***
— Сын, ты слушаешь? Так что ты думаешь об этом? — Прости, что? Генри встрепенулся и виновато посмотрел отцу в глаза. Он давно потерял нить разговора. — О том, что тебе стоит уделять больше внимания делам семьи, — тот продолжал аккуратно отрезать кусочек омлета, никак внешне не показав своего неудовольствия. — Рано или поздно придет день, когда ты должен будешь сам заботиться об этом. — Надеюсь, он придет как можно позже, — Генри ответил отрепетированной улыбкой и вернулся к своему завтраку. «Неужели и я стану таким?», с тоской думал он, оглядывая свою семью. Его отец, сэр Генри Уильям Дэнглиш Старший, сидел выпрямившись, будто аршин проглотил, и поглощал свой завтрак с таким видом, будто делает всему миру огромное одолжение. Мать, с точно такой же выпрямленной спиной, изящно орудовала ножом и вилкой. За все время завтрака супруги не сказали друг другу и пары ласковых слов. Они вежливо беседовали о биржевых сводках, политике и погоде. Лишь когда речь заходила о самом младшем члене семьи — Аннабелл и ее успехах в развитии, выражение лиц родителей становились теплее. Впрочем, они всегда были скорее соседями по дому. Их объединял семейный бизнес, а что касается личной жизни, каждый устраивал ее сам. Для Генри не было секретом пристрастие отца к молоденьким горничным, что касается матери, то тут он не мог даже гадать, настолько искусно она прятала концы в воду. Разговор снова свернул на Генри и то, что ему пора взяться за ум. Он же исполнил свою мечту, увидел Дикий Запад? Да и после возвращения из Штатов, только и делал, что развлекался. То в клубах Сохо с такими же молодыми бездельниками, то на Лазурном берегу, в компании близких друзей на личной яхте, то в Монако, то на Мальдивах. Генри в конце концов обещал подумать и сбежал. Это правда. После возвращения домой он первое время с головой окунулся в развлечения. Ему хотелось отогнать мысли о том, что он поступил, как негодяй, и какое-то время у него получалось. Хаммер ведь не мог серьезно ожидать, что он вернётся, пытался убедить себя Генри. Он же должен был понять… Но ему вспоминались голубые глаза, полные надежды, и совесть Генри нападала на него с новыми силами. Не помогали ни новые знакомства, ни кутежи со старыми приятелями. Тем более, Кавилл очень скоро заметил одну вещь. Он, конечно, не жил монахом. Найти любовника для такого, как Генри, было нетрудным делом. Достаточно моргнуть, и молодые люди его круга, с оксфордским или кембриджским образованием, прекрасными манерами и внешностью передрались бы из-за него. Он встречался и с давними, еще из университета, приятелями, и заводил новые знакомства. Только вот, как правило, за тщательно разыгранным интересом к Генри скрывался интерес к тому, что он может им дать. Даже с ровней получалось так — связь строилась на взаимной выгоде, и это все портило. После горячей ночи, многие из них начинали заводить разговоры о том, как бы им перевести их «дружбу» из горизонтальной плоскости в деловую. То один, то другой университетский товарищ намекал, что Генри мог бы что-то для него сделать в обмен на продолжение встреч. Оказывалось, что у их семей также есть недвижимость в Сити, или какие-то акции, и грех им не объединить усилия, чтобы они приносили еще больше денег. Странное дело, но раньше Кавилл или не замечал этого, или не хотел замечать. А может, считал, что так и надо? Клубы, игры в гольф и теннис, хождение под парусом — все, раньше любимое, теперь будто было отравлено. Генри словно снял розовые очки, через которые смотрел на мир с рождения и увидел все его несовершенство. Он надеялся, что вернется в знакомую привычную обстановку и будет жить, как раньше, но ничего не получилось. Чужие корысть и лицемерие стали слишком очевидны. Кроме того, кошмары вернулись, несмотря на терапию. Ночь за ночью, Генри просыпался от своего крика. Перед глазами, раз за разом, как подкошенный, падал