Земля-42
Бродяга падает из портала прямо над мостом в Бруклине. Он зацепляется голой рукой за металлическую конструкцию, чтобы не упасть, и когда его тело, наконец, замирает, он сжимает кулаки, до громкого хруста в пальцах, и сильно бьёт о поверхность. Да так, что она откликается ненадёжным для такой внушительной постройки трепетом. Сорок-второй садится, обнимая колени. Он смотрит сначала вниз, — как проезжают машины, торопясь куда-то — потом поднимает голову и смотрит на Ист-ривер да на красивый город по обе её стороны. Солнце уже готовится зайти за горизонт, оставляя на водной глади красивые, теплые ярко-жёлтые блики. Родное измерение ощущается довольно приятно, — он смотрит на запястье, где больше нет спасительных часов. Тут они не нужны. Он дома… Там, откуда его ничего и никто не будет пытаться выгнать. Здесь он привычный всем Бродяга, хотя под маской обычный подросток Майлз Моралес. Парень встаёт на ноги и надевает перчатки. Лицо его довольно холодное и расслабленное, хотя пару минут назад он психанул из-за случившегося, — сейчас это состояние развеялось по ветру. Характерный щелчок крепления радует — ничего не сломано. Сорок-второй подходит к краю и смотрит вниз. В глазах его словно мелькают какие-то воспоминания, но никому не суждено его понять. Подобно грациозной кошке, он прыгает вниз, цепляясь за металлические балки и скользя по ним как на сноуборде, пока не достигает низа, оказываясь на дороге, по ту сторону защитного ограждения моста. Сначала он никуда не спешит, наблюдая за окружением, но потом его желание снять маску берет вверх, и он осторожно, чтобы как можно меньше глаз заметили его, продвигается в сторону своего боро. Прыгая с моста на обычную землю, он тяжело вздыхает, ведь теперь у него не такой уж и большой выбор того, чем заняться, хотя первым пунктом, определённо, — добраться до дома. Не то, чтобы сама дорога была долгой для него — всего-то, прыгнуть на поезд зайцем, доехать до нужной улицы, а там пешком — рукой подать, но все его раны, которые были получены тем или иным способом, начинали зудеть изнутри, напоминая о своём состоянии. Всё это эффект от того, что и лекарство давно выветрилось, и мышцы он больше не контролировал, позволив себе расслабиться, опустить плечи, а ноги его еле волоклись по земле, пока он не столкнулся с девушкой, сбивая её с ног, пока сам лишь немного пошатнулся, глядя снизу вверх — в конце концов, его крепкое телосложение легко собьёт кроху без ущерба самому себе. На вид девочке лет пятнадцать-шестнадцать, у неё длинные блондинистые волосы и серые глаза. Она потирает ушибленное место и встаёт на ноги, но ведёт себя растерянно, словно… слепой котёнок? Так и есть, она слепа. — Прости. Грубо говорит Бродяга, а голос его искажён пережитыми эмоциями. Он уже не хочет никому помогать, поэтому получив в ответ от неё неуверенный кивок, проходит мимо, не сбиваясь с пути больше ни на мгновение. Дома никого нет, вероятно, дядя Аарон у себя, а мама на дежурстве. В любом случае — эти обстоятельства успокаивают, он не против побыть в одиночестве. Его вещи летят в корзину для белья, чтобы постирать, на пол падают окровавленные бинты. Майлз забирается в душ и включает горячую воду. Светлая плитка под его ногами с лёгкостью раскрывает, сколько грязи, пота и крови смывается с Бродяжки. Он упёрся руками в стену, приложившись лбом к тыльной стороне своих ладоней, так, чтобы не задеть полученную рану, и его ничуть не беспокоил кипяток, обжигающий кожу. У него поистине мало сил — он не спал, не ел и практически не отдыхал те несколько дней, которые были потеряны в других измерениях. Поэтому после душа, он был бы рад перекусить, но кровать с мягкой подушкой были ближе, заманивая к себе через слегка приоткрытую дверь, поэтому упав на неё, его тело болезненно, но приятно расслабилось до единой мышцы, моментально заволакивая глаза подростка дымкой сна.Земля -1610
Паучок, как обычно это бывает после любой трагедии, слушает новости на огромном экране одного из зданий Нью-Йорка. Кто-то опять внушает всему городу, что он — злодей каких свет не видывал; а кто-то скучал по нему все это время, пока он находился в других вселенных и не приходил на помощь. Лицо подростка сейчас явно искажено гневом. Причём, он сам не понимает, что вызывает в нём такие эмоции. Пятно? Мигель? Все его «друзья"-предатели? Бродяга.? Он отползает подальше от громкого билборда, и шустро направляется… куда-нибудь. У него есть мама, которую он очень любит, но он не готов прямо сейчас встретиться с ней. Не готов объяснить, где пропадал, что случилось с отцом, и что всё это — по большому счёту — его вина. Он начал думать именно так… Доверился, не проверил, не сделал сам, засмотрелся, задумался… Майлз