— Ах, Юри-чан! Как же хорошо ты играешь! Жаль, что ты не можешь играть, не прерываясь! Так бы и слушал! — Доума театрально понурил голову, когда нежная мелодия стихла, а девушка отложила сямисэн.
— Простите, господин, — Юри опустила глаза, пряча дрожащие пальцы в рукавах кимоно.
Доума никогда не следил за временем, но знал — еще один удар по струнам, и его прекрасная Юри-чан рухнет без сознания. Она играла для него с самого заката, и теперь, когда за горизонтом уже занимался весенний рассвет, была близка к обмороку.
— Отдыхай, Юри-чан. А вечером снова приходи, хорошо? — Доума жил среди людей и прекрасно понимал, какие они хрупкие. Как первый лед — наступишь чуть сильнее, и тут же сломаешь. Он благосклонно махнул рукой и тонкая фигурка перед ним благодарно качнулась в поклоне. — Я соскучился по твоим волшебным сказкам. Хочу, чтобы ты снова рассказала мне про Райдзина.
— Вы уже столько раз слышали эту историю, — Юри мягко улыбнулась, заправляя длинную темную прядь за ухо. — Неужели она вам не наскучила?
— Разве может наскучить такая прекрасная сказка? — охнул Доума, показательно схватившись за сердце. В груди не дрогнула ни одна струна, под ребрами уже сотни лет гулял лишь ледяной ветер, но ему нравилась эта забавная игра в человека.
Юри еле слышно рассмеялась: она была слишком утомлена, но собрала оставшиеся крупицы сил, чтобы порадовать своего господина. Смех у Юри был мелодичный, красивый, как и она сама. И Доуме нравилось любоваться ее бесспорным очарованием. Так он объяснял свою прихоть — сохранить ей жизнь еще ненадолго: пускай, подышит еще день, расскажет еще одну сказку, сыграет еще одну композицию, с наслаждением съест еще одно лакомство. Отправить в Рай он всегда ее успеет. Когда надоест, сразу оформит для Юри билет в один конец.
Юри появилась в Культе Вечного Рая холодной зимней ночью: буквально вышла из снежной бури и рухнула на порог. Перепуганные последователи тогда решили, что она умерла и хотели поскорее спрятать завернутое в ветошь тело, унести подальше, чтобы не расстраивать Господина. Но Доума, заинтересованный переполохом, пришел сам. Доума сразу понял, что нечто, укрытое простыней, еще дышит. Поломанная, перепачканная засохшей кровью девушка приглянулась ему сразу. Тщедушная, едва дышащая, она слабо дергалась в его руках и что-то шептала пересохшими губами. Даже балансируя на грани, она упрямо цеплялась за жизнь. И Доуме чертовски нравилась эта борьба.
Две недели верные последователи лечили и ставили на ноги незнакомку. И две недели Доума с нетерпением ждал, когда она появится в его зале и расскажет свою трагичную историю — от хорошей жизни в его культ не приходили. И Доума упивался отчаянием и мольбами — рассказы, наполненные горечью и болью, были слаще свежей плоти. И Доума пировал.
Но родившаяся в богатстве и тепле Юри Накаяма, вопреки ожиданиям, отказалась приносить лакомство к его столу. Отец, хоть и мечтал о сыне, к дочери относился со всей любовью, на которую только способен строгий и суровый мужчина, потерявший при родах жену. Юри жила в достатке, окутанная заботой и лаской. Прилежно училась, радуя господина Накаяма успехами, и мечтала о таком же добром и благородном, как отец, муже.
Ровно до тех пор, пока на их дом не напали. О людях, лихо расправившихся с вооруженной охраной, перебивших вопящую прислугу, с особой жестокостью перерезавших горло отцу на глазах у дочери, Юри рассказывала скупо. Сухо. Рецепт данго, и тот, зачитывают с большим интересом. Юри не помнила, как ей удалось сбежать. Не помнила, сколько плутала. Не помнила, как нашла спрятанный в густых лесах дом Культа. Но четко знала, чего хотела. Юри хотела отомстить. Никаких молитв и просьб. Никаких заломленных рук и дрожащих губ. Юри спокойно смотрела в радужные глаза Доумы своими темно-синими и четко формулировала план: восстановиться, найти тех, кто отнял у нее самое ценное, и забрать у них все.
