Кажется, Джей потерялся вместе с Джейком, скрывшимся под ливнем. Джея такая погода вводит в состояние паники, заставляя закрывать уши. Но он готов был закрыть их Джейку, если бы тот только позволил.
Джейк же выбежал, когда отсчитал один – сразу за молнией пришёл гром. Они были в эпицентре непогоды, когда ветер чуть ли деревья не сносил, а вода стала стеной, из-за которой ничего не было видно. Джейка не было видно, хотя Пак сорвался, чтобы найти его, но вернулся домой вымокшим до нитки и без того, кто поселил его в своём сердце.
Это было признание, да? Что Джейк перестал придерживаться изначального плана и вышел к совершенно другой цели, которой раньше и не существовало. И даже если что-то поменялось в процессе, Джей не жалел, что однажды впустил в свою жизнь Шима. Пусть приходит и уходит – но не навсегда, а лишь
на время.
Отпустить и потерять – и близко не одно и то же.
На утро погода всё ещё не радовала, а капли дождя, оставляющие следы от удара об подоконник на стеклах, размывали и без того непроглядный пейзаж серого Сеула, в точности передающий состояние Пака после почти бессонной ночи, которую он провёл в коротких моментах кошмаров, заставляющих его постоянно просыпаться.
Джей помнит, как всё это началось, когда Джейк решил в один момент пуститься во все тяжкие и ещё раз себе напомнить, что алкоголь – это зло, выпив приличное количество шотов за игру, а потом упал на рядом сидящего Джея и попросил выйти с ним на улицу.
– Не против, если я покурю? – Джей достаёт пачку из кармана.
В ответ Джейк только вздёргивает нос и демонстративно (пошатываясь) отходит чуть дальше от Пака, вызывая тихий смех. Он напоминал обидевшегося щенка, которого Джей хотел забрать из приюта, когда ему было лет пятнадцать, потому что нуждался в ком-то рядом, кто был бы с ним потому, что искренне его любит. И не оставит. А Шим в общем походил на пса (не в плохом смысле вообще – Джею четвероногие нравятся) своим поведением и немного даже внешностью. Это…мило.
Настолько, что иногда хотелось провести пальцами по его пушистым волосам и потискать.
– Чего? – Джейк плюхается прямо на ступени перед входом в клуб и начинает жадно глотать воду, – алкоголь – слишком горькая хрень.
– Зачем тогда пил?
– Не знаю, – честно признаётся Джейк. Из него вырывается тихий смех, который он не контролирует. Звук становится громче, а потом Джейк и вовсе падает на спину, вынуждая Джея кинуть сигарету (чего он обычно не делает) и подбежать к Шиму, чтобы проверить его сохранность, – я устал. Так устал косячить по любому поводу, – рассказывает Джейк, пока лежит затылком на ладонях Джея, – я не идеальный – какой ужас. Родители хотят увидеть идеального сына, а я…блять, идеальные люди вообще существуют? Нет же.
– А как же я?
Взгляды встречаются – ошибка. Их смех тут же мешается друг с другом, с шумными улицами и звуками, доносящимися из клуба. Джейк прикрывает руками рот, но его глаза сияют, отражая в себе Джея, а мягкие волосы приятно щекочут ладони. Джей его ещё никогда таким не видел. Будь у Шима хвост в наличии, он бы явно уже им начал вилять.
– Признаю эту твою характеристику, если только ты целуешься отлично, – Джейк до сих пор пьяно хихикает.
– Моя бывшая, вроде, не жаловалась, – фыркает Джей.
– Ты когда-нибудь с парнем целовался? – на отрицательные качания головой Джейк только вздыхает, – а хочешь? Потому что я пиздец как хочу кого-нибудь чмокнуть. У тебя ещё лицо так фонарём подсвечивается, что выглядишь как святой. Бог мой, я слишком много выпил и вижу ангелов…
Джей прямо там, почти лёжа на ступенях, между ходящими туда-сюда людьми, и накрывает губы Джейка, чтобы тот перестал болтать. Джейк сразу же обхватывает его лицо своими ладонями, тянет на себя, не давая уйти, и углубляет поцелуй, выдавая в ответ приглушённые стоны, которые таковыми кажутся, наверно, только потому, что здесь очень шумно.
Так шумно, что Джей не слышит голос разума, призывающий остановиться – нельзя таким заниматься с людьми, к которым чувств у тебя нет.
Но Джейк происходящее ощущается слишком правильно.
– Ладно, – рвано выдыхает Джейк, пытаясь ухватить побольше воздуха после поцелуя, – есть ещё идеальные люди на этой земле. Ты только не зазнавайся, Джей-я.
