Сказки под ивами

— Эй, — поморщившись, Аказа вошел в главную залу поместья. — Мне не до твоих глупых игр. Вылезай, я тебя чую. Аказа не говорил — выплевывал слова, словно каждое стоило усилий, отдавалось прогорклым вкусом в горле и сводило челюсть. Будь его воля, и ноги не было в этом месте. Но поганый Доума остался единственным шансом, потому что остальные он упустил. И сам не заметил, как оказался в тупике. Проморгал все тревожные сигналы, а теперь расхлебывал последствия собственной беспечности. Сколько Аказа себя помнил, свято верил, что нет ничего, что могло устоять перед его грубой силой. И вот, спустя триста лет, попался. И чем больше барахтался, размахивая кулаками, тем сильнее увязал — еще немного и скроется по самую макушку. Все, что осталось Третьей Луне — злиться. На себя, потому что влип, и на проклятого Доуму, потому что тот наверняка преуспел там, где Аказа сплоховал. Но больше всего он злился на нее. Причин было столько, что и не счесть. Она посмела родиться на этом свете, посмела стать такой, посмела на него посмотреть. Образ, невольно возникший перед глазами, заставил в который раз за день сжать кулаки и стиснуть челюсть до скрипа. Но процесс уже не остановить, и Аказа вновь погрузился в мучительный водоворот воспоминаний. За триста лет один из сильнейших ни разу не сталкивался с женщиной-истребителем и порой думал, что так небеса спасали глупых девчонок от смертоносных демонических кулаков. Вот только на поверку вышло, что берегли не их, а его. Триста лет боги успешно справлялись, но в одну особенно темную ночь решили, что с них хватит. Хотя Аказа их не винил. Ведь она оказалась куда сильнее. Пришла стихийным бедствием, настигла высшей мерой, нависла злым роком, плахой над его шеей. Во скольких бы кровавых реках он ни искупался, везде чувствовал ее цветочный аромат. Сколько бы предсмертных криков ни услышал, отовсюду доносился ее голос. И, как одержимый, шел на зов. Как безумный, брал след, ища новой встречи, зная, что это не принесет ему ничего, кроме позора. Недавно, измотанный и отчаявшийся, он нагрел железный прут и вогнал себе прямо в голову. Приятная боль затопила сознание, и он блаженно улыбнулся, концентрируясь на агонии. Ровно до тех пор, пока ее голос вновь не донесся откуда-то сверху: «Так тебе и надо, демон. Поделом нам обоим». Только так она к нему и обращалась. А он всем сердцем ненавидел ее имя, клеймом отпечатавшееся на мертвом сердце. С той самой особенно темной ночи, когда он со скукой расправлялся с небольшим отрядом слабаков-истребителей. Тогда Аказа тоже злился: его, Третью Высшую Луну, отправили на бой с недотепами. Всего пара ленивых движений, и детишки, едва выучившие базовые стойки, полегли хворостом на ветру. Он уже готовился закончить бесславную драку и поскорее забыть этих заурядностей, когда из-за деревьев выпорхнула стремительная тень. — Простите, что опоздала, — одетая в форму истребителя девушка подбежала к искалеченным товарищам и принялась осматривать поломанные кости. — А на меня посмотреть не хочешь? — слизнув еще теплую кровь с костяшек, удивленно изогнул бровь Аказа: полное отсутствие интереса со стороны незнакомки задевало. — Неужели не хочешь взглянуть на того, кто перебил твоих друзей? — Много чести, — не поворачивая головы, бросила она. — Ты последний в списке моих дел на сегодня. Так что стой и жди, пока до тебя дойдет очередь. Аказа нахмурился, не веря ушам: с ним впервые так обращались. В ее голосе не было ни праведного гнева, ни показной бравады, ни ожидаемой грубости. В нем сквозило лишь безразличие. Словно он был совсем неважен — мелкая букашка, досаждающая безобидным жужжанием. — Не боишься, что я нападу со спины? — прищурился он. — Протяну руку и сломаю твою тонкую шею, а? — Руки коротки, — отмахнулась охотница, продолжив перевязывать разорванный бок одному из ребят. — Не мешай. Уязвленный Аказа едва не задохнулся: интерес быстро обернулся раздражением, а то — яростью. Никто не смел с ним так говорить. И она поплатится за дерзость. Аказа давно хотел попробовать переступить через себя, прощупать собственные границы. Он часто задумывался о своей странной привычке щадить женщин, и эксперимент был попыткой успокоить саднящее в груди чувство недосказанности. А еще невыносимый Доума вспоминал об особенности Третьей Высшей Луны всякий раз, стоило им встретиться. Елейно улыбался из-под золотого веера и притворно сокрушался слабости одного