Будучи добрым и благородным господином, Доума согласился дать кров. Но с условием — гостья должна его развлекать. С тех пор прошло уже больше двух месяцев, а она все еще не надоела. Доума старался не думать об этом. Доума просто предпочитал наслаждаться компанией Юри и даже не облизывался, когда она, сгибаясь в поклоне, открывала тонкую нежную шею.
— До вечера, господин, — и вновь шея оголилась, а Доума лишь улыбнулся: он уже ждал наступления сумерек.
И только когда Юри бесшумно удалилась, он понял — сегодня что-то изменилось. Задумчиво посмотрев на оставленный сямисэн, Доума осознал: Юри оправилась окончательно и теперь непременно захочет его покинуть. Она захочет оставить его, бросить в окружении раболепных глупцов и их вечных молитв. И больше не будет ни сказок, ни мелодий, ни смеха. Нет-нет. Ни за что. Доума не мог позволить ей просто так уйти. Юри должна принадлежать лишь ему. Только он имел право решать. Подумав так, Доума удалился в свои непроницаемые для солнечных лучей покои и прикрыл радужные глаза. До вечера оставались лишь жалкие часы. Доума никогда их не считал. Пока в его доме не появилась Юри.
— Райдзин был демоном, устроившим страшную бурю. Тогда микадо приказал Сугаро, ловцу богов, поймать Райдзина и доставить его в императорскую тюрьму. Сугаро сначала обратился к Райдзину от имени императора, чтобы тот прекратил бурю, но тот лишь посмеялся над ним…
— Конечно он посмеялся над ним! Глупый Сугаро! — Доума рассмеялся, приподнявшись на локтях. Он лежал на коленях у Юри — девушка расчесывала его длинные волосы, вплетая в них нежные весенние лепестки, и рассказывала его любимую сказку. Их любимую сказку. — Что он может против самого Райдзина! Никому-никому не под силу усмирить такую мощь! Какая поучительная история, Юри-чан! Никогда не иди против бога!
— Вы не дослушали, Доума-сама, — Юри с укором посмотрела сверху вниз на своего господина. Но по мягкой улыбке он понял — она ничуть не сердится. Да и как она могла на него сердиться? Вздохнув, он вновь положил голову, наслаждаясь ее нежными прикосновениями и мелодичным голосом.
— Ладно, Юри-чан… — притворно-покорно протянул он, лукаво улыбаясь. — Прости. Рассказывай дальше.
— Тогда Сугаро пришлось пойти на хитрость. Он обратился к богине милосердия Каннон, и она помогла поймать Райдзина. Сугаро поместил Райдзина в мешок и отвез к императору. И в обмен на свободу демон был вынужден остановить разрушения в Японии, обратив бурю в обычный дождь.
— Какая глупость, Юри-чан! — прищурился Доума. — Разве мог великий Райдзин так легко сдаться?
— Мог, господин. Ведь его пленили, — Юри отложила украшенный драгоценными камнями гребень и мягко провела пальцами по платиновым прядям.
— Какой глупый Райдзин! А Каннон не должна была помогать Сугаро! Она должна была встать на сторону Райдзина! В конце концов, она тоже богиня! — Доума не торопился вставать — сегодня ночью ему было особенно хорошо.
— Она не могла смотреть на бедствия, устроенные Райдзином. Не могла наблюдать, как страдали люди.
— Глупости! Какое дело богам до людей! — насупился Доума, вертя гребень — камень и дерево еще хранили тепло ее рук.
— Вам же есть до меня дело, господин, — неожиданно тихо ответила Юри.
