я настоятельно (не) рекомендую

Кэсси бежит по пустому коридору, попутно теряя каблуки, глиттер c юбки и светлые волосинки; Мэдди фурией несётся следом, протягивая когтистые пальцы в бесплодных попытках дотянуться до неё, кричит проклятья вслед. Они словно героини диснеевской драмы, злая ведьма и русалочка, вот только кто у кого отнял принца — ещё посмотреть. Хотя, Нейт Джейкобс кто угодно, но не прекрасный принц Эрик, да и Кэсси петь для него уже бессмысленно. Но Мэдди всё ещё жаждет её крови; её плоти; её голоса, и хочет вбить в неё буквально и фигурально своё безоговорочное превосходство — и чтобы с визгом, чтобы на разрыв. — Стоять, шлюха сраная! Я же все равно тебя достану, тварь! Её крики эхом отскакивают от стен пустой школы. Где-то позади народ рукоплещет — надо же, какая Лекси Говард гений, стравила друзей с сестрой! Кэсси в ужасе пищит, петляя по поворотам, безуспешно пытаясь оторваться от Мэдди. За ними никто не бежит, никто не спасёт и не поможет. Она преследует неумолимо, как пантера в каменных джунглях. Это её владения. Даже если принц больше не её, королевство подчинено ей. Кэсси поворачивает в сторону туалетов и едва не поскальзывается на начищенном уборщицей полу. Ступни болят, но она не обращает внимания. Русалочка ступала босиком по земле как по осколкам, значит, она тоже сможет. — Стой, стерва! Кэсси! Дверь в женский приоткрыта. Говард пулей заскакивает внутрь и пробует на ходу захлопнуть дверь, но в этот раз не так, как дома, когда Ру сдала её и Нейта: Мэдди успевает забежать следом, успевает перехватить её до того, как Кэсси запрётся, закроется, снова спрячет себя и свои грязные тайны за тонким лакированным деревом. Кэсси бледнеет от ужаса, её тело дрожит и немеет от холодного страха. Свет в туалете ослепительно белоснежный, бликами танцует на гладких тёмных волосах Мэдди, когда та входит в помещение и закрывает за собой дверь. На замок. Чтобы им никто не помешал. Чтобы никто не увидел и не услышал, что бывает с глупыми непослушными русалочками. — Ну всё, грёбаная дрянь, тебе конец, — кривит губы Мэдди. Она запыхалась после бега, но величественно выпрямляется, готовая в любую секунду броситься на Кэсси и вырвать кусочек послаще. Кэсси сглатывает сухим горлом, напряженно следя за её движениями и торопливо соображая, как быть. С одной стороны — кабинки туалетов, с другой — Мэдди. Бежать некуда. Капкан. И она хорошо знает это выражение лица Мэдди. То, что расцветает вот сейчас, в бритвенно-острых стрелках в уголках её глаз, в жирных напомаженных губах хищника. Видела неоднократно это лицо, когда Мэдди дралась в коридорах школы, впечатывая чужие личики в стены и выдирая такие же, как у Кэсси, белобрысые патлы, доказывая каждой местной швабре, кто в этих стенах хозяйка и что бывает, если посмеешь перейти ей дорогу. Теперь очередь самой вкусить её ненависть. Мэдди жалости не знает, а Кэсси вымаливать ту бесполезно. Она даже хуже, чем те девчонки, что пытались качать права перед Перес. Она ранила Мэдди в самое сердце, и за такое выдранными волосами, Кэсси понимает, она не отделается. Кэсси в панике, в почти адреналиновой горячке ретируется в сторону кабинок, планируя запереться в одной из них, на чистом инстинкте выиграть хотя бы пару секунд спасения; Мэдди реагирует быстрее, безупречно натренированная чирлидерством и фитнесом, — стрелой бросается к Кэсси и по-кошачьи цепляет её в полушаге от кабинки. За горло. И впечатывает одним резким толчком в хлипкую дверь. Мир Кэсси смазывается во вспышках и акварельных разводах. Над ухом раздаётся хруст: то ли петли, то ли дверь треснула. На долю секунды Кэсси пугается, что это её собственная дурная голова раскололась под чужим напором, точно фарфоровая склянка в руках ребенка. Она истошно визжит, уродливо морща заплаканное лицо, трясётся и всхлипывает. Лицо Мэдди совсем близко, так, что Кэсси может почувствовать ягодный запах её помады на своей коже, с примесью резкого аромата Диор. Она широко распахивает больные глаза и вцепляется ноготками в руку на своём горле, пытаясь