сильнейших демонов. И теперь, сверля взглядом хорошо знакомое кандзи на спине охотницы, Аказа ловил себя на мысли, что сегодня расширит меню. Сделает исключение из векового правила — специально для нее. — Поднимайся и дерись. Иначе я добью каждого, кто еще дышит, — сквозь зубы процедил Аказа. — Будешь делать припарки мертвецам. — Вот как… — задумчиво протянула она, и по поляне разнесся характерный хруст вправляемых костей. — Такой большой страшный демон, а обиды детские. Может, ты ещё ногой топнешь? Аказа, уже занесший босую пятку, так и замер в наиглупейшей позе. — Достаточно, — процедил он, убедившись, что секундный позор остался незамеченным. — Если ты ждешь подмогу и пытаешься оттянуть время, то не надейся. Все кончено. — В этом я с тобой, пожалуй, соглашусь, — она медленно поднялась и покрутила шеей, разминая суставы. И в этот миг время для Аказы замедлилось: слабая аура, которой он даже не придал значения, вспыхнула, затопив все пространство. Холодные языки плясали на ветру, отдавая темному небу сверкающие искры, даря ночной бесконечности новые звезды. Высшей Луне даже пришлось на миг зажмуриться — настолько ослепительной была ее сила, доведенная до пика. — Все кончено, — развернувшись, охотница наконец посмотрела на своего противника: взгляд прошелся от макушки до пяток, даже не остановившись на «тройке», высеченной в глазу. — Подмога уже здесь. Не было ни громких обличающих речей, ни клятв, ни угроз. Она даже не удосужилась представиться — лишь обнажила клинок и без вступлений бросилась в атаку. Все, что осталось Аказе — обороняться. Ее движения были выверены, а катана не знала пощады — охотница секла прямо по его татуировкам, дублируя темно-синие линии алым. Он даже не заметил, как лишился руки — настолько быстрой и ловкой оказалась первая девушка, с которой он решил сразиться. Но она больше и не была девушкой — теперь он видел перед собой лишь превосходного соперника. Бой с ней приносил истинное наслаждение, несравнимое даже с самой редкой кровью. Атака-блок-атака. Аказа даже не смог удержаться от комментариев: пару раз указал на недостаточный замах, в одном месте подсказал лучший угол удара, но по большей части выражал искреннее восхищение. Она лишь кривила губы в холодной полуулыбке, но демон видел — запоминает, учитывает, берет на вооружение. Впервые за полвека он использовал свои настоящие приемы, каждый из которых она отражала — лишь глаза алели драгоценными камнями из-под распустившихся в пылу схватки ярких прядей. И Аказа был готов биться с ней вечно. Вот только с каждой атакой чувствовал — долго охотница не протянет: слышал заходящееся сердце и бешеную пульсацию кислорода в венах. Даже натренированное до пика, ее тело не могло удерживать такую мощь. — Прекрати, — Аказа намеренно подставился, позволив вогнать клинок в грудь. Ее лицо оказалось так близко, что он без труда увидел свое отражение в глазах и обнаружил собственные, светящиеся удовольствием. — Остановись. Остановись и подумай, чего ты сможешь достичь, если станешь демоном. Что скажешь? Но не было ни оскорбительных речей, ни жарких отказов. Она лишь усмехнулась: — Скажу спасибо, — прищурилась охотница. — Ведь ты оказался настолько самодоволен, что дал мне перевести дух. В тот же миг горячее лезвие провернулось и устремилось вверх, к шее. Не будь рефлексы Аказы безупречны, этой ночью Лунам пришлось искать замену Третьей. — Ты же Столп, да? — отскочив, он срастил рассеченный торс, и склонил голову на бок: с каждой секундой схватка становилась еще интереснее, хотя казалось бы — куда еще? — Какой ты Столп? — Теперь ты тянешь время? — сплюнула кровь девушка. — Разве у вас, бездушных тварей, принято приходить друг другу на помощь? — Мне не нужна ничья помощь, — процедил Аказа, вновь раздражаясь снисходительному тону. — Раз ты не хочешь становиться демоном… Умри… — Умри… — эхом отозвалась она и, подпрыгнув еще выше, чем до этого, обрушила на него град беспощадных ударов. И они вновь закружились в смертельном танце: потеряв счет времени, парили в ночи, руша вековые деревья. И Аказа был счастлив — получив недвусмысленный отказ, позволил себе разгуляться в полную силу. Впервые он расправится с девушкой, и его жертвой станет не кто-нибудь, а истинный мастер. Вот только мастеру становилось все тяжелее: из рассеченной брови струилась горячая кровь — лишь чудом уклонилась, сохранив глаз. Неестественно вывернутая нога дрожала, несмотря на умелый