Джей не идеальный – но кто он такой, чтобы рушить их момент своими откровениями.
– Вызвать тебе такси? – спрашивает Пак, пока пытается поднять Джейка, но тот дуется и падает обратно, – ты слишком пьян, даже ноги не держат.
– Так я перед тобой устоять не могу.
– Ещё раз, и я тебя здесь оставлю одного.
Хотя все знают, что Джей не бросит. Потому что именно он верный, как пёс.
– Мне нельзя домой, – признаётся Джейк, – родители меня убьют, если увидят пьяным.
– И где тогда собирался ночевать? – Джей цокает, хоть и знает, что бесполезно отчитывать – всё уже произошло, – поехали ко мне.
Джейк прикрывает рот руками и по-пьяному смущённо хихикает – так мило и глупо одновременно, что Джей улыбается тоже.
Он всегда таким был? Таким нетерпеливым, жаждущим к себе внимания, тактильным? Таким страстным, горячим (в прямом значении этого слова – он буквально согревал, пока окна были нараспашку)? Он всегда так много болтал даже во время поцелуев, садился на колени, забирался пальцами под кофту, проводя подушечками по животу и вызывая мурашки? Всегда обнимал во сне, прижимаясь так крепко, что одеяло можно было отбросить в сторону, потому что было тепло? Он всегда брал чужие шампуни, гели для душа или парфюм, чтобы пахнуть чем-то привычным?
О Джейке почти ничего не было известно, но он ощущался как нечто родное, близкое и своё.
Джейк утром всё же не сдержался совсем. Потянулся за поцелуем, роняя Джея на спину, навис сверху и дождался, когда они забудут обо всём и просто будут наедине теми, кем они были, а не теми, кем их видели все остальные. С Джейком всё было так просто до безобразия и так сложно одновременно: когда он смотрел сверху вниз с таким желанием; когда нуждался в Джее; когда просил увеличить темп или наоборот снизить, чтобы максимально насладиться мгновениями; когда звал так тихо и томно Джея по имени; обжигал кожу на лице или шее своим дыханием; когда большими пальцами стирал пот со лба, потому что плевать было на духоту в комнате; когда всё так же смущённо хихикал, потому что Джей назвал его красивым – когда Джейк был рядом, Джею хотелось проходить все эти «просто» и «сложно» вместе с ним.
А потом Джейк появился на пороге его квартиры вновь, предложил примерить звание друзей с привилегиями и, когда Джей согласился, обозначил границы.
Однако они смылись, как недавно оставленные мелом на асфальте детские рисунки. Потому что вместе с незрелыми отношениями пришли последствия, которые надо решать как взрослым. Вместе с неаккуратно брошенным «давай просто попробуем» пришло осознание, что боязнь стать ближе к другому человеку настолько, чтобы позволить влиять на себя, отдать власть над собой в чужие руки, теперь не страшна вовсе.
Потерять ощущение чужих рук было куда страшнее. Они всё равно не злоупотребляли властью, даже когда им было позволено.
Фантомные прикосновения постепенно исчезали, и становилось так холодно, что Джею пришлось закрыть все форточки, хотя он этого почти никогда не делал. Он оглядывался, пока шёл, в надежде, что увидит сбежавшего Джейка. Но нет – были только толпы людей, заполняющие улицы, и не было Джейка, заполняющего душу всеми чувствами сразу.
– Привет, – бросает Джей, когда заходит в одну из комнат в семейном центре.
В углу сидит Чонвон, набирающий что-то на ноутбуке. Он тут же кивает и отдаёт частичку внимания Джею. Чонвон с самой первой их встречи ощущался как тот, кому необходима помощь, но сейчас – сейчас именно он казался сильнее и взрослее самого Пака. Всегда ли Чонвон был таким?
Всегда ли Джей был таким?
– Хён, – тихо зовёт его Чонвон, – что случилось?
Всегда ли Джей был тем, кто нуждался в помощи, а не тем, кто эту помощь мог предложить всем? Джейк был прав, когда сказал, что лимит есть у всего. У Джея лимит, оказывается, уже был исчерпан.
Может ли он в таком случае попросить помощи у тех, кого хотел защищать?
– Я… – начинает Джей, но тут же останавливает себя, – мне кажется, что я просто ужасный человек. Ужасно глупый, слепой и…потерявшийся.
Потерявший.
– Не говори про себя так, хён, – просит Чонвон, – я видел много потеряшек. Они все разные были, и ни одна не была похожа на тебя. Знаешь, запутаться и потеряться – разные вещи. Каждый может повернуть не туда, но не каждый может найти путь обратно. Ты сказал мне не терять надежду, потому что это – единственное, что сможет держать меня в этом мире. В настоящем.
