Сказка про дракона
Дорога была еще труднее и опаснее, чем можно было вообразить. На четырех лапах дракон тащился напролом, крушил все на своем пути, чтобы поскорее выбраться из середца темного леса. Принцесса бежала рядом, не смея просить сбавить скорости. Вокруг шевелились странные тени, и из чащи доносился шепот голосов, словно лес сам ожил и пытался удержать путников в своих объятиях. Дни и ночи без отдыха шли они, но крылья дракона все не расправлялись. Да, он быстро ходил и сражал нечистых тварей, но полет не удавался — только деревья ломались. Ну, никто не обещал, что волшебные цветы помогут на сто процентов. — Пешком пойдем, — прорычал он после последней неудачной попытки. — Пойдем пешком, — удрученно согласилась принцесса. Не то чтобы она хотела полетать, ей было жалко дракона, потерявшего значимую часть себя. Чем ближе край леса, тем меньше вурдалаков, и наконец-то ночью дракон смог уделить время сну, а не боям. Страха перед ним у принцессы тоже почти не осталось: он даже и не кусается (если не считать врагов), только бросается колкостями. Когда они устраивались на ночь, она спала рядом, прислонившись к холодному чешуйчато-кожистому боку. Одним утром в далекой вышине деревьев вскрикнула тревожная птица, и принцесса проснулась, огляделась по сторонам. Пространство меж толстых, бугристых стволов затянул розоватый рассветный туман, все было спокойно. Дракон крепко спал, но что-то было не так, как раньше. Принцесса от удивления раскрыла рот: вместо страшной клыкастой морды — человеческое лицо! Его обрамляла голубая чешуя, но черты совсем-совсем человеческие! Не сказать, что они принадлежали красавцу, все же было в них что-то то ли от змеи, то ли от птицы… — Что это ты не спишь? — желтые глаза открылись, и в тот же миг дракону вернулся прежний лик. — Да ничего, — ответила принцесса и легла обратно. Мало ли, померещилось спросонья? Но на следующую ночь она снова проснулась, и все было точно так же, только теперь уже вся голова с солнечно-соломенными волосами была неотличима от головы какого-нибудь деревенщины. Она умиротворенно спала, посапывая и бормоча во сне, и принцесса подумала: а может, пока спит она, у нее отрастает чешуйчатый хвост? Страшные вещи, однако, творятся в этом лесу! — Что же тебе все не спится? — снова спросил проснувшийся дракон. — Птицы поют красиво, — как ни в чем не бывало ответила принцесса и провела рукой по вытянутой морде. Путешествие близилось к завершению. Деревья редели, света сквозь листву проникало больше. Дракон уже не чувствовал себя таким одиноким, а принцесса понимала, что рядом с ним она в полной безопасности. Наконец-то, после долгих усилий, они выбрались из леса и увидели перед собой прекрасные зеленые равнины, где трава гнулась от потоков воздуха, а небо не перекрывалось ни одной веточкой. Они остановились на вершине холма, ощущая на себе нежный ветерок. Кажется, пришла пора прощаться. — Кончился лес, — пророкотал дракон. — Вижу, внизу деревня. Но уже вечер, никто дверей тебе не откроет. Они легли рядом на теплую землю и любовались звездами, пока сон не сморил усталые тела. Принцессе снился удивительный сон, в котором она летала, подобно драконам, над полями и городами. Сильные крылья за спиной давали уйти от любой беды, стоит только ими махнуть. Были бы у нее такие крылья, она бы облетела весь свет! А была бы впридачу огнедышащая пасть, она бы откусила глупому королю затеряного королевства башку… Вместе с короной. Ну, в меру мечтать ведь не вредно, Она проснулась в полдень. Солнце вошло в зенит, теплое марево разлилось по округе. Было настолько тепло, что принцесса, отвыкшая от этого, насторожилась. Драконий бок всегда был холодным. Только вот не было рядом драконьего бока. От дракона остались одни только крылья, распластавшиеся под человеческой спиной. На земле, раскинув руки, спал юноша, его бледная кожа порозовела от жаркого солнца. Принцесса отшатнулась в изумлении, но на этом сюрпризы не закончились: что-то мешало двигаться назад, а еще, по пробуждении юноша так и остался юношей. — Посмотри на себя! — Расхохотался он звонким голосом, разительно отличающимся от свирепого рычания. — А ты на себя! — она оторвала кусок от юбки и бросила вперед, позволяя ему прикрыться. Бывшая принцесса закружилась на месте, пытаясь заглянуть за спину. Сон не был сном, через порваную ткань проросли два настоящих крыла! — Что за чудеса? — восклицала она. — Цветы, которые ты собрала — волшебные, — пояснил юноша. — Найти их может только тот, в ком не плещется корысть или жадность, кто готов разделить добро с другим. А волшебные они потому, что исполняют заветные желания — такие, о которых и не подозреваешь, что они в тебе есть. Больше всего на свете я желал вновь летать, и поначалу мои крылья становились сильнее с каждым часом, но вскоре мое желание изменилось. — И что же ты загадал? — рассеянно спросила девушка, никогда не мечтавшая о крыльях, но всегда — о свободе. Только какая теперь свобода, если, завидев звериные крылья, люди понесутся за бродяжкой с вилами и факелами? — Стать человеком? Глупое желание, если, по твоим словам, драконы скоро изведут всех людей. — Нет, — качнул он головой, и прямые волосы рассыпались по лицу. — Цветы не умеют исполнять