перенос веса. Да, он точно ее убьет… — Остановись, — Аказа отбросил охотницу и поморщился, услышав треск костей и дерева. — Ты здесь умрешь. Подумай еще раз. — Прекрати, — прошептала она, поднимаясь. — Мне не нужны твои одолжения. Больше не смей давать мне передышку. Аказа лишь покачал головой, оценивая нанесенные повреждения — их было слишком много. Еще пара ударов, и она рухнет: такая самонадеянная и острая на язык, падет бездыханной куклой к ногам демона, над которым еще недавно наивно глумилась. Он ее точно убьет… Но этой ночью Аказа не только встретил по-настоящему сильную женщину — этой ночью он впервые за триста лет недооценил противника. Охотница оказалась Столпом безумного бесстрашия, не иначе. Всего один отчаянный рывок, и вот уже его спина встретилась с холодной землей, пригвожданная острым клинком. А она, навалившись сверху, отдавала последние силы. Хрипела, удерживая окровавленную катану в его груди, дрожала всем телом, балансируя на грани, но не выпускала. — Акира-сан! — скрипя зубами от боли, один из оклемавшихся мальчишек подполз ближе: — Рассвет, Акира-сан! Еще немного, и вы его добьете! Только держитесь! Аказа растерянно поднял взгляд — пробивающееся сквозь кроны небо стремительно светлело. Еще немного и он действительно будет добит. Позорно добит сразу двумя врагами — истребителем и солнцем. Он и правда потерял счет времени, погрузившись с головой в такую прекрасную схватку. Нет, с таким исходом он не мог согласиться: сгинуть, лежа на лопатках под женщиной — никогда. — Мы еще встретимся, — взгляд Аказы переместился к охотнице: та тоже готовилась попрощаться с жизнью, но в отличие от него, такой исход ее ничуть не смущал. Напротив, в красных глазах светилось неподдельное торжество. — Восстанавливай силы, и мы обязательно продолжим, Акира… Вдохнув, Аказа ударил воздухом: мощная волна позволила сделать спасительный рывок, и они разлетелись в стороны. Убегая в чащу, на ходу сращивая тело, он неожиданно замедлился — Акира осталась далеко позади, но ее запах, сотканный из крови и фиалки, все еще витал вокруг. И Аказа был готов дать голову на отсечение, что ни с чем не спутает этот аромат. Он непременно почует ее снова. Он обязательно ее найдет. И они закончат: несмотря ни на что, завершат поединок. Через полгода он действительно нашел Акиру: та медленно шла по дороге, на ходу бинтуя рассеченное предплечье. — Мне сейчас не до тебя. Хочешь реванш — приходи через неделю, — заметив показавшегося за спиной Аказу, раздраженно бросила охотница. — Отказываешь мне в сражении? — победно оскалился Аказа. — Отказываю тебе в позоре, — скривилась Акира. — Или твои принципы позволяют добивать раненых? — С чего ты решила, что у меня есть принципы? — он не придумал ничего лучше, чем поравняться с ней и замедлить шаг, подстроившись под медленный, рваный, как и её тело, темп. — Я же «бездушная тварь»! — Тварь, — согласилась Акира. — Но тварь с принципами. У тебя есть кодекс, пусть и кривой и извращенный. И ты гордишься тем, что неукоснительно ему следуешь. Быть может, так ты даже видишь какое-то подобие благородства в своих омерзительных поступках. — Не слишком ли много оскорблений для той, кто может в любую минуту умереть? — нахмурился Аказа, скрестив руки. — Раз я такое чудовище, каким ты меня считаешь, мне ничего не стоит нарушить свой «кривой и извращенный кодекс». — Так нарушай, — вяло отмахнулась девушка здоровой рукой. — К чему болтовня? А… — заметив недовольную мину, Акира ухмыльнулась: — Обиделся. Бывает. Ну, если так невтерпеж, давай… Я и одной левой устрою тебе незабываемую ночь. — Я не нарушу свои принципы, — скривился демон, отворачиваясь. — Особенно, ради такой, как ты. — И какая же я? — Сейчас ты слаба, — поморщился он. — Слабачка мне неинтересна. — А те ребята, которых ты едва не отправил на тот свет полгода назад? — в голосе Акиры зазвенела сталь. — Они, выходит, были достаточно сильны? Аказа насупился пуще прежнего: вспомнил сжатые губы и дрожащие руки истребителей, что защитила Акира той злополучной ночью. В них всех не наберется и крупицы силы, исходившей даже от раненой охотницы. Теперь идея быстро скосить отряд детишек действительно казалась… позорной? — Выздоравливай, — буркнул Аказа. — В следующий раз я рассчитываю на иной исход. Следующий раз будет последним. — Я буду ждать, демон, — серьезно кивнула она, но Аказа ничего не ответил: уже несся подальше от дороги, ломая голову над причинами