– И как, – горько усмехается Джей, – помог ли тебе мой совет?
Потому что себе они уже давно не помогают. Других оберегать проще, чем самого себя – собой иногда хочется пожертвовать.
– Ну, – Чонвон нервно улыбается. Его ноутбук оказывается захлопнутым, а внимание сосредоточено только на Джее, хоть и видно, что его тоже что-то тревожит, – я бы не назвал это советом. Скорее так, напоминание, что найти себя можно только самому, потому что надежда может быть только в самом себе. Пусть и кажется, что…её нет совсем.
– У тебя она есть?
У Джея, кажется, она сбежала вслед за Джейком. Не надежда на светлое и беззаботное будущее, а на простое и банальное – тепло другого человека, которые не душит и не заставляет открывать форточки, чтобы вздохнуть; тепло, которое не надо остужать, чтобы не сгореть в пламени, которое начинает захватывать сердце.
– Честно, хён? – дождавшись кивка, Ян продолжает, – если бы её не было совсем, меня бы здесь не было тоже. Ты же мне сам сказал, что вместе с надеждой исчезает и человек. Он окончательно теряется или теряет. И…всё.
Всё – понятие растяжимое. Однако, когда Чонвон произносит это, Джей представляет только одно. То, что сейчас может назвать своим «
всё».
Кого. Неважно, изменятся ли его чувства спустя время, но сейчас он не может упустить шанс попросить остаться.
– Я не могу потерять.
– Надежду?
И того, кто подкрепляет её.
– Его, Чонвон-а.
Я не могу потерять его.
Влюблён ли был Джей с самого начала?
° • 🦢 • °
– Как Сону? – спрашивает Сонхун. У него в руках блокнот, в котором он что-то непрерывно пишет, не поднимая на Рики взгляд. Он слушает, пускай и не смотрит.
Ян Чонвон таким же оказался: писал и писал свои тексты где-то, временно находясь где угодно, но не здесь. Напоминал до ужаса Сону, у которого в глазах догорали фейерверки, некогда радовавшие публику. У него и сейчас куча запасов, которым только надо то, что наконец зажжёт их.
У Чонвона наверняка тоже, раз некоторые рассказы всё ещё заканчивались на хэппи энде. Или на том, что хотя бы отдалённо его напоминало.
– Сам же знаешь, Сонхуни-хён. Сону улыбнётся и скажет, что ничего такого. Потом вкинет отвратительную шутку про
уход куда-нибудь и снова улыбнётся. Я…честно не понимаю, как можно ему помочь.
Рики тянется за тёмно-синей краской (чёрный – ведь просто отсутствие любого света) и аккуратно обводит светлые пятна на холсте.
Ему уже намекнули, что шансы у него есть; и немаленькие – надо лишь постараться над портфолио.
Хотелось изначально всё посвятить Хисыну, но сколько бы Рики не пытался думать о размытом будущем, в котором ничего в их отношениях не ясно
как и сейчас, не смог прийти к чему-то тёмному –
там по-прежнему расцветали цветы, как любовь в самом Рики. Зато рассказы Чонвона и разговоры с Сону помогли найти то, чего Рики так не хватало.
А оно всегда рядом было.
– Он ничего не говорил…больше? – Сонхун хмурится, кивает своим мыслям, а потом всё же переводит взгляд на работу Рики, – что это?
На полу, в осколках всего подряд, лежал маленький и беззащитный человечек, который пытался укрыть себя от мира, но. Не получалось: руки в ранах, слёзы в глазах, а одежда и обувь отсутствует – у него нет даже шансов, если он не попросит о помощи.
– Настолько смелый, чтобы показать наготу комиссии? – Пак вглядывается в линии, – не все смогут понять.
– Нагота ведь не о пошлости, хён. Тут он словно ребёнок, который только-только пришёл в этот мир. Он ещё не понимает, как закрыть себя. Он просто..
Потерянный. Пока не найденный.
– Обнажённая душа, – соглашается Сонхун, – чистая и невинная. Которую совсем легко ранить.
Такая душа тянется к Хисыну.
Такая душа оставляет место хэппи эндам.
Такая душа желает просто покоя и счастья, а не вечных страданий, которыми наполнен путь.
Всем людям ведь хочется, чтобы самое хрупкое, что у них есть, не разбилось.
– Сону ничего больше не говорил. Но можешь спросить у него лично. Или у Чонвони-хёна. Или даже у Шим Джейка.
– Откуда Джейк знает Сону?
Как же Рики устал от недомолвок и секретов, которых становится всё больше.
