– К сожалению, и на другие камеры тоже никто не попал.
Как приговор, который Сону не готов был услышать, хотя пытался подготовить себя.
– Вы действительно отсмотрели
всё? – мама рядом злится, но старается держать лицо, – не мог же человек вот так просто раствориться в воздухе.
– А вы сомневаетесь в наших методах работы? – мужчина уже даже не пытается скрыть раздражение. У него на столе куча стикеров, на которых написаны дела, а он всё ещё мучается с нападением на Сону.
Да и было ли оно вообще?
Во взгляде полицейского читается явное подозрение. Сону даже смотреть на него не хочет. Он вообще больше ничего не хочет. Он бы с радостью закрыл это дело, забрав заявление, снял повязку с руки и продолжил бы существовать в своём новом мире, где на было ничего из прежнего. Кроме конкуренции. И матери, которая никак не хотела сдаваться.
– Сомневаюсь ли я? Что вы, – её холодный тон пугает Сону, – просто за две недели ничего не выяснили, а моему сыну
всего лишь сломали жизнь.
– Не драматизируйте, – просит мужчина, устало потирая переносицу, – ваш сын жив и скоро будет здоров. А если всё же найдём того, кто сделал это с ним, будем решать дела по закону. Пока – ничего. Вы уверены, что упали не сами, Ким Сону-щи?
Его глаза внимательно осматривают парня перед ним. Знал бы Сону – пришёл бы сюда за ответами?
– На что вы намекаете? – уже более возмущённо начинает мама, – на то, что мой сын – самоубийца?
– Ни на что я не намекаю. Несчастные случаи бывают. Мой коллега однажды тоже ногу подвернул, вот и съехал по лестнице. Там, правда, пару ступеней всего было, но факт остаётся фактом – случается. Я не меньше вашего хочу закрыть это дело, потому что у меня и других куча, с летальными исходами и без, – мужчина специально акцентирует на этом внимание, – но если бы мы нашли хоть одного свидетеля, нам бы стало куда проще. Ещё раз поспрашивайте тех, кто мог быть рядом и, если фортуна будет на нашей стороне, мы сможем найти свидетелей и сделать следующий шаг. Мун Джихон, которая и вызвала скорую, мы уже опрашивали, никого другого около лестницы или поблизости в тот момент не было. Больше ничем я вам помочь не могу. Пока что.
Закрыть дело – и, иронично, делов-то.
Сону и до этого просыпался в холодном поту из-за кошмаров каждую ночь. Одной проблемой больше, одной меньше – ничего для Сону не изменится. Зато мать перестанет играть заботливого предка, который всей душой хочет справедливости потому, что Сону больно; а не потому, что сын не сможет больше быть там, где она хотела бы его видеть.
Случайность? Может ли это быть простая случайность? Или это всё же судьба, которая бьёт Сону за то, что тот хотел сбежать и ослушаться уготовленного ему заранее приговора? Карма?
Рядом с матерью сейчас находиться опаснее обычного: она настроилась найти виновного (
кто точно не её сын) и сделать всё, чтобы он отплатил за испорченное будущее. Сону не знает, что может сейчас делать или говорить, но он просто становится тише. Как призрак. Так он себя сейчас и чувствует.
– Давай ещё раз поговорим с Мун Джихон, – мама садится за руль и выезжает с парковки, – может, она что-то вспомнит или скажет то, что ещё не рассказывала.
– Джихон – моя подруга, которая врать бы мне не стала. Она же меня спасла.
И не раз. И не два. Девушка, по сравнению с Сону, ангел. И пытать её допросами – последнее дело. Кому от этого станет легче?
– Но она всё ещё находится в списке подозреваемых.
– Только потому, что нашла меня.
Сону не станет в ней сомневаться. Это бессмысленно. Зачем тогда столько лет быть опорой друг друга, чтобы в один момент воткнуть в спину нож, а потом изображать из себя благодетель? Кто угодно, но не Джихон. Она отчасти напоминает Вонён, у которой никогда не было к Сону никакой неприязни. И потеря ещё одного союзника в борьбе
против за себя, может нехило отразиться на Сону. Он и так не отличался стабильной менталкой, поэтому не хочет рисковать.
Даже если предположение окажется правдой, Сону предпочтёт верить в сладкую ложь.
– Скажи честно, – мама косится в его сторону, – а ты рассказал мне
всё?
