To Crouch [К Краучу/Пресмыкаться]

Обнимающей мир Сильвестр Уайт, будто кукла с перерезанными нитками, повалился на ближайших к сцене людей. Пока произошедшее не улеглось в головах, все сохраняли необычайно гробовую тишину — удивительную для подобного сборища. Это длилось доли секунды. Неуправляемое море заштормило. Люди метались каждый в свою сторону, зал наполнили крики ужаса, и за ними не было слышно хлопка, с которым сбежала убийца. В этот же момент верхний магический барьер разрушился, и толпу осветил десяток зеленых лучей. Таких же зеленых, как загоревшийся в черном небе череп. Барти и Женевьева схватили за руки и отступили к решетке. Прутья вжались в спину — дальше пути не было. Людей, тем временем, течение относило все дальше и дальше от них. Барти пригнулся, пряча голову от случайных проклятий, летавших буквально повсюду. — Блять! — без конца ругался он в шока. — Блять! Блять, что происходит?! Глаза Женевьевы были широко раскрыты. Замерев, она не издавала ни звука, пока остальные люди с воплями пробивались к выходу или трансгрессировали. У единственного выхода образовался непроходимый затор, медленно редеющий от красных и зеленых выстрелов. В давке люди топтали не только мертвых, но и неосторожно оступившихся живых. — Мы не пройдем там, — паниковал Барти. — Мы там не пройдем, нужно искать другой выход! Он развернулся на сто восемьдесят градусов и потряс разболтавшуюся решетку. Возможно, там скрывается проход, если оттуда вышел человек. Убийца. Жена Сильвестра Уайта! — Пожиратели, — остановила его Женевьева. — Там могут быть другие Пожиратели! — Ты права… Он задрал голову: на гостевой площадке развернулся групповой бой. Синхронно Барти и Женевьева оглянулись на сцену, за которой мог скрываться служебный выход. Сразу несколько человек в черных плащах нырнули за кулисы по обе стороны и осветили пространство неоновыми вспышками. Пространство под сценой, недавно наводненное людьми, пустовало, и только одинокий труп с раскинутыми руками лежал на полу лицом вверх. Это не может быть правдой! Он сделал глубокий вдох, показательно отключая горячие эмоции, чтобы успокоить не столько свою подругу, сколько себя самого. Ответственность за спасение лежала только на них самих. На нем. — Так, — Барти стиснул пальцы Женевьевы так крепко, как только мог. — Так, ладно. У нас нет другого выбора, кроме… — Что? — громко переспросила Женевьева, потому что. часть реплики потонула в заклинательном возгласе. В этот момент раздался оглушительный треск, и металлический каркас с лампами обвалился, проламливая сцену. Барти вцепился в предплечие Женевьевы второй рукой и, перекрикивая треск, крикнул: — Я трансгрессирую! — Ты умеешь?! — Нет! Женевьева непонимающе смотрела на него, не переставая бросать взгляды на разгоравшиеся доски. Барти вытащил из неудобного кармана палочку. — Я много раз делал это с отцом, вдруг получится? — он снова пригнулся, когда всего в паре футов пролетела ядовито-лимонная вспышка. Женевьева тоже достала палочку: — Попробуем вместе, на Кондит-стрит! — Нет, нет-нет, — Барти помотал головой. Он не доверял простому колдовству Женевьевы, что говорить о сложной трансгрессии? — Я лучше сам! Пламя перекинулось на кулисы. Толпу огласил многоголосый душераздирающий крик, и сразу несколько извивающихся человек подбросило в воздух. Барти отвернулся и прогнал жуткий образ из головы, настраиваясь на воспоминания о быстром перемещении. — Я тоже много трансгрессировала с мамой, даже сегодня, — сбила его Женевьева. — Вместо будет проще, Барти! — Я сказал, что сам это сделаю, — огрызнулся он. — Вдруг нас распополамит из-за двойного рывка? Все, приготовились! Он зажмурился, но перед этим заметил, как Женевьева тайком подкатывает