– Не знаю, – честно признаётся Рики, опуская ладонь с кистью, – но Сону пока у него тусуется. Говорит, Джейку помощь нужна.
Рики вообще не против такого: чем больше у Сону появится людей, которым он сможет доверять, тем Рики будет спокойней – у Сону будет кто-то, к кому он сможет пойти, если не решится что-то доверить лучшему другу. Иногда просто нужен кто-то…со стороны. Тот, кто выслушает и не осудит, потому что мало что про тебя знает. Сону нужен кто-то, кто примет его нового.
– Это, наверно, про Джей-хёна. У них же там что-то происходит – только совсем слепой не заметит, – вылетает предположение, – не знаешь, хён?
– Может, и знаю, – Сонхун усмехается и легонько толкает в плечо, – не сиди здесь долго, уже темно. Тебя проводить?
– За мной Хисын-хён зайдёт, – на лице появляется смущённая улыбка, хоть Рики и знает, что это – простая просьба его старшего брата, который сам его забрать не может, – ничего такого, Сонхуни-хён! Не надумывай! Просто доставит домой.
– Как знаешь, – бросает Сонхун. Он возвращается к своим записям и лишь изредка бросает на Рики насмешливые взгляды.
У Рики, может, душу тоже осколками разбросали, но из каждого, почему-то, прорастают цветы.
° • 🦢 • °
Когда брат попросил прикрыть его перед родителями, Вонён не задумываясь сделала это, потому что знала, что однажды он всё равно предпримет попытку побега. Не знала, правда, будет ли это последний рывок в пропасть или переход через мост – но надеялась, что Сону выберет второй вариант.
Для него хотелось достать целое из частей лучшего, что может предложить этот мир, а не довольствоваться теми остатками лучшей жизни, которая может быть где-то в теории. Если надо будет – Вонён попытается слепить всё нужное в один кусок.
Когда практики занимают огромную часть твоей жизни, потихоньку привыкаешь к тому, что надо работать усердно, чтобы в итоге чего-то достичь. Однако детское желание мгновенного результата всё равно есть где-то внутри и полностью исчезать не планирует. Если бы можно было пропустить тёмную полосу жизни, чтобы оказаться сразу на светлой, то Вонён отдала бы этот шанс брату, а не оставила его себе. У неё есть много эгоистичных желаний, которые касаются места на сцене и школьного рейтинга, но Сону – никогда. Он был тем, кто разделил её печаль и её тревоги, когда это было нужно, поэтому и светлое хотелось разделить с ним. Или вовсе отдать бо́льшую часть, чтобы не видеть, как гаснет огонь в глазах и остывает сердце. Которое и без того было довольно холодным.
Разве Вонён не знает, как это: когда холодно настолько, что миллионы одеял не согревают, а такое же холодное тело брата, которое сгребает её в объятия – ещё как.
Это не объяснить – только почувствовать.
– Оппа, – тихо выдыхает Вонён, когда её ловят родные руки. Она не может не улыбаться, когда встречается с братом – он ведь до сих пор
здесь.
Из-за неё, – я очень скучаю.
Признание вырывается само – не из неплотно сомкнутых губ, а из души. Вонён правда скучает по тому Сону, который улыбался не для того, чтобы убедить её в своём спокойствии, а для того, чтобы улыбнуться моменту.
– Я тоже по тебе скучаю, – Сону гладит её по волосам, получая в ответ тихое мычание, – но не могу пока вернуться.
– Потому что боишься застрять
там? – осторожно спрашивает Вонён. Ладонь брата останавливается, а потом продолжает движения, но уже чересчур осторожно, – я же знаю, что ты дома не можешь. Что конкретно эти стены тебя душат, что мама на тебя давит и сводит с ума своим контролем, что равнодушие папы тебя задевает, хоть ты и не признаешься в этом, что обо мне пытаешься заботиться, потому что чувствуешь какую-то ответственность. Ты же мой брат – такой же ребёнок. Не бери на себя так много.
– Ты когда такой взрослой стала, Ён-и? – хрипло смеётся Сону, – вчера ещё крохой была.
Вчера Вонён уже не была крохой – ей пришлось взрослеть вместе с Сону тоже: чтобы получать роли, чтобы оставаться в школе на высоких строчках, чтобы выглядеть как идеальная фигура для остальных, чтобы дома быть той, кем будут гордиться родители. И стать той, на кого будут смотреть с чистой и искренней любовью. Совсем не по-дружески и не по-семейному.
Так, как смотрит она на того, кто только одним своим присутствием заставляет улыбаться и смущаться. Пак Сонхун же как парень, вышедший из её грёз.
– Мне шестнадцать, оппа. В моём возрасте ты был куда более зрелым.