Доума рассеянно улыбнулся, понимая, что разговор начал уходить в странное русло. Нет, он знал, что она рано или поздно предпримет попытку попрощаться, это было неизбежно. Но оказался совершенно не готов к тому, что это случится сегодня, в особенно прекрасную ночь. Юри все испортила.
— Ах, Юри-чан! Ты думаешь, что уже достаточно сильна, чтобы найти своих обидчиков? — Доума рассмеялся, не поднимая головы. — Ты такая умная и образованная, но совершенно не понимаешь, что твой план требует куда больше.
— Я знаю, господин. Моих усилий будет недостаточно… — кивнула Юри. — Поэтому я прошу о помощи вас.
— Как Сугаро просил Каннон? — оживился Доума.
— Как Сугаро просил Каннон, — подтвердила она. — Как он не справился бы без ее помощи, так и я не смогу отомстить убийцам отца без вашей, господин.
— Но что же я могу сделать, моя милая Юри-чан! — сокрушенно протянул Доума. — Я лишь скромный лидер небольшого культа. Все, что я могу — дарить радость людям.
— Я знаю, что вы куда большее, господин… Мое появление здесь… Встреча с вами — дар богов. Я же не слепая, — без тени страха улыбнулась Юри. — Знаю, какой силой вы обладаете. И понимаю, какой ценой она вам дается…
Впервые за долгое время Доума неосознанно напрягся. И теперь, под спокойным взглядом сверху вниз Высшая Луна перебирал в памяти все те моменты, когда мог допустить ошибку, ненароком выдать себя, приоткрыть дверь в мир, где ей не было места.
— Ох, Юри-чан! Должно быть ты утомилась, — сев на подушки, Доума добродушно махнул рукой. — Я совсем тебя не берегу. Тебе нужно как следует отдохнуть.
— Если вы мне поможете, господин… Я не буду кричать и вырываться, отправляясь в Вечный Рай, — Юри аккуратно забрала из его рук гребень и неосознанно дрогнула: сияющие камни покрылись тонкой ледяной пленкой, и теперь она таяла под теплыми девичьими пальцами. — Вы сможете поглощать мое тело так долго, как вам будет угодно. Я не издам ни единого звука для вашего удовольствия.
Доума замер, осознавая, что не ослышался: она все знала. Уже давно. Всякий раз, заходя в его покои, беря в руки сямисэн, улыбаясь, очаровывая… Знала, что сидит напротив чудовища, играет ему, смеется его шуткам. Знала, что в любой момент чудовище может броситься и порвать на куски. Однажды он уже допустил оплошность, имел неосторожность раскрыться. И забавная смешная девчушка, потеряв разум от страха, ринулась прочь, не разбирая дороги. И так бесславно сгинула в его ледяных объятьях. Но Юри оказалась другой — встретив монстра, не испугалась: решила рискнуть всем и использовать его во имя своих целей. Юри была сильна. Она была умна. И совершенно безумна.
— Если ты знаешь, кто я, Юри-чан, то понимаешь, что мне нет совершенно никакой нужды помогать тебе. Я могу и так… отправить тебя в Рай. Прямо сейчас ведь могу, Юри-чан! — открыто обнажив клыки, рассмеялся Доума. Он все еще надеялся, что она отшатнется, закричит. Он ждал, что ее бездонные синие глаза затопит животным ужасом, а вместо мелодичной речи по залу разнесется крик.
— Когда я была ребенком, кухарка часто рассказывала о страшных демонах, что приходят по ночам и пожирают людей. Говорила, что в них нет сострадания, что они не испытывают жалости, лишь голод. Она наказывала мне бояться этих существ и всегда запирать двери по ночам. И я боялась демонов. А нужно было бояться людей. Потому что они куда хуже. Демоны убивают ради пищи. Люди же готовы отнять чужую жизнь из зависти, из жадности, из ревности. Им достаточно любого повода… Лучше я умру в честных руках демона, чем проживу жизнь среди монстров, которые не боятся ни света, ни совести.
