Дневник безумца

Это было… Вряд ли мне когда-нибудь достанет слов, чтобы описать. Мой мир рухнул – в одночасье и до основания. Я сразу понял, что не смогу отыскать Её следа - прошёл уже день с лишним. Я держал в руках письмо, эту такую коротенькую записку, и плакал, сидя прямо на полу. Слёзы лились по щекам, а мне то и дело становилось страшно, что влага попадёт на бесценный лист. Я отворачивался. Потом не выдерживал, начинал всматриваться и вчитываться снова, склоняясь над бумагой. Постепенно плакать я перестал, но сидеть продолжил. Лишь изредка вставал, чтобы выпить воды, или справить естественные надобности, но после вновь возвращался на то же место, как на боевой пост. Зачем? Не знаю. Наверное, потому, что не вернуться туда, в прежнюю точку, означало бы пойти… куда-то. А я никуда не хотел идти. Мне было незачем. Идти куда-то, что-то делать, о чём то думать. О чём я мог думать, если голова моя была не в силах вынести и одной мысли: я один – совсем, непоправимо. Она ушла! Почему!!? Как Она могла!!? Что я сделал!!? Один. Она написала «прощай навсегда»… Или всё же надежда есть? Я не смог Её возненавидеть. Наоборот. Я тогда высидел, как высиживают яйцо, вырастил, как растят дерево, мысль: я найду Её! Найду и… Да! Скажу, что люблю её! Как мать, как сестру, как любимую женщину – за всё и всех сразу! Так, как никто и никогда не любил! Но где!!? Как!!? Я не пошёл в школу. Собственно, я её бросил – как и почти все свои прежние занятия. Старая моя жизнь ушла от меня – как они могли остаться прежними? Я был похож в те дни на нечто среднее между бродягой, которым провёл самые ранние годы, и античным философом, или математиком. Ходил, нарезая круги, возле особняка, потом вдоль ручья и ещё дальше – в поля, а иногда в другую сторону, достигая самого Шанхая. Не обращая внимания на окружающее, не слушая даже назойливой болтовни неотвязных спутников-голосов, обдумывая неизменный безответный вопрос… Понемногу, начал брать своё быт. К исходу первой недели передо мной встал вопрос – прокорма: еда в нашем... нет, теперь уже только в моём доме, закончилась. От него потянулись, как ветви от корня, другие. Вопрос заработка. Профессии. Но все эти вопросы были как бы на периферии ума, не могли до него достучаться. Даже ворчание живота мало что меняло. Я обменял на базаре у порта красивую вазу на несколько килограммов рыбы. Паршивая сделка! Рыбаки решили, что я воришка, который стащил её где-то, а потому дали очень мало. Но я не торговался – было не до того. Наверное, я заметил этот цирк-шапито ещё в первую неделю, но обратил на него внимание только на десятый день моего одиночества. Страшного. Лютого. Одиночества, на которое не кому было даже пожаловаться. Я слышал всех людей, но никого из них не знал. Клоун, жонглировавший яйцами у входа в шатёр, то удивительно ловко, то нарочито и смешно роняя их, был первым, что заставило меня улыбнуться. Идея пришла сама. Дурацкая - теперь я это вижу особенно отчётливо. Самое удивительное - понимал и тогда. Но я не вполне владел собой, рациональная часть моего ума стала в те дни гласом вопиющего в пустыне. Я решил пойти в цирк. Тому было три причины. Во-первых, чтобы есть нужно зарабатывать, а ничего, кроме попрошайничества, я ещё по-настоящему не умел и знал, что если маленькому альбиносу уже мало кто хотел подавать, то здоровому 16-летнему угрюмому парню – подавно. Да и сам я никогда в жизни не желал опять клянчить и вымаливать. Нет! Я стану показывать фокусы – с моими возможностями это будет нетрудно! Во-вторых, я думал тогда, что цирк станет тем местом, где я не буду чувствовать себя таким непохожим, болезненно особенным. Там все – особенные, все чудаки, все умельцы в странных и смешных трюках. Но самым главным было не это, нет! Важнейшим доводом была иррациональная, слепая, боящаяся рассуждений и гонящая их прочь, глупая, да, но живительная для меня тогда вера в то, что цирк уедет из города, он будет разъезжать, гастролировать по всем странам мира – и я встречу её! Непременно! Встречу! Найду! Верну! И вот я пришёл туда, попросил того самого клоуна отвести меня к директору. - Зачем? - Я хочу у вас работать. Весёлость мигом сползла с раскрашенного