To Crouch [К Краучу/Пресмыкаться]

На следующее утро организм Барти припомнил ему воскресную вылазку. Ругаясь сквозь зубы, он сел и взялся за голову. Кости ломило, шея трещала, как несмазанная дверь, от жара засох язык. Голова кружилась так, что от каждого шага кренило в разные стороны. — Ты как пьяный, — заметил Уолт, натягивая разномастные носки. — Заболел, что ли? — Винни придержал Барти за плечо, когда тот чуть не врезался в кроватный столбик. От слишком яркого света хотелось прикрыться руками. — Сходи к Помфри. — Завтрак все исправит, — зачем-то уперся Уолт. — Поешь лучше. — Ничего он не «исправит», — нахмурился Винни, поправляя воротник блузы. — Ага, а Помфри твоя на койку его упечет. — И что, лучше бродить с лихорадкой? Да он как чайник горячий! — А конспекты его драгоценные кто запишет? — Кто-нибудь поделится. То же мне, проблему нашел. — У нас сегодня магические существа. Пандора на них не ходит. — Значит, ты потрудись записать! — рявкнул Винни, подавая Барти его мантию. Барти стянул с себя пижаму (о чем быстро пожалел из-за морозного холода) и облачился в форму. — А какого ляда вы вообще за меня решаете? — еле-еле он запихнул несколько книжек в сумку. Как же хочется обратно в кровать… — Да, че ты решаешь? — одновременно сказали друг другу Винни и Уолт. Первый добавил: — Тебе так вот надо, чтобы он на уроки пошел? — Я со скуки помру, — Уолт презрительно отвернулся, когда Винни достал из своей тумбочки пухлую косметичку. «А на мое полудохлое тело так весело смотреть», — подумал Барти, тяжело вставая во весь рост. — Ах, тогда школа вздохнет спокойно, — огрызнулся Винни, отмахиваясь от волн негатива. — Никто не придет на твои похороны, умрешь со скуки во второй раз. — Хватит трещать! — Барти коснулся висков. — Если не заткнетесь, я наложу на вас Силенцио. Вместо Большого Зала он все-таки отправился в Больничное крыло. После Хогсмида много кто простудился, но большинство отделывалось глотком Бодроперцового зелья и удалялось восвояси. — А вам лучше остаться здесь до вечера, — погнала к койке мадам Помфри. За ней летел поднос с наполненными оранжевой жижей стаканами. — От уроков вам никакого толка, только заразу разнесете. Выпив снадобье, Барти лег, рассчитывая бездельничать несколько часов в одиночестве, но заснул, не успела голова коснуться подушки. А когда проснулся от скрипа стульев, день клонился к вечеру, и рядом были Пандора и Женевьева. — Мы принесли твои домашки, — Пандора подняла плотно связанные свитки пергаментов. — И конспекты. Небось весь истревожился за пропуски. — Не успел, — Барти поднялся, разминая плечи. Болезни как не бывало. — Спал все это время. — Везет, — позавидовала Женевьева. — А я на перерыве нарисовала тебе жующую капусту, которую Слизнорт задал. — Ого, спасибо, — он с благодарностью принял все, что ему всучили. Так приятно, что о нем не забыли. — Мне, вроде, можно возвращаться обратно. Но спасибо, что зашли. — Зря тащились, — в шутку хмыкнула Пандора. — Пойдешь на ужин? — Конечно, — с жаром согласился Барти, поднимаясь и поправляя одежду. Пальцы случайно коснулись щеки: за полутора суток она покрылась плотным слоем рыжеватых колючек. — Фу, так устал от этой фигни. Может, мне отпустить бороду? — Нет, — ужаснулись Пандора и Женевьева. — Ладно, плохая идея. После ужина Барти отправился в библиотеку, еще в общую гостиную, и в спальню (выверив точное время ухода из общей гостиной), и потом в пустой класс №11, чтобы наверстать все упущенное за день. По крайней мере, ему не пришлось рисовать капусту для Слизнорта. В гостиной его поймала Пандора. Сев рядышком, она заглянула убористую писанину и заговорила под руку: — А она милашка. — Кто? — отстраненно уточнил Барти. — Гремучая ива, — проворчала она, и Барти еще более неразборчиво протянул «да». — Женевьева. Винни сказал всем, что ты не придешь, и она, представляешь, подошла ко мне, спросила, не запишу ли я для тебя древние руны. Она знает о маховике? — Конечно, знает. Он поставил жирную точку и взял пустой лист. Через пять минут ему нужно уходить отсюда… — М-м-м, — промычала Пандора. Два ее пальца ходили туда-сюда по столу. Она явно что-то хотела сказать, но никак не решалась. — Любишь ее, да? — Ага. …министр магии Альберт Бут ушёл в отставку вскоре после начала восстания… — Ну, живите долго и счастливо . — буркнула Пандлора. — Спасибо за благословение. — Не за что. Написав несколько строчек, Барти встряхнул пергаментом и положил его на верх башни из учебников. — Куда это ты? — спросила Пандора, когда он поднялся. — Через пару минут я спущусь сюда из комнаты, так что мне надо сматываться. Договоришь с ним, — он ткнул наверх и, закинув сумку на плечо, быстренько покинул гостиную. Не соврал: вскоре по лестнице из мужских спален спустился Барти, покончивший со всеми домашками. Он разлегся возле Пандоры на диване и жалостно простонал: — Меня тошнит от всей этой писанины. Руки отваливаются. Даже во сне пишу. А эти руны, они выцарапались на моем черепе… — Ну дела, — покачала головой Пандора. — А ты помнишь, о чем мы только что с тобой говорили? — Э-э-эм-м… — Барти закрыл глаза руками и завалился на бок, скрючиваясь бобом. — Это было несколько часов назад, прости. Несколько часов тупых рун… Пандора прилегла на него сверху, кладя ладонь чуть выше колена. Ноготь зацарапал ткань черных брюк, ругань не страшна — видно, что Барти при смерти. Даже долгий дневной сон не помог ему. — Мне так тебя жалко, — она процарапала слово «жалость» . — Ничем, кроме учебы, не занимаешься. — Ну, нет, — пробормотал он из-под своих же предплечий. — В конце концов, я успеваю проводить время с ней. Убери коготь, Пандора, я тебя умоляю. Пандора убрала руку. — Повезло тебе с ней, — она широко зевнула. — Кто бы мог подумать, что вы будете вдвоем… — Не говори таким убого-сладким голоском. — «Не говори», «убери», — фыркнула Пандора, поднимаясь и шлепая его по тазовой косточке. — Раскомандовался. Я тебе не домовушка. О, а вот и она… Барти рыкнул и сел, протирая глаза. Сквозь утрамбовавшуюся у доски объявлений квиддичную команду протискивалась Женевьева. Барти вытянул руки, приглашая то ли обняться, то ли сесть к нему на колени. Когда она остановилась прямо перед ним, он обхватил ее руками и прижался щекой к животу, мягче и приятнее, чем любая подушка. — Я так устал, — заканючил он. Кончики черных локонов щекотали лоб, от свитера чем-то приятно пахло. В ухо громко запел желудковый кит. — А ты что, не ела? — Ну-у, — застенчиво протянула она, рассеянно пропуская пальцы через его волосы. — Я делала зельеварение, рисовала капусту для себя… — Ах, ты моя вафелька, — он потянул ее на себя, усаживая на колени. Пандора, чьи брови давно полезли на лоб, тактично отодвинулась. — А дополнение написала? Хочешь, перепиши у меня, только слова немного поменяй. Я нашел отличную книгу в библиотеке… Он уткнулся в изгиб между ее шеей и ключицей, не обращая внимания на картинное «ух», изданное Пандорой. «Ух» зато подействовало на Женевьеву: она поерзала и попыталась отстраниться, но Барти тянулся за ней прилипшим репеем. Ему ужасно хотелось спать, и он мечтал заснуть в этом положении, обнимая не одеяло, а Женевьеву, но кое-что не давало покоя. — Пока мотал время, так проголодался, — издалека начал он. — Вот бы раздобыть чего-нибудь. Только не сладости, зубы скоро