— Пакость, — дурно пахнущие ошметки разлетелись в стороны, и клинок вернулся в саю. Две пары деформированных глаз напоследок полыхнули ненавистью и рассеялись темным пеплом. Обанай выдохнул: — Зараза.
Последнее крепкое слово было адресовано уже не убитому демону: сжав кровоточащий бок, Игуро поковылял в чащу, ища ту, из-за которой едва не лишился рабочей руки и получил серьезную травму. Он клялся больше не соглашаться на такие самоубийственные вылазки, как заведенный, твердил «нет» под смешки товарищей, скрывался в густых кронах, стоило только заметить ворона с ярким белым пером в широком крыле, но всякий раз оказывался в каком-нибудь гиблом месте на волосок от срыва.
Всему виной иррациональное желание поставить дрянь на место, доказать всем, а главное себе, что давняя неприязнь — не блажь. А еще простая мысль: пусть лучше она подставит его, чем кого-то другого — Игуро живучий. Остальные Столпы тоже. Но сейчас ситуация стала совсем скверной. Томиока не мог оставить свою территорию, поглощенный выслеживанием демона из Дюжины. Кочо закрылась в лаборатории, выводя новый яд, а Канроджи упорхнула к кузнецам за новым клинком. Узуй усвистел на какую-то особенно важную и долгую миссию, Гемей погрузился в свои ледяные водопады для очередного очищения. Ренгоку на пару с Шинадзугавой отдавали все свободное время цугуко — первый был ответственным наставником, второй — просто помешался на глазастой девчонке. Невесте. Кому скажи — не поверят.
Обанай был готов просить даже Токито, но тот, взяв дурной пример с Санеми, не отлипал от нового Небесного столпа. Первое время Игуро не винил друга, понимая, что юная Наоки нуждается в поддержке после смерти Кимуры, но узнав, что молодых Столпов связывает не просто дружба, был готов рвать волосы от досады — и эти туда же. Печальная арифметика не оставила выбора — он остался один. Один на один с сумасшедшей заразой, одно существование которой вызывало неприятный зуд под кожей.
Зараза нашлась быстро — по шуму и воплям. Игуро мог угадать эту паршивую мелодию с двух нот: первая — протяжный вой, полный злобы и ненависти, вторая — хриплый смех, больше похожий на скрип сошедшего с рельсов вагона.
Она стояла у старого дерева, методично разделывая пригвозжденного к широкому стволу демона — в одной руке клинок, в другой неизменные карманные часы. Звук, с которым стрелка описывала ровный круг по циферблату, Обанай тоже терпеть не мог: механический, сухой, бездушный. Подстать владелице хронометра. Знал бы в свое время, как возненавидит эти часы…
— Развлекаешься? — сквозь зубы процедил истребитель, переглянувшись с Кабурамару.
— И в мыслях не было, — и вновь этот хрипловатый смешок, от которого свело челюсть. — Исследую.
— Пока ты удовлетворяла свое нездоровое любопытство, я в одиночку сражался сразу с тремя, — переходя на опасный тихий шепот, продолжил Обанай. — Ты опять меня…
— Оставила, подставила, бросила и далее по списку, — перебила она, вырывая твари клыки и сцеживая яд. — Я выучила твою обличающую речь наизусть, так что пропустим. Неужели тебе не интересно, как они устроены, что у них под шкурой, что у них в голове… Кстати, а с каких пор великого Столпа змеи можно запугать жалким демоническим трио? Хватку теряешь?
Игуро прикрыл глаза и мысленно досчитал до десяти — с каждой такой миссией число неумолимо росло: первое время хватало одного-двух глубоких вдохов.
— В следующий раз поменяемся. Я одолжу твои парные клинки и буду изощряться, а ты прикроешь мне спину. Для разнообразия.
— В тебе проснулся интерес! Отлично! — охотница наконец повернулась к нему, тряхнув длинными серыми волосами: на губах играла улыбка, но лишь идиот поверит в ее искренность — истинные чувства выдавали холодные глаза. Даже змеиный взгляд, и тот теплее.
— Ты закончила? — поняв, что препираться выйдет дороже, Игуро кивнул на извивающегося демона.
— Почти, — она мельком посмотрела на часы. — С каждым отсечением ему все сложнее отращивать лапы. Четыре минуты двадцать секунд, а он все куксится. Ну что ты, милый? — Охотница почти ласково обратилась к демону: — Давай, постарайся ради меня. Мы же договаривались.
Изуродованная острым лезвием тварь лишь слабо дернулась.
— Как хочешь, — в притворной печали вздохнула она и одним быстрым движением снесла демону голову.
Спокойно вытащив второй клинок из извивающейся туши, она брезгливо стряхнула густую кровь с обоих лезвий:
— Скучные они какие-то в последнее время. Прямо как ты.