Закончив, Юри твердо кивнула, подтверждая серьезность сказанных слов. На красивом лице не дрогнул ни один мускул, а нежные губы по-прежнему были сложены в легкую спокойную улыбку. И пустое холодное пространство в его груди наполнилось восторгом.
— Ох, Юри-чан! Разве я могу отказать, когда ты так на меня смотришь! — Доума едва ли не пел, поражаясь ее невероятной решимости. Он уже и не помнил, когда последний раз испытывал подобие уважения к человеку. — Ты получишь то, чего так жаждешь, а потом дашь мне то, чего жажду я.
— Благодарю, господин, — Юри поклонилась. — Моя жизнь ваша. Если позволите, я бы хотела отправиться с вами. Одного из них… Я бы хотела… Я бы хотела сделать это собственными руками.
— Ну, конечно! — Доума радостно хлопнул в ладоши. — Завтра же я отыщу всех-всех, кто обидел мою милую, мою храбрую Юри-чан. А потом мы с тобой вместе хорошенько на них посмотрим. И ты выберешь того, кого захочешь!
Юри снова склонилась и, взглянув на светлеющее небо за окном, тихо удалилась, подтвердив, что все-все прекрасно понимает.
Доума редко давал обещания, но слово держал всегда. На этот раз прыти добавляло еще и желание поскорее выполнить свою часть уговора, чтобы Юри исполнила свою: такого дара ему давно не предлагали. Он без труда нашел опустевшее поместье — еще недавно полные жизни и простого человеческого счастья дома́ теперь лупили темными окнами и гремели разбитыми надеждами. Отыскать по запаху свору, напавшую на семью Юри, тоже оказалось проще простого — мелочные людишки награбили так много, что все еще праздновали в соседнем городке, растрачивая богатство мертвеца. Задумчиво почесав затылок, Доума не придумал ничего лучше, чем по-быстрому сгрести вонючих людишек в охапку и отнести в то место, где все случилось.
Войдя на следующую ночь в свой разрушенный дом, Юри не дрогнула — крепко держа Доуму под руку, твердо прошагала в комнату, где скулили обезвоженные и обессилившие разбойники. Недолго повозившись в распотрошенных шкафах, выудила лампу и зажгла огонь. Медленно, не торопясь, подносила свет к уродливым лицам — вглядывалась в обезображенные страхом черты, ища те самые, навеки отпечатавшиеся в памяти.
— Это он, господин, — указав на крупного молодого мужчину с глубоким шрамом на щеке, Юри отошла на шаг. — Вы позволите?
— Конечно, дорогая Юри-чан. Он твой, — Доума улыбнулся и одним движением вытянул бандита в центр. — Наслаждайся!
— Я не хочу… — смутившись, девушка потупила взгляд. Доума было расстроился так быстро растерянному запалу, но Юри вновь его удивила: — Не хочу, чтобы вы видели меня такой. Хочу, чтобы запомнили обо мне только хорошее.
— Ах, Юри-чан! Я с радостью разделю с тобой этот чудный момент! Даже плохая ты прекрасна! Особенно прекрасна! Не бойся!
Юри коротко кивнула и достала из рукава припасенный танто. Она не смотрела на человека, убившего ее отца в этой самой комнате — она смотрела лишь в радужные глаза Доумы. Без колебаний, ровно и точно рассекая грязную сальную шею, Юри не сводила взгляда со своего господина. И в этом взгляде было все: торжество, покаяние, огонь и лед… и безграничная благодарность. Два месяца назад Юри не позволила ему насладиться своей горькой историей, но теперь давала куда большее. И Доума упивался этой нерушимой связью, возникшей в пустом мертвом доме под аккомпанемент льющейся крови. Беспощадная и безумная. Юри была создана для него.
— Вы будете ужинать, господин? — девушка брезгливо смахнула кровь с танто и оглядела скулящих разбойников.
— О, нет, Юри. Они такие грязные, такие мерзкие, совсем-совсем неаппетитные. Хочешь, убей и их тоже, — скривился Доума, представив мерзкий вкус пота и гнилого страха.