загаданное — в их власти лишь то, что идет от прямо сердца, — он приложил свободную руку к голой груди. — А я всего лишь хотел побыть с тобой еще хоть лишний денек. Честно говоря, уж думал, ничего не сработает, что легенда вокруг цветов — всего лишь миф. Очень долго все исполнялось! Но, наверное, в эту ночь мои желания оказались настолько сильны и настойчивы… Он расправил крылья и взмахнул ими так, что с земли поднялся столб пыли. Медленно и неуклюже, по одному девушка раскрыла свои. — Моя благодарность тебе огромна, — добавил получеловек, на губах его расцвела улыбка. — Там, в густой чаще, я не мог представить, что когда-нибудь смогу снова ощутить ветер под крыльями и свободу в своем сердце. Он протянул руку, и девушка взяла ее, не отрывая взгляда от веселых карих глаз. Она чувствовала, что их судьбы переплетены, и была готова принять его не только как раненного дракона, но и как себеподобного. Теперь им точно уготована одна дорога: на свете не сыщется больше крылатых людей — Не обрадуются нам внизу, — сказала она, и голос ее звучал уверенно. — И на дальних драконьих землях. Куда же мы полетим? — Туда, где нет ни людей, ни драконов, ни страшных чудовищ, точущих на нас зуб, — он крепко взял ее за плечо. Кусок юбки упал, но какая кому разница? Птицам в облаках разглядывать богатства некогда. — И сколько бы опасностей ни встретилось на пути туда, мы все преодолеем. Девушка улыбнулась и обняла его, ощущая, как их сердца забились в унисон. Взлетев высоко в небеса, они отправились новой дорогой приключений, готовые к любым неожидоннастям. И конец у этого приключения был, конечно же, хороший: с хижиной у моря, крылатыми детьми и смертью в один день. Ведь все сказки должны хорошо кончаться.Не сказка
— А у тебя, случайно, скажем, не завалялось где-то в комнатке музыкального проигрывателя? — спросил Барти. Он одернул гобелен, проверяя, нет ли там нарушителей комендантского часа — больно подозрительные звуки доносились оттуда. Наружу с гоготом вылетел Пивз, опрокидывая на него и на Бабси, его патрульную партнерку, содержимое переполненной мусорной корзины. — Старосты-лохаросты, — кувыркнувшись под потолком, он швырнул корзину в голову рыцарских лат и издал неприличный звук. — Кар-каруч и Квашонка на страже порядка! — Импедимента! — Барти выстрелил в полтергейста чарами помех, и тот застыл в воздухе на несколько секунд, после чего комично провалился сквозь пол. — Фу, терпеть его не могу. — С недовольным пыхтением Бабси очищала себя с помощью исчезающих и пятновыводящих чар (не особо эффективно). Барти помог ей, прежде чем заняться собой. — Что ты говорил? — Рассеянно переспросила она. Они пошли дальше, и Барти повторил вопрос в менее шутливой манере. Пролетали дни и даже недели, а он никак не находил, где послушать подаренную пластинку. Просить Питера казалось невежливым: с ним они почти не общались, на нахально-материальную просьбу он мог и обидеться. А обидев кого-то классного, как Питер, потом не отделаешься от чувства вины — и пиши «пропало» сну, что совсем не уписывалось Барти ни в какое место… — Проигрыватель? — Бабси нахмурилась, что-то вспоминая. — Не знаю, лично у меня нет. Но есть у Джорджии с шестого курса, это я точно знаю — у нас соседние комнаты, и через стенку постоянно доносится жуткий лязг и грохот, ей никто не указ! — А ты не могла бы одолжить его для меня? — С надеждой спросил Барти. — Буквально на один час. — О, а что ты хочешь послушать? — Хищно прищурилась она. — Да так, кое-что. — Что еще за «кое-что»? — Очень секретное. Я ведь «загадочный Барти Крауч», забыла? Бабси фыркнула. Было видно, что ей страстно хочется продолжать наседать с расспросами, но чувство такта все-таки превозмогло любопытство. — Ладно, я попробую, — бесцветно промямлила она, и уже на следующий день проигрыватель лежал у Барти на кровати. Если Бабси чего-то хотела, она всегда находила способ это сделать, и Барти даже не пришлось ничего делать для нее взамен! Пластинка с шуршанием выползла из большой коробки с изображением лица Сильвестра Уайта: черно-белого в тени и цветного в области рта, куда попадала узкая полоска света. «Говори!» — будто бы кричало статичное маггловское изобажение. Барти взял тонкие наушники некой Джорджии и ощутил сильный приступ дежавю. Все повторяется почти как на первом курсе. До мурашек. Кнопка вдавилась в глянцевую черную поверхность, черный диск завращался, и… Нарастающие звуки пианино и двойное эхо голосов сбили Барти с ног, сбили с пола, с самой Земли! — Ну и ну! — пронзительно кричал Уайт, пока незнакомый голос танцевальной сетью расползался по нижним нотам. — Дорогой… Ноги умоляли сорваться в пляс. Под такую музыку хотелось умирать и воскресать, повторяя этот цикл до бесконечности. Она ощущалась нарисованной углем станцией «Кингс-Кросс», ощущалась космическим вакуумом, маго-маггловским миром из кусочков фотографий, всем тем, чему Сильвестр Уайт посвятил свою жизнь. Это было гениально. — Скажи мне, кто ты такой! Барти выхватил из тумбочки билет на лондонский концерт: тридцатое декабря, совсем скоро! Не верилось, что он действительно может попасть на это грандиозное событие, что что угодно не пойдет наперекосяк, что он окажется там, где будут твориться воистину