Арианна
В очень светлой и уютной кухне витал вкусный запах жасминового чая, приготовленный Элеонорой. Я почувствовала огромное желание ощутить во рту вкус этого горячего напитка, когда хозяйка дома сняла с небольшого подноса две чашечки чая с блюдцами под стать своей паре. Посередине расположились яства, от разнообразий которых ломился стол. Брауни с тонкой хрустящей корочкой, овсяные печенья с банановой начинкой и булочки со сливочным кремом. Глаза разбегались от столь потрясающего стола, а желание испробовать каждый из них — возросло, но я хорошо справлялась с задачей не прикасаться к ним. Будет ещё время. — Ещё раз прошу простить меня, Элеонора, за столь поздний визит. Увы, другого времени не нашлось, — извиняюще улыбнулась я. Действительно поздно. Время далеко за полночь. У меня не было другого выбора, если я не хотела, чтобы члены семьи узнали о моем тайном побеге. Мне удалось выскользнуть из номера незамеченной, но мысленно сделала пометку для себя, что это в последний раз, не то злоупотребление — плохая вещь. Я так устала искать ответы на свои вопросы, которые, впрочем, и не довелось найти, что была помешана на встречи с Элеонорой, которая, по её словам, должна мне что-то поведать и, в силу её возможности, раскрыть некоторые вопросы. На мой приход она отреагировала как само собой разумеющееся, а не будто к ней в дом объявилась посреди ночи девушка, ищущая ответы. К нашей удаче, Габи, то есть Габриела, спала крепким сном. — Ничего страшного, Арианна. Я, наоборот, рада, что ты после двух дней нашей первой встречи решила навестить меня, — мягко улыбнулась Элеонора, подливая в свой чай молоко, попутно помешивая серебряной ложечкой. Кивнув ей, я сделала глоток из чашечки и посмотрела на настенные часы, которые монотонно тикали, отбивая каждый удар в последовательном шаге. — У меня не так много времени. Можем ли мы приступить к основе, упустив прелюдию? — вежливо и невинно улыбнулась я. — Ох, да, конечно! — спохватилась Элеонора. — Но для начала, пока я не забыла, принесу то, что оставил для тебя мой отец. Вот здесь я уже была вся во внимании. Какие такие вещи? Специально завещал какой-то девушке что-то, что предстояло увидеть, полностью доверившись? Слишком опрометчиво и безрассудно. Она отлучилась на некоторое время, что дало мне время изучить фотографию в деревянной рамке, покоившейся на кухонном гарнитуре. В ней была более молодая версия Элеоноры, которая держала в руках приблизительно трехлетнюю Габи, уворачивающейся от поцелуя матери в щечку. За ними раскинулось море, а над их головами замерли чайки, парившие в небе. Я улыбнулась. Они были такими счастливыми, как и сейчас. Меня так же интересовал супруг Элеоноры, если таковой, конечно, имелся. Только вот ни на одной фотографии не было более двух человек — Элеоноры и Габи, разумеется, — что навевало меня на мысль, что молодожены, вероятнее всего, разошлись по своим путям. Через несколько минут вернулась Элеонора с конвертом в руке и деревянной коробкой, которые вручила мне. На конверте были мои инициалы. А. Э. Ф. Я пристально оглядела его и не нашла ничего примечательного, только один вопрос крутился в голове: «Откуда он знал мои инициалы?». Вернее, откуда он вообще меня знает? — Папа строго-настрого приказал передать конверт тебе, который необходимо вскрыть без лишних лиц. Мне сделалось не по себе после этих слов. Это звучало как: раскроешь секрет — жди плохой участи. — Итак, помимо конверта папа оставил тебе ещё одну вещь, — мой взгляд упал на деревянную коробку. Заметив, как я насторожилась, она продолжила: — Шахматы. Насколько мне известно, папа никогда не отходил от них и, будучи моложе, играл сам с собой. Мне всегда это казалось странным, даже сумасшедшим. Пожалуй, это именно та вещь, которую он любил при жизни более, чем книги. — Она придвинула их мне. Я не спешила брать, только изучала. Мне вообще не нашлось, что сказать. Старик оставил мне шахматы. Это говорило о чем-нибудь, помимо всей странности, что происходило на данный момент? Отчего-то мне сделалось не по себе, но любопытство все разгоралось сильнее, когда бегло бросила взгляд на его личные вещи, которые оставил мне. Я так уцепилась за мысль поскорее сыграть в партию на этой шахматной доске и понять, почему именно шахматы, ведь каждая оставленная или подаренная вещь носила в себе определенный смысл. — Хорошо, — протянула я, пытаясь совладать