заболят от них. — Знаю я одно место, — заговорчески прошептали ему на ухо. — Только идти далеко — ниже цоколя. — Ого, — Барти открыл глаза. Он не ожидал, что лицо Женевьевы окажется так близко, и от неожиданности еле заметно дернулся. — Что за место?.. …Сверкая дарующим вседозволенность значком старосты, Барти сбегал вниз по лестнице. Женевьеве, державшей его за руку, приходилось вдважды быстрее перебирать ногами. Вне гостиной она вела себя свободнее и охотно показывала дорогу. На лестнице, куда обычно спускались хаффлпаффцы, Барти притормозил. — Сюда? — с натяжкой спросил он. — Да. Что-то не так? — Женевьева посмотрела на него. — Нет, — он странно поиграл бровями, ничего не объясняя и только больше путая. Что бы она сказала, узнай о том, что случилось здесь год назад? Что бы сделала? «Неважно», — отмахнулся от самого себя Барти. Они остановились напротив большого натюрморта с фруктами. — «Все равно никто об этом не узнает.» Женевьева пощекотала зеленую грушу, и та превратилась в ручку. Дверь открылась, и им предстала хогвартская кухня — самая большая кухня, какую видел Барти. Очень высокий потолок, а сама кухня такая же, как Большой зал. Вдоль каменных стен башни начищенных до блеска кастрюль и сковородок, в дальнем конце исполинский кирпичный очаг. Из недр кухни к к ним подбежали маленькие существа, на каждом полотенца с эмблемой школы. — Так вот, где она, — Барти в удивлении огляделся. Наклонившись, Женевьева тихо переговаривалась с эльфами. После этого они разбежались к своим столикам и похватали подносы, шустро наполняя их едой. — Пошли, — Женевьева потянула Барти за рукав и отвела к освобожденной от мисок стойке. Эльфы подтолкали пару табуреток. Все было крохотным, словно игрушечным, и если Женевьева еще помещалась, то Барти долго не мог сообразить, куда девать колени. Перед ними водрузили две тарелки с горячим супом из бычьих хвостов, поднос ароматных булочек. Барти сразу напал на еду, Женевьева в нерешительности взяла ложку. — А как ты узнала, где кухня? — прочавкал он между делом. — Да так, — она помешала бульон и зачерпнула немного в ложку. — На третьем курсе одна выпускница показала мне. Она была хорошая, мы иногда общались. — Ты ешь, ешь, — посоветовал Барти, глядя в ее полную тарелку. — Очень вкусно. — Она заметила, что я мало ела, — продолжала Женевьева. — Она вообще много чего замечала. — Так говоришь, будто ее больше нет. Кусочки овощей и мяса плавали по кругу, остывая и теряя надежду быть съеденными. — Просто после выпуска она мне никогда не писала. — А ты хотела бы получить от нее письмо? — Барти вспомнил Кэмпбелла. Где он сейчас, все еще в пустынях? — Ну, да, — Женевьева все-таки хлебнула супа, морковка так и запищала от радости. — Ого, и правда вкусно. — А я что говорю? — …Мне казалось, у нас с Джоанной было много общего. Она тоже всегда сидела в стороне, читала книжки… Она замолчала и приступила к еде. Барти к тому времени одолел половину и решил отдохнуть, предавшись воспоминаниям о Кэмпбелле: — У меня тоже был друг. Он и сейчас есть, но я даже не знаю, где он. Он рассказал о паре его выходок, не углубляясь в подробности, затрагивающие непосредственно участие Барти. Заговаривая Женевьеве зубы, он проследил, чтобы тарелка опустела, и только потом прикончил свои остатки. Суп был не из легких: — Теперь мне плохо, — Барти приложил руку к месту, где зародилось жжение. — У меня тоже эта изжога дурацкая, — огорчилась Женевьева. — Почему от вкусной еды столько проблем? Женевьева хотела было что-то ответить, но подоспевшие с уборкой эльфы сбили ее. Сморенный Барти не стал выуживать реплики. В молчании они вернулись в башню.

