※ ※ ※
Тонкие пальцы ловко перебирали яркие стебли, внимательный взгляд скользил по россыпи уснувших цветов на залитой лунным светом поляне. Кокушибо, по обыкновению затаившийся в тени, пристально наблюдал за неторопливым занятием, не забывая оценивать обстановку: мелочь умудрялась попадать в неприятности с завидной частотой — забредала в опасную чащу в погоне за лисами, корчила рожицы свирепым медведям, раскачивалась на некрепких ветвях, свесив голову вниз. Однажды, вскоре после третьего дня рождения, который в поместье отпраздновали с особым размахом — счастливое число — и вовсе едва не утонула. Не будь поблизости демона, успевшего подхватить у самой воды, давно бы кормила рыб и сияла под холодной толщей белым скелетом. — Это для вас, господин, — закончив пышный венок, Юки поклонилась темноте. — Быть может, он вам понравится и вы однажды согласитесь показаться… Кокушибо вздрогнул: она не первый раз говорила с ним через тень: поначалу это был несвязный лепет, потом — долгие уговоры, после — просто истории, которыми ей было не с кем поделиться. Так Кокушибо узнал, что отец часто отлучается по службе в столицу, оставляя ее на попечение «этих странных старух, которые разрешают читать только по три часа в день», а местные дети «злые и ничего не понимают». Юки рано повзрослела и поняла, что за существа ее окружают. А поняв, быстро разочаровалась и окончательно переселилась в лес, куда убегала при первой возможности: здесь, в тишине и покое, под незримым взглядом трех пар глаз ей было куда лучше. Он не винил ее за нежелание сближаться с жалким человеческим отребьем, беззвучно разделяя все детские, но весьма точные замечания — мир за границей леса действительно был «унылым и совсем несправедливым». — Будьте осторожны, господин, — покидая поляну, тихо добавила девочка. — Сегодня утром я подслушала слуг: в соседнем городе по ночам пропадают люди. Поговаривают, что это не звери, а нечто куда страшнее… Знаю, божествам нечего опасаться, но, пожалуйста, будьте осторожнее. Кокушибо нахмурился, понимая, о чем говорит Юки: простые демоны в последнее время совсем отбились от рук, нередко забывая о скрытности. Думать о том, что случится, забреди в эти места какая-нибудь тупая тварь, было крайне… неприятно. Он оберегал мелочь почти семь лет не для того, чтобы она сгинула в чьей-нибудь гнилой пасти. Присматривать за девочкой каждую ночь было невозможно: обязанностей у Первой высшей было немало, а привычки подводить Господина он не имел — он не какая-нибудь бесполезная мерзость, помешанная лишь на свежей человечине. — Бери, — он вышел из тени через две ночи, позвякивая охапкой клинков, вырванных из холодных пальцев глупых истребителей. Юки, склонившаяся над толстой книжкой у старого дерева, вздрогнула, не решаясь взглянуть на своего вечного хранителя. Кокушибо не знал, каким именно она его представляла: волшебным зверем, бесплотным духом или одним из сияющей семерки . Однажды заплаканная Юки прибежала на полянку — смахивая слезы, жаловалась на соседских мальчишек, дразнивших потому, что ее «божественный друг-хранитель лишь выдумка». И вот теперь над маленькой девочкой, едва дышащей над лампой, высился он: сверкающий тремя парами глаз, холодный, как луна в небе, и совершенно точно настоящий. — Господин? — она нервно сглотнула и подняла глаза. — Это и правда вы? — Бери, — Кокушибо кивнул на клинки. — Ты должна уметь защищаться. Юки открывала рот, как выброшенная на сушу рыбка — на языке вертелся десяток вопросов, но все слова куда-то подевались: он видел, как меняется ее лицо. Большую часть эмоций он узнавал, но вот гримасы страха, к которой давно привык, так и не нашел. — Господин! — без предупреждения Юки бросилась к нему в ноги и обняла настолько крепко, насколько позволяли слабые детские руки. — Я так счастлива! Я так рада! — Бери клинок, — недовольно покачав головой, он сделал шаг назад. — У нас мало времени. — Да… конечно… — отойдя от первого шока, Юки отряхнула кимоно и повернулась к брошенным на траву мечам. — Какой из них мне взять? — Любой, — вздохнул Кокушибо, успевший пожалеть о решении показаться девочке. — Они все