собой. — Мне бы хотелось узнать имя вашего отца. — Его имя Алессандро. Он чистокровный итальянец, выросший в Италии. — Расскажите о ваших отношениях. Элеонора обняла себя за плечи своими дрожащими руками, пытаясь успокоить себя. Я отодвинула стул и придвинула ближе к ней, положив свою ладонь на ее, безмолвно выражая поддержку. Я почувствовала вину за вызванную реакцию в ней и интерес в себе. Но ее ментальное здоровье были важнее, посему отложила тревожащие вопросы, готовые выпрыгнуть из языка — только волю дай. Элеонора немного отпрянула от меня, словно вспомнив что-то ужасное, а затем виновато улыбнулась, на секунду зажмурившись. — Мне было девять... когда он бросил меня одну. Я, моя мама и он все мое детство прожили в Сицилии, но после его внезапного ухода мама совсем зачахла, позабыв о своей девятилетней дочери, которая нуждалась в материнской поддержке, и стала принимать препараты, вредившие ее организму. Я смотрела за ней, кормила ее, не доверяя эту работу нашим работникам. Моей маме становилось все хуже, состояние ухудшалось, а лекарство и лечение, предложенное докторами, не принимались и были благополучно отвергнуты. Даже я не могла уговорить. Она никого не слушала. И через два года, в мой день рождения, она скончалась от передоза наркотика, — Элеонора замолчала на некоторое время, вспоминая свое прошлое. Влага скопилась в ее глазах, и я протянула ей носовой платок. — Мне было одиннадцать, когда я осиротела. В этом возрасте я стала самостоятельной. У меня была бабушка по линии мамы, которая взяла надо мной опеку и действительно любила меня. Она забрала меня к себе в Неаполь и учила всему. Она стала мне настоящей семьей, которую я потеряла. Шло время, бабушка со временем тоже скончалась, и тогда я поняла, насколько любила ее, что ее потеря оставила след на мне, чего не случалось с отцом и матерью. Я была ужасно зла на отца, исчезнувшего вот так запросто, и на маму, позабывшей о своей маленькой дочери. С тех пор моя обида только росла на них, и только когда я вышла замуж за человека, который вскоре изменил мне, перестала вспоминать о своей семье, потому что не хотела сожалеть об упущенном и надо было сконцентрироваться на Габи, принесшей счастье в мою жизнь. Я уже не вспоминала об отце и перестала гадать, что же с ним, как пару недель назад ко мне в дом постучался мужчина в костюме, представившийся юристом моего отца, передавшего его просьбу навестить его. Я не решалась и была в полном недоумении и ярости. Но, посмотрев на свою дочь, я решила поставить точку и прилетела в США, в Техас, где он проживал. Знаешь, что ощущают люди, считавшие на протяжении долгого времени, что потеряли человека, но как оказывается, он всегда был с ним? — я покачала головой. — Вот и я не знала, пока воочию не встретилась с ним. Я испытала шок, недоумение, а потом и вовсе всю накопившуюся злость и обиду, которую хотелось вылить на него, упрекнуть в его халатности и безответственности. Но, когда увидела его больного, лежащего в постели, не смогла высказаться, а только слушала его. Его юрист прочитал завещание, где говорилось, что все его наследство переходит ко мне. Мне было все равно на это. Потому что в тот день я поняла, что к отцу я больше не испытывала любви, лишь жалость. Я считала, что меня больше не удивит ничего, но как же я ошибалась, когда папа впервые за мое присутствие вымолвил слова: "Найди Арианну Фальконе", и вручил мне конверт, который уже у тебя, и шахматы. Элеонора сделала паузу, давая время мне опомниться и переварить все услышанное. Мне все казалось странным, очень странным. Почему именно я? Я сделала вздох, отгоняя мысли, приглашая продолжить рассказ Элеоноры. — Это была его последняя просьба, и я была намерена найти эту неизвестную девушку. Я думала, что найдя тебя, так смогу наконец полностью отпустить свою семью и жить дальше. Я была без понятия, как и где тебя найти, потому что ни в одном источнике не говорилось о тебе. Словно тебя... — ...