– Да. Есть ли смысл что-то скрывать от тебя?
Есть. Сону не говорил про конфликты, не говорил про записки, про неизвестный номер. И про
него. Как вообще можно рассказать про
него, если
он преследует Сону везде? Что, если станет хуже?
– Ты скрывал достаточно, Сону, – голос женщины звучит устало. Сейчас вся семья на нервах, – я дала тебе слишком много свободы.
Она называла так клетку, в которой было достаточно
свободно для дрессировки. Но это всё ещё клетка, которая никогда настоящей
свободой не станет. Там нет места, чтобы научиться летать.
– Мам, можешь высадить меня около студии? Я некоторые вещи заберу.
Все. Сону собирается забрать всё, чтобы больше туда не возвращаться; чтобы исчезнуть оттуда полностью. Можно было бы кого-нибудь попросить об услуге. Но Сону доверяет только Джихон, которую отправлять в мужскую раздевалку – не вариант совсем. Так подругу и подставить можно: сначала хотела избавиться от Ким Сону, а потом и от его вещей. Лучше сам.
– Сначала поедим. Тебе
надо питаться, сам слышал врачей. Это не обсуждается.
На это Сону лишь покорно кивает, даже не пытаясь сопротивляться. Бесполезно же против матери идти, если она уже всё решила. Надо – значит, надо; она всегда так говорила.
Даже если Сону станет хуже.
Вполне ожидаемо было, что никакая еда не влезет в желудок, который отвык от приёмов пищи как таковых вообще. Сейчас Сону худеть не надо, только наоборот, но. Он не может есть, потому что тогда остаются силы жить. А если силы есть, значит, он должен стараться сделать всё, чтобы
выживать жить дальше.
Сону даже кладёт что-то в рот, и мама больше не следит за его попытками, отвлекаясь на свои рабочие дела. За эти две недели он научился обманывать так хорошо, как раньше ещё не получалось.
– Я в туалет, – оповещает он маму и выходит из-за стола.
В этом кафе туалет, вроде, тоже позволяет провернуть всё по-тихому.
° • 🦢 • °
– Джихон, – зовёт Сону, когда случайно натыкается на неё в одном из неосвещаемых мест в студии.
Девушка дёргается и поднимает глаза, в которых явно читается страх. Но она не боится Сону, она боится чего-то совершенно иного.
Кого-то?
– Сону, – выдыхает Джихон, – я…ты в порядке? Тебе уже лучше?
Они периодически общались: Джихон спрашивала о самочувствии, отправляла домашнее задание или конспекты и делилась последними новостями. Во время звонков её голос не звучал вот так.
Разбито.
– Я ведь правда больше ничего не видела. Только ты внизу лестницы. Я тогда даже сначала не знала, что мне стоит сделать, потому что…
Сону перехватывает её трясущуюся ладонь и сжимает в своей. Рука девушки всегда была такой…израненной? Будто она постоянно мыла её. У Сону тоже так кожа на руках потрескалась, когда он пытался
отмыться от его прикосновений. Разве ей не больно?
– Я верю тебе, честно, – Сону старается звучать так мягко, как никогда прежде. Он с такой же интонацией только к Вонён обращается, – мне уже лучше. А тебе?
– М-мне? – переспрашивает Мун. Она теряется, но потом, опираясь на руку Сону, поднимается, – я просто устала. Репетиции, школа, вопросы с экзаменами и поступлением. Я схожу с ума.
Хочется задать вопрос:
и всё? Только это? Или есть что-то ещё, раз она прячется в темноте и шарахается от любого звука.
Точно есть – очевидно. Сону разве не знает, как надо лгать.
– А ты что здесь делаешь? – она аккуратно убирает свою руку и осматривает Сону. Замечает бинт на ладони, но молчит. Никто, почему-то, об этом не спрашивает напрямую.
– Пришёл вещи забрать. Буду готовиться к поступлению на какую-нибудь скучную профессию. Театр…больше не моя тема, – Сону скидывает сумку с плеча, – подождёшь меня немного? Вместе до остановки дойдём.
– Конечно, – Джихон пытается улыбнуться. Но разве Сону поверит, если сам всегда делал так же, – собирайся, я пока умоюсь.
Он прибрался у себя в комнате, покидал в сумку вещи, которых хватит на несколько дней и решил импровизировать. Пока в планах было стереть свои следы в этом месте. После – кто знает. Может, в никуда, не сдержав обещание, которое он дал Вонён.