пребывает в квартиру дяди, всё через тоже окно, знакомые скрепучие лестницы. Она пока никем не тронута, что очень хорошо, ведь это место ощущается… таким спокойным сейчас. Оно пропитано воспоминаниями, и сейчас он старается не думать о последнем из них, — когда раскрыл личность Бродяги из своего мира… Он медленно обходит комнату, приближаясь к боксёрской груше. Его сразу передёргивает, ведь то воспоминание, когда тебе чуть не снесли голову — тяжело забыть. Как и всё остальное. Он лишь пытается сделать вид, что не думает о плохом. — «Всё хорошо, Майлз, все нормально, тебе нужно отдохнуть и не думать о плохом.» Говорит он сам себе, в следующую же секунду замахиваясь на висящую грушу так, что та разлетается к чертикам, а цепь судорожно раскачивается из стороны в сторону. Он хватается за голову, сжимая свои кудрявые, грязные волосы и падает на колени, тихо хныча. Он устал быть сильным, устал бороться ни за что. Тихий плач переходит в рыдания, прерывистое дыхание и бесконечные всхлипы, пока силы не покидают подростка, заставляя уснуть его прямо на полу, сжимаясь в беззащитный клубочек, который боится жить, боится выйти из себя. И только сон даст ему немного успокоения.***
Всё устаканилось. Группа пауков за Земле-50101, наконец, закончила свою работу. Теперь люди смогут сами разобраться с развалинами, а все остальные вернуться к прежней жизни. Начали открываться порталы, в которых пропадали паучки, пока Марго наблюдала за порядком и бесконечно благодарила за помощь. В её душе тоже не было никакого спокойствия, поэтому, сразу, как с работой было покончено, она направилась в мир Хоби, в его уютное убежище. Они с Павитром должны были быть там… живые… Для неё непривычно видеть их без костюмов и масок, в обычной одежде. У Хоби яркая футболка, с кучей стразов, дизайнерских порезов и нашивок, а у Пава белая, вручную разрисованная красками. Она велика ему — так как это тоже вещь Хоби, но ему идёт, хоть сам по себе паренёк не любит скрывать своё великолепное тело. Они оба ведут себя тихо и отстранённо. — Майлз к Вам не наведывался?.. — Пф… а должен был? Хоби закатывает глаза и падает на своё кресло, отъезжая вглубь комнаты и пропуская знакомую. Та хмурится и проходит, оглядывая Павитра, который несмотря на рану выглядит замечательно, хоть и подавлено. — После взрыва коллайдера от него и Бродяги след простыл. Я не знаю, на что и думать. Стоит ли нам пойти на 1610? — Нет. Не сейчас. — А вдруг они в беде?! Хоби держал в руках коллекционную статуэтку, меняя её позу, играясь, а после поднял взгляд, смотря исподлобья, отвлекаясь от своего занятия и медленно помотал головой. Он был уверен в своих убеждениях, которые никогда никому не озвучивал, но все всё равно верили ему. — Сейчас мы уже ничем не поможем.***
Прошло полторы недели. Майлз смог вернуться домой, успокоиться сам, успокоить Рио. Она была подавлена новостями, встревоженная тем, что Майлз словно язык проглотил о произошедшем: о его отсутствии, о непонятном существе в городе, о целой команде пауков… она тоже подозревала что-то, как и, кажется, отец Майлза… может, умирая, он уже знал что-то, что действительно нужно было? Похороны прошли спустя три дня после смерти, было больно присутствовать на них… Видеть могильную плиту родителя, а рядом — дяди. Будь Аарон жив, он точно нашёл бы способ успокоить подростка, утешить, объяснить ему то, чего он сам не может.***
Бродяга уже вернулся к своей привычной работе, контактируя по минимуму со всеми, даже с дядей. Хотя Аарон вполне адекватно отмазал его от расспросов мамы. Также он пытался поддержать племянника, но безуспешно — мальчик уже давно вырос, как он считал, и удержать его разгоряченный разум под контролем — давно не по силам никому. Сорок-второй стал гораздо хладнокровнее, серьёзнее и осторожнее, словно его подменили… Зеркало в его комнате довольно быстро «заросло» одеждой, чтобы не смотреть в отражение, а рисунки превратились в месиво — выражение стресса и злости. Как бы он не пытался порисовать что-то классное, заканчивалось это мятыми страницами, перечеркиванием всего листа и полётом скетчбука в дальние углы комнаты. После очередной миссии, когда Бродяга с дядей пришли в убежище, чтобы оставить костюм, не тащить все это стрёмные штуки домой и поделить деньги, Аарон решил действовать более настойчиво. Нельзя так киснуть, словно это его отец умер дважды. Он пересчитывал купюры, которые собирался отдать племяннику, но когда закончил, он не протянул их ему. — Давай посидим, как в старые добрые? Совсем уже забыл о своём любимом дядьке. — Это не к чему. Мама будет переживать. — Да брось, мы закончили раньше обычного. Она и не заметит. Аарон убрал две отдельные пачки налички в нагрудный карман, отходя от стола и