одинаковые. — Хорошо, — кивнув, Юки дернула на себя цуку с черной оплеткой и тут же упала, не выдержав веса. В золотых глазах мелькнул неподдельный ужас: теперь она испугалась. — Простите, дайте мне… привыкнуть. Кокушибо смотрел на нее, не понимая причину страха. А потом наклонился и поворошил брошенные клинки, выбирая самый легкий. Юки боялась не его. Юки боялась его разочаровать. К такому он был не готов. — Одинокая луна в бесконечной ночи… — запыхавшаяся Юки упала на землю. — Как красиво. — Дело не в красоте, — он опустился рядом и, как она, взглянул наверх: над головами светил огромный белый диск. — Дело в эффективности. А у тебя все еще не хватает сил на пятый взмах. — Я пытаюсь понять… Когда ты придумывал названия своим боевым стилям… — Юки словно его не слышала, продолжая восторженно созерцать бездонное летнее небо. — О чем ты думал тогда? — Не помню, — просто ответил Кокушибо, подкладывая руку ей под голову. Юки тут же прижалась ближе, накрыв ладонью грудь. — Наверное, о том как она одинока. Луна всегда одна. — У луны есть звездное небо. И ты не одинок. Ты никогда не будешь одинок, мой господин, — она серьезно заглянула в три пары светящихся глаз. — Я всегда буду рядом с тобой. Буду твоим небом. Вместе навеки. Ты поклялся, помнишь? Он помнил. — Господин! — тонкий детский голос был наполнен ужасом. Кокушибо бежал так быстро, как только мог, но понимал — не успеет. — Господин! Крик стих. Опоздал. Преодолевая последние ри , чувствовал ее страх, как свой собственный. Был готов увидеть окровавленное кимоно, выпущенные наружу кишки и потухшие золотые глаза. Вот только глаза горели, а кишки истлевали. Ей было всего десять, когда она убила демона, и Кокушибо ее ничуть не винил. Каждая тварь в округе знала, что селение у горы — запретные угодья Первой высшей, и мерзость, решившая нарушить порядок, получила справедливое наказание. Единственное, о чем жалел Кокушибо, так это о том, что не успел выпотрошить гадину собственноручно, переложив эту задачу на хрупкие детские плечи. Юки била мелкая дрожь, но клинок из пальцев так и не выпустила — ему пришлось аккуратно разгибать их один за другим, повторяя, как мантру: «Хватит. Все кончилось». — Никогда не бросай меня, — сначала тихо, потом громче. И еще раз, и еще: — Никогда не бросай меня. Никогда. Поклянись! Она плакала, спрятав лицо в складках его кимоно, цеплялась за плечи, неровно дышала и тихонько выла в грудь. — Поклянись, что никогда меня не бросишь! — Клянусь… — Ты не ошибся в выборе, — тихий голос Мудзана раздался в глубине сознания. — Она прекрасно сражалась. Однажды твоя подопечная станет достойной моей крови. Можешь продолжать. Кокушибо хватило доли секунды, чтобы осознать: все эти годы за Юки наблюдал не только он. Полная свобода действий и передвижений была условной: Прародитель знал все с самого начала. Кибуцуджи даже не поленился подослать к Юки демона, чтобы проверить, насколько она подходит для его плеяды. — Благодарю, господин. — Я помню… — прошептал Кокушибо, но уставшая за ночь Юки уже не слышала, мерно дыша на его груди. Сейчас ей уже не десять и даже не двенадцать. Зимой поседевший отец привез из столицы дорогое кимоно, сшитое по последней моде по случаю семнадцатилетия дочери. Наряд оказался настолько искусен, что даже равнодушная к таким глупостям Юки не удержалась — надела и при первой возможности побежала в лес. Тогда Кокушибо впервые посмотрел на нее иначе: угловатые плечи, острые коленки, перепачканное лицо пропали — нескладный ребенок исчез. Под лунным светом в тонких шелках кружилась невероятно красивая девушка. Годы утекали сквозь пальцы: теперь Кокушибо чувствовал беспощадное течение времени и все чаще хмурился. Она росла слишком быстро, училась слишком усердно, билась слишком хорошо: год-другой, и на ее лице засияет метка истребителя — приговор для них обоих. Порой он представлял, какой она станет, испив крови Прародителя. Останется ли в ней что-то от человека, или свободная легкая душа исчезнет, последовав за душой наставника? — Тебе пора домой, — Кокушибо осторожно вытащил руку и провел пальцем по теплой щеке. — Скоро