— Порой я задаюсь вопросом, кто из вас хуже… — Обанай скривился под бинтами. — Они жестоки от природы, это их суть… Но ты… Делаешь сознательный выбор.
— У тебя такие красивые глаза, Обанай Игуро, — ничуть не смутившись, спокойно ответила она. — Но ты так узко смотришь на мир.
— А у тебя — мертвые, Рин Хаттори, — выплюнул мечник и, не дожидаясь очередной реплики, скрылся в зарослях.
Сектор зачищен, местная деревня, пускай и на время, защищена. Он выполнил свою миссию. Он должен быть спокоен и удовлетворен, но рядом с ней любое, даже самое приятное чувство, сходило на нет. Рин была ядом, отравлявшим все, к чему прикасалась.
Боевые способности Хаттори никогда не вызывали сомнений: отточенная техника, усиленная двумя разработанными лично ею катами Дыхания грома; не знающие поражений парные клинки; безупречные рефлексы. Рин годами наращивала мастерство, по пути извращая святое — главную цель всех истребителей. Вместо того, чтобы защищать и спасать, Хаттори исследовала — уверенная в собственной неуязвимости, бросалась в самое пекло в поисках наиболее свирепых представителей демонического вида, утягивая за собой проклятых вроде Обаная. Наравне со Столпами брала самые сложные миссии, но не для того, чтобы истреблять. Нет. Она разделывала, препарировала, ставила опыты и хрипло смеялась. Даже Шинобу, практиковавшая научный подход, порой качала головой на выходки подруги. Хаттори была монстром.
Обанай давно покинул лес и теперь шел по еще темной дороге, надеясь как можно скорее оказаться в ближайшем Доме глицинии — бок горел, в глазах темнело, а Кабурамару беспокойно вился вокруг шеи, чувствуя, что хозяин теряет силы быстрее обычного.
— Эй! — услышав за спиной сухой голос, Игуро подумал, что начал галлюцинировать от кровопотери.
И лучше бы Хаттори ему действительно чудилась — каждая лишняя секунда в ее обществе запросто шла за день, чтобы там ни показывали часы. Но Рин действительно вышагивала рядом — даже обогнала и нагло перегородила дорогу.
— Кто-то из тех троих тебя укусил? — она оценивающе окинула его фирменным взглядом сумасшедшего мясника и неожиданно нахмурилась: — За бок цапнул, да?
Обанай нехотя кивнул — отрицать очевидное глупо. Одна из тварей действительно изловчилась и впилась зубами, прокусив и хаори и прочную форму.
— Поганая техника крови. Сами по себе хилые, но вот яд опасный. Странно, что ни ты, ни твоя змеюка ничего не почувствовали, — покосившись на недовольно зашипевшего Кабурамару, вздохнула Рин. — Ослабляют, немного выжидают, а потом спокойно жрут. Мерзость.
Обанай нахмурился: Хаттори не смеялась, а значит, дело приняло действительно скверный оборот. Несмотря на явное безумие и сбитый моральный компас, Рин прекрасно разбиралась в техниках демонической крови и их эффектах. Обратная сторона помешательства не раз выручала раненых охотников, о чем неоднократно напоминал на собраниях Ояката-сама под кивки Кочо.
— Что делать? — поборов желание провести очередную параллель между ночными тварями и тактикой самой Хаттори, Игуро убрал руку с раны.
— Торопиться, — пробормотала под нос Рин, внимательно осмотрев успевшую посинеть кожу. Ни брезгливости, ни испуга: в ней вновь умер охотник и проснулся бездушный исследователь. — До Дома глицинии два часа десять минут хорошим шагом. Если у местного врача найдется все необходимое, жить будешь.
С этими словами Хаттори одним движением оторвала от своего белого хаори длинную ленту: Обанай даже не понял, как бок оказался плотно перебинтован.
— Два часа девять минут, — завязав тугой узел, Рин достала часы и, запомнив расположение стрелок, указала на север. — Кого ждешь?
Обанай стиснул челюсть и сжал кулак: два часа и девять минут в ее обществе приравниваются к неделе — смерть от яда перестала казаться таким уж плохим вариантом.
— Знаешь байку про грустную игуану? — молчавшая большую часть пути Хаттори неожиданно открыла рот. — Якобы где-то живут такие ящерицы, которые сначала кусают, а потом таскаются за своей жертвой с печальными глазами. Человек слабеет и становится обедом. Вот только это неправда. Ящерицы, о которых судачат, на самом деле травоядные, а их слюна не способна навредить даже ребенку…
— Тебе скучно стало? — мечник шел все медленнее, физически ощущая, как тело начинает засыпать, несмотря на все его усилия остановить кровоток вокруг укуса.