***

Барти выпрямил спину, придерживая руками поясницу. Позвоночник неприятно хрустнул. Вечная сутулость напоминала о себе ноющей болью, не прекравшейся ни днем, ни ночью. Заканчивался февраль, на карнизах таяли сосульки. Барти сидел в одном из лекционных кабинетов, заполняя астрономическую карту. На скамейке ниже лежал Уолт и игрался с деньрожденческим подарком от Барти — летающей моделькой вратаря сборной Шотландии, который в последнем матче отбил целых двадцать голов подряд, не дав англичанам ни шанса. — Эй, Барти, — позвал Уолт. Барти не ответил. Черновик для рассчетов закончился, и надо было посчитать градус угла в уме. — Ничего ты, бля, не замечаешь вокруг, — проговорил Уолт, щелчком пальцев заставляя влететь фигурку выше. — В смысле? — спросил Барти, нацарапывая число на коже. Он посмотрел на угрюмого Уолта. Тот нашел Барти полчаса назад и долго сетовал на выбор места для учебы. — Что тебе, теперь с окна дует? Вали, раз не нравится, я не держу. — Я не про это, — Уолт подкатил глаза. Моделька спланировала ниже, и Уолт дунул на нее. Игрок недовольно потряс кулаком. — А про что, черт возьми? — Барти злился: чем дольше его отвлекали, тем дальше ускользала нить вычислений. — Ты с этой Старки носишься, как диадемой Рейвенкло. Ничего больше для тебя не существует. — А ты с хуя ли это вообще приплел сейчас? Ревнуешь? Ради этого пришел? Уолт вздохнул так тяжело, будто битый час пытался объяснить горному троллю тонкости системы Министерства Магии. «Да, ради этого», — все говорило в нем. — Я скучаю, идиот, — он поднял руку и схватил игрока, а затем опустил его на грудь. — Ты даже на день рождения мой не пришел. Когда мы последний раз нормально разговаривали? — Вот сейчас разговариваем. — пятьдесят один в квадрате. — И я извинился за день рождения. — плюс сто пять в квадрате. — Все равно тебе бы не понравилось видеть мою кислую морду на празднике. — минус два, умноженное на пятьдесят один и на сто пять, и на косинус… Да он никогда это не посчитает! — Уверен? И сейчас мы не нормально разговариваем: ты домашки свои строчишь, отвечаешь раз через пять. Тон зазвучал будто бы угрожающе. Барти отодвинул пергаменты и поставил локти на стол, упираясь подбородком в ладони. — А я разве виноват? — его голос стал надрывным, интонации издевательскими. — Ты же знаешь, сколько у меня блядских дел! — То-то же. — Не я этого хотел! Оно мне нахуй не всралость, блять! Барти схватил чернильницу и со всей силы швырнул вперед. Пузырек пролетел над столами и мощно разлетелся от удара об стену. По кремовой штукатурке расползлось черное пятно. Звон осколков успокоился, восцарилась тишина. Свистнув, Уолт приподнялся на локтях и достал палочку: — Тергео! Пятно почти полностью исчезло, но сероватый силуэт все-таки остался. Уолта устроил и такой результат, он повернулся к Барти: — Может, еще чего погромишь? Вдруг легче станет. Барти покачал головой. — Драка с неодушевленными предметами — глупо и бесполезно. Чинить потом вдобавок, пустая морока. — Тогда давай сразимся на палочках, это даже весело, — предложил Уолт, садясь и свешивая ноги вниз. — Ты хороший дуэляет, потому что замечаешь то, чего не видит противник. Таких редко встретишь, и в команде они незаменимы. — Это ты начал словесную атаку против меня? Забрасываешь комплиментами? — Барти достал палочку и косо двинулся в проходе меж столами. — Прогреваю для возвращения во фронт борьбы против жирных министров, — Уолт выскользнул и встал перед ним. Оба наставили друг на друга палочки. — Вингардиум Левиоса! — взмахом он вырвал из-под стола скамью и отправил прямо в Барти. — Бомбарда! — она разлетелась в щепки. Придется чинить. — Ух, ничего себе! Экспульсо! — Протего! Уолт стоял ниже, и отбиваться ему было сложнее. Он выбрал тактику для развлечения Барти: бросал в него разные предметы, а тот взрывал их, иногда оставляя расстояние между собой и каким-нибудь стулом всего в пару