легендарные вещи. Если то, что он сейчас слушает, действительно легендарно, мир должен был перевернуться второго ноября тысяча девятьсот семьдесят шестого года и с этой точки перейти на следующий виток эволюции. После такого ничто не сможет встать на предыдущие места! Он будет новым героем. Сильвестр Уайт будет новым героем этого перевернувшегося мира, где не будет места злу, где все будут счастливы. Он станет им и поведет всех за собой туда, где каждый сможет побыть героем хоть один день. — Мы сможем победить их, во веки веков, о, мы сможем стать героями хотя бы на день! Мы можем быть самими собой хотя бы денек!.. Барти смотрел в окно и изо всех сил, до побелевших костяшек стискивал подоконник руками. Подступающие слезы давили на нос и глаза, но он держал их в себе, не позволяя ниткам, из которых его связали, распускаться. Неважно, незначительно, бесполезно. Все его планы, мысли и стремления, всё померкло в сравнении с настоящим боем, ведущимся за пределами защищенного детского мирка Хогвартса. Саксофоны визжали, тарелки шипели, гитары выли. Если ему так плохо прямо сейчас, что же случится, когда он услышит это вживую? Песни, записанные совместно с маггловскими музыкантами, были бесподобны, но оборотная сторона не оставила и шанса остаться в колее. Лонгплеи, если это можно так назвать, создал старый дружеский состав Уайт-Буш-Паулмер, они не предназначались для концертов. — …Делать нужно не то, что положено, а то, чего хочет душа, — спокойно говорил Сильвестр, беседовавший с женой. — Реальность сиюминутна. Прошлое — это прошлое, а что будет в будущем — неизвестно даже высшим силам, если они есть. Я думаю, мы должны использовать каждый миг реальности, чтобы хотя бы немного приблизиться к тому, чего хотим от будущего. Но если продолжать ходить тропами прошлого, мы никогда ни к чему и не придем… — …Немногие готовы пожертвовать собой во имя человечества, — говорила Дженнифер. — Но всегда найдутся люди, способные его любить несмотря ни на что, прощать ему ошибки и помогать из раза в раз подниматься с колен, погрязжих в окровавленной земле… — …Иногда мне кажется, что Сильвестра Уайта никогда не существовало. Все, что я есть — это образ, созданный людьми в их головах, а материя, скрытая от их глаз — лживая и ненастоящая. На сцене я один, а за ее пределами вместо меня существует пустая кукла. — Это не так. Я вижу тебя прямо сейчас, и ты такой же философский душка, как вчера, позавчера и, я уверена, будешь завтра… — …Все же не могу сказать, что мое творчество лично, а не общенародно. Переслушивая свои старые работы, я не могу поверить, что сам написал их. Были бы они такими же, если бы пять лет назад я случайно не схватил комету за хвост и остался в безызвестности?.. — …Что насчет ответственности за «пагубное влияние» на молодешь? Что ты скажешь чересчур заботливым родителям? — Ответственности? Ясно одно: я не существую в реальной реальности, а значит, обладаю исключительное право над эксперименты над ней. Если пути, по которым я хожу, приводят кого-то в шок… Думаю, меня мало касается чье-то узкомыслие. Творчество, не выходящее за рамки, не имеет смысла. Я осознаю, что далеко не всегда приятен, что в общении, что в работе, иногда я сам себе неприятен, и мое влияние может быть опасно неподготовленному зрителю… Но «пагубное влияние»? Абсурд. Это самая последняя вещь, за которую Я должен нести ответственность. В мире есть куда более важные проблемы… — …Время крайне неуловимо и непредсказуемо. Даже вечность небесконечна. В наши дни столько всего происходит, что ни один прорицатель не предугадает, сколько осталось «Сильвестру Уайту» — один день или один год. Раз — и я какой-нибудь «Захария Блэк», ха-ха! Учитывая складывающуюся обстановку и мое нежелание затыкаться, дам себе привилегию побыть собственным предсказателем и нагадать успешный тур в семьдесят шестом году… —… Мы чувствовали, что мир становится все менее предсказуемым, и будущее не такое ясное, как нам казалось раньше. То же самое относилось и к прошлому, многих это пугало. Поэтому каждый поступал так, как считал нужным. Если нам нужна была правда, мы могли ее создать сами. Мы говорили: “Мы - будущее, которое уже наступило сегодня". И к чему это привело? Людям нужна настоящая правда, а не та, грязная и неправдивая, которую они умудрились сами себе придумать… — Я себя считаю по-настоящим счастливым человеком, одним из немногих счастливых людей. В отличие от других, я использовал все возможности, которые мне дали, и не пожалел об этом ни разу... Когда закончился девятый трек, Барти снял пластинку с диска и засунул в коробку. Может, когда-нибудь он дослушает, но сейчас ему было так тяжело, что десятый выстрел мог оказаться добивающим. Мысли переполняли голову, готовую взорваться с минуты на минуту. Не спас даже холодный душ, и вся следующую ночь прошла в неясной бессонной тревоге.***