— Тебя развлекаю, — пожала плечами Рин, бесцеремонно подхватывая его под руку. — Чтобы не отключился. Не дергайся. Если умрешь, кто со мной будет на миссии ходить? Я же знаю, вы жребий бросаете — настолько вам тошно со мной в паре работать. А ты чаще остальных страдаешь, хотя лучше всех понимаешь, что страховка мне не нужна.
Обанай усмехнулся: ответ Хаттори не удивил. А самое поганое — она была права. И до тошноты честна — и с собой и с ним. Для нее все они — лишь инструменты. Истребители, демоны — неважно, каждый способ достижения цели. Любой ценой.
— Почему мерзость? — Игуро старался не думать о том, что прямо сейчас его тащит на себе девушка, к которой он испытывает лишь неприязнь. Силился отогнать яркие картинки смеющихся Шинадзугавы и Ренгоку, когда те узнают о позорной ситуации. Пытался игнорировать саму Хаттори, пыхтевшую под боком.
— О чем ты? — выдохнув, Рин поудобнее подхватила Столпа.
— Ты назвала эту технику крови мерзостью, — буркнул Обанай. — Некоторые их приемы тебя даже восхищали. А сейчас — нет. Почему?
— Потому что в этом нет никакой чести. Настоящий хищник открыто нападает и терзает свою добычу. Это честно, — резче, чем обычно, бросила она. — Но такой способ… низок. Даже для демонов. Я не виню Шинобу за ее методы — она вынуждена сражаться с заведомо более сильным противником. Но когда она травит, то не прячется, не затаивается в кустах, потирая руки. Кочо сражается. Она честна. А эти твари… мерзость. Лучшая иллюстрация порочности их вида. А еще… — Хаттори неожиданно улыбнулась: не усмехнулась, не оскалилась — улыбнулась по-настоящему: — Лучшая демонстрация их слабости. Они проиграют. Рано или поздно, но проиграют.
Обанай внимательно выслушал каждое слово и, резонно решив, что демонический яд уже добрался до мозга, предпочел отключиться.
Он проспал в Доме глицинии два дня: порой просыпался и сразу закрывал глаза: при виде Хаттори становилось еще хуже. Охотница внимательно изучала его рану, перебрасывалась заумными словечками с врачом, а потом снова склонялась над зашитым боком, вертя в пальцах клятые часы. Она изучала. Отмечала скорость, с которой исцелялся мечник, делала заметки. И Игуро чувствовал себя одним из тех демонов, что она с наслаждением препарировала. Объект, вызывающий научный интерес — не более.
А потом Рин и врач, явно удовлетворенные результатом, заявили, что Столп змеи может отправляться домой. Обанай не стал спорить — собрался так быстро, как только мог, и покинул Дом глицинии со скоростью ветра. Но клятая Хаттори все испортила — бесцеремонно заявилась к нему на порог уже на следующее утро, будто получила особое приглашение. Игуро был готов поставить глаз, что не послал бы за ней даже на пороге смерти.
— Благодарности ждешь? — стоя в дверях, мечник сложил руки на груди, демонстрируя крайнюю степень незаинтересованности.
— От тебя? Скорее Шинадзугава-сан гейшей нарядится, — усмехнулась Хаттори и протянула увесистую склянку сомнительного содержания. — Ты так спешил, что забыл лекарство.
— Могла бы послать какуш, — закатил глаза Обанай, но банку все-таки взял: бок вновь начал ныть, и теперь истребитель понимал причину. — Разве я стою твоего бесценного времени?
— Теперь мы квиты, — равнодушно пожала плечами Рин и развернулась на пятках, бросив напоследок: — Я же тебя там оставила. Будь рядом, может, и не цапнули.
Игуро хотел было спросить, с каких пор ее волнует состояние товарищей, но быстро взял себя в руки — с таких ядовитых перепалок обычно все и начиналось. Как сейчас помнил первый, самый фееричный случай, положивший начало их далеко не немому противостоянию.
Хаттори только получила «хиноэ», и Кочо придумала устроить дружеские посиделки. Они собирались лишь когда случалось что-то страшное, и наивная Шинобу решила изменить печальную традицию. Поводом стала Рин, с которой у Шинобу сложились теплые отношения: тогда Хаттори еще не успела превратиться в бездушный механизм — ну, или просто лучше маскировала нездоровое помешательство. Единственным, кто раскусил ее еще в тот раз, стал именно он.
