часа ночи, Винни, одетый в шикарный блестящий костюм, прикрутил радио. — Не расходимся, — помахал он пальцем завявшим одноклассникам. — Предлагаю поиграть в правду или правду! Он поднял пустую бутылку, и все с разной степенью быстроты смекнули, что к чему. Усталость и сонливость выключились вместе с музыкой, пятикурсники расселись на полу опустевшей площадки. Даже те, кто так стремился на боковую, зажглись любопытством — во время этой игры любые секреты могут всплыть на поверхность. Горело несколько свечей, потолочные огоньки давно погасли. По краям громоздились сдвинутые столы, стулья и кресла, на пол кто-то побросал подушек, прямо в пыль, осколки бутылок и обертки от еды. Винни важно положил бутылку в центр круга из всех пятикурсников, кроме Уолта и Женевьевы. Первого на вечеринке вовсе не было с самого начала, а из-за ухода второй Барти закусил губу — он бы позадавал вопросов, если бы на нее указало горлышко! Первой жертвой был Джон. — Ты курил когда-нибудь? — Ванесса, которой Винни галантно уступил очередь, без воодушевления отнеслась к выбору вопроса для неинтересующего ее одноклассника. — Да, — не то гордо, не то стыдливо ответил Джон. — Сто раз. Мой брат курит, и на каникулах мы зависаем вместе… — Дальше, дальше! — поторопил Винни, размахивая когтистыми лапками. Джон, с обидой закусив губу, сильно раскрутил бутылку. Ужасных вопросов от него ждать не стоило, но все всё равно загипнотизированно следили за слишком быстро вращающимся указателем. Барти в это время соображал, кому какой вопрос может задать: если выпадет Пандора, вариантов ноль, ведь он и так все знает… — Барти! — провозгласил Джон. Барти встрепенулся. — А ты уже целовался с кем-нибудь по-взрослому? Барти покраснел и, закашлявшись, захихикал. Ну, это не самый ужасный вопрос, к тому же всю правду рассказывать необязательно. Прикрывая нижнюю половину лица ладонью, он оглядывал косящихся на него однокурсников и тянул с моментом истины, хоть и понимал, что Винни не даст уйти от вопроса. — Сптрицизбини, — выскочила изо рта скороговорка. — На четвертом курсе. — С кем с кем? — Джон откинул волосы с уха и картинно почистил его пальцем. Барти посмотрел на Пандору взглядом «не убивай меня за этот секрет», вздохнул и произнес чуть четче: — С Патрицией Забини. — И будто это могло смягчить приговор или отвести внимание: — На четвертом курсе. — С КЕМ С КЕМ? — взревело сразу несколько ошеломленных людей. — Ну ты даешь! — Долго за ней бегал? — Она сама ко мне подошла, — парировал Барти. — Я за ней не бегал! — Ну конечно! — Я не совсем уж чмо, — защищался он. — Это правда! Пандора, чьи всклокоченные волосы торчали почти как у Поттера, сидела с отвисшей челюстью, Джинджер помогла поднять ее своим пальцем. Хорошо, все-таки, что Женевьева ушла! Барти угодил на пресс-конференцию и отбивался от всевозможных вопросов в стиле «как оно», пока Винни не утихомирил присутствующих и не дал ему крутануть стрелку правды дальше. Замедлившись, та качнулась и указала на ведущего. — Итак, Винни… кхем… — Барти задумался. Что-то (в виде посуровевшего лица Винни) подсказывало, что о туалетном эпизоде спрашивать запрещено, но ничего другого не лезло в голову. — А что связывает тебя и… — О-о-о-о! Откуда ни возьмись вдрызг пьяный Уолт бахнулся рядом с ними и втиснулся между Барти и Дэвидом. Все без исключения неодобрительно уставились на него, но Винни за секунду перевоплотился из амбассадора слова «веселье» в синоним «презрение». От Уолта пасло перегаром закостенелого пьяницы «Кабаньей головы», его глаза косили, как никогда. Развалившись, он уложил голову на колени Барти и протянул руку в сторону бутылки. — Играете в бутылочку? — он захихикал, икнул и подавился смешком. — А с вами можно? На кого выпало? Он привстал и попытался сфокусироваться хоть на ком-нибудь. Направление его медленного взгляда-лазера можно было прощупать рукой. Пустые светло-голубые глаза остановились на лице Винни, грязноватом от подтекшего в активных танцах макияжа. — Фу, — издал Уолт. — Нет, с п****** я целоваться не буду. — Никто и не предлагал, — холодно отрезал Винни, и в воздухе