— Она же уродка. — Она не уродка. У нее красивые… много чего. Ой, а ты прямо красавец, да? Барти и Уолт, полуразвалившись, лежали на диване в гостиной Рейвенкло, лениво пролистывали учебники и обсуждали «самый нелогичный выбор в жизни Барти». — Она мелкая, — приводил аргументы Уолт. — И круглая. Просто квоффл, я тебе зуб даю — ни одного отличия. Раньше еще была ничего, но теперь она снова хомячит, как не в себя, и… — Ну а ты вообще ко всем без разбора подкатываешь, — огрызнулся Барти. — Да, из вас с Ваблатски точно получилась бы отличная пара, и чего это она нос воротит? — Пф, — Уолт послюнявил палец и перелистнул страницу. — Если бы не разница в росте, так бы и было. Е-мое, ты просто посмотри на ее банки под рукавами! Круче нее только яйца, которые нам подают на завтрак. Барти так и подмывало посоветовать Уолту обратить внимание на «банки» под рукавами их третьего соседа, но ему было лень распарывать завяжущуюся в таком случае ссору. Уолт и без того часто подтрунивал над «вообще-то занятым» Винни, потому что всем известно: лучшая защита — это нападение. Кто-то потянул Барти за рукав. — От профессора Слизнорта! — пропищал подосланный второкурсник и растворился в табуне вошедшей квиддичной команды. — Что там? — хмыкнул Уолт, сползая ниже. Получать от капината за прогул не входило в его планы. — Очередная вечеринка слизней? — Похоже на то, — пробормотал Барти, разворачивая салатовый свиток, повязанный фиолетовым бантом. — Это что-то новенькое… По случаю Рождества профессор Слизнорт устраивал прием, куда позвал несколько своих бывших учеников, высокопоставленных министерских чиновников. В послании говорилось, что на вечер можно привести «друга». Уолт выразительно на него посмотрел, как бы говоря: «все с тобой понятно». Ну а что тут думать — не успели глаза дочитать приглашение, как буквы переместились, выстраивая ряды из повторящихся двух слов: «Женевьева Старки». И, может, теперь они достаточно хорошо общаются, вопрос, как ее пригасить, был посложнее устройства распорядка дня. На подходе к Женевьеве на Барти накатывал жар, руки начинали трястись, а следом за откашливанием изо рта выливалась нелепая белиберда, совершенно не относящаяся к делу. Вначале же полагается обсудить что-то несущественное, а потом что-то еще, и еще, а там и прощаться пора… — Ты так стесняешься, — в открытую потешалась над ним Пандора, — будто перед тобой не зажатая одноклассница, а Дженнифер Буш собственной персоной. Что она тебе сделает за невинный вопрос, откусит нос? Барти пробормотал нечто нераздельное и углубился в библиотечную книгу. Пандора приглашение от Слизнорта не получила и, кажется, не расстраивалась по этому поводу: «Что мне делать на этом сборище скукотени? Позориться перед «важными гостями»? Слиззи меня прикончит вместо медового гуся!» — тарахтела она, не давая Барти вставить и слова. — Женевьева только обрадуется, когда ты наконец-то что-то предпримешь, — подкатила она глаза. — В последнее время она потеряннее некуда — в спальне дозываемся ее раза с пятого. — Что, правда? — спросил Барти. Пандора покивала. — Так это не обязательно, что из-за меня. Мало ли что у нее там происходит. — Ну да, наверняка она точно вампирша и думает, кого бы куснуть в следующий раз. Чей нос… Барти сурово на нее посмотрел. — Вообще-то за пределами нашего милого школьного мирочка творится какой-то пиздец, — нравоучительно сказал он. — Спасибо, мне по понедельникам об этом каждый раз напоминают. — И семья Старки помогала летом магглов, пострадавшим в Северной Ирландии. — Ого, — Пандора удивилась. — Я не знала. Думаешь, теперь «Пожиратели» будут им за это мстить? Барти помотал головой и в пятый раз прочитал абзац, содержание которого никак не лезло в голову. — Как бы то ни было, пригласи ее, — Пандора пощекотала пером его ноздрю, и Барти, поморщившись, зашелся грандиозным чиханием, удостоенным грозного взгляда библиотекарши. — Или я сама приглашу от твоего имени. Это угроза, даю тебе двадцать четыре часа. Сперва Барти не придал предупреждению особого значения, но с каждым пройденным часом коварная ухмылочка подруги впивалась в спину все большим количеством иголок. «Была не была» — решился он через двадцать два часа после старта смертельного отсчета. Удачный момент, перемена между трансфигурацией и маггловедениям. Привыкший к широкому шагу на грани бега, Барти с трудом пристроился под медленное ковыляние Женевьевы, которая едва не расплакалась, когда профессор МакГонагалл сказала, что сегодня они будут испарять котят. — Они не исчезли навсегда, это же не Непростительное проклятие, — полусерьезно сказал он, и ее губы согнулись в легкой улыбке. — Наверняка объявятся через недельку, как раз когда мы пойдем к старику Слиззи. — Ты о чем? — она озадаченно приподняла брови и смахнула на них челку. Сердце Барти бешено заколотилось, уши покраснели, а конечности отнялись, зажив собственной жизнью. — Хочешь пойти на его рождественский прием со мной? Туда можно приводить друзей. — Руки засунулись в карман, высунулись наружу и сцепились за спиной. Как же медленно они идут! Почему волосы прямо сейчас лезут в глаза? Мерлин, они такие грязные… И этот болезненный прыщ на подбородке, о, нет! — К профессору Слизнорту?.. «А ВДРУГ ЕЕ КТО-ТО УЖЕ ПРИГЛАСИЛ?!» — ужаснулся Барти, но постарался взять себя в руки. — Да, пятнадцатого декабря. Женевьева заправила волосы за уши и сразу их выправила. — Ну, если МакГонагалл не назначит мне отработок за проваленный триместр, можно сходить, ха-ха, — ее голос повысился на несколько тонов и сильно задрожал. — Как друзья. — Как друзья, конечно. Она