Перспективная охотница не понравилась Игуро с первого взгляда: маска напускного благодушия трещала по швам — он видел кривые разломы, слышал в легком смехе безумные нотки. Вот только он не знал, что связываться с бестией — ошибка. Выпив лишнего, не выдержал и подсел поближе. Хаттори стойко выдержала долгий изучающий взгляд и без раскачки прямо спросила, что от нее нужно «такому важному Столпу змеи». Обанай плохо помнил, на какой по счету колкости потерял контроль: может, когда она назвала Кабурамару будущим ремешком. Может, когда саркастично поинтересовалась, почему он не обзавелся кляпом в пару к бинтовой маске. Может, когда, прищурившись, заявила, что яда в Столпе змеи маловато, чтобы ее напугать. Ренгоку, выступавший негласным арбитром во всех спорах, тоже перебрал, а потому не успел среагировать вовремя. А Тенген, и вовсе не считавший чашки с саке, лишь озорно подмигнул и во всеуслышание поставил на победу Хаттори.
Игуро помнил как трещали тренировочные мечи, помнил, как отбросив поломанные деревяшки, они с Рин одновременно засучили рукава и сжали кулаки. Помнил, как долго заживала рассеченная бровь и тянула поясница. Но лучше всего помнил удивление и досаду. Темное небо, накрывшее совершенно неожиданно, твердую землю, с которой встретилась напряженная спина. Помнил насмешливый взгляд сверху и силу, с которой Хаттори самозабвенно его колотила. План Шинобу провалился, а все Столпы, даже Гемей и Кимура, слинявшие еще до начала потасовки, получили нагоняй за нарушение правил и сомнительное поведение. Радовался один лишь Узуй, выигравший тогда приличную сумму.
А потом Игуро оказался на одной миссии с «выдающейся охотницей». Наблюдал за методичной работой парных клинков и прятал гримасу омерзения под бинтами. Отсчитывая вслух секунды, Рин шинковала пойманного демона: даже не стремилась подобраться к шее, растягивая удовольствие.
— Живучий, сильный… — сладко улыбнувшись, Рин повернулась к замершему напарнику. — Давай, оттащим на Гору глициний? Вот молодняк удивится!
Демон попытался напасть со спины, но Хаттори среагировала куда быстрее, чем приблизилась клыкастая пасть.
— Жаль, — не изменившись в лице, она отсекла голову. — Теперь тащить нечего… Но это как-то низко… нападать со спины, да?
Наутро Обанай купил те самые часы — схватил первые попавшиеся и швырнул в руку сонной Хаттори:
— Если нам еще когда-нибудь придется делить работу, не хочу слышать как ты считаешь, — скривился Игуро. — Вообще не хочу слышать твой голос.
Рин только рассмеялась — сухо, с хрипотцой. И за всю дорогу не произнесла ни слова, вертя в пальцах карманный циферблат.
Обанай потряс головой, отгоняя неприятные воспоминания, поудобнее перехватил банку и скрылся в доме, бросив в спину Хаттори тяжелый взгляд. В ушах все еще стояло ее «мы квиты» и ход стрелок часов, спрятанных в кармане. С вонючей настойкой дела пошли на лад — уже через неделю Шинобу с улыбкой заявила, что Столп змеи может смело возвращаться в строй: его состояние оказалось куда лучше, чем она рассчитывала.
— Что это? — Игуро протянул Кочо почти опустевшую склянку. — Помогло, но ощущения…
— Странно, что ты так легко согласился принять помощь Рин, — рассмеялась Шинобу. — Вдруг, она все это подстроила, чтобы тебя отравить?
Обанай поджал губы: Хаттори вполне могла подсунуть ему какой-нибудь гадкий яд — он в ней не сомневался. Вот только последние дни спокойно зачерпывал и глотал противную жижу, даже не задумываясь о таком варианте.
— Интуиция, — буркнул он, осознавая, какую ошибку допустил, поверив на слово заразе. — Так ты знаешь, что там?
— Очень хорошее противоядие, — склонившись над микроскопом, пробормотала Шинобу. — Мы начинали разрабатывать его вместе как универсальное средство. По плану, раствор нужно было пить за пару часов до наступления темноты: состав должен был укреплять нервную систему, поднимать тонус мышц и справляться с демоническим ядом.
Выпрямившись, Кочо серьезно посмотрела на Игуро:
— Рин тогда в одиночку отловила больше десятка ядовитых демонов. Только испытывать его на людях было слишком опасно, и мы забросили идею. Во всяком случае, я так думала до этого момента.
— Я что, подопытным выступил? — Обанай закашлялся, представив, как безумная Хаттори издалека наблюдала за ним все эти дни, делала свои заметки и засекала время, довольно потирая руки.
— Скорее, контрольной группой, — рассмеялась Кочо, но тут же посерьезнела: — Зная ее, она все проверяла на себе. Состав стабилен. И, раз даже ты признал эффективность, я могу смело использовать его у себя.
Игуро вновь задумался и скривился: контрольная группа — вот кто он для Хаттори.
— Обанай! — уже у двери окликнула его Шинобу: — Поблагодари ее. Каким бы ни был мотив, Рин подарила тебе иммунитет к большинству известных ядов.