футов. — Погоди, сейчас попробую кое-что, — Барти сделал замысловатое движение кистью: — Орбис! Взявшийся изниоткуда синий смерч закружил Уолта и опрокинул на землю. Барти выучил это заклинание почти сразу после поражения Регулусу, но до сих пор не применял его — не представлялось случая. Цепляясь за ближайший стол, Уолт с всклокоченными волосами ошарашенно встал. — Хватит на этом, — он поднял руку, но Барти в очередной раз занес палочку. — Эй, я говорю, хватит! — Понял, бля, — Барти недовольно убрал палочку в карман. Было бы неплохо посражаться еще — невыосвобожденная энергия кипела в сосудах. Пришлось тратить ее на починку мебели. Время поджимало, астрономия перенеслась на следующий раз. Карты скатались, перо без чернильницы спряталось в сумку. Барти и Уолт вышли из кабинета. — Как там слизеринские заседания? — спросил Барти. — Да никак, — Уолт подпнул чей-то скомканный черновик. — Без Мальсибера совсем не то. Он был стержнем, а теперь каждый сам по себе. — А Руквуд? — А что Руквуд? — невесело спросил он. — Готовится к ЖАБА, умник. И вообще, бесполезная эта шняга школьная — смысл нападать на студентов и получать отработки? Типа, из чувства превосходства? Полный бред. — Детские игрушки, — согласился Барти. — Во-во. Абракадабра, — Уолт отворил портрет, и они вошли в тайный проход. Злой волшебник на темно-изумрудном фоне хитро прищурился. — Общался недавно с Регсом. — С Регулусом? Барти пригнулся, чтобы не цеплять макушкой низкий потолок. Пыль щекотала ноздри. — Он тоже за то, чтобы штаны за учебой просиживать, как Руквуд. Типа, потом пригодится. — Уолт чихнул и с силой потер нос. — Блэк сдает меньше тебя, а по ощущениям учится вдвое больше! Как ни встречу, все носом страницы трет, скоро в червя превратится, прям копия тебя. Наверняка изучает Темные Искусства. Слизнорт своим змейкам за милую душу проходку в Особую Секцию выписывает. Они вышли на пятом этаже. Колдун снова похихикал. В конце коридора небольшое сборище поддерживало игроков в Плюй-камни, и Барти сделал предупреждение о надвигающемся комендантском часе. — Э-э-эх, — протянул Уолт у подножия спиральной лестницы. — Классно, когда все тебя слушаются. — Не успеваю насладиться, — скривил губы Барти. — Все выслушиваю от Аббот — надо сделать то, сходить туда… Они дотащились до входа в башню. — Совсем у тебя со свободным временем туго, — подытожил Уолт. — А ты вместо кентов тратишь его на сиськи. Лучше было его не разуверять: — Ты меньше завидуй. — Барти не успел постучать молоточком, как дверь распахнулась, выпуская Эвелину. — О… — Вот ты где, — без лишних слов она всучила ему стопочку листов. — Переклей старые объявления на доске. Уолт раздулся и зашипел, как кот, но Барти и Эвелина не заметили этого. Наверное, тот крайне изумился тому факту, что Барти и правда кто-то помыкает.

***

Суровая зима сменилась ветреной весной. Нахождение Женевьевы рядом больше не вызывало бури эмоций; жизнь Барти опять превратилась в нескончаемую череду забот и проблем. — Батюшки, как поздно, однако, — прокряхтел профессор Слизнорт. — Вам, мои юные друзья, придется поторопиться, чтобы вовремя разойтись по спальням. Заскрипели выдвигающиеся стулья. Душный вечер в компании клуба Слизней и приглашенных гостей наконец-то закончился. Слизнорт обходительно выпроваживал студентов, удостаивая всех персональным прощанием: — Безумно рад, что вы таки порадовали нас своим присутствием, мистер Поттер, — он тряс руку вежливо улыбавшегося Джеймса. Тот никогда не пользовался приглашениями, первое появление вызвало настоящий (молчаливый) фурор: все так и таращились на него и сидевшую рядом с ним Лили Эванс, не проронившую ни слова, но чей взгляд красноречиво велел всем заткнуться. — Надеюсь, вы придете снова. — Да-да, — Джеймс рассеяно притянул Лили и поспешил на выход. — До свидания, профессор… — До свидания, — Слизнорт похлопал Барти по плечу. — Быстрее, — краем губ шепнул Барти Женевьеве, и