не существовало? — печально закончила я за нее. — Да, именно! Хотя у нас были самые лучшие взломщики мира, что позавидует сам ФБР. И вот теперь я осознала весь масштаб проделанной работы моим отцом. Как же хорошо папа скрыл меня... Но на ряду с этим шло уныние. Это ужасное ощущение, когда ты есть, а вроде тебя и нет. Только самый близкий круг знал настоящую меня, не включая Академию, потому что они и не подозревают, что я Фальконе. — Я не успела даже спросить отца, где мне тебя искать, как через день он скончался. Мне повезло, что тот юрист отца был осведомлен о тебе и лишь сказал мне отправляться в Нью-Йорк, в книжный магазин, и ждать тебя там. Впрочем, я послушалась и три недели провела в Нью-Йорке, ожидая твоего прихода. В это место никто не заходил, хоть и находится оно прямо в центре. Когда надежда стала гаснуть, появилась ты. И знаешь... если бы моя дочь тогда не выбежала к тебе, я, быть может, упустила бы тебя и никогда не нашла. Дальше ты сама знаешь ход событий, — я кивнула. — Вы в прошлый раз упомянули о том, что хотите рассказать мне правду, за которой я гонюсь. Откуда вы могли предполагать, что именно мне необходимо узнать? — спросила я с толикой интереса. — На самом деле я соврала в этой части. Мне нужно было привлечь твое внимание, чтобы ты не приняла меня за сумасшедшую, и отдать эти вещи, — она кивнула на шахматы и конверт. Я устало покачала головой, нахмурившись. Все мои надежды узнать правду рухнули. Но надо отдать должное Элеоноре, у которой получилось завладеть моим вниманием и любопытством. — Элеонора, ваш отец мне пару месяцев назад вручил фолиант. Вы, наверное, удивитесь, услышав то, что я собираюсь сказать, но это правда. В конце фолианта цифры, ведущие в определенное место. Один из таких случаев произошел в Нью-Йорке, который привел меня в книжный магазин. Элеонора страдальчески покачала головой и не задала вопросов. Она не была удивлена этой новости, что озадачило меня. — Папа всегда любил отгадывать загадки, но более всего — придумывать их. Он в моем детстве время от времени выдавал мне свои сложные комбинаторики, головоломки, которые не удавалось разгадать. И если ты утверждаешь, что тот фолиант не просто обычный, то мне остается лишь сказать одно, — Элеонора подняла голову и посмотрела на меня. — Ты в его игре, Арианна.***
Я впала в раздумье после ухода из дома Элеоноры, тихо сев на край кровати и поправив своё черное скромное платье с белым воротником и манжетами. Итак, я узнала имя. Алессандро Гаспаро Наварре. Теперь его инициалы казались решенными, и я могла перестать ломать голову над ними. Но мне покоя не давал его принятый выбор, что в какой-то мере пугало меня. Это был раскаленный ужас от… незнания, что предпринять далее, от отрицания данного факта, который я не хотела принимать ни в какую, от неизвестности. Губы сжались сами собой. Я перебарывала желание схватить фолиант и бросить через окно, как и ключ с шахматами. Определенно я бы сделала это, впридачу облила эти вещи бензином и сожгла ко всем чертям, отгородив себя от такой опасной и ещё неведомой игры, если бы не моё ненавистное любопытство. Боже, я все это время только и пыталась разгадать всё, но теперь добавились осторожность и неверие во все то, что происходит со мной. И ещё одно. Это самая настоящая злость и несправедливость. Почему так вышло? Каким образом я стала фигурировать в жизни Алессандро, что после своей смерти оставляет мне задачу разгадать весь его сущий кошмар из фолианта. Если по словам Элеоноры ему нравились такие сложные задачки, то старик сильно увлекся этим делом, совсем позабыв о чувствах других людей, которых подключал в свое шоу, в котором управлял нами как искусный кукловод, подтягивая за нужные ниточки марионеток, покорно слушавших и следовавших за его взмахами рук, без всякого права на свое мнение и выбор. Выходит, я действительно сейчас исполняю роль одной из его марионеток, хоть и не хотела этого. Ох, я ужасно не хотела этого! Не собиралась принимать такую роль. Меня это не устраивало. Меня это напрягало. Всё это никак не могло уложиться в голове. Чтобы потакать кому-то? Нет. Ни за что. Моя злость не была необоснованной, не в этом случае. Потому что я прекрасно знала, что Алессандро не просто так это затеял, раз даже после своей смерти ведет гребаную игру. Но к чему приведет все это? Что меня поджидает на финише, если я сумею, конечно, дойти? Интересно, как отреагирует отец, когда все-таки правда всплывет наружу? Я не могла дать этому случиться, но рано или поздно это произойдет, а вечные мои ночные вылазки из дома стоило прекратить. Я не знала, что мне делать. Как дальше врать всем в лицо и вести себя как обычно и притворяться, что со мной все в порядке, когда в действительности было всё в полном беспорядке. Легкий приступ необъяснимой паники охватил меня. Меня душила вся незаслуженность. Хотелось кричать до потери сознания и приложить все усилия на воскрешение Алессандро, чтобы оставить пару словечков. С другой стороны, он не стал бы доверять мне свои личные вещи, не изучив мою натуру и характер. Он смог предвидеть ход событий в будущем, что говорило о его проницательности и блестящего ума. И если с помощью его фолианта я смогу разгадать всё, то игра стоила свеч. Не стоит забывать и о том стихе.