чихнула, зажав нос и рот. Барти испуганно подскочил, но сделал вид, что споткнулся о воздух. — Я думала, ты позовешь Пандору — вы ведь не разлей вода. — Что ты, — Барти фыркнул. — У них со Слизнортом взаимная аллергия друг на друга. Они неловко засмеялись. Дойдя скоростным шагом до кабинета, они разъединились по разным партам. — Дело сделано, — спустя урок Барти похлопал ладонью об ладонь, будто что-то стряхивал. Пандора посмотрела на него, как на придурка. — Я пригласил. Пригласил! — А почему нос на месте? — Пока он перелезал через скамью, она наложила ему великанскую порцию рагу, на которое он с удовольствием набросился. — Она шказала «жа», —самодовольно ухмыльнулся он набитым ртом. — У Слизнорта и обвенчаетесь. Пф. — Надеюсь, он фделает для тебя нешкольфо фоографий, — глоток! — Такое пропускаешь!***
С приближением полугодовой аттестации Хогвартс утонул в сугробах. Окна покрыл такой слой льда, что через них ничего не проглядывалось, а если какой-то недоумок открывал их, внутрь залетали гигантские снежные хлопья. Лесничий в одиночку притащил и поставил в Большом зале двенадцать колючих елей, которые украсил Флитвик и несколько старост (Барти чудом избежал дополнительной работы). Чем ближе рождественские каникулы, тем больше гирлянд и мишуры обвивало колонны и перила. Парящие свечи теперь летали не только по столовой, но и по коридорам, освещая самые темные уголки, начищенные домовиками, и даже латы перестали скрипеть. Но больше всего внимания от школьников получили, конечно же, пучки омелы, развешанные в самых неподходящих для поцелуев местах. В большом радиусе от них всегда толпился народ, жаждущий халявных поцелуев, и вечно куда-то спешивий Барти как мог избегал заторов, лавируя тайными тропами. Благо, туда омелу повесить никто не додумался (может, и зря). Во время дежурств он, определенно предчувствуя что-то не то, напрашивался в пару со старостами-мальчиками. Просто на всякий случай. К праздничному вечеру Барти начал готовиться чуть ли не за три дня: он ведь должен выглядеть просто сногсшибатльно! В голову пришла дельная мысль воспользоваться Ванной старост, восхваляемой даже теми, кто ни разу там не был. — Мыльные пузыри, — почему-то шепотом произнес он, и темная дубовая дверь беззвучно отворилась. Барти так же беззвучно вошел в нее. Внутри ждало еще две двери, и он заперся в той, что была каллиграфически помечена буквой «М». Слухи о ванной меркли в сравнении с ее настоящей красотой. И чего он раньше не ходил сюда намываться? Люстра была погашена, и белый мрамор освещали плавающие свечи. Дрожание отражалось от золотых кранов и украшенных самоцветами ручек, отчего на стенах играли разноцветные блики. Светло-голубой лен зашторивал заледенелые высокие окна. На тумбочке под большой картиной медноволосой русалки, скучающе машущей хвостом, лежала стопка пушистых полотенец. В бассейне посреди комнаты мог бы поместиться целый табун рейвенкловцев, но все это прямо сейчас принадлежало только одному Барти. Шаги эхом отдавались в роскошкой комнате. Здесь было в несколько раз теплее, чем в коридоре, Барти без сожаления расстался с одеждой и выкрутил сразу несколько кранов. Пузыри и пена всех цветов и запахов полились в бассейн вперемешку с водой, от такого многообразия вскоре закружилась голова. Через несколько минут, когда вода волшебным образом достигла краев, Барти прыгнул с трамплина и ухнул с головой на дно. Оно было не так глубоко, как казалось — он уверенно встал на ноги, и волны плескались у ключиц, зато пены набился полный нос. А если набрать в бассейн ледяной воды?.. Может, в следующий раз. Время летело незаметно. Только через час размякший и весьма душистый Барти вспомнил, что снаружи, возможно, кто-то ждет своей очереди поплавать, раз уж он здесь заперся. Наскоро вытеревшись и одевшись (изумительно, за эти две минуты вода волшебным образом спустилась), он вышел в крохотную комнатку, где, к счастью, никто не собирался дочищать его обнаглевшее лицо кулаками. Однако соседняя дверь тоже открылась, и, выпуская пар, в теплой мантии поверх подсолнечно-желтой пижамы выплыла Бабси. — О, привет! — она помахала ему обеими руками. — Тебя здесь не встретить. — Я в первый раз пришел, — он почесал мокрый затылок и, набросив капюшон, пропустил даму вперед. — Серьезно? Нет, правда? — Ага. — Ну, теперь ты понял, что это большое упущение. Надо же! — Да, точно. Он был рад, что у ближайших лестниц они разойдутся в разные стороны, и Бабси не успеет присесть ему на уши, хотя та выжимала все из доступного отрезка времени. Может, она была в какой-то степени милой, но могла ужасно надоесть в рекордно краткие сроки. — Идешь завтра к Слизнорту? — спросила она. Намотанное на голову полотенце качалось в такт походки. Барти напрягся. — Да, а ты? — отстраненно ответил он. Бабси ни разу не показывалась на собраниях клуба Слизней, так что вряд ли престарелый организатор ни с того ни с сего сделал исключение. — Хочешь, пойдем вместе? — Ее голос был полон надежды. — Говорят, там будет Джаспер МакИнтош из «Диринар». Я его фанатка, хочу взять автограф! «Кажется, это не она должна меня звать» — подумал Барти с долей раздражения. Учитывая, что «Диринары» не выступали лет так сто, фанатство Бабси выглядело