— А с ее ядом я теперь справлюсь? — бросил через плечо Игуро. — Как думаешь?
— Боюсь от этого, мой дорогой, в природе противоядия не существует.
Мечник вышел из пропитанного запахами реактивов и трав кабинета Кочо и глубоко вдохнул, оставляя позади крайне странные дни. А потом забыл о Хаттори на три месяца и одиннадцать дней. И был бы рад не вспоминать о ядовитой охотнице еще столько же, вот только у связного ворона были другие планы.
Выслушав птичий доклад, Игуро поморщился: никому не сказав, чертова Рин в одиночку отправилась на поиски демона из Дюжины. Нарушать устав ей было не впервой, но чтобы вот так по-крупному… Поступок Хаттори не на шутку обеспокоил даже сдержанного Главу — в своем послании Ояката-сама настоятельно рекомендовал Столпу змеи как можно быстрее отправиться вслед и подстраховать охотницу на случай опасности. Обанай не Рин. Обанай приказы выполняет, даже если они встают поперек горла.
Хаттори нашлась к вечеру второго дня: хмуро полировала клинки, сидя на пороге пустого идзакая в такой же пустой, будто вымершей, деревушке. То и дело бросала тяжелый взгляд на темнеющее небо и бубнила под нос ругательства.
— Ну конечно… — заметив мрачного мечника, закатила глаза охотница. — Кого еще могли послать.
— Не огорчайся. Думаю, это наша последняя встреча. После такого даже безграничному терпению Убуяшики придет конец, и тебя выпрут. — Уколол Игуро рефлекторно. В голове все ещё звучал голос Кочо: неужели безумная Хаттори и правда испытывала яды на себе?
— Как знать, — усмехнулась она. — Вот прикончу Луну, и посмотрим.
— Луну? — остатки желания пикироваться исчезли окончательно, и Обанай превратился в слух. — Ты уверена?
— Да.
Вопреки ожиданиям, Рин не плясала победный танец, не дразнилась и не показывала язык. Игуро присмотрелся внимательнее и понял — такой серьезной видит ее впервые. И все-таки не удержался:
— Испугалась?
— Нет, — покачала она головой. — Я его убью.
Игуро напрягся еще сильнее: Хаттори не расписывала в красках исследования, не бравировала и не смеялась. Впервые на его памяти Рин решила просто убить демона — снести голову без предисловий и прелюдий.
— Пойдем. Ты должен кое-что увидеть. — Хаттори резко поднялась и направилась в сторону леса.
За полчаса, проведенные в нарушаемой лишь ходом часов и быстрыми шагами тишине, истребители забрались в самую чащу. Рин не произнесла ни слова, лишь уверенно вела мечника за собой.
— Надеюсь, ты не ел. — остановившись у раскидистых зарослей, Хаттори нахмурилась и отодвинула ветку.
Озадаченный странным поведением, Игуро не раздумывая шагнул в темноту. И замер: всю поляну занимала самая мерзкая вещь из тех, что он когда-либо видел. Опыты Хаттори и рядом не стояли. Прямо посреди тихого леса высилась гора трупов: причудливо сложенные, скрепленные между собой переломанными руками, ногами и позвоночниками — мужчины, женщины, дети. Игуро начал было считать, но, перейдя на третий десяток, не выдержал и отвел взгляд.
— Здесь все, кто жил в той деревне, — Рин облокотилась на дерево, привычным движением доставая часы. — Когда я их нашла, некоторые ещё дышали.
Обанай заставил себя вновь посмотреть на омерзительную скульптуру и невольно сглотнул: на десятке шей сияли хирургически точные надрезы.
— Я не могла помочь, — проследив за взглядом, тихо проговорила она. — Никто бы не смог.
— Я его найду, — отворачиваясь, прошептал Обанай. — А ты уходи отсюда. Если это и правда Луна… Можешь пострадать.
— Великий Столп змеи волнуется за «заразу-Хаттори»? — усмешка вышла вымученной. — Чудеса. Но я никуда не пойду. Можешь снова наябедничать. Не заставишь.
Игуро только покачал головой: препираться с безумной Рин было глупо, а он был кем угодно, только не глупцом. Обанай предпочел сосредоточиться на главном. Где-то в чаще бродил демон из Дюжины. В этом он был согласен с Хаттори.
— Не лезь в пекло без необходимости, — уловив напряжение Кабурамару, Игуро указал в сторону востока и обнажил клинок. — Не пытайся. Ты не она.
— Думаешь, не справлюсь? — Хаттори недобро прищурилась, покрепче сжав цуки.
— Даже Кимура не пережила схватку с Высшей луной. — Обанай поджал губы. — Столп. Абсолютный мастер.