лица. Он как-то противно хихикнул: - Ты? Кем? Уродец у нас уже есть – карлик. Он ещё страшнее. - Неважно кем! Где дирекция? - Пойди ка ты прочь, парень – не мешай работать! Клоун неприятно меня удивил, но он и не подозревал, что я могу в действительности. Я читал его: и про больные суставы, и про маленькую плату, и про бутылку дешёвого пива, которую он спрятал про запас у себя в кибитке, но никак не может к ней прильнуть. Я не обиделся на него тогда – ведь главное мне тоже стало известно: большой зелёный фургон с красным драконом на левом боку – вот нужное мне место. Я вошёл, постучавшись, поклонился и представился: - Мао. - Чего? - Где я могу найти директора Лян Чженя? Прежде, чем прозвучал ответ, я уже знал, что он передо мной. - Я директор Лян Чжень. Кто ты такой, парень, и что тебе нужно? Директор был крупным и толстым мужчиной с некрасивыми вислыми усами и узким лбом. - Я хотел бы у вас работать. - Кем? У нас заполнен штат всех вспомогательных должностей – вакансий нет. - Фокусником! - А больше ничего не хочешь? Например, поцеловать меня в зад? Подумать только, он врывается сюда без спроса и позволения и… Послушай, мальчишка, не знаю, кем ты себя возомнил, но, чтобы стать профессионалом, нужно тренироваться много лет. Почти все артисты у меня – дети и даже внуки целых династий мастеров, которые передают секреты из поколения в поколение! Так что проваливай отсюда, как пришёл, пока я не позвал гимнастов – а они у меня парни крепкие, и не велел им выкинуть тебя за шиворот. Я тогда едва сдержался, чтобы не ударить его по лицу. И дело было даже не в оскорблениях – к ним за годы детства я привык. Но он мне лгал! Я слышал это ясно, видел прямо в его уме! Никаких профессионалов, детей и внуков мастеров, в труппе отродясь не было! Только давешний грубый клоун действительно был сыном другого клоуна – ещё более унылого, но тот не передал ему никаких тайн и секретов – только неумеренную страсть к алкоголю. Нет. Всё упиралось в банальную лень хозяина цирка, а так же в то, что дела его в финансовом отношении оказались довольно плохи. Но я и не думал сдаваться. Главного козыря я ещё не выложил на стол. Демонстрации! - Я уйду, но перед этим позвольте мне продемонстрировать вам свои возможности и таланты! Если я сумею вас удивить, то вы дадите мне работу. Если нет, то можете – я вам это обещаю, выпроводить меня отсюда пинком под зад, как того и хотите. На лице Лян Чженя отразилась задумчивость – ещё бы, ведь я дословно произнёс то намерение, что он прокручивал в уме последние минуты полторы! - У меня очень мало времени. Я занятой человек, уважаемый, моё время – деньги, но… Я – добрый человек и умею ценить талант… если он действительно есть. Но быстро! - Хорошо. Я… вижу у вас на столе колоду карт. Эта колода мне не знакома, я к ней не прикасался. Тем не менее, вы можете снять карты, перемешать их, положить в карман – что хотите. Я хочу чтобы вы вынимали карты одну за другой, или вовсе любую наобум и мысленно называли. Понятно? А я тоже буду называть их. Даю вам гарантию, что не ошибусь до конца колоды. - Карты значит? Что ж, хорошо. Лян Чжень стал тасовать – долго, тщательно, затем опустил карты в карман брюк, зачем-то протёр руки и медленно достал первую карту… - Червовый валет. - Верно. Следующую карту он напротив достал быстро и резко, жадно вгляделся в неё и спрятал в противоположный левый карман. - Семёрка треф. - … Да. … Туз бубен. - Да! - Десятка треф. - Чёрт бы драл! - Дама пик. Лян Чжень с этого момента только кивал – он был поражён. - Туз червей. - Шестёрка червей. - Восьмёрка бубен. Он тряс головой уже почти как в горячке. На четырнадцатой угаданной карте он вскочил со своего места: - Достаточно! Довольно! Я… вижу потенциал! Вы приняты! - Вы же говорили, что у вас нет места, - теперь я мог позволить себе даже этот маленький укол. - Будет. О! Будет непременно! Я очень, очень рад, что вы пришли. Помогать талантливому человеку обрести свой путь – одно из истинных наслаждений для благородного мужа, и… Я же слышал, как у него в уме крутилась только одна фраза: «Это золотое дно!». Так я стал артистом. Свой первый выход я ждал с волнением. Не потому, что боялся