— Нет. Я достаточно замарала свою душу, — покачала головой Юри. — Если вас здесь больше ничто не держит, я бы хотела уйти.
— Конечно, милая Юри-чан, — Доума бережно подхватил хрупкое тело и лишь теперь понял, что Юри бьет крупная дрожь. — Я уведу тебя из этого жуткого места.
Предусмотрительно опрокинув лампу, он выпорхнул наружу и устремился вперед, прижимая обессиленную Юри к себе.
— Не бойся, Юри-чан, их криков никто не услышит, — ободряюще шептал он, ловко лавируя между деревьев. — Я им всем-всем языки вырвал.
Юри проспала три дня. Доума точно знал, потому что сосчитал каждый час. В первый день в красках представлял, как одним движением смахнет опостылевшее кимоно, как вопьется клыками в нежную плоть, как Юри навсегда станет его частью. На вторые сутки недовольно мерил шагами коридор перед ее комнатой, напряженно вслушиваясь в шорохи за створками — последователи убеждали, что с госпожой все в порядке, и она лишь переутомилась, но Доуме было этого недостаточно.
На третий день, не выдержав, он вошел к ней, разогнав всех. И сам сидел у футона до рассвета, наблюдая, как его кристальное божественное дитя скользит миниатюрными ледяными пальчиками по горячему лицу девушки, снимая нездоровый жар.
— Господин? — Юри очнулась так же неожиданно, как и уснула. Словно не веря своим глазам, протянула руку и коснулась его щеки. — Это и правда вы?
— Моя милая Юри-чан, — Доума сжал тонкие пальцы, не позволяя отстраниться. Словно кот, ластился, не веря своему счастью. — Как же ты меня напугала!
— Простите, господин. Я сейчас же приведу себя в порядок, — Юри слабо улыбнулась, приподнимаясь на локте. — Я помню о своем обещании.
— Я тоже о нем помню, — Доума погладил спутанные темные волосы, бережно убирая пряди с бледного лица. — Твоя жизнь — моя. Ты останешься здесь со мной. И будешь играть, и будешь рассказывать мне сказки. Всегда!
И тогда Юри вздрогнула. Замерла. Опустила взгляд, сжала кулаки. А Доума рассмеялся — вот теперь ей стало действительно страшно. Она не боялась умереть. Но продолжать жить… После того, что она сделала. Нет, этого она совсем не хотела. Вот сейчас она завопит, бросится наутек: к ближайшему утесу или реке. Но Юри справилась с собой. Вновь его удивила:
— Если такова ваша воля, господин, я останусь с вами, пока не наскучу. Моя жизнь — ваша.
— Ох, Юри-чан! Ты ни-ког-да мне не наскучишь, — смакуя слова, сладко пропел он. — Значит, решено. Все снова станет как прежде!
Но «как прежде» не случилось — Доума просчитался. Юри продолжала играть на сямисэне, как и раньше, рассказывала свои истории. Но и музыка и сказки потеряли чарующую магию, потому что Юри потушила божественную искру, к которой он так тянулся.
— Я знаю, что ты делаешь, Юри-чан, — усмехнулся он в одну из ночей, прерывая мелодию. — Ты надеешься, что наскучишь мне, и я тебя отпущу. Но я этого не сделаю. Ты обещала мне свою жизнь. И я не откажусь от такого дара. Я не позволю себе затосковать.
— Простите, господин, — даже ее голос, и тот изменился: утратив нежные переливы, стал пустым, обреченным. Юри сделала то, ради чего так отчаянно цеплялась за жизнь, ради чего столько дней без страха смотрела в глаза чудовищу. И теперь ее ничто не держало в этом мире. Ей здесь было нестерпимо больно. Душно. Тесно. Доума все видел. Доума все чувствовал. — Я буду стараться для вас еще усерднее.
— Я не хочу усерднее, — отмахнулся Доума, нетерпеливо звякнув золотым веером. — Я хочу как раньше!