— Куда уже какой-то то там «киноэ» до великих… — в голосе Рин вновь послышалась знакомая сухая усмешка. — А ты знал, что Акира готовилась к той схватке и даже разработала еще одну кату? Она испытывала пределы собственных возможностей, росла, становилась лучшей версией себя. Кимура понимала, что звание Столпа не делает «абсолютным мастером». Абсолют недостижим. Возможен лишь постоянный прогресс. А сколько новых приемов ты отточил после того как получил почетный статус, великий Обанай Игуро? Можешь не отвечать. Я и так знаю, что ни одного. Сидишь,
помешанный на своем «абсолютном мастерстве». И презираешь меня, считая, что тяга к знаниям и навыкам — безумие. Нет… — Хаттори обогнала его, задев острым плечом: — Безумие — стоять на месте.
Обанай даже замедлил шаг. На его памяти Хаттори впервые выдавала такую долгую речь, и уж точно ни разу не позволяла себе столько эмоций.
— Ты часы потеряла? — нахмурился Игуро. Кабурамару недовольно зашипел, поддерживая хозяина. — Нашла самое неподходящее время для спора.
— Это не спор, — бросила Хаттори. — Спор подразумевает обмен аргументами. А тебе крыть нечем. Потому что я права…
Рин хотела добавить еще что-то ядовитое, но замерла: перед истребителями стоял совершенно новый, хоть и кривой горшок. В лесу можно наткнуться на разное, но только не на гончарный брак. Обанай было собирался подойти поближе и изучить странную находку, но Хаттори преградила путь выставленным клинком. Охотница приложила палец к губам и покачала головой: «Не приближайся». Игуро был кем угодно, только не дураком — все, что касалось демонических выходок, она определяла безошибочно. Подтверждая опасения истребителя, Хаттори неслышно отошла на пару шагов, взглядом указав ему поступить так же. Глубоко вдохнула и метнула одну из своих катан прямо в центр глиняного уродца.
А потом мир накрыла темнота. Лишь вспышками проносились события: хищные рыбы, ядовитые иглы, гигантские щупальца, водяные пузыри-ловушки, сияющие клинки и безумные глаза Хаттори.
Чудом уклонившись от очередного шквала атак, Обанай обнаружил, что вновь бьется один — зараза исчезла. «Опять секунды считает», — горькая мысль заставила замешкаться всего на миг, но клятому демону хватило и этого. И время застыло. Игуро будто со стороны наблюдал за чешуйчатой лапой, несущейся прямо к нему, не в силах сделать шаг. Тело окоченело, словно кто-то передвинул стрелки вперед, и он уже успел остыть.
Когда-то давно Обанай услышал, что за секунду до смерти перед глазами проносится вся жизнь. Услышал и не поверил. И правильно. Перед его глазами мелькали упущенные возможности: нужно было тогда сделать подсечку, и Хаттори, а не он, оказалась бы на лопатках; нужно было купить ей часы получше, потише; нужно было сказать «спасибо» за ту вонючую жижу.
— Назад! — крик Рин хлыстом рассек оглушающую тишину.
Обанай ощутил сильный толчок и волну тепла: вот она, Скорость бога, заставляющая гореть мир. Дикая энергия затопила сознание, наполнила безудержной силой. И он вновь почувствовал в жилах жизнь. Не просто жизнь: словно прикоснулся к недостижимому абсолюту — не узнавая сам себя, с легкостью преодолел десяток метров и играючи снес уродливой твари голову. Одним махом. Словно перед ним был не неуязвимый монстр, а тонкий стебель бамбука. Вопящая башка отлетела на десяток метров, разнося по лесу мерзкие ругательства, но Игуро уже не слышал — смотрел на собственные дрожащие руки и не верил глазам. Он так бы и стоял, пораженный и сбитый с толку, если бы не сдавленный хрип из-за спины. Обанай обернулся и вновь застыл, но уже не от восторга. Хаттори лежала, придавленная вырванным с корнем деревом: длинные пальцы беспорядочно хватали то воздух, то мокрую землю. Столпу не нужно было разбираться в медицине, чтобы понять — она поломана, раскрошена, раздроблена, совсем как один из тех горшков, разбита на острые осколки. Но если у костей и отбитых органов еще был шанс правильно срастись и восстановиться, то новый глаз у Хаттори уже не появится.
— Видишь… Все-таки прикрыла… — выкашливая горячую кровь, прохрипела она, когда мечник осторожно приподнял дерево и отбросил ствол подальше. — Прикрыла спину…
Обанай на всю жизнь запомнил последние слова Хаттори. Последние, потому что Хаттори умерла в том лесу.
※ ※ ※
— Как она сегодня? — кивнув на кровать, шепотом поинтересовался он у мрачной Шинобу.