человек, и яркие осенние листья окрашивались кровавыми брызгами. Кавилл менял одного доктора за другим, но это не помогало. В глубине души он понимал: ему просто надо, чтобы его обняли такие до боли знакомые сильные руки. Только рядом с Арми он мог чувствовать себя в безопасности. Вернуться? Но как? Он же привык к совсем другой жизни. Оттуда ведь нельзя даже позвонить! Конечно, Арми помог ему, его помощь была бесценна. А секс вообще будто переносил Генри в другое измерение. Да и разговаривать с Хаммером оказалось интересно. Пусть тот не был особо начитанным, это происходило не от глупости, а от нехватки времени. К тому же Арми с жадностью и огромным любопытством откликался на все новое. И самое главное — он был искренен. То, чего Генри стало остро не хватать по возвращению. Но все же, они очень разные, а ради только одного секса бросать всё — это глупо. Он думал, время лечит. Но шли недели, потом месяцы, а лучше не становилось. Генри понял, что очень скучает. Именно по Арми — его голосу, его объятиям, их разговорам. А не только по сексу. Пришло Рождество. В гостиной, как и каждый год, нарядили огромную елку, под ней аккуратной пирамидой лежали подарки. Генри распаковывал игрушки для Аннабелл, вместе с ней рвал пеструю подарочную бумагу и то и дело думал, что сестренка — единственное, что радует его дома. Он с удовольствием возился с ней, катал ее в коляске и пытался кормить из бутылочки, приводя в ужас няню. По крайней мере, малышка на самом деле была искренне к нему привязана. Генри начал избегать родителей и особенно отца, чтобы не вступать в неприятные разговоры. Конечно, так себе решение, но он лучше чувствовал себя в их загородном доме. Он мог, целый день гулять или ездить верхом, отключив телефон в надежде понять, к чему стремится и что делать дальше. Но, скача по родным зеленым холмам, Генри вспоминал другие просторы за многие мили от Англии. Арми ничего от него не было нужно. Он лишь улыбнулся, когда Генри рассказывал ему о своей семье и заинтересовался сугубо хозяйственными вопросами. А не тем, сколько денег у Кавиллов в банке и что именно получит Генри в наследство. Арманд сказал, что любит его… но сможет ли он простить? В очередной раз после прогулки, поручая лошадь заботам конюха, Кавилл поражался, в каком же искусственном уютном мирке он живет. Владения семьи Кавилл не превратились в музеи и не были открыты для публики, как у многих других аристократов. Благодаря организаторским способностям его отца поместье находилось практически на самообеспечении. В реках и прудах плескалась своя рыба, в теплицах зрели овощи, зеленые холмы кое-где пересекали изгороди, за которыми паслись коровы и овцы. А ухаживали за всем этим богатством люди, поколениями живущие тут же на этой земли. Реликт по нынешним временам, но эта система работала. Нынешний дворецкий мог отсчитать назад многие поколения, служившие семье Кавилл, равно как и многие другие: служанки, поварихи или конюх. Родившись в этой семье, Генри с детства привык, что смысл существования многих людей в том, чтобы обслуживать его. К его услугам всегда было все самое лучшее и он воспринимал это, как должное. Но поездка в Америку заставила его задуматься. И теперь он не с умилением, а с ужасом вспоминал некоторые случаи из детства. Например, когда одну из поварих провожали на пенсию в семьдесят лет, его матери пришла в голову идею устроить для нее праздник, в котором приняли бы участие и хозяева, и слуги. И пожилая женщина разрыдалась от того, что удостоилась чести сидеть за одним столом с графиней. Теперь вся обстановка казалась какой-то надуманной и фальшивой. А вот в Арми не было ни капли фальши. Ближе к весне Кавилл понял, что его тошнит от лицемерия семьи и знакомых. Он не мог более этого выносить. Тоска по Хаммеру усилилась и не отпускала. Нужно было что-то решать. Генри долго собирал силы для решающего разговора и