довольно неправдоподобно. Она что, ударяет за Барти? Мир точно перевернулся где-то в районе второго ноября. — Ну, я могу попросить для тебя, — уклонился он. Они остановились у лестницы рядом со статуей Бориса Бестолкового, надевшего перчатки не на те руки. Бабси скрестила руки на груди. — Звучит славно, — с нажимом сказала она. — Но я ведь выклянчала тебе проигрыватель… Ради этого мне пришлось просить прощения у Джорджии, знаешь! Барти дернул плечом и развел руки: — Я уже пригласил одну девушку, прости. Ее лицо смешно поникло, и он, сжалившись приврал: — Если бы ты спросила немного раньше… Но, я слышал, Элдред Уорпл никого не звал. Думаю, он обрадуется твоей компании. — Элдред Уорпл? — Бабси беспомощно вздернула тонко выщипанные брови. — Кто это? — Шестикурсник с Рейвенкло: он поет в хоре и увлекается фотографией. Такой русый, в очках, — Барти изобразил планку роста пониже себя. Элдред, как и Джон, избегал романтических связей, но тактически отступающий Барти искал любые пути защиты от чужого разочарования. Бабси задумалась. — Ладно, спасибо. Это лучше, чем ничего. — Ступив на лестницу, она оглянулась. — А с кем ты идешь? — С одноклассницей, — туманно произнес он. — А я думала с кем-то вроде Патриции Забини, — она ему подмигнула и сбежала вниз по ступенькам. — Тогда до скорого! На пути в башню Барти сверлили подозрения, что прошлая староста Слизерина растрещала о зеленом четверогодке всем, кому не лень.***
Время поджимало. Барти вертелся перед зеркалом, что на честном слове висело на дверце шкафа, и поправлял то волосы, то галстук, то воротник. Пальцы тянулись к красному бугорку на виске, который отлично прикрывался волосами, но одергивались в последний момент и трогали царапину от бритвы. — Хватит мельтешить, — попросил Уолт со своей кровати. — В глазах рябит. — Так зажмурься. Винни издал странный звук, похожий на низкочастотное кудахтанье. Похоже, все до распоследнего первокурсника ввелись в курс закручивающейся истории. Разгладив складки на одежде в последний раз, Барти променял полутемную комнату на чуть менее темную лестницу, уповая на то, что наедине Винни с Уолтом не подерутся. Хотя он не поведет бровью, если по возвращении увидит вместо комнаты руины. Он спускался в гостиную, а в голове не укладывалось, что все по-настоящему. Когда показалась Женевьева, он со спокойной душой выдохнул: на ней был неброский, привычно-мешковатый наряд, не привлекавший внимание. Окажись на ее месте была Пандора, так на ней бы сверкал несусветный самодельный наряд, призванный ослепить Слизнорта и всех его древних гостей. — Ну, э-э, пойдем? — неловко предложил он. Женевьева кивнула, и они молча вышли из башни, так же молча спустились в подземелья , молча свернули в тупиковый коридор. Если бы неуверенность была видимой, их двоих бы окутали плотные тучи. Приунывшему Барти расхотелось куда-либо идти: он искренне жалел, что маховик не дает возможности переиграть существующие события. С каждым шагом, приближавшим их к кабинету Слизнорта, смех, музыка и громкие голоса становились громче, а настроение только гаже. Когда Барти открыл дверь, их двоих чуть не снесло звуковой волной. Столпотворение было в несколько раз больше, чем на обычных собраниях клуба. С помощью магического трюка профессор значительно расширил помещение, к украшательству какого эльфы тоже успели приложить ручки. Повсюду струилась изумрудная, алая, золотая и лазурная ткань, украшенная символами школы, в воздухе зависла какая-то блестящая труха. Свет вычурной золотой лампы подсвечивал ее, как звезды подсвечивают космическую пыль. С противоположной стороны неслось мяукающее пение под легкий аккомпанемент гитары и пианино. Между двух колонн сгрудились помятые взрослые волшебники во главе со Слизнортом, и над ними зависло сигарное облачко. Профессор в бархатном костюме не заметил новоприбывшего Барти, был слишком увлечен беседой со старыми знакомыми. Рядом с ним изнемогала от скуки парочка семикурсников и Август Руквуд, напяливший на себя белоснежную мантию, будто на свадьбу. Эльфы безостановочно носились между гостями, с трудом удерживая над головами тяжелые серебряные подносы с закусками и выпивкой и заносясь на поворотах. Барти взял с проплывающего мимо «столика» два бокала чего-то пузыристого и слабоалкогольного, но так это и не попробовал. Тень Женевьевы, следовавшая за ним по пятам, тоже не притронулась к напитку. Надо бы с ней поговорить о чем-нибудь… Кто-то танцевал, многие разбились на большие группки и оживленно болтали. Барти, как на зло, не находил ни одного знакомого лица, чтобы присоединиться и помочь себе развязать язык. Все это начинало напоминать страшный сон, и Барти даже ущипнул себя за руку, чтобы очнуться. В довершении, будто из под земли, перед ними выросла Бабси Диркшнайдер в коротком клетчатом платье. Барти цокнул языком, а она широко заулыбалась, зачем-то пожав руку Женевьеве, пребывавшей явно не в своей тарелке. Разделяла ли она его сожаления? — О, привет! Это твоя девушка? — бесцеремонно спросила Бабси. — Мы друзья, — хладнокровно ответила вместо него Женевьева, и Барти опешил так, будто не знал, что она умеет говорить. Бабси проигнорировала ее слова и, отпустив руку, задрала голову, глядя Барти в лицо. — Я