плохо исполнить трюк –здесь все как раз было для меня проще простого. Меня страшила толпа. Многое множество зрителей – и неумолчных назойливых голосов… Хватит ли у меня сил выдержать их? Вначале я хотел взять наушники и запись с Её голосом. Но потом передумал. И дело было даже не в том, что я решил - на фокуснике они будут смотреться неуместно. Это бы меня не остановило. Просто… Я хотел, очень хотел услышать Её голос и… не мог себя заставить, не видя Её лица, не зная, где она. Мне казалось (вот странная мысль!), что тем самым я как бы отказываюсь от надежды когда-либо увидеть Её вживую. Вместо этого я придумал другое – время от времени самому громко и сильно, почти до боли, хлопать в ладоши, чтобы не поплыть и сохранять концентрацию. Труппа встретила меня плохо – чтобы поставить необыкновенного новичка в программу на лучшую позицию, было сокращено несколько номеров, а ещё больше - сдвинуто. Меня считали выскочкой, уродом, хитростью втершимся в доверие к Лян Чженю. Я слышал их непрестанное недовольное ворчание – звучавшее вслух и так и не произнесённое. К счастью, все они были уверены, что первая же проба сил обернётся для меня столь громким провалом, что я раз и навсегда вылечу из труппы и нагло узурпированной профессии… И вот я стоял в свете софитов и ждал, когда меня объявят: - Дамы и господа! Удивительные фокусы! Настоящее чудо, мастерство на грани чтения мысли! (О, ты даже и не представляешь, насколько близок здесь к истине!) Новинка сезона… Невероятный Мао! Я выступил в центр арены и… скривился от того шумового вала, который начал, пересекаясь и перемешиваясь, звучать у меня в голове. Их было много. Даже больше, чем я думал. Мысли многих были направлены на меня, других - на совершенно иные предметы. Особенно «громко» думали дети – и сколько же их сидит в зале. И родители. Взрослые… Много, очень много… Хлопок! Ещё! И ещё хлопок!!! Позднее это так и останется со мной: привычка резко хлопать в ладоши, чтобы успокоиться и взять себя в руки. - Дамы и господа, позвольте мне обратиться к вам с вопросом. Что составляет силу человека? (Я сделал короткую паузу – и сразу же услышал сотни вариантов ответа.) На мой взгляд, это разум! Именно он даёт нам возможность постигать и открывать! Разум сделал человека сильнейшим в мире, поднял его над животными. Но что мы знаем о нём? Об истинной силе разума? Я утверждаю – есть способы читать в умах. Утверждаю потому, что овладел такой техникой! И сейчас вы, дамы и господа, сможете меня проверить! Мне потребуется доброволец – любой, например вы, джентльмен в первом ряду, или вы, дама в красном. Кто угодно. Вы? Прекрасно, благодарю вас. Вот колода карт – самых обыкновенных. Можете их проверить, перемешать, положить в карман, убрав с моих глаз. Я берусь угадывать каждую карту, которую вы вытащите – хоть до конца колоды! Он стал первым. Затем были и другие – та самая уже немолодая, но довольно неплохо выглядящая дама в красном, мальчишка в клетчатой рубашке, улыбчивый очкарик, ахавший каждый раз, когда угадывалась очередная карта… Успех был полным. То же повторилось в следующий раз, а потом и в тот, что был после. Популярность моя вскоре выросла очень сильно. Лян Чжень собирал рекордную кассу и с удовольствием жал на камеру мою руку. Остальные артисты труппы устраивали мне молчаливый бойкот и скрежетали зубами, но ничего не могли поделать – тому, кто хотя бы глянет на меня косо, Лян Чжень пообещал немедленное увольнение пинком под зад. На четвёртый же раз произошла та самая история, с которой начались перемены. Это был ещё молодой и довольно красивый мужчина в белой рубашке и при галстуке-бабочке. Он сразу проявлял недоверчивость – впрочем, как и многие. Но к ней примешивалось ещё и горячее желание оставить фокусника в дураках. Сперва он предложил свою колоду. Я не спорил – разницы для меня не было ни малейшей. Я угадал пять карт, заставляя своего визави всё больше злиться, когда на шестой вдруг понял, прочёл в его уме, что сейчас он солжёт. Просто для того, чтобы уесть меня. Это было… новым, неожиданным. Я не знал, что делать. Больше того – я испугался. Вся моя репутация, положение, дружба с Лян Чженем – всё базировалось на факте