боролся со страхом. Разумеется, отцу его решение не понравится, но он не мог иначе. Над головой Генри и правда будто пронеслась буря. Его называли неблагодарным, легкомысленным, глупым. Грозили, что он пожалеет и вернется с поджатым хвостом. К удивлению Генри, отец был прекрасно осведомлен о его ориентации и многочисленных связях. Поэтому даже бровью не повел, когда сын назвал ему причину отъезда. — Найди подходящего молодого человека нашего круга и не забивай себе голову этими глупостями, — и глазом не моргнув, заявил он. — Пока вы не попали на первые страницы «Daily Mirror», меня не интересует, с кем ты спишь. А когда придет время, заведешь семью и детей. Чтобы было, кому наследовать. — Какую семью? Ты не слышал, что я сказал? Я не люблю женщин! — Для брака это не имеет абсолютно никакого значения. Генри кипятился, горячился, даже повысил голос на родителя. А тот оставался спокоен и холоден: был уверен, что сын или одумается сейчас, или приползет на коленях позже просить прощения. Как бы то ни было, у отца не было реальной возможности удержать его. Быстро упаковав чемодан, Генри поцеловал на прощание сестренку и отправился в аэропорт.***
Удивительно, но местные его узнали. Все же, то громкое дело осенью взбудоражило весь городок. С Генри здоровались прохожие на улицах, а хозяйка кафе напротив здания мэрии угостила его своим фирменным кофе. И все очень удивлялись, когда узнавали, что Генри нужно на ферму Хаммера. Владелец автопроката и так, и эдак пытался его разговорить. Любопытство так и было написано у него на лице, ну еще бы, тот самый англичанин снова едет к нелюдимому Арми-геддону. Во время полета Генри так и не смог придумать речь, которая убедила бы Арми принять его обратно, и положился на удачу. Но мужество явно ему изменило. Поэтому он сейчас и топтался у машины на обочине у его дома, не зная, что сказать. Ворота были привычно заперты на цепь, а табличка на них грозила незваным гостям оружием и злой собакой. Синий комбинезон мелькнул за окнами курятника, Арми вышел, оттряхивая руки о штанины, а затем потянулся, разминая шею: курятник был низким и распрямиться там полностью он не мог. Генри залюбовался высокой фигурой, он жадно рассматривал его, подмечая знакомые черты и ругал себя, что не сообразил вернуться раньше. Сердце в груди затрепетало от осознания того, как сильно он скучал. — Арми, — негромко позвал Генри. — Арми, это я… — и неуверенно улыбнулся. — Знаю, прошло намного больше времени, но… — Генри развёл руками. От звука его голоса Хаммер вздрогнул и медленно обернулся, его лицо казалось вырезанным из камня. Он побледнел и оперся на ограду, пальцы сжались до побелевших костяшек. Губы задрожали, а затем искривились в горькой усмешке. Охватившая его радость от возвращения Генри мигом сменилась болью и злобой. «Приперся, франт. Нахера?! Где ты раньше был?!» Арми принял свой обычный вид. Выражение лица буквально кричало: «не лезь, убью». — Чего изволите, господин лорд? Чевой-та забыли в нашей дерёбне? — он специально выговаривал слова по-деревенски коверкая, зная, что Генри такой резкий акцент режет слух. — Ежели чаво, так ближайший мотель миль пятдесят на юхх. Затем демонстративно развернулся и пошел прочь. Этот человек слишком сильно заставил его сердце кровоточить, но больше Арми такого не позволит. «Люди и правда дерьмовые создания, куры и козы намного лучше», с болью думал он, уверенно шагая к дому. — Арми, постой, — Генри перемахнул через невысокую изгородь и пошёл следом. — Пожалуйста, подожди! Я очень виноват перед тобой, но позволь мне объяснить! — и чуть не врезался в грудь резко развернувшего Хаммера, догнав его на крыльце. Арми приторно ухмыльнулся. Внутри у него клокотали злость, разочарование и обида, и одновременно он не мог наглядеться на Генри. Такого красивого, желанного, любимого… подлого обманщика. — Конечно позволю, господин граф, — заговорил