В раздевалке тихо – большая часть людей ещё не пришла после репетиции, поэтому есть шанс остаться незамеченным. Его тут всё равно никто с распростёртыми объятиями встречать не собирался. На дверце шкафчика красуется стикер с любезным «покеда, неудачник», а внутри – несколько записок от анонима.
«Я же говорил – здесь тебе не рады. Почему не послушал? Я предупреждал.»
Мило – думает Сону. Его просто предупреждали, а он думал, что ему угрожали. Его буквально пытались спихнуть с пьедестала, на который он так долго и упорно карабкался, несмотря на боль и усталость. Предупреждал – как же.
«Это был не я, если тебе интересно. Но я тоже ломаю голову, кто мог сделать это с тобой. У принцев много врагов, я так и написал. Но знаешь, кто главный? Нет, не ты. Кое-кто, над кем власти у тебя никогда не будет. Этого человека тебе действительно надо опасаться, а не меня или себя самого.»
Даже предполагать не надо, чтобы понять, о ком идёт речь.
Аноним же знает, с кем тут повязан Сону.
«Честно не хотелось тебе писать вот так, но ты заблокировал меня, поэтому, надеюсь, ты это найдёшь, когда вновь появишься здесь. В последний раз. Уже не уверен, что роль тебе досталась из-за него. Ты был его любимчиком? Если так, тебе не повезло. Не уверен также, что тебе это пригодится, но ты должен знать. Ты ведь не единственный, кто видит кошмары с его участием.»
Сону впихивает бумажки в карман куртки и прячется за шкафчиками, когда в раздевалку входят люди, что-то обсуждая. Они стараются делать это тихо, поэтому приходится затаить дыхание и прислушиваться, чтобы ничего не упустить.
– Думаешь, это правда?
– Возможно, – прилетает в ответ, – но если так и было, то могу поставить на Ким Сону. Всё же сходится: решил сдать препода, с которым спит, вот его и толкнули.
Откуда?
Как эта информация вообще распространилась? Это был аноним?
Если это дойдёт до верхушки; дойдёт до родителей – что делать в таком случае? Сону чувствует себя грязным. Проклятым. Отравленным. Низкосортной, легкодоступной дрянью, которой можно воспользоваться под предлогом защиты.
Он же сказал, что Сону такой беззащитный. Сону правда загнали в угол, как раненного лебедя, который не может дать отпор.
– В качестве предупреждения?
– Да нет, захотели от свидетеля избавиться. Кому хочется за педофилию гнить в тюрьме? Ты знаешь, что там с такими делают?
– А если всё же не Ким Сону? – неуверенно разносится по раздевалке, – что, если не он, и это всё правда?
– Тогда какой-то урод днём преподаёт, а вечером издевается над кем-то из нас.
– Так, может, этот кто-то сам хочет? Не подумал? Мало, что ли, тех, кто готов на старших запрыгивать, потому что им это в кайф. Некоторые девчонки со старшими крутят, сам видел.
От этого тошнота вновь подкатывает к горлу, потому что, если рассказать – будет такая же реакция; а в голове всё проносятся слова анонима.
Сону не единственный. Если так – кто ещё, кроме анонима, который, скорее всего, в той же ситуации, раз пишет про кошмары. Только они вдвоём?
Когда голоса скрываются за дверьми, Сону не глядя скидывает вещи в сумку, срывает стикер с дверцы и на ватных ногах выходит к Джихон, хватая её за руку (всё ещё пытается это сделать очень мягко – не хочет навредить) и выводит отсюда подальше. Стоит ли напоследок попытаться спасти и её?
– Ты чего? – спрашивает она, пытаясь успеть за быстрыми шагами Кима, – Сону, эй, что произошло?
– Ничего, – отрезает он, – просто хочу уйти. Воспоминания, все дела.
Джихон ничего не отвечает, но её рука крепко сжимает руку Сону, не отпуская до самой остановки. Он надеется, что Мун ничего не узнает – ни слухов, которые отчасти являются правдой, ни той самой правды.
– Напиши, когда будешь дома, – Сону убирает руки в карманы, вновь натыкаясь на скомканные записки.
– Напишу, – кивает Джихон, – но и ты мне напиши.