глаза. Поворот! Раз! Ну давай же! Дважды у него ничего не получилось, хотя во второй раз внутренности щекотливо затрепетали. Поворот!!! В третий их занесло за пресловутые решетки. Не самое подходящее время для обучения трансгрессии, но, как и сказал Барти, выбора у них не было. Женевьева раскрыла рот, чтобы что-то сказать, но тут на место, где они только что стояли, упал с коротким «хр-р!» разломившийся столик. Барти сделал победоносное выражение лица — не зря он сюда их перенес! — Сейчас точно получится, — уверял он. — Конечно, малыш, — кто-то в темноте ехидно засмеялся. Вскоре этот смех перерос в дьявольский хохот. — Обязательно получится. Из темноты вышли две фигуры в капюшонах и одна, смеявшаяся, без. Мелкие кудри женщины тряслись вместе с сотрясаеющимся от безудержного веселья корпусом, черные глаза выпучились, а кривая палочка-коготь безумно наставилялась то на Барти, то Женевьеву. Та самая женщина из магазина Олливандера. — Не хочешь попробовать еще раз? — издевательски спросила она, явно не узнавая в Барти Барти Крауча-младшего. — Хочу, — Барти переплел пальцы с пальцами Женевьевы и трансгрессировал. Межпространственный туннель вилял и вибрировал, но все-таки выплюнул их в нужном месте. Колени больно ударились о протертые школьные ступеньки. — Черт, ау! — половину тела будто опалило огнем. Барти задрал левый рукав: ни одного волоска на раскрасневшейся коже. — У меня расщеп. Хорошо, что отделался малым. — У меня, кажется, все в порядке, — сообщила Женевьева, поднимая уроненную палочку. — Только немного мутит… Оба поежись от холода. С куртками можно было попрощаться, и Барти даже радовался, что потерял не свою. Он огляделся: горели желтые фонари, людей значительно меньше. Из-за домов поднимался черный дым, окутывавший Черную Метку — раззевающий рот череп с выползающей из него змеей. — Нужно поскорее делать отсюда ноги, — сказал Барти. — Сейчас навалят министерские… Он взял Женевьеву под руку и двинулся в противоположную от Хеддон-стрит улицу. Голову переполняли мысли не о погибших людях, не страшная женщина из волшебной мастерской, и даже не с горем пополам удавшаяся трансгрессия — Барти думал о том, как бы случайно не натолкнуться на отца и других служащих. Увидеть их будет хуже, чем умереть от руки Пожирателя Смерти. — Моя мама там, — охнув, Женевьева затормозила, уперевшись пятками в плитку. — Она же должна была меня встретить после концерта, она ищет меня! — Мы не можем вернуться, там опасно! — Барти уперто потянул ее дальше. — Нам нужно спрятаться, и поскорее. — Подожди! — шикнули на него, как на неугомонного кота. — Зайдем сюда. Она юркнула в узкий проход между домами. Барти недовольно шагал следом, растирая замерзающие плечи, пока они не уперлись в деревянную перегородку. Подумав, что никто в это время не подумает ловить колдующих школьников, он выпустил из палочки струю теплого воздуха. Женевьева широко взмахнула своей палочкой, выпуская серебристо-белые, похожие на разводы чары из кончика: — Экспекто Патронум! От удивления у Барти отвисла челюсть: по воздуху поскакала маленькая лягушка. Не опуская палочки, Женевьева проговорила ей: — Я у Наоки. Впитав послание, лягушка ускакала в небо. Барти проморгался — это точно ему не привиделось? Слова Женевьева прозвучали так быстро, что сказанное толком не разобралось. — Спрячемся на Харли-стрит, — она живо потолкала его в обратном направлении. — Харли-стрит? — Это в нескольких кварталах отсюда. — Звучит небезопасно, — засомневался Барти, отшагивая от ее настойчивых толчков. Палочку пришлось спрятать в рукав, вместе с этим исчезло и тепло. — Ну, из средств передвижения у нас только заледеневающие ноги, так что вряд ли мы сможем найти альтернативный вариант, — Женевьева выскочила на