просвистела невидимая пощечина, от которой Уолт отдернулся, заехав затылком Барти по подбородку. Ай. — Не обижайся, — с щенячьей миролюбивостью попросил он. — Ладно, не так это, наверное, ужасно, раз все от этого так тащатся. Тащатся же? — Прополз чуть вперед, опираясь на дрожащие, подламывающиеся руки, и вытянул губы бантиком. — Я готов. — Иди нахуй. — Ну что так? Хм. Я думал, тебе нравится сосаться с мальчиками. Нет? — Начинается, — тихо сказала Пандора, подкатывая глаза. Атмосфера изменилась. О празднике напоминали лишь полуразрушенная гостиная и собравшаяся компания. Уолт и Винни метали искры друг в друга, не распуская кулаков и не делая словесных выпадов. Наконец, Винни нарушил зловещую тишину, влепив вторую незримую оплеуху в другую щеку: — Закатай губу — моя лампочка тебе не светит. — Ну нихуя себе, — Уолт отшатнулся так, будто в него бросили бутылкой. — Именно так. — Охуеть… Он завис, и Барти слышал скрип шестеренок внутри его головы, отчаянно жаждущей что-то осмыслить. Цепляясь за людей, Уолт выполз из круга и, сильно шатаясь и приговаривая «охуеть», двинулся куда-то в сторону лестниц. По дороге он несколько раз напоролся на разбросаную мебель, а в конце кубарем скатился по ступенькам в мужской туалет. Никто не встал, чтобы помочь ему, зато все скривились, когда эхо донесло до ушей рвотный позыв. Полный негативных чувств, Барти покинул круг и ушел помогать своему другу выбираться из туалетных лабиринтов, желательно, умывшимся. ***Несколько часов с Регулусом.
— Есть вещи и поважнее, чем СОВ и любовные похождения, — вполголоса проворчал Регулус. — Мгм… — Мы не можем оставаться в стороне от происходящего, — он тряхнул газетой, на первой полосе которой была запечетлена группа в черных плащах и белых масках. «ПОЖИРАТЕЛИ СМЕРТИ ВЕДУТ ПЕРЕГОВОРЫ С НЕЛЮДЯМИ» — кричал заголовок. — Не этим летом, так следующим нас это тоже коснется. — Мгм… — Неужели тебе совсем не страшно?! Эван бестолково витал в облаках и почти его не слушал. Прошлым вечером он вернулся с отпечатком красной помады на шее и с тех пор был сам не свой. Регулус раздраженно махнул на него газетой и ушел в темную подземную спальню. С тех пор, как Мальсибер угодил в Азкабан, в душе Регулуса взошел ядовитый росток тревоги, распространявший напряжение по всему телу. Окружающий мир и происходящие в нем события наваливались со всех сторон тяжелыми могильными плитами, игнорировать которые было невозможно. Этим летом он снова видел Темного Лорда. С последней встречи тот стал еще безобразнее, будто его кукольно-восковое тело подточила стамеска крайне неумелого мастера. Несмотря на то, что Лорд вел себя достаточно любезно с семейством Блэков, а младшего даже одарил улыбкой (от которой у того на секунду отказали все органы), от него веяло лютым арктическим холодом, и Регулус не мог взрастить в себе то раболепие, какое выказывали остальные члены его семьи. Складывалось впечатление, что все они надели на глаза линзы, позволяющие видеть то, чего не видел Регулус, иначе он не мог объяснить одолевающие его страх и сомнения. Безусловно, Регулус уважал Хозяина и его великие цели. Это был человек с большой буквы, человек тысячелетия, если не больше. То, как он вдохновлял людей на перемены, как он вел себя, каким уровнем магии владел — Регулус и во сне не смог бы сравниться с его мощью, он даже мечтать не мог, что когда-нибудь хоть немного приблизится к его вершине. Следующим летом, когда ему исполнится шестнадцать, его посвятят в круг самых приближенных к Лорду, круг самых преданных сторонников. Ему окажут особую честь, подарят знак принадлежности к Пожирателям — Черную Метку, изобретенную Лордом и Беллатрисой в начале сентября. Это то, чего он так хотел. Это то, чего он так хотел. Правда. — Блять! — Регулус пнул ножку кровати и рухнул на идеально заправленную постель. Как же ему страшно! Это то, чего он так хотел, но неотвратимость приближающегося события пугала до остановки сердца. Одно прикосновение палочки — и назад дороги не будет. Одна жалкая секунда, и все мосты сгорят. Он никогда не сможет закатать рукава на людях, не сможет снять