такого необычного поведения. Удивляло не только собственное решение, но и легкость, с которой Акира его приняла. Нет, Акира не боялась схватки, не боялась смерти и была готова к ней, так же, как и тогда. Но отчего-то спокойно говорила с ним — с «тварью». Вместо того, чтобы обнажить клинок и броситься в бой, беседовала. С ним, с «бездушным». Она была самой странной из всех охотников, что встречались ему за три сотни лет. А ее запах меж тем уже заполонил все сознание. Ровно через семь дней пунктуальный Аказа нашел Акиру у реки: бубнила под нос незлые тихие ругательства, вымывая из форменного пиджака трупную вонь. Высокий пучок небрежно скрученных красных локонов подчеркивал острые линии скул и подбородка, а гранатовые глаза сияли яркими зернами. Она была похожа на костер, маяком сияющий одинокому путнику. Вот только языки пламени не грели — обдавали холодом. А еще силой. И какой-то горькой усталостью, свойственной лишь человеку. — Сколько? — Аказа решил дать ей пару минут. В конце концов, у них впереди была почти что целая ночь. — Гнездо, — рассеянно бросила она, не отрываясь от своего занятия. — Плодитесь вы знатно. Шестеро. Но слабые, только запачкали. Если не отстираю, снова получу нагоняй от Макото-сан. — Уловив неозвученный вопрос, Акира нехотя пояснила: — По хозяйству мне помогает. А я все время возвращаюсь в крови и грязи… Стыдно. Погоди немного, закончу, и приступим. — Ты совсем не боишься? — Не придумав ничего лучше, Аказа сел на корточки рядом: руки охотницы дрожали от холода, но она упорно отжимала ткань. Демоническая кровь смешивалась с ледяной водой и рассеивалась в кристальной чистоте. — Тебя? — Акира наморщила нос, подбирая слова. — С нашей последней встречи ничего не изменилось. Не боюсь, уж извини. Но думала. Много. Представляла варианты, планировала. А потом приняла неизбежное: скорее всего, оба умрем. — Умрем… — смакуя на языке слово, повторил Аказа. — И почему же ты решила поверить в такую глупость? Может, решила, что действительно способна одолеть меня? — А почему нет? — серьезно ответила она: — На каждую силу рано или поздно найдется сила больше, и ты не исключение. — Тогда заканчивай возиться, — вздохнул Аказа. — Проверим, чего стоят твои слова. — Ты сегодня необычайно… — усмехнулась Акира, поднимаясь. — Поэтичен… — Для «бездушной твари»? — уточнил он, обнажая белоснежные клыки. — Запомнил, — прищурилась охотница. — Запомнил и оскорбился. Зря. Ведь я не сказала ничего, кроме правды. Весь ваш порочный род лишен души. Скольких ты убил и даже не поморщился? Сколько крови на твоих руках? Сколько жизней на твоем счету? А ведь и ты когда-то был человеком… Аказа рефлекторно сжал кулаки: и сам не раз думал о том, что происходило до встречи с Господином. Представлял, каким мог быть до перерождения. Порой воображал, что верным самураем, полегшим на поле боя во имя справедливости; или борцом за свободу, до последнего вздоха сражавшимся за свои идеалы. И ни в одной фантазии он не был монстром, избранным за жестокость и кровожадность. С Акирой он, конечно, этим никогда не поделится — много чести. — Пора с этим заканчивать, — процедил он. — Это наша последняя встреча. Твоя последняя ночь. — Верно, — кивнула Акира. — Я не прощу себе, если вновь отпущу демона. Хватит с меня прошлого позора. Аказа не сразу понял, о чем говорила Акира. Но потом, взглянув в горящие глаза, догадался: все эти дни она думала о том же — охотница и демон встретились на пустой дороге и просто разошлись. Такого не должно было произойти, это противоречило вековым устоям. Ни он, ни она не имели права вот так легко отпускать врага. Но отпустили: она потеряла слишком много крови, а он не захотел марать руки. Но какой бы ни была причина, случившегося это не отменяло — тогда каждый растоптал свои принципы, нарушил кодекс. И теперь, чтобы восстановить честь, они были обязаны схлестнуться в смертельном поединке. У них не было выбора. — Я обещаю тебе достойную смерть, — встретившись с решительным взглядом охотницы, Аказа позволил себе последнюю «поэтичную» реплику. — Благородно, — холодно улыбнулась Акира, обнажая клинок. Аказа уже давно решил, как именно убьет девушку: просто вырвет ей сердце, оставив целым все остальное — калечить такое прекрасное натренированное тело было кощунством. Аказа уважал силу, кипящую в Акире — понимал, что такого безупречного рельефа мышц можно добиться лишь с годами изнурительных тренировок на пределе