отодрать ту с себя, но Мэдди — тренированная и злая, а такая комбинация не оставляет Кэсси ни единой бреши в паутине; хватка на шее усиливается, и дыхание, в шоке понимает Кэсси, застревает в трахее. Мэдди душит её. Мэдди всерьёз и в полном осознании хочет задушить её. Страшно так, что у неё замирает сердце. Кэсси судорожно хрипит и извивается, но Мэдди толкает её в дверь ещё раз и шипит, плюясь ядом: — Дёрнешься, и я прямо тут тебя закопаю, поняла? Сейчас потолкуем. Что, негде больше прятаться? Некуда свалить и запереться, трахаясь с чужим парнем, как ты обычно любишь делать, блядина? Кэсси пытается лягнуть её ногой, вертится, как уж на горячем песке. В один момент у неё почти получается вывернуться, и она больно наступает Мэдди на ногу, но это лишь сильнее раззадоривает последнюю и приводит Кэсси к очередному болезненному сжатию глотки. Перед глазами начинают плясать цветастые мушки, а живот и даже мочевой пузырь скручивает от страха. — Ты и правда тупая как пробка. Стой смирно, если не хочешь остаться без своих дешёвых нарощенных колтунов, — рычит Мэдди, притираясь к ней всем телом, и то, что она ниже и худее, страха в Кэсси никак не убавляет. Мэдди не требуется превосходить кого-либо ростом или комплекцией. Уверенность — ключ от всех дверей. И даже сломленной, обманутой и брошенной в лохушках, Мэдди в тысячи раз сильнее Кэсси. Наверное, вот то, что душит покрепче любых рук. Кэсси издаёт жалостливый всхлип и лягается в очередной раз. Мэдди грязно шипит сквозь зубы и для устойчивости вдвигает колено промеж ног Кэсси, тесня её к двери кабинки так, чтобы куда Говард не двинулась, вокруг неё была, словно отражение в зеркальном лабиринте, Мэдди. Её дыхание остаётся влажным фруктовым жаром на щеке. — Интересно, что мне с тобой сделать? Просто разбить тебе лицо будет слишком тупо. Может, лучше выдавить тебе язык, чтобы ты, брехло сраное, больше ни в одну глотку его не смогла засунуть? — гримасничает Мэдди. Кэсси сжимает челюсти, надувает щёки, а потом вдруг плюёт ей в лицо. Мэдди замирает, пока плевок катится по её щеке, и наливается огненно-алой яростью, походя на кого угодно — ведьму, демона, зверя — но не человека. — Верно. Начнём с языка. Я слышала, у сдохших от асфиксии он распухает и вываливается из пасти, как кусок гнилого мяса. Украсим-ка твоё блядское личико. Она с чувством давит её горло, с такой силой, что с Кэсси мгновенно спадает вся спесь. Остаётся только паника. Если Мэдди решила, она пойдёт до конца, чего бы ей это ни стоило. Особенно когда дело касается мести; Мэдди не из тех, кто подает это блюдо холодным. В её руках все должно искрить, жечь и острить на языке, как чёртов халапеньо. И Кэсси видит по её налитым злобой глазам и морщинам на накрашенном лице, что Мэдди настроена серьёзно, как никогда. Матерь божья, да она же чокнутая. Она же убьёт её! Кэсси ревёт ещё и ещё, брыкается как может, подаваясь нижней половиной тела вперёд, назад, по кругу, как угодно, только бы выбраться, и в процессе борьбы непроизвольно зажимает крепкое бедро Мэдди собственными. Она крупно вздрагивает, безуспешно хватая ртом воздух, но с тем же успехом незрячий может пытаться отыскать свет в конце тоннеля; бьёт Мэдди по руке, царапает, — всё без толку. Тогда она пытается оттолкнуть её коленом, но вновь наезжает на её бедро — на этот раз промежностью. В животе опять сплетается узел, но Кэсси уже… не уверена, что от боли. — Стой смирно, Говард, манда тупая, я тебе заткну твой поганый рот раз и навсегда, маленькая лживая шлю… Кэсси больше не слушает поток бессвязной ругани: в ушах звенит, как на рок-концерте, взгляд плывет в белых мазках туалета и разноцветных бликах с наряда и макияжа Мэдди. Она видит всё и ничего одновременно; стены душат, точно внутри шерстяного свитера на два размера меньше, и кругом только Мэдди: её глаза-провалы, её скалящийся пухлый рот, матовая кожа, её бедро, трущее Кэсси под юбкой. Это похоже на тот трип на карусели, только в разы, в разы хуже. И в разы, в разы ярче. — Ты для меня мертва, Кэсси. Ты, блять, я