они выскользнули следующими. След гриффиндорцев простыл, будто их и не было. Барти вдохнул полной грудью и поморщился от затхлого подземного воздуха. — Извини, что затащил. Не думал, что затянется. — Ничего, — на ходу Женевьева протерла глаза. — Никто и не заметил, что я заснула. — А я то думал, чего ты мне не отвечаешь! — засмеялся Барти. Перед выходом они договорились, что будут держаться за руки под столом: одно долгое сжатие означало «как же мне скучно», одно короткое — «скорее бы конец», три коротких — «я тебя люблю». Когда они поднялись достаточно высоко и оторвались от разбредшихся Слизней, Женевьева вдруг обвила руку вокруг пояса Барти и сказала: — Может, на правах твоего старостничества нам можно не спешить? Одновременно Барти захотелось убрать ее руку, сжать ее же, ускорить шаг, остановиться и выпрыгнуть в окно. — Что? — сипло переспросил он. — Ну, — густо покраснев, она убрала руку и выправила волосы из-за ушей. — Мы же иногда… ничего. Барти успокоился, сердцебиение выровнялось. — А-а-а, ты хотела предложить задержаться где-нибудь? Он довольно положил руку на ее плечо, предвкушая, как она сядет на парту, а он встанет напротив, и… — Барти, — голос посерьезнел, она сбросила руку и с упреком посмотрела на него. — Я совершенно не понимаю тебя. Я приняла, что иногда твои действия лишены логики, но всему есть свой прередел. Что с тобой такое? — Я… — он замедлился, а потом попятился. Женевьева надвигалась. Все обращалось в какой-то жуткий сон. Кошмар, где над ним берет верх самый слабый, самый беззащитный человек, который, по уверенным предположениям, ни за что не смог бы надавить на него. — Стой, — она сделала большой шаг, и он замер, как зверь перед яркими фарами автомобиля. Сейчас она была самым страшным и могущественным человеком на земле, потому что Барти не мог бежать от нее, противостоять ей, ругаться с ней. Не хотел этого делать. Ну почему она такая, такая самостоятельная?! Чего она хотела от него? — О чем ты думаешь? — она подняла голову, чтобы смотреть ровно ему в лицо. — Я не знаю, — он считал, что не знает. — Ни о чем. — Это неправда. Его взяли за указательные пальцы и немного потрясли. — Может, — он уклончиво отвел взгляд. — Может и неправда. Я сам уже не знаю, где она. — Опять неправда, — уличила Женевьева. — Мне можешь рассказать. «Я же тебе рассказывала», — слышал он. Или не слышал. — Не могу. Она сжала его кисти два раза, а перед третьим опустила. — Не могу же я любить лжеца. Отвернулась. Барти понял, что попал в безвыходную ситуацию: если не рассказать Женевьеве то, о чем не знают даже Уолт и Пандора, она расстроится и охладеет, а если рассказать, исполнится неприязнью и тоже уйдет. Или не неприязнью, просто развидит в нем достойную фигуру. Впервые ложь и правда взяли ничью. — Ладно, давай зайдем сюда, — Барти безучастно открыл дверцу каморки для метел. Кажется, пару недель назад он здесь спал. Он не знал наверняка, сможет ли выложить чистую правду: время от времени ложь выскакивала из него сама собой, полуправда перекрывала ее, замалчивание кололо в повествовании дыры, и изначальное полотно менялось до неузнаваемости. Барти сел на перевернутое ведро, Женевьева заняла какой-то ящик. Похоже этой истории суждено рассказываться лишь в стенах школьных чуланов. Вступительная пауза затягивалась, Женевьева кашлянула. Барти сцепил руки и поежился. Не так он представлял окончание этого дня. Все, деваться некуда. Давай, начинай уже! — Помнишь, я рассказывал про своего друга Кэмпбелла? Летом после второго курса… Некоторые подробности вычеркнулись из памяти, другие он смягчил, третьи наоборот, преувеличил, но суть оставил первоначальную. Он не упомянул письмо звезде и разговор с профессором Блэком, зато рассказал о том, каким образом обо всем этом узнала миссис Крауч. — И она обвинила меня, представляешь? — Барти в сердцах махнул руками. — Меня! За что? Я ничего не соображал, там были взрослые