плюхаясь на диван, приглашая племянника. Благо, он ведет себя спокойнее, чем неделю назад, а может на руку сыграло ещё гладко выполненное дело. Подросток садится рядом, упираясь локтями в свои колени, обхватывая лицо ладонями. Опекун тоже наклоняется вперед, отрывая корпус тела от мягкой спинки дивана, чтобы заглянуть племяннику в глаза. Сорок-второй смотрит прямо, словно не замечает, что дядя пытается установить зрительный контакт, слегка улыбаясь, словно заманивая в свою ловушку откровенностей. — Не стоит так смотреть на меня. Я уже не собираюсь возвращаться к этому. Не выдерживает Бродяга и поворачивает голову в сторону Аарона, натягивая ухмылку. — Его отец тоже умер, но, я думаю он переживёт это. Я же пережил. — У тебя были те, кто окружил тебя неподдельной заботой. А у него почти никого не осталось. Разве он сможет расстраивать маму своим нытьём? Майлз задумывается. Он просто не понимает, к чему это. Не то, чтобы он не согласен, ведь он и сам хотел остаться там — даже метнулся за тяжело добываемым лекарством, которое часто спасает жизни, пока Джефферсон говорил свою предсмертную речь, но просто просто не успел… А Паучок даже не спросил, даже не увидел, как Бродяга пытался помочь. — Я уже ничего не смогу сделать. Сейчас у меня нет ни шанса, чтобы попасть туда. — Ты уверен, что ничего не осталось? — Да… да, я уверен. Даже после такого признания, — ведь Сорок-второй всё обдумал перед ответом, множество раз за время их расставания с двойником, — улыбка не исчезла с лица дяди. Он молча достал наличку племянника и протянул ему. — Зная тебя в пятнадцать лет… у тебя ещё есть шансы увидеть его. Майлз закатывает глаза, выхватывает купюры и направляется к окну, ловким прыжком оказываясь на пожарной лестнице. Он уже ни во что не верит, он остывает… или думает, что остывает, насильно закапывая свои истинные эмоции среди остальных, мимолётных, получаемых в результате тусовок, на которые он ходил лишь бы забыться. Он парень крепкий, так что там он искал лишь обычного общения с новыми людьми, изучения их историй и обдумывания чужого опыта, а не своего собственного, и уж тем более не того себя, который жил в параллельной вселенной, не имея никакого отношения к нему.***
Майлз сидел в своей комнате, — общага казалась ему менее комфортным местом. Он сидел в наушниках, но в них не играла музыка. Он просто… смотрел в одну точку, стуча одним концом фломастера по коленке. Но в один момент его отвлекло паучье чутьё, заставившее его оглянуться, изучить окружение хоть немного, даже успевая подметить откровенный бардак. За окном показалась Гвен, вызвавшая в парне бурю эмоций, приятных было меньше всего. Он, не сказать, чтобы скучал. У него было прежнее беспокойство о том, выбрались ли они из измерения Пятна, но когда ответ, очевидно, был получен — ему захотелось сразу же выгнать её, но он молча смотрит, как она нагло забирается в его комнату, не запросив и не получив никакой положительной реакции, обнимая собственное тело, виновато смотря на… «друга». Паучиха молчит, уставившись на него, а у Майлза кончается терпение, когда он поджимает губы, изо всех сил стараясь не нагрубить… — Майлз, я сожалею… прийми мои соболезнования. Ей хватает наглости обсуждать уже случившееся. Его лицо искажается удивлением, недовольством, замешательством, когда его челюсть отвисает, а брови хмурятся ещё сильнее. Он развел руками, делая шаг навстречу. — Зачем ты пришла, Гвен? — Я хотела поддержать тебя, потусоваться там… как раньше. — Я же уже сказал, что тебе не стоило приходить тогда, а сейчас — тем более! Уходи, прошу тебя. Никогда больше не возвращайся… Майлз, наконец, отворачивает голову в сторону, он никогда не подумал бы, что скажет это… они вместе спасли мультивселенную, но сейчас… если они и не враги, то уж не друзья точно. Теперь и её лицо исказилось шоком, Гвен не ожидала подобного отношения, она не понимала, чем так виновата. Она ведь «хотела, как лучше». — Ты что, правда вот так вот прогонишь меня сейчас?! Да у тебя ведь даже нет никого больше, чтобы справиться с горем! Эта фраза, острая, как нож, срывается с её губ, цепляя нежную ткань сердца Паучка. Но он молчит, лишь жмурясь, пытаясь сохранить хладнокровие. — А мне больше никто и не нужен. Он говорит это и сразу же слышит, как окно его спальни хлопает о раму, а следом звучат удаляющиеся выстрелы паутиной. Подросток снова сердит и расстроен, и, выдыхая воздух из лёгких, — словно переняв старую привычку Сорок-второго, — падает на кровать. Но его ничего не беспокоит ещё буквально пару минут. А потом, ему даже не нужно паучье чутьё, чтобы увидеть, как в его комнате открывается очередной портал, заставляя его со всей силы швырнуть туда первую попавшуюся вещь — старую игрушку…