человеческих возможностей. На его счету было достаточно Столпов, но такую заботу он проявлял впервые. Акира заслуживала красивой погребальной церемонии. Была достойна яркого шелкового кимоно, а не застиранной униформы; искусно уложенных волос, а не этого наспех завязанного пучка; чистого спокойного лица, а не темных синяков и кровоточащих ссадин. — Ты достаточно восстановилась? — неожиданно севшим голосом прохрипел Аказа. Он не знал, зачем задал этот глупый вопрос: гордость все равно не позволит Акире признаться в слабости. — Я хочу, чтобы ты показала мне все, на что способна. — Покажу, — сжала челюсть Акира. — Не сомневайся. И они вновь закружились, как в ту самую, первую ночь, когда его, Третью Высшую Луну, уложили на лопатки. Вокруг них был уже не лес, а широкое поле, рассеченное быстрым холодным ручьем. Но над ними светила та же луна, а в сердцах — одном мертвом и одном живом — бушевала та же буря. Одно трепетало от предвкушения, другое — изо всех сил качало кровь, наполняя кислородом каждую клетку. За прошедшие месяцы Акира стала еще сильнее. Аказа понял это, когда один особенно мощный удар пробил его грудь в опасной близости от шеи. — Ты выучила новый прием? — с нескрываемым восторгом спросил он, отскочив на несколько метров. — Специально для тебя, — кивнула Акира. — Твоя смерть тоже должна быть достойной. Пусть ты и истлеешь пылью. И бросилась на него, высекая из воздуха холодные искры: словно сами звезды спустились с неба, чтобы усилить ее кату. Как завороженный, Аказа будто со стороны наблюдал за безупречной техникой: он не ошибся, выбрав Акиру своей первой, особенной жертвой. И без сожалений расстался с правой рукой, подставив под лезвие, чтобы вытянуть левую — один неуловимый миг, и он пробьет грудную клетку и коснется ее живого горячего сердца, сожмет в кулаке и проводит Акиру к смерти. Со всей почтительностью, на которую только способна «бездушная тварь», уложит бездыханное тело и даже прикроет потухшие алые глаза. Но эта простая мысль вызвала в его собственном мертвом сердце отнюдь не восторг. Представив охотницу такой, Аказа ощутил горький привкус досады и странную пустоту: она падет, и их прекрасный бой остановится. Он больше не почувствует ее запах, не найдет ни на дороге, ни у воды. Не услышит это снисходительное прозвище, произнесенное глубоким голосом. Ее больше не будет. И левая рука упала на землю, рассыпаясь прахом вслед за правой. — Не смей, — растерянно прошептала Акира, осознав, что демон перестал защищаться. — Ты обещал мне достойную смерть, так держи свое слово. — Не сегодня, — покачал Аказа головой, увеличивая расстояние между ними. — Выучи для меня что-нибудь еще. И, не дожидаясь ответа, демон подлетел, скрываясь в темноте: до рассвета оставалось еще достаточно времени, но он отказывался становиться вторым в списке дел за какой-то жалкой шестеркой из гнезда. Аказа хотел получить ее на всю ночь, безраздельно завладеть вниманием. Именно так Аказа тогда объяснил свое решение. И боги исполнили его желание — со свойственной им жестокой иронией. — Все, кровь идет, — пробив сырую землю в сантиметре от ее виска, Аказа глубоко вздохнул и опустил глаза. — Неправда, — взбешенная Акира извернулась и лягнула коленом в живот. — Всего одна слабая ссадина. Сбросив с себя демона, измотанная охотница села, сложив руки на груди. — Сколько еще это будет продолжаться? — устало покачала она головой, глядя на лежащего рядом Аказу. — Не можешь убить, так подставь шею, я с удовольствием завершу начатое. — У тебя уже была такая возможность, — беззлобно огрызнулся Аказа, отворачиваясь: до рассвета оставалось еще около пяти часов их общего позора. Как и всегда вот уже три долгих месяца. — Ты ее упустила. Акира потупила взгляд: демон был прав. В одну из особенно насыщенных встреч она почти его достала, но в последний момент неизменно твердая рука дрогнула и клинок бездарно прошел по касательной. Охотница списала промах на судорогу, но Аказа знал — дело было не в этом. Они не могли друг друга убить. Потеряли привилегию еще три месяца назад, когда он вновь отыскал ее. Тогда, без труда пройдя барьер из цветущей глицинии, демон поморщился, но уловив аромат фиалки, довольно улыбнулся. Направляясь к большому дому, еще не знал, какой охотница будет на этот раз, но мечтательно прикрывал глаза, представляя мощную боевую ауру и крепко сжатую в пальцах цуку. Вот только аура сдулась, не выстояв перед такой глупой