– Поэтому и прошу тебя не взрослеть раньше положенного, Ён-и. Оставайся подростком, пока тебе можно.
Так хочется возразить и доказать, что, если и она станет взрослее, то сможет сбежать вместе с Сону подальше. Не будет бросать балет – но и брата тоже. Почему иногда нельзя не выбирать, а забрать всё? Почему обязательно делать выбор всегда? И если оставить одно в своей жизни, надо избавиться от другого?
Вонён не взрослая – и с такими мыслями вряд ли сможет повзрослеть, чтобы доказать что-то брату
и Пак Сонхуну тоже. Он же наверняка соплю зелёную не выберет.
– Чувствую себя настоящей Джульеттой: только вместо враждующих семей – раскол в своей собственной.
– А была ли у нас вообще семья?
Видимость была точно. У них был дом; родители; ужины по вечерам, которые почти никогда никто не пропускал; фотографии в альбомах, на которых они улыбались; трофеи на полках, которыми все гордились; воспоминания о семейных вылазках. И они были друг у друга.
– У тебя есть я, оппа, – Вонён сжимает в руках ткань куртки на спине брата, боясь потерять его снова, – пожалуйста, всегда помни, что у тебя есть я.
– Я и не забывал, Ён-и. И не забуду. Но и ты знай, что всегда можешь прийти ко мне. Даже если я спрячусь, ты всё равно найдёшь меня.
Родная мама решила оставить Вонён, а неродной Сону заботился лучше кровных родственников.
Потому что это всегда были Вонён и Сону.
Семья.
° • 🦢 • °
Кажется, сердце замирает на секунду. И начинает биться вновь в надежде, что Джей говорит сейчас про кого-то особенного, но… не настолько.
– Кого? – выдыхает Чонвон.
Джей сползает по спинке стула и зарывается пальцами в свои волосы. То ли сопротивляется себе, то ли не хочет загружать своими проблемами Чонвона ещё больше. Он же всегда таким был – ориентиром в этой местности, которая казалась чужой. Джей не казался чужим, но он, наверно, таким был.
– Я не…ты когда-нибудь был влюблён? – Пак растерянно улыбается, смотря на Чонвона, – я, вот, очень боялся момента, когда это случится. А потом приходит какое-то странное осознание: боишься потерять не контроль над собой, а другого человека. Джейк же – ох, чёрт, я спалил имена – он сказал, что в его сердце сейчас только я, и это, наверно, и есть влюблённость?
Чонвон надеется, что он влюблён не был. Что это была лишь глупая симпатия, которая ещё не прочно засела в нём. Что в Джее он видел только того самого принца на белом коне, который придёт и спасёт, увозя за собой в прекрасное далёко.
Может, Шим Джейку этот принц нужен был больше?
Может, никому из них принц не нужен, потому что и они никакие не принцессы?
И жизнь всё-таки не сказка, а простая реальность?
– Если он так тебе и сказал, то, наверно, и правда влюблённость, – заключает Чонвон, – и если это взаимно, сделай всё, чтобы не потерять его.
– Думаешь? – Джей достаёт телефон и смотрит на Чонвона в ожидании ответа, – заслуживаю ли я второй шанс? Заслуживаю ли я…
– …любви вообще?
Рядом сидящий Сону хлопает глазами (действительно забавно – Чонвона это всегда смешит), а потом хмурится, размышляя. Чонвон, наверно, зря к нему обратился, но больше было не к кому – либо он, либо мама, раз Джею нельзя было доверить откровения
о нём самом.
– Почему, например, мама любит меня, если я этого не заслуживаю?
– А почему не заслуживаешь? – наконец проговаривает Сону, обращаясь будто совсем не к Чонвону.
К себе, – почему думаешь, что не заслуживаешь любви, хён?
– Потому что подвёл остальных. И себя.
Неоправданные надежды разве не вознаграждаются ненавистью?
Когда на кон ставится абсолютна вся жизнь (иногда и не только собственная), а потом она летит в бездну вместе со всеми трудами и ожиданиями, хочешь не хочешь, но начинаешь переоценивать всё своё существование, начиная от простых вещей и заканчивая тем, что даётся, увы, не всем.
Любовь не для всех. Поэтому Чонвон посоветовал Джею попытаться ещё раз. Пусть не с ним, пусть с кем-то другим – нельзя упускать возможность найти кого-то
своего, кому можно подарить своё время: и прошлое, и настоящее, и будущее.
– Я тоже не заслуживаю, – заключает Сону, – но почему меня любит сестра и лучший друг?
– Потому что ты – Ким Сону?
– Тогда твоя мама любит тебя, потому что ты – Ян Чонвон.