он дрожащим от злости голосом. — Я ведь так, мусор под вашими белыми ножками, который можно обмануть, на чувства которого можно наплевать, а потом явиться, будто все нормально! Хаммер не выдержал. Накопленная обида должна была найти выход, поэтому он схватил Кавилла за грудкИ и, несмотря на немалый вес Генри, приподнял на высоту своего роста, чтобы они стояли лицом к лицу. — Забирай свой драндулет и убирайся нахер с моей земли, пока я не продырявил твою и без того дырявую задницу уже своим ружьем. Проваливай! Он что есть мочи оттолкнул предателя, чтобы тот сильнее шмякнулся о стылую землю спиной. Затем, совсем по-плебейски сплюнув Генри под ноги, развернулся и зашагал к дому, громко хлопнув дверью и приказав Герти «караул». — Я и не говорю, что все нормально! — Генри повысил голос, чтобы его было слышно даже в самой отдалённой комнате. — Я поступил, как мерзавец, обнадёжил и не сдержал слово. Я и правда думал — как можно жить где-то, где нет даже связи? Думал, вернусь в привычную обстановку и все станет как прежде. Но не стало! Кавилл поднялся, потирая поясницу; Гертруда заинтересованно принюхивалась и похоже, узнала его. — Все пошло не так. Арми, мне было очень плохо без тебя. Я скучал. Прости, что оказался таким глупым и так медленно понял, что мне на самом деле нужно. Генри вытянул руку вперёд — собака подошла, обнюхала и лизнула его ладонь. Обрадованный, он нашарил в кармане специально припасенную печеньку и скормил Герти. — Я не мог больше жить прежней жизнью. Вдруг увидел всю фальшь, на которую раньше не обращал внимания. Арми, прошу… — Генри пришлось на секунду замолчать, успокоить дыхание. Еще немного, и он разрыдался бы. Арманд даже не слушал этот бред. Он закрыл уши руками, сжимая голову, а она гудела, как колокол. То, что его Герти приняла подношение от предателя, лишь взбесило его еще больше. Хаммер рванул дверь и схватил стоявшую в углу винтовку. Прицелившись, выстрелил в землю ровно между ног Генри. Тот с визгом отскочил, а Арми стрелял в него еще и еще. Не так, чтобы попасть, просто чтобы напугать достаточно, чтобы Генри понял, как ему самому было больно без него, как Арми выл в подушку и колотил стену до окровавленных костяшек, пока не принял наконец тот факт, что его обманули. Дыхание со страшным хрипом вырывалось из легких, сердце больно колотилось о ребра. Арми свистнул предательнице и та нехотя прошла в открытую дверь. — У тебя пять минут, чтобы съебаться нахер! Иначе… — он снова грозно прицелился и с ненавистью глянул на перепачканного в весенней грязи Кавилла. Генри с трудом дышал, не отрывая взгляда от лица Арми. Он знал, что будет нелегко, но чтобы настолько… Подняв руки в примирительном жесте, Кавилл поплёлся к ограде. Перед тем как выйти, обернулся: — Я понимаю, что ты злишься, и я очень виноват. Суровое выражение лица Арми не изменилось. Генри со вздохом вышел и направился к машине. Под пристальным взглядом завёл мотор и отъехал, правда недалеко, просто чтобы автомобиля не было видно с фермы. Генри намеревался вернуться пешком и попробовать ещё раз. Он выждал. Время было позднее, темнело. Насколько Генри помнил, Арми рано ложился. Ну что ж, значит, Генри подождёт на крыльце. Он присел на деревянные, чисто выметенные ступени. Сначала считал звёзды, потом прислушивался к звукам леса. В доме было темно и тихо. Генри не заметил, как отключился. И во сне снова вернулся в прошлое: бежал, увертывался от пуль, кричал от страха… Арми метался по дому, как лев по клетке. Все тело сводило от боли, сердце екало и колотилось, дыхание обдирало легкие. Пять месяцев! Через пять, блять, месяцев этому гаду вздумалось явиться и снова влезть в уже устоявшийся одинокий мир Хаммера. Он взвыл, будто дикий зверь, и снова долбанул косяк, разбивая пальцы. Герти и кот Хаммера, Феликс, испуганно попрятались по углам, а Хаммер, как зомби, на автомате пошел в спальню и повалился