уломала этого Уорхола… — Уорпла, — поправил он. — …провести меня, но при условии, что я сразу отвалю от него, — выдохнула она, явно ни о чем не жалея. — Жарковато здесь, не находите? Барти находил. Сам того не замечая, свободной рукой он махал у лица, и в целом был бы не прочь вдохнуть свежего воздуха. Бабси продолжала о чем-то весело болтать, не замечая, что ей, в общем, не очень-то и рады. Узнав ее поближе, Барти не был так уж и не согласен с Эвелиной Аббот. Ветер в голове. — Хочешь в нашу компанию? — она указала на кучку хаффлпаффцев так, словно Женевьевы не существовало в природе. — Э-э-э, — протянул он, отводя взгляд. Живущая своей жизнью рука опустилась, проскользнув по длинным черным волосам, и легла на мягкое округлое плечо. — Может, позже. Нам нужно еще кое с кем пересечься, понимаешь… — Ладно, тогда до скорого. — Бабси снова улыбнулась и, помахав обеими руками, ускакала к взорвавшейся смехом компании. «И слава Мерлину» — отсалютовал ей Барти. — «Отцепилась.» Плечо под ладонью шевельнулась, и рука одернулась, как ошпаренная. Музыка вдруг стала громче, вытянув их из вакуума. Джаспер МакИнтош разыгрался не на шутку… Женевьева поманила Барти пальцем, чтобы он нагнулся и она могла спросить на ухо: — А с кем мы должны «пересечься»? — С тишиной, — процедил Барти. — Что-то мне здесь совсем не нравится, а тебе? — И мне. — В зеленых глазах заплескалась нескрываемое облегчение. — Тогда пошли отсюда. Они протиснулись между двух полных дамочек, в последний момент Барти поймал взгляд Слизнорта, прямо твердивший, что им следует поскорее уносить ноги, если они не хотят попасть на сеанс получасового стариковского гундежа. Барти схватил Женевьеву за руку, как будто собирался трансгрессировать, и ринулся к выходу. В груди надулся воздушный шар, и в ушах немного звенело, но все, что он чувствовал — это тепло чужой руки в своей скользской ладошке. Наконец, они выбрались из тесной толпы и оказались в холодном, но свежем коридоре. Первое же попавшееся по выходе из подземелья окно было открыто идиотом, и весь пол первого этажа замело снегом. — У тебя рука мокрая, — смущенно пробормотала Женевьева. — Ох… Выдернутый из раздумий Барти сконфуженно выхватил свою руку и засунул глубоко в карман. В коридоре, по которому они пошли, не было совсем никого. Музыка совсем затихла, из звуков остались только стуки шагов и дыхание, в особо прохладных местах вырывавшееся полупрозрачными облачками. — В башню идем? — спросила Женевьева. — Вряд ли мы там найдем тишину, — сказал Барти, которому в той же степени хотелось в башню, с какой оставаться на вечере. Он открыл случайную дверь одного из классов: а тут куда лучше, чем у Слизнорта. — Слышала, в Косом переулке начали продавать маггловские пластинки? — Ага, — она вошла за ним и махнула палочкой, зажигая свечи. От неудачного заклинания несколько из них завалилось на бок, и только своевременная реакция Барти уберегла все от пожара. — Но что-то они неохотно распродаются: столько времени прошло, а продажи до сих пор не закрыты. — Это же хорошо, — улыбнувшись, Барти присел на краешек. Женевьеве пришлось подпрыгнуть, чтобы сделать то же самое напротив него, и это сопроводилось довольно смешным «пум». — Может, я успею урвать что-нибудь на каникулах. Может, даже «Queen». Хотя писали, что их раскупают, как горячие пирожки. Ну, неудивительно — вряд ли бы тебе понравилось что-то плохое. Он коснулся носком своей туфли ее туфельки, и она, шатнув ногой, стукнула его в ответ. — Собираешься на каникулах в Лондон? — Ну… — он откинулся, выставляя руки назад. — Это еще неточно. Уолт подарил мне билет на концерт Сильвестра Уайта, и я хочу им воспользоваться, только родители не знают об этом. — О, — с сожалением произнесла она. — Думаешь, тебя не отпустят? — Конечно, не отпустят! — в сердцах воскникнул Барти. — Я собираюсь ехать с Уолтом на «Ночном рыцаре». Она недоуменно нахмурилась, а он поздно спохватился. — Мне кажется, — серьезным полушепотом сказала она. — Они могут заметить, если тебя не будет дома так долго. Уголки ее губ дрогнули, и они оба по-доброму рассмеялись. — Я подумал над этим, — деланно сообщил он, доставая из-под рубашки цепочку с песочными часами. — Вот. — Что это? «Ну да, не все такие умные и догадливые, как Уолт и Пандора» — подумал Барти и объяснил ей принцип работы устройства, которое помогало не только не пропускать ни одного урока, но и принимать все зелья вовремя. Если бы не маховик, он бы уже сдох. — Так я посещаю все занятия одновременно, — подытожил Барти. — А я думала, тебе разрешили отказаться от древних рун. — Ага, конечно. — Я бы тоже хотела попасть на этот концерт, — Женевьева мечтательно посмотрела в окно, за которым кружились снежинки. — Меня бы даже отпустили, но билетов наверняка больше нет. Барти вздохнул и снова коснулся ее носком туфли. «Если я изучу «Конфундус», смогу уговорить Уолта отдать свой билет» — подумал бы Барти, если бы у него совсем не было совести. — Может, скоро будет другой тур — на таком альбоме грех не заработать галеонов, — обнадежил он. — Ты слушал? — Да, у меня есть пластинка. Уолт… Он замолчал. Женевьева закрыла несдержанную улыбку рукой, не озвучивая шутку. Барти и так прочитал ее: столько подарков — волей не