Оказалось, что молчать вместе тоже можно. Сону довольно тихий сам по себе, хоть умеет устроить настоящий перфоманс (не зря же столько в театре был), а Чонвон любит болтать, хоть и на бумаге – вот и сохраняют тишину, обмениваясь многозначительными взглядами и понимающими вздохами. Когда открывают рот, вываливают друг на друга потоки несказанных слов.
А тишина немного успокаивает. И прочищает мысли.
Хочется остаться наедине с собой. Или с тем, кто может тебя понять и не станет осуждать. Потому что другого понять проще, чем пытаться понять себя.
– И ты думаешь, что этого достаточно, потеряшка? – бросает Чонвон, – достаточно просто быть Ян Чонвоном, чтобы тебя любили?
Конечно, Чонвон умолчал имя того, кто отказал ему, не сказал, что это было совсем недавно, и не упомянул, как на самом деле это отразилось на нём, потому что скрывать свои истинные чувства – привычка, от которой хотелось избавиться.
Чтобы быть в первую очередь честным с самим собой.
– Ты тоже нашёл кого спрашивать, хён, – фыркает Сону, – не знаю, как меня любят другие, если я сам себя нет. О вкусах не спорят, но тут бы я поспорил.
– У тебя симпатичная мордашка.
– Не напрашивайся на комплименты, Чонвон-хён!
Сону всё так же смешно возмущается, и Чонвону даже как-то легче на душе становится. Ему нравится, что младший совсем-совсем не предлагает помощи и всегда обращается, как к обычному хёну. Сону (один из немногих, кто) игнорирует глупую ногу и никогда не даёт фору, даже если они куда-то идут. Это…подкупает.
С момента аварии, если подсчитать, прошло совсем немного времени, но для Чонвона – вечность. Для него есть «тогда» и «сейчас», которые отличаются кардинально. Он уверен, что Сону проходит через то же – отсюда, наверно, и то, почему он приходит на каждую встречу с Чонвоном.
Вовсе не потому, что Ян – его спаситель, которого тот жаждал найти всю свою жизнь.
Человеку всегда нужен человек.
А каждой потеряшке – своя потеряшка. Минус на минус – плюс, верно?
– Тебе с Шим Джейком комфортно живётся? – решает сменить тему Чонвон.
– Мне некомфортно, что я навязался, но, – Сону поджимает губы, – с хёном довольно безопасно. Я знаю, что мне надо бы уже домой вернуться, но так не хочется.
Чонвон
не совсем понимающе мычит в ответ. Его дома всегда мама с прабабушкой ждали. И всегда любили. Если хотелось куда-нибудь убежать, Чонвон направлялся домой: на кухню чай попить вместе с прабабушкой или в мамину комнату, прямиком к самому родному, что было в его жизни. К тому, кто посреди ночи зайдёт, чтобы поправить одеяло или поцеловать в макушку, потому что услышит через тонкие стены крики, вызываемые кошмарами. Чонвон не знает, каково это – выживать в собственном доме – поэтому Сону в его глазах теперь вовсе не выглядит, как потеряшка, которая сдалась.
Ким Сону – потеряшка, которая пыталась; которая была сильной столько лет, просто…даже сильные люди не могут быть сильными всё время.
– Я ещё вину чувствую, – начинает Сону, – за то, что отправил хёна поговорить кое с кем, а он вернулся через пару часов полностью вымокший и такой какой-то разбитый.
Кажется, Чонвон даже знает причину.
– И перед тобой тоже, Чонвон-хён. Я любил ходить кругами после репетиций, чтобы домой позже прийти и не попасть на семейный ужин. А теперь, наверно, не только мне сложно так долго ходить, но и тебе.
– Но это я тебя позвал, – Чонвон удобнее перехватывает трость. Нога уже не устаёт так сильно, но Сону прав – иногда стоит давать себе передышку, – хочешь перекусить?
у Сону явно проблемы с питанием. Не предположение – факт; Чонвон его стащил с моста тогда, как нефиг делать. Да и Сону вечно упоминает, что он не голоден, пытаясь убедить в этом себя. А с каждой встречей становится лишь тоньше и бледнее. Почти исчезает.
– Я не…
– Просто попробуй, – Чонвон ему кивает, когда они заворачивают за угол и приближаются к круглосуточному, – я не настаиваю. Давай маленькими шагами, как я после аварии. Ладно?
– Это не так уж и просто, но, – на лице Сону мелькает тень сомнения, – возможно, стоит попытаться ещё раз, чтобы…Джейк-хён! Ты же сказал, что не будешь!