мелочью, как простуда: бледная Акира лежала в дальней комнате, обложенная склянками с лекарствами и подарками от товарищей. — Они просто не знают, что я позор организации, — заметив замершего в дверях демона, она слабо махнула рукой на коробки, перевязанные яркими лентами. — Не знают, что я веду беседы с Высшей Луной вместо того, чтобы снести ему голову. Мы уже трижды разошлись живыми. Я не предствляю, есть ли что-то хуже. — Четырежды, — поправил Аказа, проходя в комнату. — Сегодня тоже разойдемся. Ты не боец. — Уверен? — в потухших глазах на миг вспыхнула искра, а дрожащая рука потянулась за лежащей у пышного футона катаной. — Уверен, — кивнул он и пристроился рядом, подперев щеку кулаком. — Где твоя помощница? — Я ее отослала, — поморщилась Акира в попытке дотянуться до подноса с микстурами. — Не хочу, чтобы и она заболела. Усмехнувшись, Аказа подвинул лекарства ближе и, спрятав глупую улыбку за пальцами, посмотрел на Акиру: настолько забавно она выглядела, кривляясь после порции горького сиропа. Он видел Акиру разной: яростной, серьезной, раздраженной, самодовольной. Но даже раненая и измотанная она никогда не казалась такой… беззащитной. Быть может, потому, что была укутана в мягкое одеяло, из-под которого торчала не темная форма, а легкая европейская пижама, вышитая то ли птицами, то ли цветами. Не было ни ветра, ни железистого запаха крови — лишь домашний уют с травяным привкусом лекарств. Смирившись с очередной позорной ночью, они просидели вдвоем до рассвета: заходящаяся глубоким сухим кашлем Акира пояснила, что лучше позволит демону подавать ей салфетки и пилюли, чем отпустит убивать ни в чем не повинных людей. Аказа только скривился, протягивая чашку с водой: рассказывать о том, что с той самой встречи на пустой дороге питался лишь разбойниками, он ей не собирался — много чести. — Мне ждать следующей ночью выводок демонов? — когда небо начало светлеть, сонная Акира серьезно посмотрела на своего гостя из-под опущенных ресниц. Аказа непонимающе уставился на девушку: на порозовевших губах играла неприятная усмешка, а взгляд жег не хуже солнечных лучей. — Ты нашел дом Столпа. Разве вы не меряетесь нашими убийствами? — пожала плечами охотница. — Никто не узнает, где ты живешь, — потемнел Аказа. И, уже шагнув за порог, тихо бросил через плечо: — Ты только моя добыча. И вот сейчас его «добыча» недовольно цокала языком, возвращаясь в пустой дом: помощница Макото-сан со всей почтительностью была отослана окончательно с той самой «простудной» встречи. За прошедшие с тех пор три месяца охотница и демон пересекались с частотой заядлых собутыльников. Бравые, полные уверенности, начинали, едва только успевало сесть солнце. А ближе к утру расходились в разные стороны нетвердой походкой, стыдясь очередной ночи. Акира ненавидела Аказу. Замахиваясь клинком, извиваясь в его крепких руках, колотя кулаком широкую грудь, твердила это обжигающее слово, словно сутру. Жадно глотала воздух после очередного глубокого поцелуя: «ненавижу». И Аказа отвечал ей тем же: принося в ее дом какие-то украденные в ближайшем селении сладости, заваривая крепкий темный заморский напиток, который она поглощала литрами, укрывая плечи теплым одеялом. Шептал в нежное розовое ухо: «ненавижу». Порой, в жалкой попытке сохранить иллюзию смертельного противостояния, они дрались: по-настоящему, не щадя друг друга… до первой крови. Все заканчивалось одинаково. Рвано дыша, сплетали пальцы, сжимали до хруста, беззвучно повторяя: «ненавижу». — На следующей неделе меня пошлют в Осаку, — рассеянно пробормотала она, отжимая волосы после ванной. — Туда отправляли несколько отрядов истребителей. Никто не вернулся. Раскинувшийся на футоне Аказа задумался — с другими Лунами почти не общался, а потому предположить, кто из них может обосноваться в таком крупном городе, не мог. Вместо ответа лишь притянул Акиру к себе и покрепче обнял, уже прикидывая, когда они смогут устроить очередную «последнюю» встречу — расставаться с ней надолго был не готов. Акира, сонно скользя губами по демонической шее, прошептала неизменное «ненавижу» и уткнулась носом в ямочку между его ключицами. А он, мечтательно прикрыв глаза, представил, что рассвет больше никогда не настанет. Отпуская ее в Осаку, и не мог представить, что несколько дней растянутся мучительными неделями. Скудный рацион опостылел окончательно, а звездное небо, в котором он всегда находил успокоение, давило непосильным