“Несколько ключей подключились к игре… Изумруд с Серебром будут биться между собой, а синий Сапфир — укажет им путь весь иной. И вот, один-единственный, вечный Агат Задаст им всем своим страшным оскалом, Путь показав один лишь кровавый…”
Так, так, так… Часть с ключами, что подключились к игре… Это важная часть! Подключились к игре… Это что получается, не только я в это вошла, но и другие? Если у меня имелся один из нескольких ключей и именовались по цветам, то это Изумруд? Мой ключ так и называется? Потому что змеи на нем были точно изумрудными! Изумруд будет биться с Серебром. Здесь по мне прошлись мурашки. Это опасная игра. Я буду биться с тем, у кого Серебряный ключ. Но опять таки, всё это лишь моя теория и предположение. Может, все не так, как я думаю. И все же, я подозреваю, что ключей четыре: Изумруд, Сапфир, Серебро и Агат. У меня один есть. Осталось найти остальные, и всё. Это откроет путь к тайне. С мрачной решимостью поднявшись на твердые ноги, я взяла шахматы и поставила на округлый стол с вазой. Достав из сумки конверт, вскрыла его и прочитала: "Скоро параллели между прошлым и будущим столкнутся, дорогая ЭстеллаА.Г.Н."
Я проморгала несколько раз, завидев свое второе имя. Почему он обращался ко мне этим именем? Эстелла. Уверена, что помимо всех Фальконе остальные не забыли о таком факте. Но удивительно, что тот знал. И что вообще означают параллели? Это я вижу не в первый раз, но если в прошлый раз не учла, то в этот раз намерена изучить до конца. Эта параллель была более глубокой и скрывала за собой скрытый смысл. Положив записку обратно в сумку, коснулась подушечками пальцев шахматной доски, сложенной пополам. Сбоку были два железных замочка, которые я открутила, открыв саму доску. Внутри я обнаружила бордовую ячейку для хранения фигур с декоративными элементами, выполненными из высококачественной древесины, покрытыми лаком. Вытащила фигуру коня, основание которого было покрыто войлоком красного цвета. Подержав в ладони некоторое время, я стала выставлять одну фигурку за другой по их местам, погружаясь в этот процесс. Когда дело было сделано, я расхаживала вокруг стола в поисках какого-нибудь ответа. Элеонора рассказывала, что ее отец любил частенько проводить свои часы за партией, против самого себя. Тогда стоит попробовать так же? Может, я что-то выясню. Направив белую пешку вперед, я поменялась сторонами и уже ходила черными фигурками. Сам процесс меня затянул, и он оказался неожиданно увлекательным. Теперь я могла полностью понять мистера Наварре, ведь таким образом приходилось думать вдвойне больше и узнавать себя со всех сторон, открывая ту самую неизведанную часть себя. Это ничуть не надоедало, правда голова кружилась чуточку. У меня происходила мозговая атака против себя. Я атаковала черных, после белых, защищала всякий раз каждую фигурку, а когда могла переметнуться в другую сторону, то атаковала ту фигурку, что сохраняла до лучших дней. Совершала контратаки против себя и искала путь отбиться от нее же. Спустя час я, наконец, сделала последний ход и это обернулось в ничью. От негодования мне хотелось сыграть заново, чтобы ощутить вкус победы, но... что этим мне хотел показать отец Элеоноры? Я пристально оглядела шахматную доску и фигурки на ней, а потом меня озарило. Шахматы ведь учат стратегическому планированию и анализу. Может, именно это хотел мне показать мистер Наварре? Что в игре важно планирование, которое перетечет в действие, а анализ — к тому, чтобы не ошибиться перед тем как сделать ход. И чтобы быть непобедимым, нужно узнать себя и сразиться с самим собой в первую очередь, ведь… …наш главный враг — мы сами. Не это ли хотел сказать мистер Наварре? Однако я всегда считала, что себя знаю достаточно. Не ври себе, Арианна. Внутри себя ты прячешь то, что не хочешь показывать никому, страшась этой части. Кажись, вообще себя не знаю. Для этого мне и оставил он шахматы. Для познания себя.