Сону громко цокает, привлекая к себе внимание редких прохожих, а парень, сидящий за одним из столиков около магазина, машет рукой и неловко улыбается.
Чонвон соврёт, если скажет, что не завидует совсем, но. Правильно ему мама сказала: нельзя завидовать другим людям просто потому, что мы не знаем, через что они могут проходить. Шим Джейку определённо не легче (если судить по его виду и рассказам Джея), однако он всё ещё может выйти победителем в этой ситуации.
Не то что Чонвон. Не Чонвону теперь судить, не Чонвону решать – он свой выбор сделал.
Отступил.
– А ты говорил, что Ян Чонвон не твой друг, – Джейк совсем беззлобно улыбается и делает глоток из бутылки, которая тут же оказывается у Сону. Видно, что он переживает за старшего, хоть и пытается скрыть это.
– Мы и не друзья, – огрызается Сону.
– Кто тогда?
– Одно клише, написанное разными людьми, – делится своими мыслями Чонвон, – история, по сути своей, одна, просто персонажи разные.
Джейк переводит взгляд с одного на другого и тяжело вздыхает.
– Господа близнецы, вы если топиться пойдёте, меня в это не вмешивайте, ладно? У меня ещё никогда не получалось рыб вылавливать. Отец говорит, что на мне древнее проклятье – я не могу поймать ни одной.
Хочется сказать, что одну большую и дорогую
для себя рыбу он уже поймал. Но Чонвон молчит, боясь сделать хуже. Кто знает, как сейчас отреагирует Джейк.
– Ты топишь своё горе в алкоголе, чем ты лучше? – Сону отводит руку назад, не позволяя Шиму дотянуться до своего антистресса, – хватит, хён, серьёзно. Ты мне говорил, что ненавидишь алкоголь.
– Так и есть, ненавижу алкоголь, – Джейк хлопает себя по колену и встаёт, – но, думаю, сейчас он мне не помешает.
– Нам всем здесь хороший психиатр не помешает, а не алкоголь, – замечает Чонвон, но встаёт со стула тоже, тут же чувствуя не себе недовольный взгляд Кима.
– Если я открою рот у него, сразу же окажусь в смирительной рубашке, – Джейк открывает дверь в магазин, – чего тебе, рыбка? А тебе, Ян Чонвон? Я сегодня угощаю, можете пользоваться моим хуёвым состоянием.
Чонвон с Сону бездумно следуют за Джейком, хоть и не должны – просто почему-то нет желания оставлять его одного, когда он делает то, за что может потом начать себя ругать. Пить с Шим Джейком, который смог урвать такого парня – последнее дело, но Чонвон соглашается разделить с ним бутылку.
– Если тебе руки свяжут, как тогда будешь играть на скрипке, хён? – Сону незаинтересованным взглядом водит по полкам, а потом хватает что-то из закусок, но старший качает головой и берёт нормальную еду.
– Не знаю, там всё равно струна лопнула.
Искусство для разбитых и потерянных: неудавшийся актёр, недописатель без определённого выбора и скрипач без скрипки. Это даже в какой-то степени смешно. Золотое трио, которое заслужил этот (маггловский) мир.
– Ты чего смеёшься, Чонвон-хён? Эй, – Сону легонько толкает его в плечо, – с ума сошёл?
Они тут все с ума сходят – разве не очевидно?
° • 🦢 • °
– Ты когда успел? – Джейк щипает Сону за щёку, – я же тебе газировку купил. Ты у кого алкоголь украл?
В планах было набухаться одному, а потом, хорошенько проплакавшись, уснуть, перед этим, конечно, убедившись, что мелкий уже давно сопит на диване. А теперь планы придётся менять.
– Мы споили школьника, – выдыхает Джейк, пока Чонвон наконец заливисто смеётся и берёт Сону под руку, – это не смешно, Ян Чонвон. У меня плюсы в карме и так в кредит, я же не расплачусь.
– У тебя хотя бы карма есть, – Сону дуется, но всё равно хватается за Чонвона в ответ и кладёт голову ему на плечо, – а у меня и её нет.
На Кима алкоголь подействовал как сыворотка правды или смелости – он стал липучим и куда более разговорчивым. Не стеснялся даже ножкой топать и губы дуть. Джейк думает: ребёнок – что с него взять. И не важно совсем, что Джейк его на два года старше; Чонвона – на год. Он всё равно старший, поэтому должен отвечать за этих.
– Нет, я ёбу дал конкретно. Пить с малолеткой, за которой мне надо наблюдать, и с конкурентом за сердце одного придурка – подумать только!
– Он ещё и хромой, – напоминает Ян и поднимает трость.