моей безошибочности. Пока сохранялась моя способность давать абсолютно точные предсказания, я был на коне. И я совершенно точно знал, что господин в рубашке вытащил из колоды и держал в руке пиковую десятку. Но важным было не то, что есть на самом деле, а то, что он говорит публике! Это стало открытием, из которого позже я сделал несколько важных выводов, но тогда… - Десятка пик! - Неверно! Ошибка! Это бубновый валет! - Я… О… А не могли бы, - эта мысль пришла ко мне, как наитие, - продемонстрировать карту вашему соседу? - Что? - Я попросил вас показать карту вашему соседу. Господин в рубашке заметно занервничал: - Зачем? - Неужто для вас это сложно? - Уж не думаете ли вы, что я - лжец? - Я знаю лишь одно – карту, которая у вас в правой руке. И прошу вас продемонстрировать её вашему соседу! Справа, слева, позади – не важно! Ну же! Я говорил громко – и вот на нас уже смотрит весь зал. Господин в белом исходит потом. О, как он проклинал мысленно меня и тот момент, когда решился на свой такой, казалось бы, невинный обман! Он надеялся оконфузить фокусника, но теперь – теперь сотни людей в зале спустя секунды, узнают, что он – лжец… Или ещё и трус, если он не станет показывать карту. Я же понял вдруг, какой властью обладаю над другими людьми за счёт такой, кажется, малости, как несчастная карта. Я могу покорять и подчинять, получать вполне реальную выгоду. Я слышал его мысль о том, что было бы очень хорошо, если б он мог договориться, или заплатить, но невозможно ведь делать это прямо на глазах у всех! - Карта! Он открыл её соседке слева. - Но ведь это же десятка пик! Зал затих. - Маэстро Мао был прав! А вы… лгали! Как же вам не стыдно! Как раз стыдно господину в белой рубашке было и очень сильно, но поделать он ничего не мог. - Я… Это была шутка! Просто шутка и… испытание, вот! Маэстро не отказался от сказанных слов, вновь подтвердив своё искусство… И… Его уже никто не слушал. Заговорил я. Меня обуревали эмоции. Я был полон гордости, торжества – и именно поэтому на миг забыл об осторожности: - Как вы можете видеть, ничто от меня не укроется! Я знаю карту – скрывают её, или нет. И не только! Я… знаю всё, что пожелаю знать! Я вижу, что ваш отец излишне часто доверял гадалкам, едва не разорился на этом. Именно поэтому вы захотели меня превзойти. Вижу, что вы любите карты и знаете толк в игре в покер, но сегодня вам не везло – вы хотели хоть где-то испытать чувство победы. Я прощаю вас! Но я вижу… Господин в белой рубашке вскочил. Он потянул было ко мне руки, а потом вдруг резко одёрнул их, схватившись за свой галстук-бабочку и лихорадочно начав развязывать узел. Его лицо было красным, а губы шевелились, монотонно повторяя: - Он знает. Он видит. Он знает. Он видит. И тут я почувствовал страх. Мощно. Единой, казавшейся почти монолитной волной, мысль, наполненная страхом, прошла по залу. Стояла почти звенящая тишина, только где то хныкал ребёнок. Зрители молчали, но мысли их бурлили. Все задавались вопросом: как мне это удаётся, а главное – где в действительности предел моего всезнания? Люди в зале… Они почувствовали совсем не весёлую суету цирка и смешные ловкие трюки, но прикосновение к неведомому. Кто-то резко встал со своего места и поспешил к выходу. Други, напротив, - к сцене. - Господин Мао, маэстро, а не могли бы вы предсказать мне будущее? - Господин Мао, почему бы вам не проверить слова моего мужа!? - Господин Мао, как вам это удаётся? Я врач и… - Господин Мао… Я начал медленно пятиться. Позади наш небольшой оркестр принялся играть музыку, свидетельствующую об окончании номера, но люди не останавливались. Они вызывали меня на бис, продолжали наседать с вопросами. А я видел только господина в белой рубашке, который вертел в одной руке пиковую десятку, а в другой всё же сорванный с шеи галстук, молча и печально глядя на меня, будто я должен был подсказать ему, что теперь делать с этими предметами. Я отступал назад… Под конец я, чуть не столкнувшись с акробатами - другим коронным номером программы, четвёркой дюжих ловкачей, которые ненавидели меня за то, что я отобрал у них пальму первенства и славы, просто убежал за кулисы с арены. И больше я туда уже не вернулся…