тротуар и быстро пошла вдоль дороги, показывая направление. Барти отставал от нее на полшага и недоумевал, где эта ее сторона — резкая и на раз-два выпускающая телесных говорящих Патронусов, да в такое время! как ей удалось вспомнить хоть что-нибудь хорошее? что это было?! — прячется в повседневной жизни. Для ее проявления требуется накапливать энергию или она объявляется исключительно в экстренных ситуациях? Ночной Лондон отличался от дневного. Под сверкающими звездами над их головами они мчались по широкой темной улице Карнаби, не оглядывясь на закрытые магазины. Внезапно рядом прогремела машина со стереосистемой, из окон которой высовывались разгульные ребята. Волосы рыжей девушки, свистевшей громче всех, развевались на ветру. — Что на Харли-стрит? — более миролюбиво спросил Барти. Контрастно-развеселый автомобиль умчался далеко вперед. — Там живет мой брат-маггл, — замедлившись, тихо и неразборчиво ответила Женевьева. Из ее рта вырывались прерывистые клочки пара. — Мы с ним почти не общаемся. На этом нераспространенный ответ закончился, она замолчала и снова ускорила шаг, не переставая согревать себя руками. А Барти умирал от любопытства и не мог не задавать новых вопросов: — Почему ты не говорила, что у тебя есть старший брат? — Он хреновый. Как и остальные. — Остальные?! Женевьева уткнулась взглядом под ноги. Поняв, что дальше копать в этом направлении бессмысленно, Барти переключился на более волнующие вещи. — Ты вызвала телесного Патронуса, — восхитился он. — Говорящего. Это ведь невероятно сложный уровень магии! Она пожала плечами и распустила хвост, кутаясь в волосы. — Мы с Ванессой научились этому просто от скуки. Не так сложно, как кажется, — и, заметив в глазах Барти следующий немой вопрос, пояснила: — У нее летучая мышь. — Вот это да! Полностью забыв обо всем, Барти планировал, как и когда он будет учиться вызывать Патронус в этом январе, и Женевьева вовремя остановила его от схода на красный свет. — А как… — заикнулся он, когда они побежали по белым полоскам на дороге. — Прости, Барти, я не хочу сейчас разговаривать, — прервала Женевьева. Барти смущенно отвернулся. В молчании они добрались до улицы Харли, состоящей из однотипных многоэтажных домов, прижатых почти вплотную друг к другу. Во многих окнах мягко горел свет, квартиры кипели жизнью. Жить здесь, наверное, было очень дорого. Женевьева обошла один из домов — входы внутрь располагались со стороны двора. — Надеюсь, он дома, — она устало поднялась на крыльцо и открыла двойную деревянную дверь. Как пасть, зазиял черный проход. Внутри было далеко не богато. — А кем он работает? — Барти наморщил нос от неприятного запаха помоев. Темная, усыпанная мусором лестница напомнила ему о суматошном летнем дне в Эдинбурге. — Киномехаником. Показывает магглам кино, — Женевьева не задерживалась ни на одной площадке, пока они не добрались до последнего, пятого этажа. — По крайней мере, так было несколько лет назад. Они остановились перед дверью, обитой коричневым поцарапанным кожзаменителем. Жестом Женевьева попросила Барти нажать на кнопку звонка, до которой не могла дотянуться сама. Барти сделал это и, неловко переминаясь с ноги на ногу, прислушался: изнутри не доносилось никаких звуков. — Может, он уже и не живет здесь, — уныло сказала Женевьева, опираясь на лестничные перила. — Может, — Барти снова вдавил кнопку и не отпускал ее не меньше трех секунд. — Все равно придется ждать здесь ма… — Кто там?! — гаркнул звонкий мужской голос, и она втянула голову вплечи. Послышалась неразборчивая речь на неизвестном Барти языке. Шаги. Мягкие. Щелкнул замок, звякнула цепочка. Дверь приоткрылась: — Ты еще, черт побери, кто такой? — не без акцента спросил молодой человек с узкими