рассвет. — Нет… — сонно пробормотала она, цепляя губами его ладонь. — Я хочу остаться с тобой. Не вернусь туда… — Не торопись прощаться со своей жизнью, — слова прозвучали резко, и Юки вздрогнула, стряхивая остатки ночной неги. — Наслаждайся отведенным временем. — Отец хочет выдать меня замуж до конца года, — покачала головой девушка. — Он все чаще болеет и переживает, что я останусь одна… Я очень волнуюсь за него… — Замуж? — нахмурился Кокушибо, услышав в ее словах лишь одно — неприятное, заставляющее морщиться. — За кого? — Не знаю, — пожала плечами она. — За кого-нибудь такого же состоятельного и благородного. Какая разница. Наверное, за Ичиро Ямада из соседнего города. Я часто слышу его имя — слуги все говорят, какой он прекрасный. Но я ни за что не соглашусь. — Ичиро Ямада… — повторил Кокушибо. — Хорошо. Через два дня вся семья Ямада таинственным образом исчезла. Узнав об этом, господин Хаяси долго сокрушался за завтраком. Его дочь Юки только задумчиво вертела в пальцах палочки, то и дело бросая долгие взгляды в сторону зеленого леса. — Сегодня я не хочу тренироваться. — Юки протянула стопку белоснежных полотенец. Кокушибо не раз задавался вопросом, когда его подопечная успела стать такой самоуверенной: быть может, дело было в силе, скрытой под шелками; или в сотнях книжек, что она читала с утра до ночи; или в неколебимой уверенности — если настанет беда, шестиглазый бог всегда придет на помощь. — Неужели? — первое время бог ставил ее на место, но после махнул рукой, понимая — совсем скоро Юки будет лишь помнить о том, что значит свобода воли… — Хочу на источник, — вопреки ожиданиям, сегодня в голосе Юки не было присущей уверенности — не знай он ее, мог бы решить, что девушка переживает. — Он горячий. — Сглотнув, добавила она. — Раз сегодня ты предпочла купание тренировкам, я здесь не нужен, — Кокушибо развернулся и зашагал прочь. — Постой! — нагнав, Юки дернула его за рукав. — Пойдем со мной. Я боюсь купаться одна. — Неужели? — повторил Кокушибо. — Возьми клинок, если боишься. — Я не хочу купаться одна… — она поджала губы и опустила глаза. — Пойдем со мной, пожалуйста… Он глубоко вдохнул: Юки могла голыми руками разорвать медведя или расправиться с шайкой грязных разбойников. Юки не была беспомощна, но мысль, что она окажется среди лесной чащи совсем одна… Без клинка, без одежды… Эта мысль ему совсем не понравилась. — Хорошо… Юки тихо шла впереди, не сводя взгляда с узкой тропинки. И чем ближе был источник, шум которого Кокушибо уже прекрасно слышал, тем неувереннее становился ее шаг. Завидев поднимающий от воды пар, и вовсе замерла, теребя в пальцах уголок пушистого полотенца. — Передумала? — Кокушибо искренне не понимал, откуда в человеке, наполненном храбростью, мог появиться нелогичный страх перед простой водой. — Нет… — она осторожно обернулась: впервые лгала — в глазах искрилась чистая паника. — Все в порядке. Сглотнув, Юки приблизилась к каменной чаше и одним резким движением дернула пояс кимоно. И в этот миг вместе с Кокушибо замер весь мир. На нежной светлой коже между лопаток белел кандзи. Семнадцать лет назад, давая ей имя, не понимал, что связывает свою вечность с короткой человеческой жизнью. Символ сиял в лунном свете, напоминая о холодной ночи. И та злая снежная зима протянула свои ледяные костлявые руки сквозь время — Юки задрожала на ночном ветру. — Залезай в воду… — Кокушибо подхватил ее и быстро погрузил в источник. — Осенью сюда не ходи. Простудишься. — Я пришла сюда не ради воды, — она поднялась, открываясь перед ним полностью — даже густой пар не мог скрыть бесспорную красоту сильного молодого тела. — Я пришла сюда ради тебя. Для тебя. Кокушибо непонимающе посмотрел ей прямо в глаза — опускать взгляд ниже было слишком опасно: — Я чист. — Я знаю, — Юки протянула руку, и он, сам не понимая почему, вложил в ее теплую ладонь свои прохладные пальцы. — Я не знаю никого чище и прекраснее. Я никогда не смогу полюбить человека. Никогда не смогу быть с человеком. — Она медленно перегнулась через бортик, аккуратно развязывая мудреные узлы на его поясе. — И я ничуть не переживаю, ведь в моей жизни есть