— Простите, — монотонно повторила она, словно издеваясь над своим господином.
— Знаешь, а ведь ты никогда мне не пела… — неожиданно произнес Доума, ища хоть какой-то способ расшевелить девушку. — Ты можешь играть и петь одновременно? На Западе так часто делают.
На миг в глазах Юри зажглась знакомая искра — всего доля секунды, но Доума заметил этот мимолетный интерес. И он ухватился за эту мысль, как за спасительную соломинку. Он бросил ей вызов. Ей придется ожить. Он ее вынудил.
Юри задумчиво прикусила губу, перебирая струны. А затем по залу разнеслась мелодия, та самая — живая, чарующая, по которой Доума так соскучился. А следом — голос.
Однажды рассвет постучит в мою дверь,
Он возьмет меня за руку и выведет к солнцу.
И весенняя роса напомнит, как прекрасен свежий ветер.
Соловьиная трель отогреет мое замерзшее сердце,
И оно вновь забьется, оно вновь оживет.
И тогда, идя по дороге к адским вратам,
Я не испытаю горечи сожалений и боли утраты.
В покое мое сердце замрет, напоследок вспомнив,
Каково это — биться.
Юри отложила сямисэн и взглянула на Доуму. С нежностью, с благодарностью. С мольбой.
— Не смотри на меня так, Юри-чан! — он опустил свои сияющие глаза и отвернулся: больше не хотел натягивать фальшивую гримасу, но и показать ей свое лицо, настоящее, без лукавства и ужимок, тоже не мог. Доуме впервые было страшно.
— Почему, господин?
Он знал, что она непременно задаст этот вопрос. Но когда с её губ сорвались ожидаемые слова, понял — это самый сложный вопрос из тех, что доводилось слышать. И не потому, что он не знал ответ. Знал. Просто оказалось, что этот ответ ему совсем не нравится. И там, где всегда было спокойно и холодно, стало тревожно и жарко. Он уже не раз улавливал в себе эти чувства, но теперь отчетливо понял, что именно они значат.
— Когда ты так смотришь, я хочу подарить тебе Вечный рай…
— Так подарите, господин, — Юри встала, приблизилась и опустила голову ему на колени: совсем как он, когда хотел, чтобы она расчесывала волосы, гладила, согревала. — Вы тоже теперь… Несвободны. Я же вижу, что и вам неспокойно… Больше всего на свете я хочу, чтобы вы были счастливы. Чтобы, как раньше, радовались и смеялись. Освободите нас обоих.
— Думаешь, я вновь стану таким? Думаешь, я смогу быть таким? Без тебя? — Доума запустил пальцы в ее мягкие локоны, вдыхая запах луговых трав. Вот бы укутаться в них с головой, и навсегда забыться.
— Когда меня не было, могли же… — мягко заметила Юри, целуя его ладонь.
— Тебе настолько со мной плохо? — обреченно спросил Доума: он уже знал ответ. — Неужели ты совсем меня не любишь?
— Люблю, господин, — Юри повернула голову и встретилась с ним взглядом. — Я люблю вас больше всего на свете. И от этого еще больнее. Я же человек… Человек, больше всего на свете полюбивший демона… Разве мне есть место в этом мире?
Доума знал идеальный способ подарить Юри бессмертие и свободу от горя и боли. Знал, как связать их навеки. Но понимал, что тогда Юри уже не будет собой. Чувствовал сердцем, что по крупицам возрождалось в груди, — так он лишь навредит. Так он все окончательно испортит. У Доумы не было выхода — Юри оказалась права: он тоже потерял свободу. Он больше не был всесильной Каннон. Он стал Райдзином. Глупым-глупым Райдзином, позволившим себя пленить. Вынужденным расставаться со своей безграничной силой ради свободы.
— Хорошо, Юри… Твоя взяла. — прошептал Доума в ее теплые приоткрытые губы. — Я подарю тебе Вечный Рай. А сам... Останусь в Бескрайнем Аду.