волей подумаешь, что Уолт от безнадеги решил добиться руки и сердца лучшего друга. — Короче, альбом — просто отпад, — выпалил он. — Могу дать на каникулы, все равно мне нельзя везти домой такие вещи. — Ого, мистер и миссис Крауч настолько строгие? — после серии мелких кивков Женевьева подалась вперед: — Да, я бы очень хотела послушать, столько шума вокруг… О чем он говорил в тех последних песнях? Барти с трудом пересказал все, что услышал в тот день. Он поделился многими размышлениями о бесконечности миров, о неустойчивости их настоящего мира, о вранье в политике и слепцах, которые в него верят… И опуская разочарование в самом себе, маленьком и ограниченном Барти, замечтавшемся о покорении мировых вершин. — Они так говорили друг с другом, — сказал он в конце. — Сильвестр и Дженнифер. Будто прожили вдвоем тысячи лет. Наверное, в музыке дело, особая атмосфера, театр и все такое. Артисты, что сказать. — Если они когда-нибудь расстанутся, я перестану верить в любовь, — в шутку вздохнула Женевьева. — Нет, серьезно, они будто созданы друг для друга… Барти не был в этом уверен. Иногда ему казалось, что отношения в этой семейке чисто деловые, и любовью там никогда не пахло. Но кто он такой, чтобы рассуждать о чужих отношениях? Маленький и ограниченный… — Там есть одна песня, — вспомнил он. — В ней почти нет слов, но она очень мне понравилась. — Что за песня? — Про маггловские ракеты. Знаешь, а магглы ведь действительно уже бывали в космосе. — Знаю, мы проходили это буквально на прошлой неделе. Они снова рассмеялись. Барти напел немного, и Женевьева приложила указательный палец к губам: — Сейчас уйдет! — Кто? — Тишина. Забыл? — Пусть идет, — прыснул он. — Раз она такая привередливая. Или, может, нам пора? Холодно. От свечек этих толку… Он слез с парты и подал ей руку. Спрыгнув, Женевьева крутанулась под его рукой, будто в танце. — Тогда оставим ее здесь. Тишина бежала от них, как дементоры уносились от Патронуса. Не умолкая, Барти и Женевьева неторопливо шли по старому коридору, окна которого выходили заснеженный трансфигурационный дворик далеко внизу. Откуда-то Барти чудился запах чего-то сладкого, и он шмыгал носом, вроде от холода, а вроде в попытках насладиться этим запахом подольше. — Смотри, — Женевьева указала на небо за окном. Тяжелые тучи рассеялись в одном месте, и на фоне черной космической пустоты светился большезрачковый, поломанный глаз уходящей луны. Косые желтые лучи падали на серые облака и на каменные стены коридора, Барти и Женевьевы отбрасывали назад длинные тени. — Так красиво, — согласился Барти. Он шагнул ближе и зацепился за что-то головой. — Ой. Они одновременно посмотрели на низко свисавшую, полузасохшую омелу, в которой все-таки находилось несколько приличных цветков. — Что она здесь де... — Барти осекся и густо покраснел. Женевьева тоже. — То есть... я хотел сказать... Он неловко взмахнул руками. Ну пиздец! — Ничего, — она отвела взгляд и смущенно отшагнула в сторону. — Нет, все, — невпопад возразил он, в панике ловя её за локоть. Кровь зашумела в ушах, и внутри все вскипело. Им двигала неведомая сила, точно та же, что заставляла его убегать из дома с Кэмпбеллом, летать на гиппогрифах и лезть по карнизу третьей по высоте башни в девчачью спальню. Склонившись в три погибели, он почти мягко взял Женевьеву за подбородок, думая скончаться на месте, ведь она застыла, как прекрасная статуя, и только чёрные ресницы трепетали в частом моргании… — ПОПАЛИСЬ!!! Омела взорвалась чернилами, обрызгивая все вокруг кляксами. Ошметки лепестков посыпались им на головы и плечи, словно ужасная перхоть. Пивз, обретя видимость, кружил под потолком, гнусаво выкрикивая: — Сенсация! Вампирша и староста-стихоплет! Со второй за месяц, да он в ударе! Из аляпистого мешочка полтергейст достал пригоршень скомканных бумажек и начал ими швыряться, выкрикивая до боли знакомые строчки — старые стишки Барти. — Инсендио! — завизжал Барти. — Остолбеней! С улюлюканьем мстительный воришка увернулся от обоих заклинаний и пролетел сквозь стену. Черт. Пиздец! — Не смотри! — взмолился Барти, и Женевьева от неожиданности выронила подобранный бумажный шарик, подозрительно похожий на тот лист, где писалось о желании ее сожрать. — Это… личное… — Ты пишешь стихи? — лучше бы она спросила, кто такая эта «вторая» за месяц. — Нет, э-э-э, не совсем, — он начал заикаться. Шотландский акцент, долго не дававший о себе знать, усилился. — Не подумай, то он говорил про Бабси — она же староста школы, мы иногда дежурим вместе, как и с другими старостами. — Я так и подумала, — сказала Женевьева, и у него отлегло от сердца. Она ведь не лукавила, да? — Тебе помочь это собрать? Барти ушел в отрицание. Рука с засученым рукавом была готова сжечь абсолютно все. — Ты иди, — попросил он. — Мне, похоже, э-э, за воротник затекло — зайду в туалет… — Хорошо, — она осторожно запахнула испачканную мантию. — Спокойной ночи… Спасибо за вечер, Барти. Он был нескучным. — Спасибо. Пожалуйста. То есть, эм, пока. Спокойной ночи. Блять! Когда она все-таки ушла, Барти испепелил все в прах, чтобы Пивз не додумался использовать компромат повторно. Давно не обновлялись щитовые чары — с тех пор, как кошки Женевьевы перестали к нему заглядывать…