божество. — Нет. — Кокушибо сделал шаг назад, высвобождаясь из нежности голоса и взгляда. — Ты не понимаешь, что предлагаешь. — У меня всего одна пара глаз, но и способна видеть, — Юки вновь притянула его к себе, прекрасно понимая, что оказанное сопротивление не только слишком слабое, но и напускное. — И я вижу это. Вижу эту абсолютную любовь. Чувствую ее всю жизнь. Даже мое имя принадлежит тебе. И так будет всегда. Мелодичная речь и мягкие прикосновения мутили разум, заполняя сознание густым паром, сквозь который на него смотрели золотые глаза: в них больше не было страха — лишь любовь. Юки говорила правду. Его, чудовище, любили. Его, жестокого демона, купавшегося в крови, как она — в воде, хотели. Всем сердцем. — Я — твое небо, — прошептала Юки, не сводя горящего взгляда. Перед такой всепоглощающей, абсолютной любовью не мог устоять никто, и Первая высшая не была исключением. Кокушибо медленно зашел в воду и провел ладонью по ее порозовевшей щеке: — Я — твоя луна. Рука скользнула по шее, задержалась на острой ключице, опустилась вниз, очертив контур груди. Одним движением Кокушибо усадил Юки на широкий гладкий камень и развел длинные ноги. Накрыв ее горячие пересохшие губы своими — прохладными, оставил глубокий поцелуй. И еще один — на тонкой жилке под ухом. И еще один. И еще. С ней он вспоминал, каково это — желать. И он желал. Каждым своим мертвым сердцем. Хотел. И брал. Лесную тишину нарушил слабый вдох, а следом — глубокий стон. Юки покрывала его грудь смазанными поцелуями, тонула в немом крике, впивалась в широкую спину ногтями, оставляя на его коже свои собственные кандзи. И повторяла его имя, как мантру. Юки была права — они связаны. Навеки. Навеки пришло следующим летом. На девичьей щеке расцвела метка: темно-синие лунные серпы тянулись до самых губ, сложенных в торжествующей улыбке. — Я вижу! — Юки победно вскинула руку. — Вижу! Я вижу твои… сердца... Кокушибо напрягся — раскрыть особенности своего «божественного» происхождения планировал уже после того, как она сама станет такой же. План был жесток, но безупречен: многие знания — многие печали. А огорчать свою Юки ему хотелось меньше всего. — Когда я стану такой, как ты, то у меня будет столько же сердец, — вопреки всем опасениям, она ничуть не испугалась. — Нет, больше. И каждое будет любить тебя. Кокушибо не смог сдержать улыбку — настолько чудесна была его Юки в этот самый миг: раскрасневшаяся после затяжного боя, едва переводящая дыхание. Ее пока единственное сердце билось о ребра, и в каждом стуке — любовь. Та, в которую он раньше не верил. Та, в которую он теперь уверовал. — У тебя три дня. Попрощайся с отцом и друзьями, — убрав катану, он заправил выбившийся локон за розовое ухо. — А потом я заберу тебя в свой мир. — Наконец-то! — она поднялась на носочки и оставила на ключице легкий поцелуй. — Ты даже не представляешь… Как я счастлива… — Попрощайся и с солнцем, — коснувшись губами горячего лба, добавил он. — Больше ты его не увидишь. — Мне не нужно солнце, — покачала головой Юки. — У меня есть моя луна. Желание дать ей время попрощаться с прежней жизнью сыграло худшую из всех возможных шуток: вместо того, чтобы читать книги, ласково улыбаться отцу и смеяться выходкам слуг, Юки решила сказать спасибо лесу, подарившему ей личное божество. Но с каждым шагом в ночную чащу, Юки хмурилась все сильнее — вместо привычной благодатной тишины ее встречали грохот и дрожь земли. Ее луна кружила на поляне в смертельном танце с незнакомцем в ярком хаори. Молодой мечник был силен и решителен, а из-под его сияющего клинка вырывались опасные голубые волны. Как завороженная, Юки наблюдала за схваткой, то и дело касаясь цуки своей катаны: разумом понимала, что бояться нечего, но иррациональное желание защитить любимого оказалось сильнее. И когда ноги уже были готовы к прыжку в самую гущу, неизвестный противник одним неуловимым движением снес Кокушибо голову. Божество рухнуло на колени, не выпуская из рук свое волшебное живое оружие. Лес утонул в вопле. Не помня себя, Юки ринулась в центр. Дергала ледяные пальцы, била в грудь… И кричала так, что дрожали