– Блять, он ещё и хромой! – Джейк уже взвыть готов от такого исхода событий, – бинго, мои хорошие. У этого проблемы с рукой, у этого с ногой; у обоих – с головой. Где я нагрешил?
– Погодите, – дуется Сону, пытаясь вникнуть в сказанное, – вам нравится один и тот же человек? Пак Джей?
И Джейк только тогда обращает внимание на то, что Чонвон даже не возразил, когда Джейк заикнулся о конкурентах.
– Не совсем, – поправляет его Чонвон, – мне нравится. Хён, очевидно, влюблён.
Они с Яном в одной лодке, которую накрывает шторм, названный небезызвестным им именем.
Они не конкуренты вовсе – просто несмышлёные звери, попавшие в одну и ту же ловушку. Это осознание заставляет повернуться в сторону Чонвона, который смотрит на него так понимающе, что Джейк готов извиниться за все выводы, которые он сделал сам для себя, не зная Чонвона совсем.
– Если он придурок, тогда просто замутите друг с другом, чтобы он понял, кого потерял: тут мой друг Ян Чонвон, который уже не просто одно клише, и мой хороший хён, – Сону склоняет голову на бок, почти опуская её теперь на подошедшего с другой стороны Джейка, – пусть выбирает и не позорится.
– Ему и не надо выбирать.
Он уже сделал это, когда обратился ко мне со словами «я не могу потерять его».
У Джейка по ощущениям выбивают землю из-под ног.
° • 🦢 • °
– Уснул?
– Вроде.
Когда удаётся уложить Сону, подставляя свою руку в качестве подушки, Джейку становится куда легче. Ким его обнял, прижимаясь, и мирно дышал впервые за все эти ночи. Чонвон устроился с другой стороны от их мелкого, тоже показывая признаки спокойствия, которое их всех накрыло после этого дикого часа.
Казалось, что они всегда так собирались. Не было дискомфорта совсем, хотя они друг другу никто.
Были.
– Джей тебе правда так сказал? – шепчет Джейк, – что не может потерять…меня?
До сих пор не верилось, что чувства Пака могут быть тем, с чем к нему в последнее время приходил Джейк.
– Я бы не стал врать. Незачем.
В темноте плохо видно лица – зато слышно, как и что говорят остальные. И если бы Чонвон хотел ему соврать, он бы сделал это, чтобы заполучить Джея. Но он честно пришёл и тыкнул Джейка лицом в больнючую правду, которая не давала жить уже какой день.
Джею и без этого хотелось верить. Но было страшно.
– Что вас связывает с Джеем? – наконец задаёт этот вопрос Джейк, – он тебе нравится, так? А…ты ему?
– Я? – тихо усмехается Чонвон, – думаю, мы стали хорошими друзьями, несмотря на то, что я видел в нём спасителя и кого-то настолько идеального, что меня назвали бы мечтателем и попросили снять розовые очки.
– Так и есть – Джей не идеальный.
– Но ты готов принять все его неидеальности, так, хён?
Джей ему нравился куда больше без его образа золотого мальчика: когда матерился, почувствовав свой провал; когда спорил до последнего, даже зная, что он не прав; когда дразнил Джейка и в открытую смеялся над ним; когда делился своими вещами; когда доверял даже там, где нельзя; когда тупил, не понимая, что Джейку от него надо; и когда позволял видеть свою уязвимую сторону и закрывать свои уши чужими руками, чтобы не слышать грозы.
Джейку просто нравилось, что Джей не идеальный совсем. Джейку было проще осознать, что он влюблён в такого же хорошего-нехорошего, как и он сам.
– Я их уж принял.
– И вот что является главным нашим с тобой отличием: пока я надеялся на идеальный образ, ты выбирал настоящего человека. Хён, ты только не упусти свой шанс.
Искренность Чонвона успокоила, но его слова дали пощёчину, возвращая в чувства – Джейк и правда не должен упускать свой шанс. Если он ещё есть.
– Спасибо, Чонвон. И прости меня.
Слышится смешок и следующее за ним:
– За что?
– Я отправил тебя в собственный блэклист из-за тупой ревности. А ты оказался вполне нормальным.
– Это не значит, что ты не станешь прототипом антагониста в моей следующей работе, хён.
– Тогда убедись, что главное зло будет секси.
– Обойдёшься, – фыркает Чонвон, вызывая только смех и недовольные звуки со стороны Сону, которого они почти разбудили, – он будет потеряшкой. Как и мы.
– Как и мы, – соглашается Джейк, понимая, что этот факт его больше не ранит.
Ведь он нашёл себе целых две потеряшки, с которыми вдруг появилась уверенность найти то, что, казалось, отыскать уже было нельзя.
Себя.