даже не знаю, что сказать о тебе. Я серьёзно готова убить тебя сейчас, я клянусь, я никогда никого не хотела убить так сильно, как тебя. Мэдди больше не рычит и не кричит, шепчет — со злой, печальной обидой в голосе. Кэсси всхлипывает, хватает её за плечо, но Мэдди сбрасывает руку. Её фигура прижимается к пышной груди Кэсси, губы опаляют дыханием мочку уха: — Я бы могла это сделать сейчас. Просто придушить тебя, как котёнка, и оставить здесь подыхать возле унитазов. Но знаешь, что самое смешное? Мне даже напрягаться не придётся. Ни я, ни Нейт, ни кто-либо ещё не сделает тебе так же больно, как ты делаешь себе сама. Давление чужой ноги между ног похоже на пытку, и каждый раз, стоит Кэсси порывисто вдохнуть и вывернуться, она натыкается на преграду в виде Мэдди. Ноги Мэдди, запах Мэдди, везде Мэдди, её наказание, её круг ада. Кэсси дрожит, в ужасе понимая, что влажнеет, и не может толком осознать, почему — на ассоциации, на стрессе, или ей правда нравится. Мэдди, видимо, заметив, что Говард странно притихла, щурит кошачьи глаза, оглядывая её красное лицо. Воспользоваться секундной растерянностью не вышло — едва Кэсси рискует толкнуться вперёд, как Мэдди перехватывает за шею ещё крепче и вжимает в дверь со всей силы. Её нога вновь касается промежности. Кэсси по-щенячьи скулит, давя бёдрами ногу Мэдди, и та, растерянно нахмурившись, опускает взгляд вниз. Мэдди не дура, а ещё знает Кэсси, как облупленную. Все девичьи секреты с ночёвок, все сплетни о сексе и кинках своих и чужих, всё это кинолетописью проносится в глазах Перес, когда та возвращает удивлённый взгляд на бывшую подружку. Кэсси жмурится, не в силах выдержать этот взгляд: лучше бы Мэдди её ножом вспорола и вытащила кишки наружу, это было бы не настолько страшно. Интимно. Постыдно. Приятно. — Ты что, кайфуешь от этого? Совсем ебанулась? — фыркает Мэдди наполовину с отвращением, наполовину с интересом. Хватку не ослабляет, даже, как бы на пробу, сжимает ещё разок. Кэсси давится стоном и отчаянно царапает дверцу кабинки ногтями. Лёгкие горят, адреналин бурлит по венам магмой и стучит в висках. Она вращает глазами, в которых фейерверками вспыхивает её же кровь. В глубине живота разрастается знакомое тепло, а влагалище пульсирует с такой силой, что, если бы Кэсси сейчас коснулась себя, кончила бы за две секунды. — Господи, ну ты и поехавшая пизда, — понятливо хмыкает Мэдди, усмехается, высокомерно оглядывая фигуру Кэсси сверху вниз, и чуть приподнимает зажатое её ногами колено, упираясь им прямо в клитор. Кэсси дёргается, как на электростуле, широко распахнув глаза и рот. Она делает это специально, понимает Кэсси, — чтобы унизить, показать, что та под полным контролем — её, Мэдди, и собственного безумия. Кэсси слишком хорошо разбирается в подавлении человека через секс — научена горьким опытом прошлых отношений на две жизни вперёд. И в этом поведении Мэдди столько от Нейта, кровь от крови, который частенько глумился над парнями из команды подобными дискомфортными притирками, что Кэсси возбуждается только сильнее. В памяти возникают картинки: Нейт держит её за горло, больно трахая у стены; толкает лицом в подушку; ритмично вбивает в постель до охрипших связок. С тем же напором Мэдди теснит её к кабинке, вот только в её действиях, в отличие от Нейта, нет ни грамма бахвальства — лишь чистая, раскалённая ярость. И как это, блин, не на шутку заводит. — То, о чём я и говорила. Ты безнадёжный случай, Кэсс. Мне почти жаль тебя. Почти. Было бы жаль, не поступи ты так с нашей дружбой. А теперь… — она выдыхает ей на ухо, и её слова скатываются потом по шее и спине Кэсси, — теперь мне тебя ни капельки не жаль, сучка. Получай то, что заслужила, чего хотела… Мэдди нагло лезет рукой ей под юбку, и у Кэсси спирает дыхание окончательно. Это так страшно, что у неё на мгновение останавливается сердце, и так хорошо, что у неё натурально трясутся коленки, как после трёх подходов по пятнадцать в спортзале. Она огромными глазами психопатки, заплаканными, сине-красными, пялится в лицо