деревья. — Отойди от него, — холодный голос подействовал лучше ушата воды. Юки встрепенулась и взглянула на убийцу: на его спокойном лице не дрогнул ни один мускул: — Это демон. — Демон… — отрешенно прошептала она, поднимаясь. Закрыв собой то, что осталось от Кокушибо, Юки обнажила клинок: — Демон здесь ты… И ты здесь умрешь… Незнакомец нахмурился, но быстро принял боевую стойку — движения были отточены и безупречны. Но ей не было дела до мастерства врага: сердце подсказывало — сейчас она убьет любого. Мечник прочитал неколебимую решимость по взгляду и спокойно кивнул, отвечая на вызов. Юки видела глубокие раны на его груди и плечах, чувствовала запах горячей крови, но даже будь он при смерти, все равно бы напала — он отнял слишком много. Он забрал смысл ее жизни. Но неожиданно синие глаза напротив расширились: он смотрел за ее спину и медленно моргал, словно отказываясь верить увиденному. Не выдержав, Юки обернулась. И сердце замерло. На месте ее луны стояло чудовище: высокий лоб пронизывали уродливые рога, а рот кривился острыми клыками. Это не мог быть ее Кокушибо, но три пары безумных горящих глаз не оставляли сомнений. — Нет… — Юки дернулась и, сама не поняв как, оказалась на одной стороне с врагом. — Это невозможно. — Невозможно… — едва слышно эхом повторил юноша. — Он должен был рассыпаться прахом. Он должен был умереть… — Отойди, Юки, — прохрипел Кокушибо, поднимаясь во весь рост. — Прочь. — Это не ты… — прошептала она. — Это не можешь быть ты… — Прочь! — рявкнул Кокушибо, нацеливаясь на молодого мечника. — Не мешай. — Это правда? — даже захоти она отойти — не смогла бы. Ноги отказывались двигаться. — Он говорит правду? Ты одно из тех чудовищ, жрущих людей? Как тот, что напал на мой дом в детстве? Скажи… Скажи, что это ложь. Ямада… Мертвы? Умоляю, скажи, что я ошибаюсь. Он красноречиво молчал, а ее сердце судорожно билось о ребра. Осознание накрывало тяжелой холодной волной. «Ты должна уметь защищаться…», — брошенные в далеком детстве слова полосовали душу в клочья. «Попрощайся с солнцем», — многозначительная фраза, которую она пропустила мимо ушей, била колоколом, разрывая нутро. «Я — твоя луна», — тонкая струна внутри лопнула, и Юки опустила руки. Она так и не выросла: окутанная сказкой, не замечала очевидного. Смотрела в его сияющие глаза и боялась открыть свои по-настоящему. Глупая маленькая девочка, с восторгом глядящая через зеркало на спину с высеченным именем: не знаком судьбы — клеймом. — Ты хотел, чтобы я тоже стала… такой? — тихий голос разнесся по развороченной поляне, где она провела всю жизнь. Где следующей ночью ее жизнь должна была подойти к концу. — Хотел и меня сделать демоном? — Мы будем вместе, — прорычал он, делая шаг навстречу. — Навеки. — Отойди, — бросила Юки опешившему мечнику, не сводя взгляда с Кокушибо. — Ты будешь только мешать. Прикрыв глаза, глубоко вдохнула и почувствовала, как на щеке разгорается метка: — Прости, любовь моя… Но я отказываюсь. Дыхание луны. Одинокая луна в бесконечной ночи Авичи…※ ※ ※
— Все в порядке, — впервые ему не хватало глаз: настолько прекрасна луна — полная, светлая. Юки прижимала к груди горсть пепла — еще недавно серая пыль была его рукой. Той самой, которой он сжимал ее бедра, гладил обнаженные шею и плечи. Он прекрасно ее обучил и мог гордиться каждым отточенным до абсолюта движением, каждым сильным взмахом. Тренируясь с ней, никогда не бился в полную силу, думая, что щадит. Вот только она тоже щадила, опасаясь случайно ранить свою любимую луну. Кокушибо не знал, кто бы выиграл в их первой настоящей схватке. Признаться честно, он даже не хотел об этом думать. Не обращая внимания на требовательный голос Прародителя, подставлял под обжигающее лезвие каждое из своих сердец, а потом и вовсе перестал двигаться. Вечность потеряла всякий смысл. Без нее ничто не имело смысла. — Тогда светила… — последние слова слетели прахом с тонких губ. — Когда я нашел тебя, светила та же луна. Как красиво… Последнее, что увидели три пары глаз: ее тонкое плечо, на которое легла поганая мозолистая рука истребителя. Последнее, что уловил острый слух — ее немой крик.