— Так же. Ест, только если ты заставишь. На улицу выходить отказывается, — покачала головой Кочо и намеренно повысила голос, чтобы тень в углу услышала каждое слово: — А ведь ей нужно двигаться!
— Хватит, — поморщился Игуро, выводя Шинобу из палаты за локоть. — Ей нужно время.
— Ей нужно встать, — нахмурилась Кочо. — Без движения мышцы атрофируются. А без свежего воздуха она окончательно свихнется. Знаешь, что она мне сказала вчера?
— Тебя тоже просила? — Игуро прикрыл глаза, стараясь не вспоминать мертвый шепот с койки.
— Да, — Шинобу нервно потеребила рукав. — Как она могла подумать, что я на такое пойду? Она не умирающий зверь. А с тростью даже сможет ходить. Может заняться исследованиями. Или помогать здесь… — Столп подняла на товарища мокрые глаза: — Как же так вышло?
— Она прикрыла мне спину. — Не глядя на Кочо, Игуро вновь переступил порог палаты.
В ту ночь Рин выбрала самое неподходящее время, чтобы прикрыть ему спину. Столп змеи отделался парой переломов и ушибов, а безумная зараза потеряла глаз и смысл жизни. Шинобу говорила, что крики Хаттори, узнавшей, что больше не может сражаться, слышали все в Поместье бабочки. Так же громко она вопила, когда ей дали зеркало. Левая сторона лица Рин была надежно прикрыта марлей, но Обанай прекрасно понимал, что именно прячется за стерильной повязкой — у самого такая.
Как и вчера, и неделю, и месяц назад, Обанай сел на край постели и осторожно положил руку на острое плечо: отказ от солнца и движения постепенно превращал некогда сильное тело в обтянутый прозрачной кожей скелет.
— Я возвращался в тот лес, — Игуро говорил сам с собой: первое время Хаттори почти не реагировала на слова, приходилось стараться. — И нашел вот это.
Пальцы выудили из рукава часы на тонкой цепочке: стекло треснуло, а серебряная крышка искривилась.
— Они не ходят, но если захочешь, я отдам мастеру, — мечник аккуратно вложил циферблат в безвольную ладонь. — Или я могу купить тебе новые, что скажешь?
— Зачем ты сюда приходишь? — Хаттори даже не попыталась повернуться или сесть. — Все никак не налюбуешься? Проваливай.
— И не мечтай, — беззлобно отбил Обанай.
— Наслаждаешься, да? — в ее голосе вновь послышались горькие нотки. — Твоя мечта исполнилась: я больше не смогу охотиться. Ты выиграл. Уходи. Для тебя здесь нет будущего... Здесь его нет ни для кого.
Игуро словно получил пощечину. Но с места не двинулся. Он просидел на краю кровати до заката: совал ей под нос чашку с мисо «я его отравил, так что тебе точно понравится», читал мрачные хайку «про смерть и одиночество, как раз для тебя». Хаттори хмуро цедила бульон, старательно избегая поворачиваться к истребителю искалеченной стороной, кашляла, сыпала колкости. Но Обанай был рад и этому — она хотя бы не молчала, как в первую неделю после пробуждения. И не будь его лицо надежно скрыто бинтами, Хаттори запросто могла подавиться супом: Игуро улыбался.
Он не заметил, когда короткие визиты из благодарности и вежливости растянусь на часы: просто с каждым разом задерживался на две, пять, десять минут. Сначала принял упорное молчание за скверный характер, потом — за злость, а после — за вызов. Пасовать перед Хаттори не хотелось, и он твердо решил ее переиграть. Вымотать. Вынудить бросить какую-нибудь колкость, ударить локтем, дернуть Кабурамару за хвост. А через неделю понял — Хаттори сломалась, прямо как и чертовы часы, что он искал всю прошлую ночь в клятой лесной чаще. Хаттори сдалась. Но он — нет.
— Ну, хватит. Так больше не может продолжаться. — Игуро поднялся с постели и переглянулся с Кабурамару — змея полностью разделяла настрой хозяина. — Не хочешь вставать сама — ладно.
— Убери от меня свои руки, — прошипела Хаттори, но недели без движения сделали свое дело — сопротивляться она не могла.
Мечник без труда подхватил легкое тело и, раздраженно цыкая на переполошившихся девочек, быстрым шагом вынес бранящуюся Рин из лазарета.
— Стой! — Кочо догнала его уже на дороге. — Куда?
— Я несу ее на источники к кузнецам, — не останавливаясь, бросил он удивленной Шинобу. — Какуш я предупредил, они перехватят нас чуть дальше. Мы пробовали по-твоему. Теперь будет по-моему.
— Обанай Игуро… — Кочо неожиданно улыбнулась. — И ты туда же!
— Куда? — изогнул бровь мечник, потеряв нить разговора: он только что четко объяснил, в какое место намерен увести Хаттори.