фальшивую маску, всю жизнь на людях ему придется притворяться нормальным. Стоп, нормальным? Он ведь и так нормальный. Они все нормальные, нормальнее прочих… Особая честь, но какую ответственность она за собой влечет. Хотел ли он ее? Когда с ними жил Сириус, такого вопроса не стояло. На его примере было легко противопоставлять себя и слепо принимать все, что говорили друзья и семья. Никаких собственных мыслей, никаких рассуждений. Все так, как есть, иначе быть не может. Зачем кому-то врать и приукрашивать? Истина перед глазами. Сириус ушел, и одиночество сточило душу Регулуса так же, как неумелый мастер изуродовал фигуру Темного Лорда. Одиночество само по себе не так одиноко — во-первых, в своих необъятных рукавах оно прячет неуверенность, ведь больше некому уверить человека в обратном, а во-вторых, трусость, миллиарды фантомов хихикающих пикси, вселяющих первобытный страх перед будущим, заволоченным черным туманом. Черным, как метка, которая так или иначе прожжет кожу Регулуса. Он выдвинул ящик и достал из закромов прямоугольное зеркальце. Когда-то оно было сквозным и соединялось с Сириусовым, но в прошлом году брат что-то сделал со своим, и до него больше было нельзя докричаться. А перед тем, как сбежать, Сириус со свойственным ему нахальством стянул сквозные зеркальца родителей и теперь делил их с новым братом, предателем крови Поттером. Отражение выглядело жалко. Бледно-зеленая в тусклом свете кожа, рыхлая, мертвая. Потухшие невыразительные глаза. Сириус никогда не был таким уродом. — Соберись, — прошипел Регулус, насильно зажигая в себе изумрудное пламя. — Соберись, тряпка! Что бы ни ждало его в конце пути, как бы ни жег огонь, он будет стоять до конца. До конца. — Я клянусь, сожри меня василиск! — и откинулся на подушки. Спустя несколько часов комната преобразилась до неузнаваемости. Душа Эвана требовала праздника, и он буквально заставил всех натянуть на кислые рожи улыбки и закачаться под завывания Ангеллы Д’Амико. Они выпроводили из спальни зануд Альберта и Алиуса, откупорили присланное братом Роули крепкое вино. — Я пригласил кое-кого, — лениво сказал Тор, делая монструозный глотох. — Х-х, если вы не против. — Не против, — отозвался Регулус. — Кого ты позвал? Спустя полчаса с небес в подвальное логово спустился Уолтер Финниган, пронырливый гад, сидящий одновременно на десятке с лишним стульев. Почему его не распределили на Слизерин? Даже такой полукровка, как Снейп, оказался достоин места на факультете, хотя двух врагов душа слизеринцы бы точно не выдержали. Регулус недолюбливал Финнигана, но не мог не признать полезность — природный дар втираться в любое общество открывал двери к любой информации. Если подать это с правильным соусом, из Уолтера бы получился неплохой егерь. До Пожирателя его никогда не поднимут, слишком хреновая у него семейка. Даже хуже, чем у Снейпа. — Мы снова дружим? — ухмыльнулся рейвенкловец, садясь между Тором и Эваном. — Похоже не то, — Регулус ответил ему кривой усмешкой и поднял бокал. — За сход старых друзей. — За старых друзей. Заклинание Подзаправки наполняло бутылку несколько раз. Регулуса замутило, тени в комнате поплыли и изменили свою форму, нить ускользающая беседы цинично махала хвостиком, не давая себя схватить. Уолтер был веселее всех: он то подпевал музыке, то тянул Эвана в пляс, а потом и вовсе повис на нем и недвусмысленно полез к лицу, вставая на носочки. — Отвали, — Эван выставлял руки, отбиваясь от него, как от большой игривой собаки. — Я занятой человек, так-то так! — Занятой человек? — захохотал Уолтер, падая обратно на пол. — Завивка ресниц занимает, наверное, ужасно много времени. Ик! — Ты понял, о чем я, — Эван толкнул его коленом и завалился на кровать. — Моргана, как же мне плохо! Он свесил голову в проход и смачно излил все выпитое и съеденное наружу. Как под проклятием замедления времени, Уолтер повернул голову и с большим запозданием закричал от отвращения. — Все, расходимся, — скомандовал Регулус и, разморенный, с трудом встал. Палочка задевалась куда-то два часа назад, но он бы и побоялся использовать какие-либо чары в таком состоянии. Вся надежда возлагалась на эльфов-уборщиков. — Давайте, посмеялись и хватит. — Как скажете, — Уолтер потряс головой, проясняя сознание, и продрейфовал к двери. — Спасибо за вечер, мои змеиные друзья. Регулус снял с себя одежду и забрался под одеяло, спасаясь от запаха. Лежа на спине, он неотрывно глядел во вращающуюся пододеяльную темноту, вернее, на абсолютно статичный лик Темного Лорда, осуждающего его кровавым взглядом. Еще немного, и никто больше не будет смеяться.***