миндалевидными глазами и плоским желтоватым лицом. Длинные черные волосы, небрежно собранные в хвост, свешивались пониже сутулой груди. Женевьева вышла вперед: — Привет. Прости за позднее вторжение. Редкие черные брови брата Женевьевы вопросительно выгнулись. Он что-то сказал на том же языке, на котором ругался, и Женевьева ответила ему. Барти немо наблюдал за переговорами, где из знакомого выцепилось лишь «Хэддон-стрит». Наконец, парень подкатил глаза — точно так же, как Женевьева —, и дверная цепочка соскользнула вниз, давая двери распахнуться полностью. — Проходи, — зевнув, не особо высокий парень пригласил Барти внутрь и протянул руку: — Меня зовут Наоки Ивасава, я любимый старший брат Женевьевы. — Барти Крауч, — с нежеланием он пожал вялую руку. — Я не запомню, — Наоки махнул и прошел вглубь своего жилища. — Эй, а ну обувь сняла! Женевьева отпрянула назад, врезавшись в Барти и наступив ему на ногу. Пока они раззувались, Наоки ходил по комнате, посыпая их нерадивые головы смешнанными ругательствами. По правде, она больше напоминала лабиринт из занесенной пылью мебели. Темнота, сырость и низкий, давящий потолок делала эту комнату даже хуже той, где жили друзья Кэмпбелла, хотя здесь было куда меньше мусора. Просто Наоки, кажется, любил складировать всякий хлам. На одной стене висят фоторамки с изображениями моментов из прошлого — летние путешествия, юношеские вечеринки, люди. На полках книги, которые никогда не читались и, скорее всего, уже не прочитаются. Угол комнаты занимал старый стол, засыпанный бумагами и письмами, которые, кажется, никогда не отправятся, а так же запятнанными кофе газетами. Пустые кружки складировались там же. Из шкафа торчала мятая одежда, частично выпавшая на пол. Пол представлял отдельную цивилизацию, заваленную маггловскими кассетами и мотками плетки. У окна, на тумбе с выдвижными ящиками, покоилась погасшая телевезионная коробка, рядом — обогреватель с коротким шнуром. В центре комнаты между всем этим хаосом гордо стоял заляпаный диван, неопределенного цвета и твердый на вид. Его прикрывал старый плед, прикрывающий также усталость и ненужность окружающего пространства. Обувь не сделала бы эту комнату ни капли хуже. Если Наоки внешне и походил на азиата, то жилище его меньше всего совпадало с культурными представлениями Барти об Азии. — Пиццы? — предложил он. Только сейчас Барти заметил, что из одежды на нем только бордовые пижамные штаны в клетку. Не получив утвердительного ответа, он все равно скрылся на кухне, оставляя подростков наедине. Женевьева невидяще смотрела сквозь Барти, глубоко о чем-то думая и не замечая ничего вокруг. Но вот все силы, рассчитанные на волшебную трансформацию, иссякли, и на ее глаза набежали слезы. Услышав шмыганье, Барти вынырнул из собственных размышлений и чуть было не спросил, что случилось. «Снова она плачет», — вздохнул он про себя, не зная, как поступить. Женевьева стояла и беззвучно давилась слезами. — Мы здесь, — беспомощно сказал он, лишь бы не молчать. — Остальное неважно. — Люди у-умерли, — всхлипнула она. — Разве это нев-важно? Барти хотел бы сказать, что люди всегда умирают, и с этим ничего нельзя сделать, но побоялся показаться бессердечным. Вместо этого он подошел, похрустывая пленкой, и обнял Женевьеву за плечи. Мокрое лицо уткнулось в солнечное сплетение. Слушая режущие уши всхлипы и гул маггловской машины на кухне, он перебирал все «если», которые могли свести их двоих в могилу. — Уолт, — резко осенило его. — Уолт и Пандора. Как он мог забыть про них? Женевьева подняла голову, но Барти не ответил на взгляд: он смотрел на Наоки, вставшего в дверном проходе с незажженной сигаретой в зубах. — Любовь-любовь , — хмыкнул он, поджигая кончик сигареты