Мэдди, глупо шлёпая губами, как выброшенная на берег рыба. Хватка Мэдди так напоминает хватку Нейта. И взгляд у неё такой же дикий и собственнический. И она такая властная, тёмная и красивая. Господи, права была Лекси, это точно какой-то нездоровый типаж. Пальцы бывшей подруги касаются кружева белья прямо над клитором. Кэсси глухо хрипит стиснутым горлом, бегает перепуганными глазищами по лицу Мэдди, которая теперь кажется скорее сосредоточенной, чем злой. Ей интересно то, что она чувствует — и потому, как реагирует на это Кэсси, и потому, как реагирует сама Мэдс. — Кружевные — для Нейта, небось, старалась, шалава? Течёшь, как ебучая сука, — хмыкает Перес, проводя подушечкой по липким трусам, и смотрит глазами-космосами на Кэсси без гнева, но с иронией. — Хотя, почему как? Ты и есть сука, Кэсси. Жалкая, озабоченная, тупая сука, которая намокает только когда с ней обращаются, как с последним дерьмом. Кэсси что-то недовольно хнычет и пробует хотя бы съязвить, раз спастись не может; что-то о старых сплетнях с Кэт по поводу спектра человеческой сексуальности. На это Мэдди сжимает кольцо пальцев на шее вновь и шипит разъярённой кошкой: — Заткнула рот! Кэсси послушно замолкает, тихо подрагивая в её руках. Туалет наливается тишиной, звенящей и плотной. Дыхание Мэдди тяжёлое, сбитое. Она скребёт нарощенным ногтём кожу внутренней стороны бедра, получая превосходную реакцию в виде мурашек, и попеременно поглядывает на лицо Кэсси. На её багровые щеки, искусанные губы и заплывшие дымкой красные глаза. Чуть приподнявшись, на удивление мягко, даже осторожно, словно боится, проводит кончиком горячего языка по нижней губе Кэсси. Та застывает, будто по лицу прополз паук. Боится даже шелохнуться. Смуглое колено под юбкой нажимает сильнее, промокшая ткань практически не препятствует, а то и способствует трению, в результате чего Кэсси задушено стонет и выгибается навстречу. У Кэсси гибкое красивое тело, всегда готовое ответить; всегда отзывчивое сексу; приученное, прирученное только отдавать. Мэдди это знает тоже, и раньше, наверное, она бы этим не воспользовалась, пожалев подругу. Но теперь ей ни капельки ни жаль. — Шире ноги. Синее ожерелье на шее ни одним тональником не спрячешь, отстранённо думает Кэсси, послушно распахивая коленки. Мэдди тихо выдыхает, глядя вниз, на их прижатые друг к другу бёдра. Наверняка она чувствует голой кожей, как Кэсси пульсирует. Если бы не рука на горле, Кэсси бы опустила взгляд и заметила, как потемнели и без того бездонные глаза подруги. И что на её бедре остался постыдный блеск просочившейся смазки. Мэдди опускает ногу и свободной рукой касается там, куда вжимала колено. Кэсси сжимает губы, жмурится. Это больно, это безумие. И это очень, очень хорошо. Ей нужна эта разрядка, как ничто на свете. Ей нужно, чтобы Мэдди отпустила её так же сильно, как и чтобы она не прекращала её трогать. Ни шею, ни между ног. Кэсси уверена, что едет крышей. И пока помещение дамской комнаты напоминает раскалённую сауну, где её вдохи невозможны, а кожа горит от прикосновений, она катится в бездну только быстрее. — Вот, чего ты хочешь. Ты просто не можешь успокоиться, да? Тебе всё равно, с кем и где. Ты, тупая ненасытная потаскуха, — глумится Мэдди, но уже не так самоуверенно; её дыхание тоже прерывистое, ноздри раздуты, а взгляд пустой и подёрнутый поволокой. Её узкая ладонь проникает в трусы Кэсси, подначивая последнюю крупно вздрогнуть всем телом и хрипло заскулить сквозь зубы. Пальцы Мэдди кажутся совсем ледяными на контрасте с разгорячённой скользкой плотью. Вряд ли у Перес был опыт с девушками, но колебаться в своих действиях она перестаёт весьма быстро — её указательный палец шустро нащупывает набухшую точку клитора и неожиданно осторожно гладит. Кэсси стискивает её запястье бёдрами, хнычет, царапая её руку на горле. Не в попытках отбиться. Просто потому что не может не трогать в ответ. Мэдди смотрит то вниз, на свою кисть, исчезнувшую под голубой юбкой Кэсси, то на лицо подружки. Она криво улыбается, пробегается языком по