на кровать. Генри. Гребанный Генри. Любимый и ненавистный, он же обещал… Арми горько рассмеялся. Кто он такой, чтобы ему что-то обещал графский отпрыск? Одинокая слеза покатилась по небритой щеке, чем взбесила Арми еще больше. Он стер ее с ненавистью. Никогда, ни за что, богатые ушлепки, любящие поиграть чужими жизнями, больше не воспользуются им. Пусть их нахер убивают прямо у него на пороге, он и из дома не выйдет. Пошатываясь, Хаммер добрел до бара и налил себе виски. Он устроился на диване в гостиной, Герти и Феликс тут же улеглись рядом. Здесь было тепло и хорошо… Только не думать, как Генри стонал под ним, глубоко принимая его член прямо здесь, у камина. Как была прекрасна его загорелая кожа с капельками пота в отсветах пламени… Как изящно выгибалась сильная спина навстречу мощным толчкам… Арми грязно выругался и тут же услышал крик, жалобный и жуткий. Он точно знал, кому он принадлежит, но не мог, не хотел вмешиваться. Хватит с него богатых мальчиков и их ПТСР! Крик усиливался, теперь это был настоящий вой, настолько мало человеческого в нем осталось. Даже спрятать голову под подушку и наглухо накрыться одеялом не помогало. Хаммер с руганью вскочил и направился к двери. Ну, так и есть, устроился на крыльце! Проклятый Генри! Он грубо схватил того за плечо, тряхнув и заставляя проснуться. Душа, как и прежде, желала обнять, приласкать, успокоить, но разум протестовал. — Какого хера ты здесь сидишь? — он втащил стучащего зубами от страха и холода Генри в гостиную и толкнул на диван у камина. — Жить надоело? Так надо было всего лишь дать кузену тебя прикончить. Слова жестоко били, а руки будто сами по себе, заботливо укутывали в теплое одеяло. — Ну и прикончи меня сам, пристрели, ты вроде всё равно собирался, — дрожа, отозвался Генри. — Зачем мне такая жизнь?! — он схватил заботливо укутывающую его руку и сжал ее. — Я вернулся к семье, к комфорту, но и дня не проходило, чтобы я не вспоминал о тебе. Я сделал огромную ошибку, Арми. Пожалуйста… не отталкивай меня. На ноги легло что-то тяжёлое и мягкое: кот Хаммера, разлёгся на Генри и замурчал. Арми невольно прикрыл глаза, наслаждаясь таким уже забытым прикосновением сильной ладони. Но верить? Нет. Себе дороже. Богатый мальчик снова натешится с ним и оставит с разбитым кровоточащим сердцем. Только вот во второй раз, Арми может этого и не пережить. Хаммер стряхнул руки Кавилла и жестко отрезал: — Сегодня поспишь тут, на диване. А завтра уйдешь отсюда и из моей жизни. Я не игрушка для богатеньких уродцев. Я живой, Кавилл. Поэтому просто свали. Я смирился уже с твоей ложью и твоим отсутствием. — Нет никакой лжи, — Генри поймал его руку, прижался губами к сбитым костяшкам. — Я обманывал себя, но теперь я все понял. Я люблю тебя, любил, должно быть, с самого начала… Заметив, как сходятся вместе брови Арманда, он замолчал и полушутовским жестом провёл пальцами по губам — словно закрывая себе рот на молнию. — Спасибо, что не оставил на улице. Когда Генри начал целовать его руку, у Арми привычно затвердело в штанах. Проклятый Кавилл приучил его к своему телу, к этому желанию, словно к наркотику. Хаммер аж встряхнулся, будто Герти, и отдернул ладонь. — Просто спи, а утром проваливай. И без тебя много делов. Он поспешно ушел в спальню на втором этаже. В ту, которая хранила столько жарких воспоминаний… Вернее, воспоминания были только у одного наивного дурака. Арми в очередной раз проклял свою доброту. Надо было выставить Кавилла к чертовой матери, но тот выглядел таким несчастным… Зайдя в спальню, он громко хлопнул дверью и начал резко срывать с себя комбинезон и клетчатую рубашку. Оставшись в майке и надев пижамные штаны, Хаммер упал на кровать. Как бы он хотел… Нет! Нельзя! Предателям нет места в его жизни! Он долго ворочался, прежде чем уснуть беспокойным сном, полным страстных сновидений. Генри немного выждал, чтобы смолкли тяжелые