– Хорошо, – обещает Сону, хотя телефон уже давно выключен, а маршрут ночной прогулки перестроен.
Пусть кошмары уйдут вместе с Сону.
° • 🦢 • °
hellatired_sss [21:35]
Я нашёл способ отмыться
Пусть, неправильный
И самый ужасный
Но если что, знай
hellatired_sss [21:36]
Я благодарен тебе за всё
° • 🦢 • °
– А ну стоять! – Чонвон хватается за чужую кофту, – куда собрался?
Вышел прогуляться, а наткнулся на очередного суицидника, который решил, что с моста спрыгнуть – отличная идея. Может, прошёл бы мимо, если бы не увидел на земле сброшенную куртку, а на голове отчаявшегося смутно знакомую фиолетовую шапку. Такую он на Ким Сону видел позавчера, когда тот пришёл вместе с Рики (который всё же смог ворваться в жизнь Чонвона, когда написал вечером после знакомства в центре. Ян, к слову, особо против не был – Рики выглядит как обычный подросток, которому хочется найти новых людей).
Чонвон прошёл бы мимо, крикнув что-нибудь вроде «сальтуху ебани, говорят, так прикольнее в воду входить», но.
То, как на Сону смотрел Рики; то, как с ним разговаривал Пак Сонхун; и то, что Чонвон увидел в глазах Кима – заставило остановиться. Ян должен хотя бы попытаться. Если не получится, его совесть будет чиста. Наверно.
– Куда-нибудь подальше! – хрипло бросает Сону.
– Классно. Давай вместо этого купим тебе билет в лучшую жизнь, а не в загробную.
– Лучшей жизни не бывает, – качает головой Сону, – я устал верить в чудесное будущее, которое должно однажды наступить. Ты, вот, в него веришь?
Сону даже формальности отбрасывает. Думает, видимо, что Чонвон за такое его только подталкнёт к краю и поможет завершить дело.
– Не знаю, – вместо этого честно отвечает Чонвон, – а надо?
– Да я-то откуда знаю? – вскипает Ким, – я, вот, не могу больше! У меня жизнь
уже в ебеня покатилась. Уже, представляешь? Какое чудесное будущее? Это же сказки для детей!
Сону предпринимает ещё одну попытку дёрнуться, чтобы перелезть через перила, за которые крепко держится рукой. Чонвон только сильнее цепляется за младшего. Очевидно, что у Яна довольно сильные руки, хотя хромая нога даёт осечку.
– Стоять, – настойчиво повторяет Чонвон и тянет на себя ослабевшее тело, – меня нога подводит, тебя рука. Это ничья, Ким Сону.
– Но ты не понимаешь. Не понимаешь же,
почему, – выдыхает Сону и вновь хватается за перила, – зачем тебе я? Отпусти меня. Сделай вид, что не встречал меня сегодня. Вообще никогда не встречал! Обещаю не приходить к тебе в виде призрака. Только отпусти, – умоляет Сону.
Чонвон думает, что это – какая-то злая шутка судьбы, которая показывает прошлое. Только слёз в глазах ни у кого нет. И Чонвон находится по другую сторону.
Чью-то судьбу он же может помочь переписать, если свою не в состоянии?
– Думаешь, я здесь также не выбирал между жизнью и смертью? – Чонвон произносит это не так громко, но Сону наконец перестаёт сопротивляться и поворачивается, чтобы посмотреть на старшего, – я прекрасно тебя понимаю, потому что знаю, что такое «моя жизнь в ебеня покатилась». Она ведь реально туда и покатилась. Вместе с водителем, который меня решил сбить и скрыться в ночи, оставляя мне в подарок вот это, – он хлопает по хромой ноге, – послушай хёна – остановись сейчас.
– Не могу, – шёпотом произносит Сону, – не могу я,
хён.
– А если выживешь? – бросает последний козырь Чонвон, – всё же станет в разы хуже.
Потому что здесь, балансируя между двумя мирами, нет пути обратно: твой путь либо изменится совсем, либо прервётся.
– Попробую ещё раз. И ещё – если понадобится. Утоплюсь!
– Ага, русалочка, флаг тебе в руки. Сползай на сушу, раз у тебя ещё ноги есть и не строй из себя самого смелого. Если бы реально хотел сигануть с моста, давно бы уже вырвался, – Чонвон дёргает Сону на себя и тот, наконец, оказывается на земле. Руками Чонвон решает держаться за чужие предплечья ещё немного, – дёрнешься, я тебя Рики сдам.