грузом. А потом, в одну из особенно тошных ночей, Аказа потерял смысл с концами. Наблюдая с высокого дерева за скоплением местных, собравшихся по случаю какого-то праздника, он заметил неприметную пожилую пару. Старик бережно поддерживал свою седовласую госпожу под руку, уводя подальше от шумной толпы, и через несколько минут супруги скрылись в темноте пустой улочки. Аказа был уверен, что утром эти двое проснутся и приступят к привычным делам: будут завтракать, может, ухаживать за скотиной или нянчить выводок внуков. Скорее всего, они переживут Акиру — для истребителя она и так слишком долго продержалась. А Аказа переживет их всех. И не будет ни завтрака, ни хозяйства, ни внуков. Все, что им с Акирой светит — короткие ночи, воспоминания о которых то лелеешь, то стыдливо заталкиваешь поглубже. Кривая, извращенная связь, что уничтожала обоих, становилась все крепче, вытягивала силы и разум. Они оба уже были мертвы, просто Аказа осознал горькую истину лишь сейчас. И прокравшись в пустующую кузню, раскалил длинный прут и вогнал себе в висок. А после, сжимая бессильные кулаки, ринулся к чертовому Доуме. Аказа давно догадался, что со Второй Высшей что-то не так. Выделив мрачного Аказу среди прочих, приставая к нему чаще, чем к другим, досаждая своим вниманием, Доума подставился. За долгие годы, пусть и сам того не желая, Аказа научился различать весь спектр безумных эмоций заклятого товарища. А потому он просто не мог не заметить, что в последнее время маниакальные ужимки помешанного отдают фальшью сильнее обычного. Маска слащавой одержимости трещала, сочась болью и тоской через разломы. Теперь Аказа это понял — и сам чувствовал то же самое. И сейчас раздраженно мерил широкими шагами темный зал, нервно поглядывая в широкое окно, за которым медленно, но неумолимо рассеивалась тьма. — Вылезай, кому сказал, — скривился он, услышав возню за перегородками. — У меня мало времени. — Ах, мой милый, мой дорогой Аказа-доно! Прости своего глупого-глупого друга! Я и забыл, что утро наступит совсем скоро! Доума выплыл из-за ширм, пряча притворно-покаянную улыбку за веером. — Я сделаю все-все для моего дорогого Аказы-доно! Ведь он впервые пришел ко мне в гости! Разве мог я подумать, что такое радостное событие возможно! Театрально охнув, Доума уселся на свой кровавый пьедестал и подпер когтистым кулаком подбородок, ожидая объяснений. Аказа чувствовал себя одним из тех кретинов, что идут на поклон к чертовому демону, воображая, что эта поистине бездушная тварь и правда может помочь. Но, как и большинству полоумных сектантов культа, Аказе было больше некуда податься. — Демон может полюбить? — справившись с собой, выпалил он. За триста лет ни разу не произносил это тошнотворное слово, но сейчас оно слетело с губ быстрее, чем успел подумать. Позор. — Почему ты спрашиваешь? Аказа вздрогнул: тонкий елейный голосок исчез, став необычайно глубоким, серьезным. Словно перед ним сидел уже и не Доума, а кто-то другой: даже черты лица, и те изменились. И теперь, встретившись со спокойным прямым взглядом, Аказа утвердился в своей догадке — чертов Доума все-все понимал. — Потому что мне надо знать, как от этого избавиться, — вновь сжав кулаки, Аказа решил рискнуть. В худшем случае Доума проболтается, вот только его болтовню уже давно никто не слушает. — У тебя тут все время женщины вьются… наверное. — Больше не вьются, — холодно заметил Доума, и мягкий ковер под ногами покрылся тонкой ледяной коркой. — И не будут. — Что ты сделал… — морщась, неуверенно продолжил Аказа, пуская пяткой трещины по замерзшей поверхности. — Чтобы избавиться от этого? — Удивительно, что именно ты напомнил мне об этом. Избавиться… Нельзя, — покачал головой демон. — С этим можно только жить. Если, конечно, у тебя язык повернется назвать такое жизнью. Представь, что ты вынужден вечно убегать от рассвета. Солнце наступает тебе на пятки, ты бежишь изо всех сил, но спасительная тьма остается недосягаемой. Это Бесконечный Ад, Аказа. — И что мне делать? — опешив от такой откровенности, растерянно пробормотал он: Доума точно знал, о чем говорит. — Что ты сделал? — Ничего. С этим ничего нельзя поделать. Прости, что не смог помочь. Мне искренне жаль, дорогой друг. — Доума поджал губы и отвернулся к окну, тоскливо наблюдая за светлеющим небом. — Скоро встанет солнце. Если ты не собираешься оставаться здесь, то тебе лучше поторопиться. Аказа ничего не ответил: ошарашенный, он вышел из зала и прислонился к стене, силясь разгадать, что за игру на этот раз затеял клятый Доума. Аказа уже был на полпути к выходу из поместья, когда до острого слуха донеслась самая печальная мелодия из всех, что он когда-то слышал. Доума перебирал струны сямисэна и тихо пел:

«…трель отогреет мое замерзшее сердце, И оно вновь забьется, оно вновь оживет. И тогда, идя по дороге к адским вратам, Я не испытаю ни горечи сожалений, ни боли утраты. В покое мое сердце замрет, напоследок вспомнив, Каково это — биться...»

Доума не играл. Нервно сглотнув, Аказа ринулся прочь из этого пропитанного кровью, болью и тоской дома. И бежал ровно до тех пор, пока не рухнул на голый пол в своей тщательно спрятанной в густом горном лесу хижине. Он рассчитывал пересидеть худшие дни, а потом, когда станет совсем невыносимо, укрыться в пустом поместье Акиры. Чтобы ждать ее жалкой собакой. Но уже на следующую ночь сознание затопил низкий тягучий звук бивы: еще миг назад безрадостно валявшийся у стенки, Аказа несся мимо бесконечных дверей и коридоров. Он не мог поверить, что его призвали сюда — уже и не помнил, когда Господин требовал прибыть в Крепость. Это могло значить лишь одно — ряды Высших Лун поредели. — Аказа, — голос Мудзана доносился со всех сторон, но демон твердо смотрел перед собой, понимая, что явное волнение лишь разозлит Прародителя. — У меня для тебя задание. И очень важно, чтобы ты его выполнил. — Что мне сделать, Господин? — склонив голову, Аказа наблюдал за тонкой гибкой фигурой в европейском костюме. — Среди истребителей завелся один особенно досаждающий мне экземпляр, — равнодушно проговорил Мудзан, не отрываясь от своих склянок с растворами и порошками. — Демоны рангом пониже смогли его выманить, но вот в убийстве не преуспели. Кокушибо занят другим важным заданием, а кроме него сильнее тебя нет никого. — А как же Доума? — нахмурился Аказа: Второй Высшей здесь не было: в противном случае тот бы уже верещал и паясничал, кружа над «дорогим другом». — Доума мертв, — ничуть не меняясь в лице, бросил Прародитель. — Сегодня утром он вышел на солнце. Сам. Такое досадное недоразумение… Я ведь его ценил. Но ты меня не подведешь. — В голосе зазвенела сталь. — Ты все сделаешь, я не сомневаюсь. — Да, Господин, — Аказа поклонился, сжимая за спиной кулаки: Доума умер сразу после их встречи. Отрицать очевидную связь было глупо. Раньше бы Аказа ликовал, но не теперь. Не после того, что узнал. Избавиться… Избавиться было нельзя — Доума наглядно это продемонстрировал. Мудзан тем временем слабо махнул рукой, словно отгоняя муху, и тягучая нота вновь привела Крепость в движение. И Аказа быстро полетел к одной из тысячи дверей, пытаясь представить, чем будет оправдывать перед Акирой убийство истребителя. Шум толпы и яркий искусственный свет заставили Аказу недовольно поморщиться: он стоял посреди многолюдной улицы: торговцы, повозки, традиционные и европейские платья. Он определенно оказался в каком-то крупном городе. Акира, больше всего любившая простор и тишину, наверняка так же кисло осматривалась в Осаке. Мысли об охотнице быстро завладели разумом, но Аказа себя не винил — где-то неподалеку наверняка продавали цветы, и фиалковый аромат не мог не напомнить о самом важном. Сам того не замечая, демон пошел на знакомый запах — надеялся подышать и немного успокоиться перед схваткой. Жажда убийства засохла уже давно, но нарушить приказ Господина он не мог. И уж лучше он сделает все быстро, будучи собой, чем под контролем Мудзана. Аромат фиалки все усиливался, и он шел все быстрее, рассчитывая насытиться им перед поганой работой. Вот только цветочной лавки нигде не было. Зато была она. Акира задумчиво стояла у прилавка со сладостями, выбирая между данго и моти. Аказа мог с уверенностью сказать, что в итоге она возьмет и то, и другое: слишком любила сладкое — одна из двух ее слабостей. Но она так и не протянула продавцу деньги — повернулась и встретились с ним взглядом. Бледные губы очертили печальную понимающую улыбку, а пальцы потянулись за пояс — к катане. Аказа дернул головой, указывая направление, и вот уже спустя несколько минут они стояли на безлюдном темном кладбище. Акира могла бы сказать, что это даже поэтично, но не стала — лишь сбросила простое черное хаори. — Это ведь она, да? — прошептал он, разворачивая свою технику дислоцирования. — Да, — кивнула Акира, принимая стойку. — Это наша последняя встреча, Аказа.