шаги. Похоже, Арми не поверит ему, что бы он ни сказал. Значит, надо доказать поступками, а не словами. Он подождал около получаса, был уверен, что Арми быстро заснёт после тяжёлого рабочего дня. Феликс недовольно мявкнул, когда Генри встал, сбрасывая его с колен и направился на второй этаж. У двери спальни он чуть задержался, дав воспоминаниям себя захватить. Нет, это не останется только воспоминаниями. В спальне горел ночник. Должно быть, Арми вырубился, забыв о нем. Хаммер спал, раскинув руки в стороны. Одеяло сбилось, открывая сильную, покрытую рыжеватыми волосками грудь, выглядывающих из-под майки и бесконечно длинную ногу, что не была прикрыта толстым ватным одеялом. Генри подошёл к кровати, бросая на пол один предмет одежды за другим. Когда он присел рядом, то оставался только в расстёгнутой рубашке. Снять просторные пижамные штаны Арми оказалось просто. Генри спустил их до щиколоток, а потом бросил вдогонку к своей одежде. Он облизал губы, оглядывая открывшуюся картину. Член Хаммера, большой даже в расслабленном состоянии, покоился у него на бедре. Генри наклонился и провёл по нему языком, прослеживая одну из венок. Арми вздохнул во сне и неосознанно подался вперёд бёдрами. Вдохновлённый Генри продолжил. Он облизывал его член, как большой леденец или мороженое, посасывал головку, играл языком с уздечкой, одновременно лаская живот и внутреннюю сторону бёдер, сходя с ума от такого родного запаха партнёра. Потом забрал твердеющий член в горло и заскользил головой вверх-вниз, сжимая губы и пытаясь взять глубже. Генри изо всех сил расслаблял горло и боролся с рвотным рефлексом, когда головка слишком надавливала на горло, но все равно, все неудобства были не важны. Они с лихвой искупались тем, что это его Арми. И если бы они сейчас помирились, он бы утопил Генри в ласке. Но об этом думать было рано. На глаза непроизвольно навернулись слёзы, горло саднило, но это было то, чего Генри хотел. Он начал нетерпеливо поглаживать себя через трусы. Ему не терпелось насадиться на этот член, принять его в себя до конца. Кавилл мысленно похвалил себя за предусмотрительность — небольшой тюбик со смазкой был в кармане рубашки. Выпустив член Арми изо рта, торопливо смазал и начал медленно опускаться на него без растяжки, будто наказывая себя за обман любимого человека. Было больно, Генри давно не позволял никому подобного. Да и размером таким никто из его случайных партнёров похвастаться не мог. Он начал потихоньку покачиваться, пытаясь принять глубже и привыкнуть к забытому ощущению наполненности. Генри стонал и выгибал спину. Он положил ладони Арми на грудь, с удовольствием ощупывая крепкие мышцы, впиваясь пальцами, щипая соски. Вдруг на его талии сжались руки и сильнее прижали Генри к телу Арми. У Кавилла вырвался болезненный всхлип, но он не остановился. Арми смотрел на него широко раскрытыми глазами. Генри прикусил губу, двигаясь медленно и плавно, и стащил с плеч рубашку. Хаммер не сразу понял, что он уже не в царстве Морфея. А сны ему снились волшебные. Будто бы его любимый Генри вернулся в срок, как и обещал, он снова с ним, принадлежит ему, окутывает его член влажным теплом своего рта, а затем и тугой горячей задницей. Арми застонал сквозь сон и крепко схватился за бедра партнера, насаживая до конца и ловя краем уха вскрик. Он тут же распахнул глаза: Генри и правда был тут, на нем, принимая его член. Сначала Арми лишь выдохнул и нежно погладил его бедра, пытаясь расслабить и успокоить, но уже в следующее мгновение до него дошел весь смысл происходящего. Хаммер взревел и резко сбросил с себя горячее влажное тело, ставя Генри в коленно-локтевую и закручивая его руку за спину. — Захотели оттрахать деревенщину, господин граф? Ну тогда не обессудьте! — и резко загнал член во всё ещё плохо подготовленную дырку. Кавилл вскрикнул и выгнулся, невольно пытаясь вытолкнуть его из своего тела, но