Кочо лишь хитро подмигнула и махнула рукой на прощанье, заставив и так озадаченного странной реакцией Игуро нахмуриться еще сильнее. Благо, хмуриться ему оставалось всего ничего — на ближайшем перекрестке их встретили какуши. Вымотанная руганью и безуспешными попыткам вырваться Хаттори к тому моменту отключилась. Передавать спящую Рин в чужие руки было странно, но он покорно выпустил из пальцев слабое тело и позволил помощникам завязать ему глаза.
— Ты не посмеешь, — первые слова Хаттори после пробуждения были полны неподдельного ужаса.
Только что Обанай осторожно погрузил завернутую лишь в тонкую юкату Рин в горячую воду и теперь неторопливо распускал пояс на своем кимоно. Услышав хриплый злой голос, Игуро как ни в чем ни бывало в одном белье опустился в источник, пряча довольную улыбку в густых парах — провокация удалась.
— Так вытолкай меня отсюда, — как можно равнодушнее бросил он. — Для этого тебе нужно будет самостоятельно встать и поднять руки.
— На тебя рука у меня всегда поднимется, не сомневайся, — проворчала Хаттори, осознав безвыходность своего положения: даже захоти вылезти сама, без помощи не справится. — Проваливай по-хорошему.
— Предлагаю сделку, — ничуть не смутившись, он оттолкнулся от камней и вплотную приблизился к красной от горячей воды и неподдельного смущения Рин. — Ты снимаешь повязку, а я ухожу.
— Нет, — в голосе Хаттори заискрила ярость. — Никогда.
— Никогда бы не подумал, что тебя так заботит внешность, — склонив голову на бок, Игуро усмехнулся. — Я оскорблен и разочарован.
— Не смей так говорить. Ты не знаешь, что под ней, — она неосознанно отвернулась, пряча левую сторону.
— Знаю.
Он давно решил, что сделает это: покажет Хаттори настоящего себя. Не из чувства вины или благодарности, не потому что теперь она точно его поймет. Он просто хотел быть с ней собой. В те долгие часы у ее постели рассказывал вещи, которые не знали даже самые близкие друзья. Признавался в самых позорных страхах, вспоминал то, что зарекся поднимать на поверхность. И, вопреки опасениям, в те минуты Хаттори не язвила и не смеялась. Хаттори плакала. Оплакивала — его темное болезненное прошлое, свое туманное пугающее будущее. Как ребенок, прятала лицо в ладонях, ревела в голос, обнажаясь до души. И теперь он отдавал долг. И себя — без остатка. Обанай осторожно нащупал на своем затылке узел и потянул. Медленно, но не от страха, а с непривычки, слой за слоем снимал личную броню.
Отбросив повязку, медленно протянул к ней руку и подцепил край узкого бинта: глубокий шрам тянулся от брови до нижней челюсти. Этот шрам предназначался
не ей, должен был стать финальным штрихом на картине
его жизни. Пустую глазницу надежно скрывало веко, но он знал — она смотрит. Ждет приговора. Но любое слово, сказанное сейчас, было бы неправильным, кривым, недостойным ее красоты.
— Под ней только ты.
Он прямо посмотрел на обескураженную девушку перед собой: для него Хаттори ничуть не изменилась. Была все той же — заразой с безумным взглядом. Любопытной нахалкой, раз за разом проверяющей на прочность, бросающей вызов.
И Обанай просто прикоснулся губами: сначала к правой щеке, потом ко лбу. Невесомо целовал нос, подбородок, трепещущие веки. С особой нежностью — левую сторону, боясь задеть тонкие струны. Он не ждал ответа — Обанай не наивен. И замер, когда почувствовал мягкие губы на своих собственных шрамах. Его еще никто так не касался. И больше не коснется: отныне его собственные шрамы принадлежали лишь ей.
※ ※ ※
— Ты на часы смотрела? — почувствовав теплые губы на щеке, Обанай приоткрыл один глаз. — Пожалей меня хотя бы раз, Хаттори…
— Вот это мысли! — рассмеялась Рин, поудобнее устраиваясь сверху. — Вот это самоуверенность! С чего ты взял, что я разбудила тебя только по этой причине?
— С того, что так и есть, — Игуро запустил пальцы в длинные мягкие волосы: сон отступал, по телу разливалась приятная нега предвкушения. — Хотя… Я солгу, если скажу, что против.
— Одевайся, — вопреки ожиданиям, она протянула повязку. — Томиока наконец выследил того демона. И теперь возвращается.
— И мы идем встречать его, потому что?.. — свел брови Обанай.
— Потому что он, кажется, спятил, — Хаттори встала и нащупала трость у стены. — Только что прилетал ворон от Главы. Томиока заявил, что Первая высшая луна повержена.