пухлым губам, слизывая помаду. Мэдди — животное хищное, обольстительное. Она как дикая кошка, которая может очень сильно поцарапать, если обидишь, а может угодливо потереться гибким чёрным тельцем об ногу, а если очень хорошо извинишься — может и помурчать. — Хочешь, чтобы я трахнула тебя, Кэсси? Так, как такая шваль, как ты, заслуживает? — подначивает Мэдди, наращивая темп пальцем вокруг клитора. Там Кэсси всегда была очень чувствительна, иногда даже до боли; каким-то образом Мэдди запомнила это откровение с их дружеских посиделок. Но тогда ни одна из них бы не подумала использовать это на обоюдной практике. Впрочем, это было тогда. Кэсси безуспешно тянет воздух в ноздри. Её уже не душат, просто держат у двери, но лёгкие всё равно отказываются работать. Она словно тонет в горячем источнике. На вкус и на запах он как ягодная помада на тёмных губах. — Н-не… — Что? Ты, кажется, язык проглотила? — издевается Мэдди. Кэсси издаёт задушенный писк, чувствуя острые ногти на изнеженной вульве. Она искренне надеется, что Мэдди хотя бы из женской солидарности не причинит ей такую боль. К счастью, надежды оправдываются — подушечки пальцев только аккуратно размазывают от влагалища до клитора смазку, чтобы было легче скользить по кругу и скорее направить Кэсси к оргазму. Тело, отказавшись слушаться мозг, двигается навстречу её руке. Женская, непривычно нежная, хоть и жестокая. Когда Кэсси трогали там парни, даже те, кто был ласков в постели, это всегда было грубым, шершавым, словно её щупали как говядину на прилавке. Мэдди — знакомая и чувственная. Её руки холёные, а уверенность в себе не оставляет шанса на промашку. Даже в настолько безумной ситуации Мэдди умеет продемонстрировать себя как лидера. Победительницу. А Кэсси никогда не умела быть главной в отношениях. Она поддаётся Мэдди, подавляется ею, но это не страшит её больше. Возможно, всё дело в чувстве вины, в этой недосказанной клятве больше никогда не звонить на номера друг дружки даже ради угроз. А может, лишь в тупом желании достичь оргазма. Так или иначе, её промежность активно трётся о руку Мэдди, клитором о пальцы, костяшки, мягкую мякоть ладони; покрытые ши-лаком коготки оставляют на её горле красно-сиреневые драгоценности, с которыми даже медвежьим лапам Нейта не тягаться. Это шок на грани с наилучшим чувством во вселенной, что-то, о чём Кэсси могла только читать в порно-фанфиках. Этого не хватало слишком давно. Мэдди дышит жарко, шумно, кусает её за подбородок, быстрее двигая рукой. Словно пытается что-то доказать ей, или им обеим, когда стремительно приближает Кэсси к пику. В школьном туалете акустика что надо, и каждый влажный звук кажется головокружительно громким. А если их услышат? — Да плевать мне. Все и так благодаря Лекси уже знают, что ты последняя блядь, — хрипит в ответ Мэдди. Кэсси стонет; она даже не поняла, как и когда успела пропищать это вслух. Ещё немного, ещё парочку круговых давящих движений, слабый укус куда-то в ключицу… Мэдди нажимает на клитор, и Кэсси сотрясают конвульсии: оргазм накатывает такой силы, что у неё мутится сознание на добрые две минуты. Или это Мэдди додавила-таки её глотку, она уже не соображает, что к чему. Мэдди тихо стонет, почти неслышно сквозь шум в ушах Кэсси, и убирает пальцы из белья. Отпускает Кэсси, и та кулем валится вниз по двери кабинки туалета на ледяной кафель. Она хватает ртом драгоценный воздух, дрожит, в ужасе и смятении от оргазма и всего пережитого, хватается за шею и юбку, под которой, ей кажется, у неё течёт уже ручьями. Мэдди бесцеремонно вытирает пальцы о её рот, брезгливо морща губы, а затем отходит. Молча. Смотрит сверху вниз опустошённым взглядом, будто это её только что поимели в туалете, а не она. Кэсси, вечность спустя по расчётам, запыхавшись, трескучим голосом говорит: — З-знаешь, я… я рассталась с Нейтом ещё до того, как взошла на сцену. Это было?.. Мэдди вскидывает бровь, молчит с минуту, и смеётся, глядя на Кэсси с искренним весельем. — Не волнуйся. Это только начало. Звучит, как обещание перезвонить.