Арми будто сошел с ума. Он еще больше закрутил ему руку назад, утыкая лицом в подушку, и продолжил остервенело трахать. Генри сжимался, пытался освободиться, но Хаммер держал его мёртвой хваткой. А потом и вовсе принялся сильно хлестать свободной рукой по ягодицам, злым голосом веля расслабиться. И Генри с жалобным всхлипом послушался. Горячий твердый член входил до упора, вырывая из его горла крики и стоны, задушенные подушкой. На талии больно сжались сильные руки, заставляя прогнуться. Хаммер отпустил руку Генри, но тот уже и не думал сопротивляться, так и лежал лицом в подушку и послушно принимал жесткие толчки. Было больно, но Генри уже был очень сильно возбужден, когда пришел к нему в спальню, и возбуждение категорически не хотело спадать. Руки на пояснице изменили силу давления и согнули его в такую позу, при которой каждое движение члена задевало простату. Внутри начал разгораться знакомый костер, жар расползался изнутри по всему низу живота, собирался сладкой тяжестью в яичках, пульсировал в налившемся пенисе и растягивающимся вокруг члена Хаммера тесном отверстии. А Арми будто сошел с ума, он кусал это тело, безжалостно врывался в него, щипал, лишь бы пометить: только мой, мой, мой! Словно мстил за все эти долгие месяцы напрасного ожидания. Когда он, наконец, кончил в растраханную дырку и с громким рыком повалился на Генри, кусая того за загривок, то почти ничего не соображал. Когда он пришел в себя и скатился с тяжело дышащего тела, Арми стало не по себе. Генри, любимый и ненавистный, так и лежал, тяжело дыша, спина, задница и плечи в пятнах засосов и синяках, лужица спермы натекла на простыню между раздвинутыми ногами. Хаммер было испугался и хотел кинуться к нему с извинениями, но в нем вновь взыграли обида и ревность. Жесткий секс у них с Генри уже случался, да и вообще, судя по дырке, Кавилл точно не страдал в одиночестве эти месяцы, в отличие от него самого. — Зачем ты приехал? Нравится, когда дерут с особой жестокостью? — слова Арми словно истекали ядом. — Неужели твои аристократишки в постели такие мямли, что ты притащился аж в жопу мира за трахом? Генри не сразу услышал и понял. Он все еще лежал лицом в подушку и пытался отдышаться. В этот раз получился словно не секс, а месть. Арми не был с ним деликатен, но сейчас так и было нужно. Генри покорился и позволил тому делать все, что вздумается. Даже умудрился кончить, не касаясь себя, просто было не до того. Он чуть не тронулся умом, когда Арми проснулся. Он был в нем, в его теле и его мыслях, из головы Генри тогда пропало все, кроме жестких толчков, укусов и прикосновений сильных рук. Он наконец-то чувствовал себя на своём месте. — Я приехал к тебе, — Генри перевернулся на спину, болезненно скривившись. — Попросить прощения, объясниться и сказать, что я люблю тебя. Голос звучал хрипло, руки подрагивали. Генри порывисто обнял Арми и уткнулся ему в грудь. Хаммер, казалось, одеревенел после этого признания. Сердце сначала забилось, как ненормальное, а потом будто остановилось вовсе. Этот мерзкий аристократ издевается. Точно издевается. Давит на больное. Арми яростно взвыл, вскакивая и схватив Генри за запястье, сдернул со своей постели. Он быстро натянул пижамные штаны, а Кавилла, как был голым, потащил вниз. Тот что-то объяснял, бормотал, пытался вывернуться, ойкал, когда оступался на ступеньках, но Арми не слушал. Он ждал его, пять месяцев бросался на любой шорох, а этот козел считает себя вправе просто прийти к нему домой и открыть ногой дверь, заявив о какой-то там любви! Арми со злостью вышвырнул Генри на крыльцо, после чего схватил со стула его джинсы и куртку и вышвырнул вслед прямо в некогда любимое, а теперь, кажется, ненавистное лицо. — Вали к машине! Уезжай! Беги отсюда! Тут тебе больше не рады, господин граф. Хаммер со всей силой захлопнул дверь и впервые за всю свою жизнь закрыл ее на все замки.