– Н-не надо! Не говори Рики, хён, пожалуйста, – паникует Сону, – никому не говори. Сохрани тайну, прошу тебя. Я же стою здесь, видишь? Обеими ногами стою. Видишь?
Конечно – Чонвон бы так же просил, если бы ему угрожали рассказать обо всём его маме. Самые близкие не должны узнать. Вообще никто не должен узнать, если попытка оказалась неудачной.
Да, Чонвон не знает, что там у Сону случилось, но понять-то его может. Судя по перебинтованной руке (по факту – обеим), у него тоже травма какая-то, которая перечеркнула все дальнейшие планы. Его случай.
Сону, чувствуя, что его отпустили, падает на свою куртку и закрывает лицо руками. Им ещё повезло, что сегодня на прогулку решили выйти только они вдвоём – так проблем меньше. Повезло, что Сону не в истерике, а в какой-то стадии опустошённости, где быстро сдался, потому что запала не хватило. Он, видимо, уже выплакал всё, что мог, поэтому сейчас напоминал тряпичную куклу, которая даже сидеть без опоры самостоятельно не может.
Чонвон оглядывается в поисках трости и замечает собранную сумку рядом с Сону. Предсказуемая схема: побег из дома, который обернулся побегом из жизни.
Повторил сюжет чонвоновой истории в точности.
– Выкладывай, потеряшка, – Чонвон опирается на перила и смотрит на Сону, – что случилось, как ты додумался. И прочее. По порядку.
– Почему я должен? – злится Сону, – Ты всё испортил. Если бы не ты,
хён, я бы уже давно…
– Ты бы не прыгнул, – прерывает его Чонвон, – зассал бы, как и я тогда. Это мы на словах с тобой такие смелые, а на деле ждём прекрасного принца, который, как в сказке, прискачет на белом коне, спасёт из лап злодея, и заживём мы с ним долго и счастливо.
Потому что надеешься на диснеевское волшебство с хэппи эндом, а достаются те самые оригиналы, в которых русалочка становится морской пеной, спящую красавицу пробуждает не поцелуй, а сломанная судьба, и сводные сёстры Золушки получают вместо второго шанса отрубленные конечности.
Сказки, всё-таки, разные бывают.
– Я просто чувствовать ничего больше не хочу, – признаётся Сону, выждав паузу, – думал, что смогу жить по сценарию, который мне мать давно прописала, но не могу. Упал с лестницы, приложился головой то ли о ступени, то ли о пол, не знаю, плечо вывихнул, и порезал ладонь, а так да, всё у меня отлично, – язвит Ким и указывает на свою руку, – спасибо, что поинтересовался моими делами, хён, и не дал мне сделать
свой выбор.
Реально же язва – один в один Чонвон после аварии и осознания, что жить «как прежде» не получится; что придётся писать свою историю с нуля и искать себя там, где тебе раньше не было места; что придётся оставить прошлое в прошлом, существовать в настоящем, и верить, что будущее есть.
– Мама меня в семнадцать родила, – неожиданно начинает Чонвон, – парень её бросил, когда узнал, родители отказались и выставили из дома за такой позор, а бабушка помогла, сказав, что в жизни всякое случается. Она нас, по факту, двоих растила, хотя не должна была.
Сону от откровений старшего рот открывает (забавно так, как мультяшка, что Чонвона смешит), пытаясь что-то ответить, но замолкает. Нечего ему сейчас добавить.
– Я ведь маме, если подумать, всю жизнь испоганил, а она меня любит до сих пор, – Ян горько усмехается, – всегда был её проблемой, а она никогда и не думала отказываться от меня. Впахивала, когда даже не могла, совмещала работу, учёбу и уход за ребёнком, чтобы в итоге единственный сын не оправдал всех вложенных в него сил и кинулся с моста. Почти.
Впервые раскрывает душу перед другим человеком. Чонвон ещё ни разу не рассказывал историю своей семьи, но тут увидел
себя из прошлого Сону и решил, что пришла пора.
Нельзя же бесконечно скрывать то, что так долго мучает. Если Сону вдруг поможет его опыт, то стоит попытаться спасти хотя бы его. Хотя, наверно, уже поздно.
Или никогда не поздно решиться жить снова?