люди… К этому моменту Женевьева переехала на своем ящике поближе и полулежала на краю его скрючившейся спины, обнимая живот и поясницу. Она ничего не говорила, так что Барти общался больше с самим собой, давая волю всему, что накопилось. — Она написала, как разочарована, а потом мы еще вживую поругались, — негодовал он. — Я думал, она поддержит меня, она моя мать все-таки, и у нас были прекрасные отношения, но тогда, именно в тот момент понял, что они оба родители не мне, а идеальному, безукоризненному и несуществующему в реальном мире человеку. Потом мы с ней вроде помирились, но осадок остался. — Мне так жаль, — сдавлнно сказала Женевьева. — Никто такого не заслуживает. Барти еще немного пораспинался, выплескивая обиду, и взял передышку. Женевьева спросила: — А этот… эта болезнь, она опасная? Ну вот. Он напрягся, ожидая, когда Женевьева скажет: «эм, спасибо за откровения, пока», и уйдет. — Нет, все под контролем, — ровно изрек он. — Полностью. Они помолчали. Женевьева медленно играла с пуговицей его рубашки, он отстукивал пятками нервный ритм. — Ну? — не выдержал он. — О чем думаешь? «Хочешь уйти?» — просился вопрос, но прикушенный язык не давал ему сорваться. — Какой ты бедный и несчастный, — вздохнула она, теплый воздух согрел кусочек кожи. — И о том, как это связано с твоими играми в «горячо-холодно». — Играми? — сконфузился Барти. — Извини, я совсем не хотел.... просто бывает оно само собой… я не… — он сглотнул и собрался духом. — Мне просто очень страшно. Я трус, вот и все. — Нет, опять ты врешь, — она погладила его по спине, и вдоль позвоночника пробежала дрожь. — Ты просто недоверчивый и закрытый. — Я обсираюсь каждый раз, когда ты делаешь что-то не по моему созданному в голове плану. Весьма дурацкому, признаю. — Ладно, похоже на правду. — она наклонилась к нему. Пальцы тронули подбородок, большой погладил щеку. Барти не шевелился, пусто глядя в пол. — Тогда хочешь сделать что-нибудь по своему дурацкому плану? Я не буду мешаться. Походило на утешительный приз за признание собственной ничтожности. Капризно хотелось сказать «нет», продолжая цепочку нелогичных действий, но в чем смысл? Он только что раскрылся так, как никогда и ни перед кем не раскрывался, и его не обсмеяли, не погнали тряпками — все стало только лучше. Кажется, его планы действительно ни на что не годны. «Зря сомневался», — думал Барти, целуя ее в губы. Боже, да его внутренний маятник когда-нибудь определится? — «Но раз она теперь столько обо мне знает, я не могу ее отпустить». — Не кусайся, мне больно, — Женевьева отстранила лицо. Он успел хорошо его запомнить. Барти провел по губам языком. — Ты же сказала, что не будешь мешаться, — хмыкнул он, а она округлила глаза. — Да я шучу. Он обнял ее крепче и впился в мокрые губы, одурело вдыхая запах и чувствуя, как кровь отливает от конечностей. Нет, если он хочет быть по-настоящему уверенным в себе, ему придется довериться ей полностью и отпустить глупые страхи. Она ведь тоже почти сделала это. Очень некстати распахнулась дверь. — Эй, а ну… Крауч? В проходе возвышались Эвелина и Римус Люпин. Второй расплылся в ехидной усмешке и прикрыл исполосованное лицо рукой. — А что это вы тут, — прыснул он. — Уборку затеяли? Барти резко встал, гремя ведром и подтягивая за собой Женевьеву. — А не твое дело, полосатый, — он оттолкнул старост и вышел. — Тебя с твоими противными рожей и характером даже швабра не поцелует. Люпин покраснел, и белые шрамы стали ярче. Он не достал палочку, но задрал подбородок и снял с Рейвенкло несколько очков, именно с Женевьевы — староста же не мог штрафовать собрата. В гостиной почти никого не было, и Женевьева согласилась забиться в уголок рядом с камином, чтобы продолжить с места, где их прервали. — Только без лишней страсти, — она назидательно постучала указательным пальцем по спинке его носа, и он дьявольскими силками сжал обвитые вокруг талии руки. Три раза.