красной пластиковой зажигалкой. Женевьева вытерла глаза рукавом и с неприязнью сказала: — Замолчи. На кухне звякнул звоночек, но Наоки не отреагировал. Лениво перекрестив ноги, он вернулся к английскому: — А ты, смотрю, все больше и больше. Вы там, в Ирландии, небось каждый день от пуза пируете? — А, эм, — Барти вежливо прокашлялся, уводя их от неприятной или даже обидной семейной сцены. — У вас не найдется бумаги и ручки? Пожалуйста. — Были где-то. Наоки затянулся, выпустил дым кольцом и, переступая через коробки, пролавировал к тумбочке. Пока он, хрипло что-то напевая, рылся в выдвижных ящиках, Барти показал Женевьеве видимую часть спрятанной в рукаве палочки и вопросительно качнул головой. Она кивнула. — Хочу отправить послание Пандоре, — объяснил он ей. Взяв протянутые предметы, он склонился над кофейным столиком перед диваном и черкнул: «Мы скрылись, я смог трансгрессировать. Вы в порядке? Напиши, как только сможешь.» — Без совы? — спросила Женевьева. — Как? — Я тоже неплохо колдую, знаешь, — усмехнулся он, складывая лист. С применением заклинания Пандоры самолетик без всякого ветра взмыл в воздух и стрелой вытелел в форточку. Хороший знак — по крайней мере, Пандора была при целых руках. — Эй, нежить, — обратился к ним Наоки. Рука вытянулась и стряхнула пепел на порядком прожженый коврик — то месо будто специально было расчищенно от кассет. — Раз уж вы вломились, можете починить мне своим колдунством полку? Так лень ей заниматься, работа убивает… Он снова зазевался, сладко потягиваясь, а потом приземлился на диван. Барти успел порядком досадить этот парень, и язык еле держался от того, чтобы не намолоть для него грубостей. Что он о себе возомнил? Как смел грязный, глупый маггл что-то говорить о внешнем виде Женевьевы? Барти надулся, сдерживая поток оскорблений, и почти взорвался, как вдруг входная дверь открылась без стука или звонка. — Наоки? — тревожно позвал женский голос. — Женевьева у тебя? Фу, ты все куришь. — Да-а, — протянул тот полной приземистой женщине с каштановыми волосами, собранными в большой пучок на затылке. Она махала перед носом ладонью. — И жених ее туточки. — Ж… а, Барти! — миссис Старки выдохнула и, не раззуваясь, бросилась к ним, крепко стиснув сначала дочь, а потом и Барти. — Слава Мерлину, вы живы! На Хэддон просто кошмар, мракоборцы наставили барьеров — ни войти, ни выйти, никакой магии в пределах мили… Ты, моя умница, догадалась послать Патронус — я и не думала, что ты так умеешь! Наоки фыркнул. Барти засунул руки глубоко в карманы. От миссис Старки Женевьева получила круглые зеленые глаза, цвет кожи и веснушки, хотя последних у нее не так много, как у матери. Но, все-таки, с Наоки и, видимо, другими братьями, у нее больше общего — глаза хоть и круглые, но заострены в уголках, нос маленький и совсем невыдающийся, губы… — Думаю, мы можем трансгрессировать прямо отсюда, — миссис Старки вытащила короткую палочку из кармана мантии. Прервав сравнительный анализ Барти, Женевьева тенью скользнула в прихожую за своей обувью. — Да, думаю, вы можете, — съязвил Наоки. Все его проигнорировали. — Мэм, а вы не могли бы, ну… — Барти почесал затылок. — Перебросить меня заодно? — О, дорогуша, — миссис Старки оставалась участлива, но эта ее «о» отдавала заведомо отрицательной горечью. — Ты ведь живешь в Эдинбурге? — Да, — Барти покраснел. Женевьева что, обсуждала его со своей мамой? — Я никогда не бывала в Эдинбурге, так что… Но как же ты доберешься туда сам? «Ночной Рыцарь» не ходит, портала не найти. Ох, надо отправить тебя в «Дырявый котел», там есть камин! Ваш камин ведь подключен к сети? Конечно, подключен, вы же Краучи… Какая же она вежливая и предпреимчивая… Барти натянул фальшивую улыбку и бодро сказал: — Наш камин временно отключен, но я свяжусь с отцом — он наверняка где-то поблизости. Я умею отправлять письма без сов, все будет в порядке. — Обмен выразительными взглядами с Женевьевой. — Превосходно, — миссис Старки потрепала его по руке, потому что выше не дотягивалась. — Обязательно напиши Женевьеве, как доберешься до дома, хорошо? — Конечно. Барти закашлялся. Легкие все еще немного побаливали от долгого хождения по холоду. — Удачной дороги, — взяв Женевьеву за руку, миссис Старки крутанулась на каблуках и исчезла вместе с дочерью. Наоки воткнул окурок в наполненной пепельнице и вытянулся на диване, обнимая маленькую сальную подушечку. — Пиши свое письмо и скатертью дорога , — сонно проворчал он, устраиваясь поудобнее. — У меня тут не приют. — И слава Мерлину, — содрогнулся Барти, покидая квартиру. С вешалки у выхода он стянул шарф и трансфигурировал его в подобие вязаной накидки. Маховик времени холодил кожу в жару и грел в стужу, всегда напоминая о себе. В отстутствие посторонних он сделал несколько оборотов вокруг своей оси, и вокруг значительно посветлело. Этажом ниже кто-то закончил спор ударом двери о косяк. Барти сбежал вниз и вырвался на свежий воздух. Никаких убийств, никаких мракоборцев и Пожирателей Смерти! И даже Сильвестр Уайт пока еще жив... «Могу ли я повлиять на что-то?» — тревожно думал Барти по пути к шоссе. Мысль контраргументировалась на корню: во-первых, его могут посчитать соучастником, и тогда отец его убьет, во-вторых, если отец узнает, что Барти пользовался маховиком вне школы, он убьет его, и, в-третьих, если Пожиратели убьют Барти во время попытки помешать им, отец оживит его и убьет повторно! Да и раз все уже сложилось так, а не иначе, значит, Барти не вмешивался — так уж работают законы времени. — Уже обратно? — проводница «Ночного рыцаря» Ронни Смит пропустила его в салон автобуса. — А как же концерт? — Я не на концерт ездил, — соврал Барти, игнорируя странные взгляды, обращенные к его одеянию. — Так, мне в Эдинбург, Южный Мост… Следуя изначальному плану, он, хоть и не без помех, добрался до дома и залез в свою постель, но сон не шел. «Люди умерли, разве это неважно?» — звенел в ушах голос Женевьевы, а перед глазами мелькали страшные картинки. Барти перевернулся на другой бок. Наоки и миссис Старки… Что-то зашуршало. Бумажный самолетик, с трудом втиснувшийся в оконную щель, грязным и мокрым комком шлепнулся в ладонь. После перелета через половину Великобритании чернила расплывались кругами, и Барти разобрал одно слово: «порядке». Это уже хорошо. Бахнула входная дверь, и зазвенели висюльки на люстре. Подскочив, Барти рывком скинул с себя одеяло и бросился подслушивать у двери. Выжидая нужный момент, он прозевал, как отец ушел на срочный вызов в Министерство! — Бумаг целые башни, — услышал он. — Эти твари совсем распоясались, мракоборческий отдел лишился трех сотрудников. Это мероприятие изначально выглядело, как мишень для нападения… — Хорошо, что Барти дома, — послышался голос матери. Взяв паузу, отец ответил: — Я ненадолго. Мне нужно взять кое-что. Барти отлепил ухо от прохладного дерева. Замечательно, отлучку никто не заметил. Перед тем, как забраться обратно в кровать, он начеркал письмецо Женевьеве: Я использовал маховик и вернулся на автобусе. Родители ни о чем не догадались. Скажи маме, что меня трансгрессировал домой отец. И Пандоре: Твое письмо размокло. Вы оба целы? Я вернулся домой, никто ничего не заметил. Это просто полный пиздец. Бревно унесла оба. Но даже после этого его душа не успокоилась. Сильвестр Уайт умер? Просто взял и умер? Как он мог? Он же столько обещал им! Он подарил слишком много надежды, чтобы взять и умереть! «Теперь мир ничего не спасет», — подумал Барти и заснул.