– У меня планы на тхэквондо были. Куча медалей, соревнование за соревнованием, ни единого скандала. Пророчили карьеру сначала отличного спортсмена, а потом и тренера. Идеально звучит, да? – Чонвон морщится, вспоминая то, что ему надо отпустить. Однако прошлое приносит боль. В огромных количествах и так часто, будто Яну недостаточно прилетело, – ничего идеального не бывает. Я тогда возвращался домой поздно от друзей. Людей уже мало было, машины почти не ездили, но я всё равно встал к светофору и дождался, пока загорится зелёный. Пару шагов до тротуара оставалось, но в последний момент вылетела машина. После – я в больнице: мама радуется, что я жив остался; полиция сообщает, что номеров на тачке не было, и водителю удалось скрыться. Финита ля комедия.
Чонвон до сих пор помнит, как злость готова была сжечь всё и всех, потому что кто-то решил, что можно лишить его будущего. Злость готова была его самого изнутри поджечь. А потом, видимо, фитиль погас, Чонвон остыл и пришло то, что не даёт жить по сей день – нежелание бороться дальше, хотя надежда теплится в нём до сих пор.
Он ведь маме обещал.
И Джею тоже обещал.
– Это…всё? – Сону растерянно хлопает глазами, – ты подошёл к краю, но...остался здесь, а не переступил.
Почему?
– Да хрен его знает, – пожимает плечами Чонвон, – ангел-хранитель, видимо, есть у меня, раз я в самый последний момент передумал. Испугался такого конца. Никогда позорно не сбегал, а в тот момент хотелось. Согласись, не так просто перестать, когда столько лет подряд сражался за своё место.
– Я устал сражаться за своё место, хотя никогда бы таковым его не назвал. Вот сестра моя сияет на сцене, потому что душу в это дело вкладывает. А я – потому что у меня выбора никогда не было:
я обязан быть лучшим. Везде, всегда. Потому что вот этого от меня ждут другие.
– А ты чего от себя ждёшь?
Сону поднимает глаза на старшего. Странно, что он не плачет, хотя у Чонвона тогда случилась истерика. Он столько соплей у себя ещё никогда не видел.
– Я? – задумчиво протягивает Ким, – наверно, побега.
– Куда? – хмыкает Чонвон, – в лучшую жизнь?
– Куда-нибудь подальше, – отвечает Сону. Он встаёт с куртки, отряхивает её и накидывает на больное плечо, подхватывает сумку и трость, протягивая её старшему, чтобы уйти и отсюда тоже.
– Куда именно, потеряшка? План-то хоть есть?
– Нет у меня ничего. Я не думал, когда уходил.
Да никто никогда не думает, потому что после
этого ничего уже не ждёт.
Домой он сегодня явно не отправится; Рики беспокоить тоже не будет. Кто ещё у него там есть?
– Звоним Пак Сонхуну? – предлагает Чонвон. Номер второго Пака ему Джей на всякий дал. Видимо, «всякий» тоже когда-то случается.
– Ни за что, – качает головой Сону, – хён, я не хочу, чтобы он узнал…обо мне.
Понятно – кто хочет позориться перед человеком, на которого смотришь
так, будто он – нечто прекрасное. Чонвон бы тоже не хотел, чтобы
Джей кто-то узнал о его прошлом.
– Пойдём тогда где-нибудь погреемся. Там и решим вопрос.
Потеряшки, наверно, вместе должны держаться.
Нога болит, поэтому Чонвон идёт медленно, но Сону всё равно плетётся позади, как провинившийся ребёнок, которого отругали за рисунки на обоях (Чонвон тогда честно думал, что Клод Моне – никто, по сравнению с ним) или за испорченные кроссовки, которые пострадали из-за вылазок на заброшки (эра шпиона тоже до аварии была). Чонвон не будет его ругать – он Сону на год старше, вряд ли мудрее. Просто опытнее в некоторых вопросах.
– Зачем ты рассказал мне? – наконец подаёт голос Ким.
– Чтобы ты знал, что не один такой, потеряшка. Таких, как мы с тобой, куча. Видел статистику?
– Но я хочу быть один, – прилетает так же тихо из-за спины.
– Нормально, всем иногда нужна передышка от людей, – бросает Чонвон, – только вот быть с собой один на один в подобном состоянии нельзя. Поверь мне.
Шрамы, может, и заживают, но на коже всё равно остаются.