На пепле скончавшегося проливного октября родися ледяной ноябрь, сковавший Хогвартс невиданными морозами. Ветер обжигал все незащищенные участки кожи, и школьники кутались в мантии и шарфы даже в коридорах. Небо за окнами и в Большом зале надолго сменило окраску на свинцовую серость, горы за лесом покрыли пики сверкающим снегом, а озеро затянул прочный слой льда. Вышедший альбом Сильвестра Уайта произвел настоящий фурор: почти в каждом выпуске «Magic-Music» ему посвящалось несколько разворотов: интервью, разборы, теории, а также углубленное изучение маггловских звезд, принявших участие в записи «Поистине легендарной вещи». Барти обсуждал их с эксперткой маггловедения, то есть, Женевьевой, хотя из всего списка музыкантов она лишь немного знала о певце Дэвиде и была в той же мене несведуща, что и он. — Нужно обязательно сходить на концерт в Лондоне, — горячо говорил Барти в полупустой столовой. — Я умру, но сделаю это. Нам нельзя упускать такую возможность! Билеты только поступили в продажу, но он не знал, как достать их здесь, в Хогвартсе. Родители, не поддерживавшие такого рода увлечения, никогда бы не согласились на такую «бездумную авантюру», а Кэмпбелл, который мог подогнать как альбом, так и билеты, до сих пор не присылал вестей. Все ли с ним в порядке?.. Продолжая петь дифирамбы Уайту, Барти случайно поймал взгляд Уолта, ведущего за гриффиндорским столом шахматную партию с Питером Петтигрю. Неделя за неделей, ажиотаж вокруг тура утих, и Барти, погрузившийся в рутину, забросив призрачную надежду на путешествие в ночной Лондон. Когда о ней думать, если надо беспрерывно следить за временем и двенадцатью уроками в расписании? Еще и патрули — выделенный Бабси месяц свободы кончился так быстро… Отмотав время, после тяжелого сеанса зельеварения Барти залез в каморку для швабр и привычно устроился между ведер, чтобы вздремнуть. Однако не успели глаза сомкнуться, как дверь открылась и внутрь вошел кто-то еще. Барти подорвался, сшибая ведра и швабры с жутким грохотом. — Я… я… — мозг лихорадочно выдумывал оправдание. — Не кипишуй, — Уолт схватил швабру, летевшую ему точно в лоб. — Я знаю, что у тебя мутки с маховиком. — Что? — Барти попытался подняться, опираясь на полочку с чистящими средствами. Она сорвалась. — Блять! Репаро! Откуда ты знаешь? — Догадался, — буркнул Уолт. — Слушай, я не за этим сюда пришел… После того, как Барти помог ему на Хэллоуин, тотальное игнорирование прекратилось, но они так нормально и не поговорили. Скорее всего, Уолт собрался поставить жирную точку в их разладе прямо сейчас. — Извини за то, что я тогда наговорил. — Ну да. «Ладно, точка так точка» — пожал плечами Барти, расставляя все по местам. — Это было лишним. — Извиняю. — И еще вот, — он закопошился в полах мантии. — Слышал, ты хотел… В одной руке появился черный квадрат с большим лицом Сильвестра Уайта — пластинка для проигрывателя, вторая сжимала два бумажных прямоугольника. Не точка. Жирная точище. — Фойерверкусы подогнали, — смущенно пробубнил Уолт, но Барти ничего не слышал. — Ебануться, — схватившись за голову, он крутанулся на каблуках. — Ебануться! Уолт, ты мой самый лучший друг! — Один мой, — Уолт зажал один из билетов, не давая Барти заграбастать все. — Я тоже пойду, вообще-то. — Я люблю тебя, — Барти наклонился и крепко обнял Уолта. Тот закряхтел, несколько костей хрустнуло. — Прибереги для Старки, — отшутился он. — Ты и это знаешь?! — Нетрудно догадаться. Все, спокойной ночи. Встретимся за защите. Уолт вышел из чулана, и Барти упал обратно. Они пойдут на концерт в Лондоне! ЭТО БУДЕТ ПОИСТИНЕ ЛЕГЕНДАРНО!!!